Под небом Новгорода

Глава двенадцатая. Санли

Анна удобно устроилась в Санли, поселившись в замке, где провозгласили королем деда ее супруга. Она устала от пиров и празднеств, которые считали обязанными устроить хозяева каждого замка, где они останавливались после очередного перехода. Больше всего любившая смеяться, петь, плясать и охотиться, очутившаяся среди этих насмешливых и любящих спорить французов, Анна испытывала скуку, которая была замечена Госсленом де Шони; он не знал что сделать, дабы развлечь королеву. Накануне прибытия в Санли она исчезла на несколько часов. Графы, бароны, оруженосцы, воины и многие слуги отправились на поиски. Нашли Анну сидящей под деревом и поющей с Оливье из Арля. Сильно разгневавшись, король устроил сцену ревности юноше и жене. Королева выслушала все упреки с ясным и спокойным выражением лица (что, на взгляд Госслена и Елены, не предвещало ничего хорошего).

Генрих так рассердился, что в первый со времени их бракосочетания раз не взошел на ложе королевы. Это его недовольство продлилось еще неделю. За это время Анна привыкала к новой печальной и суровой, как она считала, обстановке. Маленький городок, нарядный и веселый, с его рынком, заваленным съестными припасами, красивой рекой, церквами и особенно охотой в окружающих город лесах, ей понравился.

Елена, Ирина, придворные дамы, любезная Изабель, очаровательная Хильдегард, ласковая Матильда — все старались развеселить королеву. Но она отвечала только вымученной улыбкой. Единственными минутами, когда Анна вновь становилась беззаботной молодой княжной из Новгорода, были те, когда в обществе Госслена де Шони она преследовала в темных лесах королевского домена крупную дичь.

В короткое время Анна стала любимицей рыцарей и оруженосцев; ее полюбили за умение пускать сокола и загонять оленя. Все мужчины хвалили ее за смелость и ловкость, наперебой старались подсадить ее в седло, подержать ей лошадь, протянуть кубок, с тем чтобы Анна могла утолить жажду.

Каждый день по многу часов Анна скакала верхом до усталости, оставляя далеко позади придворных дам; они не поспевали за ней, хотя и были отличными наездницами. Анна оказывалась одна в окружении мужчин, большая часть из которых были людьми грубыми, жившими грабежом, насилием и убийством. И, однако, все они отдали бы жизнь за один ее благосклонный взгляд и убили любого, кто осмелился бы проявить неуважение к королеве. Среди этих людей она чувствовала себя в безопасности, и их общество ей нравилось больше, чем общество короля, графов, епископов и знатных дам при дворе в Санли.

Завидуя ее успеху, Генрих тоже иногда отправлялся на охоту. Он с растущим неудовольствием замечал, что его рыцари предпочитали охотиться не с ним, а с королевой.

Графини и прелаты очень неодобрительно относились к поездкам королевы верхом. Место супруги короля было не в лесу, а в замках. Ей следовало сидеть дома или посещать бедных, присутствовать на церковных службах, слушать благочестивые проповеди, играть на музыкальных инструментах, вышивать или прясть в обществе Матильды и дам, но главное — ублажать супруга.

В июне двор переехал в Мёлан. Анна пожелала, чтобы Матильда Фландрская оставалась при ней: ее мягкость и молчаливость позволяли королеве отдохнуть от болтовни других дам окружения.

Однажды, когда обе молодые женщины купались в Сене в обществе других дам. их потревожили громкие голоса, раздавшиеся из зарослей ивняка. Смеясь и испуганно визжа, маленькая группа женщин вышла из воды. Анна и Матильда, забавлявшиеся тем, что носились друг за другом, ничего не заметили и оказались одни, когда неизвестный всадник въехал в воду. Королева в гневе нахмурилась, а Матильда прикрыла свою маленькую грудь. Человек соскочил в воду и схватил Матильду за руку.

— Правду ли мне говорят, что вы отказываетесь выйти за меня замуж, потому что я незаконнорожденный? Знаете ли вы, что дамы и более знатные, чем вы, просят меня взять их замуж?!

— Сеньор, отпустите, Вы меня позорите… Я не одета…

— Вижу, я даже нахожу, что вы худоваты!

Матильда покраснела. Гнев придал ей силы, и она вырвалась.

— Монсеньор, монсеньор, вы оскорбляете королеву и мою дочь!

— Госпожа Адель, вы и ваш супруг обещали выдать за меня вашу дочь, да или нет?

— Вы и сами знаете.

— Тогда какая разница, увижу я ее голой сейчас или в брачную ночь?!

— Сеньор Гийом, вы!.. вы!..

— …незаконнорожденный, знаю, мне это достаточно часто повторяли, но я не потерплю…

Слова застряли в горле герцога Нормандского. Он вдруг увидел подругу Матильды. Гийом закрыл глаза и потряс головой, как будто для того, чтобы отогнать наваждение. «Нет… невозможно! Она, может быть, и похожа, но эти рыжие волосы, этот пренебрежительный и дикий взгляд?.. Мора?!»

— Мора!

Анна с пренебрежением смотрела на рыцаря, который разглядывал ее. Это был тот самый жених, о котором Матильда говорила ей, тот грубиян, однажды осмелившийся нарушить ее уединение и позволивший себе пристально рассматривать ее обнаженное тело.

Он снял шлем и неловко ступил в воду.

— Мора!

Что он говорил? По какому праву называл он ее этим именем? Она никогда не видела его, и однако… это грубое, красное от жары и гнева лицо напоминало Анне другого человека… Да, конечно же, упавшего с лошади охотника, которого она лечила когда-то. Она справилась бы лучше, если б не вся кровь вытекла из него! Но какое странное стечение обстоятельств, что он находится здесь, по пояс в воде, запутавшись в своей одежде, тогда как на берегу толпа полуодетых дам, пожилых служанок, оруженосцев и слуг, подавляя смех, ожидали исхода этого неприличного противостояния? Матильда, прикрывшись материнским плащом, тоже ожидала этого с не меньшим любопытством. Бедный Гийом, в каком нелепом положении он очутился! Ее подруга, королева, должна была думать то же самое, так как, прикрытая только мокрыми волосами, она рассмеялась. Вдруг Анна исчезла под водой. Герцог повернулся кругом, пытаясь догадаться, куда она пропала, и вдруг опрокинулся назад, подняв брызги грязи. На мгновение оцепенев, толпа затем рассмеялась, глядя, как Гийом поднимается из воды, кашляя и отплевываясь, в то время как королева выходила из воды, отжимая на ходу волосы. Смех замер. Все смотрели на молодую, даже не пытавшуюся прикрыть свою наготу женщину. Елена завернула Анну в большую простыню и повлекла за собой к шатру.

Пока они удалялись, на берегу, куда вышел герцог, веселье вспыхнуло вновь. Гийом, осклабившись, присоединился к собравшимся. Взрывы его хохота перекрывали всех. По его знаку оруженосец начал раздевать герцога, что было непросто, так как тот чуть не валился от хохота. Когда, наконец Гийом все же разделся, то вошел в воду и поплыл ровным длинным брассом на середину реки. Там он лег на спину, и течение понесло его.

Матильда пришла в шатер к Анне. Некоторое время они молча давали себя причесать, только переглядываясь. Матильда первой нарушила молчание.

— Он упал в воду не сам по себе. Это ведь ты дернула его за ногу?

— Да, если бы ты видела его рожу! — Анна прыснула.

— Я видела, — сказала Матильда, покраснев.

— Не огорчайся, он заслужил этот урок.

— Может быть, но ты выставила его на посмешище.

Анна с удивлением посмотрела на девушку.

— Я должна выйти за него замуж, — продолжала Матильда, — и мне неприятно, что мой будущий супруг стал всеобщим посмешищем. И еще: когда он тебя увидел, то смотрел только на тебя. Мне даже показалось, что он тебя знает.

— Это так и есть. Я обскакала его однажды, во время путешествия сюда.

— Обскакала?

— Да, спроси у него. Это было, кажется, около Нюрнберга. Он охотился, я припустила лошадь, он пытался преследовать, но был выброшен из седла.

— Выброшен из седла?! Гийом?!

— Не вижу в этом ничего странного. На Руси — лучшие всадники.

— Это правда, — подтвердила Елена.

— И больше ты потом его не видела? — спросила Матильда.

— После того как я его поврачевала, — нет, потому что он был ранен. А затем я уехала и совершенно забыла об этом приключении.

— Но он об этом не забыл! — печально сказала невеста Гийома.

Анна с изумлением посмотрела на нее, потом рассмеялась.

— Уж не ревнуешь ли ты?

— А что?! Ты такая красивая, такая белотелая, пышная. А я — маленького роста, худая, чернявая.

— У тебя самые красивые и самые добрые глаза на свете, а кроме того — восхитительное тело…

— Ты правда так думаешь?

Королева кивнула головой и поцеловала девушку.

— Я так тебя люблю, что не могу к тебе ревновать, — сказала Матильда, возвратив поцелуй.

— Ты и вправду отказалась выйти за него, потому что он незаконнорожденный?

— Просто я совсем не хотела замуж. Я намеревалась постричься в монахини, но моему отцу требуется союз с Нормандией, несмотря на мнение папы по этому вопросу.

— Папа-то почему против?

Мы с Гийомом слишком близкие родственники; если поженимся, то Рим отлучит нас от Церкви, — сказала Матильда и перекрестилась. Анна и все присутствующие женщины тоже осенили себя крестом.

— Папа римский Леон внимает германскому императору, — сказала Адель Фландрская. — Император же не одобряет союз наших двух стран. Но эта свадьба, поверь, состоится, потому как король очень хочет этого. Папа не посмеет отлучить вас от Церкви. Наши лазутчики уверили нас в этом.

В венце из мокрых черных кос, еще более подчеркивавших хрупкость обнаженной шеи, кроткая Матильда опустила глаза.

Какое было разительное отличие меж этими двумя женщинами: одна яркая, одетая в длинное темно-синее платье; пылающие рыжие волосы скручены жгутом на голове и делают ее еще выше. Другая — ростом с двенадцатилетнего ребенка, ярко-красное платье еще более подчеркивало матовый цвет ее лица…

Отказавшись сесть в носилки, обе подруги обнявшись вернулись через поля в замок.

Под огромной столетней липой во дворце замка король, герцог, епископ из Мёлана и граф Фландрский пили вино. При входе дам все, кроме епископа, встали.

— Мне кажется, вы знакомы с королевой? — сказал Генрих, обращаясь к Гийому.

Пунцовый, как платье его невесты, герцог молча поклонился.

— Моя дорогая, герцог Гийом рассказал мне о вашей встрече. Неужели же в вашей стране так принято, чтобы девушки скакали по лесам без сопровождающих?

Многие обратили внимание на приступ раздражения, вмиг овладевший Анной.

Адель пришла на помощь королеве.

— Брат, не сердитесь. Направляясь помолиться в свитое место, королева случайно потеряла свою свиту.

— Странные иногда случаются встречи: направляешься в святые места, а встречаешь мужчину, — пробормотал король.

Солнце медленно садилось у подножия дерева, на коврах были разложены подушки, чтобы дамы могли отдохнуть в тени. Стоял прекрасный летний вечер, наполненный шорохом насекомых и пением птиц. В окрестных полях слышалось пение жнецов. Это был час, когда все в природе успокаивается, когда уставший от зноя рассудок лениво переключается с одного предмета на другой, а расслабленное тело наслаждается свежестью вечера и вином. Все было спокойно. Каждый наслаждался этими минутами, позабыв во время этой приятной передышки былые ссоры, ненависть, зависть, злобу, заговоры, составлявшие повседневную жизнь странствующего двора короля Франции. Раскинувшись на подушках, Анна ощутила сейчас чувственное желание.

Возлежавшая рядом с ней Матильда приподнялась и положила голову королеве на плечо:

— Знаешь, мне бы хотелось, чтобы ты спела русскую песню.

— Попозже… сейчас так хорошо!

— И все же я попрошу Оливье д’Арля — пусть сходит за инструментом.

— Как хочешь, — томно сказала Анна.

Дочь Бодуэна Фландрского встала и что-то прошептала на ухо юноше. Он тотчас бегом кинулся исполнять поручение. Матильда вернулась к подруге. Скоро молодой человек вернулся, неся гусли королевы и свою арфу.

— Королева, а что, если мы споем песню урожая, которой вы меня научили?

Анна взяла в руки гусли и устроилась поудобнее. Взяв несколько аккордов, она запела на родном языке, славя лето, солнце, заставляющее зреть хлеба, а девушек — расцветать. Матильда подтягивала по-русски.

Прошло вечернее оцепенение, улетучились летняя вялость и нахлынувшие было желания. В спокойствии вечера звучала музыка, которая могла растормошить самого неуклюжего рыцаря и самых меланхоличных дам. Привлеченные музыкой, слуги из замка — от стражей до поваров, от кастелянш до служанок, от монахов-переписчиков до садовников, от свинопасов до прядильщиц льна, — все побросали работу и устроились: кто на пороге, кто свесившись из окон или сидя в пыли. Все затаив дыхание слушали высокий и чистый голос королевы, певшей на незнакомом прекрасном языке.

Анна научила Матильду этой песне, и подруга присоединилась к королеве и Оливье, ударяя в ладоши. После этой спели другую, потом еще одну. Была уже глубокая ночь, когда все трое замолчали. Раздались возгласы и аплодисменты. Даже король выглядел довольным, он подошел и нежно поцеловал жену в щеку. Что же касается герцога Нормандского, то он еще не вполне пришел в себя после встречи с безрассудной всадницей, снившейся ему каждую ночь с момента встречи. Обычно весьма словоохотливый, герцог оставался молчаливым, будучи не в силах глаз отвести от той, кого называл Морой.

Все отметили необычное его поведение.

— Гийом, ты смотришь на королеву, как будто она — привидение.

— Можно сказать и так, Генрих.

Король подозрительно посмотрел на него. Он никогда особенно не любил Бастарда из Нормандии, порученного ему Робертом Великолепным еще зимой 1034 года, когда тот отправился во Святую землю (чтобы не просить у Бога прощения за свои многочисленные прегрешения, Роберт Великолепный умер на обратном пути). По словам его казначея Тустена де Дрё, графа де Вексен, Роберта отравили. Похоронили его в июле 1035 года в Ницце, в соборе Нотр-Дам. Казначей, слышавший последнюю волю своего господина, сообщил ее королю Франции, которому также передал от имени усопшего одну из приобретенных им в Святой земле реликвий.

Когда отец умер, Гийому было всего восемь. С тех пор прошло уже шестнадцать лет. Ребенок стал рыцарем, чьей храбростью все восхищались. Король Генрих смог и сам убедиться в его смелости, выказанной в сражении при Вал-де-Дюн летом 1047 года. Тогда французские и нормандские войска одержали победу над армией мятежников, вожди которых хотели устранить молодого герцога. Очень жестокая битва продлилась несколько часов, многие рыцари нашли на поле брани свою смерть. Сам король, выбитый из седла, спасся лишь благодаря прочности шлема, доспехов и вмешательству Гийома, который быстро перерезал горло одному из ополченцев Ренуара де Бикессара, набросившемуся на короля. Несмотря на проявление отваги и преданности, Генрих не мог отделаться от своей подозрительности и враждебности к человеку, опекуном которого был. Герцог также не доверял никому, очень рано поняв, что Генрих не может полагаться ни на кого, а сам он и того меньше. Изнеженный характер короля также весьма раздражал герцога. И вот, чтобы еще усилить их взаимную неприязнь, тот самый человек, которого герцог Гийом так презирал, волею судеб оказался супругом женщины, что была прекраснее всех остальных. Погруженный в свои мысли. Гийом не услышал вопроса короля:

— О чем думаешь, Гийом? У тебя свои думы?..

— Простите меня. Генрих.

— Я спрашиваю, когда ты собираешься жениться на моей племяннице Матильде?

От этих забот герцог был так далек, что изумленно взглянул на короля.

— Или ты забыл о своих обязательствах? — спросил король, явно начиная сердиться.

Матильда уткнулась лицом королеве в грудь. Анна прижала к себе маленькое, хрупкое ее тело.

— Конечно, не забыл! Я люблю Матильду и хочу, чтобы она стала моей женой.

— Несмотря на запрет папы и епископов?

— Я верный сын Церкви и первый подчиняюсь ее решениям, если они кажутся мне справедливыми. Что до моей женитьбы, я полагаю их решения несправедливыми. Поэтому не может быть и речи о том, чтобы я подчинился. Германский император не смеет распоряжаться в Нормандии.

— Неплохо сказано. Пусть же союз между Францией, Нормандией и Фландрией держит наших врагов в страхе. Надо, чтобы этот брак был заключен до конца года.

— Генрих, назначьте сами день.

— Как насчет месяца сбора винограда? — спросил Генрих, поворачиваясь к сестре и зятю.

— Если Гийом согласен, это время мне подходит, — ответил Бодуэн Фландрский.

— Меня вполне устраивает. Что скажете вы, Матильда, душа моя?

Прижавшись к Анне, девушка смотрела на того, кого ей выбрали в супруги и кого она полюбила с первого взгляда.

— Месье, если этот срок вам подходит, то и я согласна.

Анна поцеловала Матильду, радуясь ее счастью. Матильда доверила ей свою любовь к Гийому. Она не осмеливалась слишком проявлять ее из боязни вызвать ненависть и злобу среди окружения герцога.

— Клянусь Морой, ты увидишь, твой первенец будет мальчиком!

Решили отпраздновать помолвку. Пирушка продлилась всю ночь. Лишь утром король возлег с королевой.