Побег от соблазна, или Встретить Его и не узнать! (СИ)

ГЛАВА 21. Дорога на север

Мы лучше узнаём людей, когда находимся с ними рядом. Наше общение с Ричардом я не могу назвать принуждённым. Мы просыпались в одной простели. Он говорил мне: «доброе утро!». Я отвечала с такой же любезностью. Мы завтракали, обедали и ужинали в обществе капитана и других пассажиров в кают — компании. Шутили, смеялись и улыбались. Я

прогуливалась с Ричардом по палубе, держа его под руку. Нам вслед летел восхищённый и одобрительный шёпот моряков и солдат:

— Красивая пара!

— Счастливчики!

— Полковнику можно позавидовать!

Эта одна сторона наших отношений. Счастливая семейная идиллия —

роль, которую мы играли на публику. Но с наступлением ночи, темнота и стены каюты скрывали от любопытствующих глаз семейные тайны четы

Монтгомери. Мы спали на одной кровати, только Ричард не прикасался ко мне. Я ощущала его желание своим телом. Сама так же хотела Ричарда.

Мужчина, бывший рядом со мной, обладал железной силой воли и умел контролировать свои желания. Отворачиваясь, мой «муж» старался ровно дышать и притворялся спящим. Я вяла себя не лучшим образом.

Господи, как же это всё глупо. Никогда не думала, что буду мечтать о ласке мужчины. Избегая сильных мира сего, я молилась, чтобы участь жён меня не коснулась. И вот став рабыней-любовницей, я с трудом за-ставляла уснуть себя, лёжа бок обок с Ричардом.

Любовь ли это? Нет вряд ли.

Я испытывала мучительное желание тела. То, что у богобоязненных христиан называется — похоть. Пусть так! Но мне не стыдно. Я рождена во грехе и моё существование сплошной грех. Я падшая женщина! Нет ничего удивительного в том, что меня терзали не духовные, а телесные желания. Всё плаванье пришлось скрывать за маской равнодушия бушующие страсти во мне. Продлись наше морское путешествие, ещё хотя бы несколько дней, и я сама б набросилась на Ричарда. Хвала всевышнему, капитан Рэндел оказался прав. Попутный ветер сократил плаванье на целую неделю. «Анна-Мария» вошла в порт Джеймстауна, и я вздохнула с облегчением. Это долгое мучительное путешествие для меня закончено.

Элиза прощалась и просила не забывать её. Только я, сдержанно улыбаясь миссис Джонс, точно знала, что эта женщина никогда не промельк-нёт в моей жизни больше.

Ночь в гостинице прошла без изменений. Ричард спал на диванчике в гостиной, а я, ворочаясь с боку на бок, мечтала до самого утра о поцелу-ях «мужа».

В Джеймстауне мы пробыли около недели. Полковник закупал прови-зию, следил за разгрузкой оружия с корабля на телеги, муштровал своих солдат, а я была вынуждена скучать в обществе Фани, слушая устаревшие сплетни Сент-Огастина.

Ричард словно нарочно приходил за полночь и уходил с первыми лучами солнца. Говорил: «всё требует контроля». Я делала вид, что понимаю.

На самом деле, он просто избегал меня. На корабле это было сложно. Нас сковывало ограниченное пространство «Анны-Марии» и вода вокруг.

На земле избегать неугодного общества легче, чем мой «муж» и пользовался. И это угнетало меня. Хотелось снова обсудить наши отношения, но вспоминая претензии Ричарда, я гнала эти мысли подальше. Воротя нос от полковника, я вела себя с ним так же холодно, как и он со мной.

Не имея возможности и желания разговаривать с Ричардом, я открывала своего хозяина для себя, наблюдая со стороны.

Как я уже говорила с нами прибыли солдаты. О численности их я не подозревала. Но в день отъезда из города удивилась нашему эскорту в красных мундирах. Я насчитала двести сорок три человека. Из них пятнадцать лейтенантов, двадцать два капрала и пятнадцать сержантов.

Очень много для защиты форта в мирное время. Или уже немирное?

Отец считал, что женщины не должны интересоваться политикой. Когда к нему в гости приезжали друзья, папа выставлял нас за двери из гостиной, как — только мы споём или сыграем в две руки. Мачеха тоже долго не задерживалась в мужской компании. Поэтому я ничего не знала о Семилетней войне Англии и Франции. Она обошла стороной моё детство. Я

не слышала о восстании вождя племён аттава Понтиака. И положение колонистов на землях индейцев мне были неизвестны. Меня, как всегда, ограждали от жестокости мира любящие люди. Сначала мать, потом отец.

Я была счастливым ребёнком и неготовым к испытаниям судьбы.

Как бывает в долгих переходах, офицеры ехали верхом, солдаты про-делывали путь пешими, а женщины в телегах вместе с провизией, оружием и обмундированием. Телега не карета. Путешествуя в ней, ты не испы-тываешь тех удобств. Но, бескрайнее дикие земли Нового Света не для тонких колёс изящных карет.

Увидев, в чём мне предстоит ехать, я сразу запротестовала. Запротестовала? Что это значит в моём шатком положении рабыни-любовницы?

А то, что Ричард вёл себя со мной, не как хозяин. Я подсознательно чувствовала эту слабину и охотно пользовалась привилегиями, дарованными мне вынужденной ложью. Полковник был суров к своим подчинённым. Ко мне же относился снисходительно. Он даже не спорил со мной на людях.

И в этот раз была так же.

— Милая, — улыбаясь натянуто, произнёс полковник, — дамских сёдел нет. Вам придётся ехать в мужском седле, а путь не близкий, — наклонившись ко мне ближе, прошептал на ухо. — Потом не жалуйтесь на боль.

Его дыхание вскользь опалило мою шею, от чего по коже пробежала приятная дрожь. Я глубоко вздохнула прежде, чем ответить так тихо только для него.

— Не дождётесь, сэр, — назвав Ричарда, так же, как к нему обращались солдаты.

Они-то уж точно никогда не жаловались, зная бесполезность такого порыва. Их командир нытьё от мужчин не принимал или жёстко пресекал.

На корабле солдаты регулярно отхватывали плетей, пока не усвоили, что приказы полковника Монтгомери должны исполняться без промедления.

Ричард приказал привести мне лошадь и ехидно улыбаясь, смотрел, как хрупкая женщина будет в платье без посторонней помощи садиться в седло. Торжествовать я ему долго не позволила. Я вставила одну ногу в стремя, а вторую с лёгкость закинула на лошадь. Сидеть в мужском седле оказалось намного удобнее. Чувствуешь себя более уверенно, даже когда переходишь с шага на галоп. До первого привала мой «муж» не услышал от меня ни стона. А ждал! Каждый раз, оборачиваясь, смотрел на меня.

Ныла в телеге Фани. Укрывшись одеялом, она жаловалась на ветер и холод. В Виржинию мы прибыли в сентябре. Осень не раскрасила в жёл-то-красные цвета листья и траву, но дни и ночь уже напоминали, что тепло уходит.

Вечером пошёл дождь, и Ричард настоятельно рекомендовал мне пе-ребраться в крытую телегу. Я отказывалась поначалу, но когда увидела в его глазах злость, уступила. Всё-таки своим неповиновением я подры-ваю его авторитет, как военного. Если он со своей «женой» не может упра-виться, то, как будет командовать больше сотней мужчин.

Холодный дождь лили всю неделю. Верхом я больше не ехала. Ричард твёрдо сказал своё «Нет!». Сам при этом ехал верхом, слезая с коня только на очередном привале.

Мой «муж» напоминал мне отца. Такая же противоречивая личность.

В нём словно было два человека — хороший и плохой. Как полковник, Ричард был суровый и даже жестокий. Любое неповиновение или оплош-ность солдата, карались тут же. В английской армии телесные наказания были нормой. Стимул к сражению за родину предавал не патриотизм, а страх быть до смерти забитым плетью, или повешенным.

Когда я буду в Ред-Ривер, то пойму разницу между воинами Англии и туземных племён. Ирокезы, гуроны, чероки и все индейцы, сражались ради славы и своей земли. Их не пугали смерть и пытки. Там, где бежал английский солдат, индеец ликовал, стремясь к своим предкам.

Я немного отступила от личности Ричарда, но думаю, это не страшно.

Итак полковник Монтгомери был скор на расправу. Терпеть не мог трусость, предательство, нытьё. Он, как и мой отец, принимал слабости в женщинах, а не в мужчинах. По дороге до форта в бега подались трое солдат.

Дезертиров нашли и повесили. Ричард сетовал, что пришлось потратить верёвку для таких трусливых ничтожеств.

Со мной Ричард был добр, снисходителен. Ещё на корабле я поняла, что руку на меня он никогда не поднимет. Но его высокомерный холодный взгляд бьёт сильнее, чем рука. Стоит рассердить полковника и от серых пронизывающих до глубины души глаз, хочется спрятаться. Они, как кнут, рвущий не тело, а душу. Равнодушие, которым меня истязал желанный мужчина, следствие не обмана, а его обиды. Я сказала Монтгомери, что будь у меня выбор, то не стала бы его любовницей. Это зацепило бравого офицера. До меня ещё никто не отказывал сыну лорда. Я задела его само-любие. Ричард Монтгомери — любимец женщин, а я не хотела его любви.

Он готов был принять меня опозоренную, но не терпел игры в невинность.

Может, в этом и моя вина. Но, как я могла сказать чужому мужчине, что стала жертвой похоти собственного брата. Я боялась Ричарда, не зная, какой он на самом деле нежный, ласковый, терпеливый, добрый.

Дождь лили всю неделю. И эти холодные потоки с небес смыли обиды, дав нам возможность начать всё заново.

В поставленной наспех палатке, я раздевала Ричарда. Мокрая одежда липла к его телу. Полковник протестовал, говоря, что справится, и он не замёрз. А вот зуб на зуб не попадал, говоря всё это. Я не слушала и рас-стёгивала пуговицы на его камзоле. Когда сорочка оказалась в моих руках, полковник сам поцеловал меня.

Мой «муж» мёрз днём под дождём, а ночью я грела его своим теплом.

Я была счастлива как — никогда, наслаждаясь «супружеским долгом». То, что с нами происходило можно назвать долгом? Сомневаюсь. Долг к чему-то обязывает. Обязательства тяготят. Меня, ни в коем случае, не тяготила близость с Ричардом. Я желала его! И это запутывало меня. Сама не знала, чего я так сильно хочу свободы или его. Ричарда Монтгомери.

Проделав большую часть пути на север, мы встретили несколько поселенцев. А точнее, семьи отставных солдат, которые решились построить дома в этом диком крае. Ни одного хозяина мы не потревожили. Наш обоз проходил мимо. Только в последнем поселении близ Ред-Ривер нам пришлось остановиться.

В лесу навстречу вылетел всадник на взмыленной лошади. Весь окровавленный, трясущийся от ужаса совсем ещё мальчишка, не мог несколько минут объяснить, что произошло. Когда его напоили водой, он поведал нам отчего так бежал.

Мальчика звали Натан. Он сын бывшего солдата и женщины из племени гуронов. На их дом напали ирокезы. Вся его семья убита. Отца замучили, а матери с сёстрами досталась участь всех женщин на войне. Изнасиловали, а после убили. Натан каким-то чудом смог вырваться, вскочить на коня и сбежать. На вопрос, почему он не скачет в форт, мальчишка ответил:

— Ред — Ривер осаждён.

Язык своей матери он хорошо знал. У ирокезов и гуронов похо-жая речь. Воины, напавшие на них, говорили, что большой дом бледнолицых скоро падёт.

Полковник Монтгомери велел двум ротам выдвинуться к поселению.

Он сам решил возглавить этот отряд мести. Мальчика тоже взяли с собой.

Лейтенант Одли усадил Натан на круп своей лошади. Мне это распоряжение «мужа» не пришлось по душе, и я выразила своё недовольство.

— Он ещё ребёнок, а вы хотите взять его в тот ад, — говорила я, держа за поводья коня Ричарда.

— Здесь взрослеют рано, как и везде, милая, — ответил мне он.

Я отпустила поводья, и конь рванулся вперёд. Полковника я тоже не хотела отпускать от себя. Боялась, что стрела индейца убьёт или ранят его. Ещё больше меня страшила моя судьба, если Ричарду суждено погиб-нуть в этом жестоком крае.

Обоз двигался медленнее лошадей передового отряда, поскакавшего усмирить дикарей. Когда мы подъехали к окраине леса, до нас долетели выстрелы ружей и в воздухе был запах гари.

Фани заплакала в телеге. Я попыталась её успокоить. Подсев ближе, обняла.

— С нами ничего не случиться, Фани, — говорила я. — Солдаты не до-пустят.

Она тяжело вздохнула. Этим обещаниям моя горничная верила с трудом. Постояльцы гостиницы рассказывали о дикарях, обитавших в доли-нах рек Северной Каролины, Виржинии и Новой Франции. Чтобы поразить доверчивую девушку своей храбростью, красочно описывали сражения с индейцами. Вот Фани сомневалась в своей безопасности даже среди сотен вооружённых солдат.

— Миссис Монтгомери, они могут пробраться в лагерь тёмной ночью и украсть девушку, — шептала горничная. — Они, как демоны, невидимы и жестоки. А, знаете, что за пытки они устраивают?

Это стало последней каплей моего терпения, и я цыкнула на впадаю-щую в панику горничную.

— Хватит, Фани! Это всё выдумки. Они такие же люди, как и мы.

Но, уже через час, я усомнилась в собственных словах. Такое изувер-ство человек не может сотворить. О войне я не знала ровным счётом ничего. Телесные наказания на плантациях отца, которые я когда-то считала жестокостью, померкли в сравнении с пытками ирокезов.

Солдаты смогли усмирить дикарей. Не без потерь, конечно. Пять человек убито, а у троих тяжёлые ранения. Утешало то, что никто из индейцев не сбежал. Одного даже удалось взять в плен.

Хижина догорала, чёрный дым от неё возносился столбом ввысь и рас-сеивался где-то за низко плывущими облаками. Всюду царила разруха.

Фани не хотела отпускать меня. Вцепившись в платье, держала. Она боялась посмотреть, что творилось снаружи. Мне же почему-то было мало медленно мелькающих картинок за качающимися занавесями. Когда телега остановилась, я поспешила вылезти.

В пятидесяти шагах от меня Ричард и его солдаты допрашивали пленного. Мальчишка яростно рвался вцепиться в воина, обрёкшего его на си-ротство. Сержант держал Натана за шиворот, не девая приблизиться к стоящему на коленях индейцу.

Мой взгляд с мужа плавно перешёл на догорающую хижину, и я тут же прижала ко рту руку, чтобы не закричать во все горло от ужаса. К столбам на деревянной веранде был привязан человек, и его лицо было невозможно рассмотреть. Он напоминал сплошной кровоточащий кусок мяса, в который натыкали острых тросточек. Как позднее я узнала, хозяина непросто убили. Ему сняли скальп, а затем стреляли из лука до тех пор, пока с его губ не слетел последний стон. Не самая жуткая смерть для тех, кто угодил в руки ирокезов. Возле жилища также лежали тела жены и трёх дочерей. Одежды на них совсем не было. Самой младшей из них было че-тырнадцать. Натешившись, воины сняли и у них скальпы, а потом перере-зали глотки.

Я слышала крики мальчика. В его голосе было столько ненависти, что хватило бы убить тысячи, если б это можно было убивать одним лишь словом. Он видел эту расправу своими глазами и всё рвался вцепиться в убийцу своей семьи. Ричарду это надоело, и он дал орущему ребёнку подзатыльник. Натан втянул шею в плечи и смолк.

— Мне необходимо с ним поговорить, а твои вопли бесполезны, мальчишка! — в голосе «мужа» звучал металл. — Я задаю вопросы, а ты пере-водишь, понятно?

Мальчик покачал головой в знак согласия.

— И если я ещё раз услышу твои крики, то порки тебе не избежать.

— Да, сэр! — ответил, несколько не усомнившись в обещаниях полковника Натан.

— Спроси его, как много дикарей осаждает форт и как они вооруже-ны, — сказал Ричард.

Мальчик, утирая мокрое от слёз лицо, перевёл. В ответ молчание.

«Муж» кивнул рядом стоящему бойцу. Тот замахнулся и ударил индейца прикладом. Упасть на землю дикарю не дали солдаты, крепко держащие его за руки. Кровь хлынула потоком из сломленного носа и разбитой гу-бы. Индеец сплюнул под ноги своему врагу и презрительно посмотрел на него. Ричард снова дал знак. Солдат ещё сильнее приложился по лицу ирокеза. Это повторялось по несколько раз, но избитый харкающий кровью пленный молчал. Даже стон не вырывался из его рта. Я видела, как от ударов вылетали белые зубы. Меня саму коробило от жестокости этого допроса, но вступиться я не рискнула. Солдаты громогласно обсужда-ли, что любое наказание чересчур мягкое для таких варваров, как этот индеец.

В допрос вмешался, подошедший сержант Виллоу.

— Сэр, позвольте высказаться? — справился он у моего «мужа».

— Да, сержант, — голос Ричарда был на удивление спокоен, словно это не по его приказу пытают человека.

— Сэр, вы можете его жечь калёным железом. Он всё равно не произ-несёт ни звука. Этот ирокез с радостью примет смерть, чем выдаст своих.

— Откуда тебе знать, Виллоу? — спросил другой сержант.

— Я воевал с ними против лягушатников. Они терпели всё, а вот фран-цузские солдаты и минуты в их руках не держали язык за зубами, — ответил ветеран Семилетний войны.

Я слышала разговор солдат, допрашивавших пленного, и своего хозяина. Но не видела их лиц. Они стояли ко мне спинами. Наверное, я бы даже не обратила внимания на них. Мой взгляд был намертво прикован к индейцу. До него я не встречала исконных обитателей этой земли. Ирокез вселял одновременно и страх и уважение. Даже стоя на коленях перед своими врагами, он выглядел несломленным. Лицо скрывала боевая рас-краска, смешавшаяся с кровью. Но, думаю, он был довольно симпатичный и среди женщин своего племени пользовался успехом. Ведь тело полыха-ло не только молодостью. Каждая мышца могучего стана играла под кожей, заставляя девичьи глаза невольно цепляться за эту мужскую неотра-зимость. Голова гладко выбрита, за исключением пряди волос на затылке, и украшена серыми перьями. Мы мёрзли, кутаясь в тёплые одежды, а индеец был одет не по сезону. Набедренная повязка и что-то наподобие штанов, которые заканчивались чуть выше середины бедра, оставляя часть ног голой. Вот и вся его одежда в дождливый осенний день.

Дикарь стоял на коленях с широко расставленными ногами, и сама не знаю почему, мой взгляд остановился именно на его голых бёдрах. Я

подумала, а есть ли там под лоскутом этой тряпки ещё что-то или он бегает так. Дальше фантазиям не дало буйствовать моё правильное воспитание. Я ощутила, как румянец ползёт по щекам и отвернулась. Чувство ви-ны стало мучить мою душу. Вокруг ещё неостывшие труппы, а я любуюсь убийцей, взволнованная низменными порывами.

Я старалась больше не смотреть в так искушающую меня сторону. Хотя, признаюсь, взгляд сам ненароком бросался на дикаря. И когда мои глаза встретились с глазами Ричарда, в душе что-то оборвалось. Хозяин, смотрел на меня, сдвинув недовольно к переносице брови. Приказав солдату, бившему пленного, остановиться, полковник устремился ко мне.

С каждым его шагом расстояние между нами сокращалось. Я ожидала от него упрёков, за свой слишком заметный интерес к дикарю. Мы только нашли общий язык, как я всё испортила. Я прелюбодейка! Но, полковник, подойдя, обнял меня. Прижимая сильнее к себе, спросил:

— Зачем ты вылезла с телеги, Лили?

— Я не могу там сидеть, — я говорила первое, что приходило мне в голову. — Фани плачет без конца.

Ричард тяжело вздохнул.

— Мне меньше всего хотелось, чтобы ты видела всё это, — в его голосе уже нет жёсткости, которая была, когда он отдавал приказ бить пленного.

— Не хотели, но знали, что это несолнечный Сент-Огастин и даже не Лондон, — не в упрёк ему сказала я. — Вы привезли сюда не жену, а меня.

— Прости, — уже извинялся мой хозяин.

Это мне нужно было извиняться за вольные мысли в моей голове. Но, с другой стороны, а кто больше виноват: я или он? Я всего лишь подумала о дикаре. Полковник Монтгомери, зная о жестокости здешних племён, привёз юную девушку, чтобы она развлекать его. Жена Ричарда отказалась следовать за супругом на край света и подвергать свою жизнь опасности.

Мне же такого выбора не дали. И теперь мой хозяин говорит мне «прости». Простить за что? За то, что я увидела вокруг изувеченные труппы?

Или, может, простить за то, что моя жизнь в опасности пока я буду здесь жить? А, может, хозяин понял по моему взгляду, какое впечатление на ме-ня произвёл дикарь? За что бы ни извинялся «муж», теперь я осознала, одного слова недостаточно. Моя жизнь с ним будет нелёгкой. Мне придётся выживать в суровой земле дикарей.

Допрашивать пленника после слов сержанта Виллоу больше не стали.

Полковник Монтгомери приказал связать его и бросить в телегу. Прежде чем покинуть разорённую хижину, солдаты похоронили убитых. Индейцев тоже, но с неохотой.