Под солнцем Мексики

ПОЦЕЛУЙНЫЕ КЛОПЫ

Мы останавливаемся в селении, где отмечено несколько свежих случаев малярии. По всем данным, этого здесь не должно было случиться. Селение значилось как «вполне благополучное». И вдруг неожиданный сигнал — малярия!

Возможно, что малярийные комары могли сохраниться в забитых досками жилищах. Или пробраться туда сквозь щели в разбитые стекла пустующих домов. Пустующих потому, что многие крестьяне из-за засухи и неурожая уходят на многие месяцы в города на заработки. Свое жилье они наглухо заколачивают, и такие недоступные для обработки дома превращаются в источники малярийной инфекции. Другие укромные места комары находят в многочисленных храмах и домах богачей. В них не разрешается вход санитарам с их распылителями. Не пускают санитаров и в частные сады. А там, как правило, много декоративных водоемов; в них-то и находят удобное пристанище анофелесы.

И это несмотря на то, что каждый простой мексиканец знает теперь, кто истинный виновник болезни, каждый крестьянин сам истребляет комаров и помогает санитарам в их нелегком труде. Вскоре я убеждаюсь в этом сам.

Опрыскивание домов ведется со всей тщательностью, выносится весь скарб. Обработке подвергаются стены и потолки, доски, кровати — все, что может быть орошено губительным для анофелесов раствором ДДТ. Я вижу, как настойчиво хозяйки домов просят направить струю в каждую щель, в каждую мышиную норку, в отверстия от вынутых из кроватных досок гвоздей.

— Взгляните, — говорит санитар, — в этих отверстиях следы клопов. Их оставили огромные клопы величиной с ногтевую фалангу.

— Их называют тут поцелуйными, — поясняет немолодой уже местный врач. — Клопы пробираются в постели жителей из нор млекопитающих животных — броненосцев и опоссумов. Они и есть основной источник заражения человека возбудителем болезни Шагаса, которая поражает преимущественно детей. Хотите, я покажу вам больного? Здесь, в селе, есть несколько человек, пораженных этим тяжелым недугом, — говорит доктор.

Мы входим в небольшой домик, где на кровати лежит мальчуган. Его лихорадит. На лице и теле отеки. На шее нащупываются воспаленные железы. Возле глаз и вокруг губ заметны следы укусов клопа.

Развиваясь дальше, болезнь переходит в хроническую форму. Из крови трипаносомы проникают в сердечную мышцу, мозг и печень, появляется малокровие.

Болезнь Шагаса распространена не только в Мексике. Есть она и в других латиноамериканских странах.

Клоп — переносчик болезни, напившись крови больного ребенка, заражается от него сам трипаносомами на восьмой — десятый день. В клопе, словно в несгораемом ящике, возбудители остаются способными заражать человека на протяжении двух лет.

Жадный до крови клоп пьет ее у броненосцев, опоссумов, собак, грызунов, человека — словом, у многих, без разбору. Во время сосания он вводит со слюной болезнетворных возбудителей. Так замыкается круг участников природного очага: млекопитающие — поцелуйные клопы — человек.

Без труда отыскиваем пристанище клопов. Это заброшенная собачья будка. В щелях притаились огромные насекомые, латинское название которых — панстронгилус геникулатус и триатома макулата. Помимо них в Мексике встречаются и другие близкие к ним переносчики болезни Шагаса: родниус, эутриатома и другие.

К будке подходит группа ребятишек. Один из мальчуганов тащит за собой привязанного на веревке броненосца армадилла, покорно следующего за ним, словно собачонка. Здесь дети часто играют с этим безобидным, казалось бы, животным, не подозревая, какую опасность оно таит в себе. Ребятишки разыскали среди травы возле сарая нору, в которой живет армадилл. Это млекопитающее строит глубокие подземные ходы возле глинобитных хибар с земляным полом, сеновалов и других хозяйственных построек.

В течение дня клопы прячутся в щелях и норах. Зато ночью они становятся активными и предприимчивыми в поисках жертвы.

Доктор, отлично знающий Мексику, советует мне быть осторожным с ночевками, особенно в глухих селениях.

— Кроме поцелуйного клопа берегитесь еще и блох. Подцепить их нетрудно. Песчаная блоха удивительно коварна. Стоит ступить босой ногой на глиняный пол, как она успевает «всадить» под ноготь несколько десятков яиц. Вы обнаружите несчастье лишь через сутки, когда появится адский зуд и нестерпимая боль. Палец опухнет, раздуется чуть ли не вдвое. Блошиные яйца надо извлечь прокаленной на огне иглой, но лучше не самому, а при содействии хирурга. Я испытал на себе эту прелесть не раз! Спите под пологом! Вообще, чего другого, а болезней у нас хватает. Есть проказа, время от времени проявляется эпидемия оспы. С 1941 по 1950 год, например, были зарегистрированы 34 тысячи случаев оспы. Ежегодно отмечается свыше 1400 случаев заболевания сыпным тифом. От туберкулеза за год умирает до 10 тысяч мексиканцев. И это еще далеко не все! Уж извините меня, старика, — улыбается врач, — если я немного попугаю вас одним чудовищем, с которым вы можете случайно встретиться.

— А, с гремучей змеей? — предполагаю я.

— Нет, похуже. Кое-где в селах здесь встречается паук «черная смерть», или «черная вдова». Охотясь за насекомыми, он нередко устраивает логово в таких укромных местах, как низ стульчака в уборной. Если паука нечаянно потревожить, то, защищаясь, он кусает. Представляете, какой неожиданный сюрприз — укус этой твари.

Это я знал! С пауками у меня давняя дружба. Сколько раз в Средней Азии я ловил паука каракурта — ближайшего родича этого американского паука. Как и у «черной вдовы», у него пара челюстей — хелицер, снабженных острыми коготками, соединенными протоками с ядовитыми железами. Яд обладает чудовищной силой. Он в четырнадцать раз токсичнее равной дозы яда гремучей змеи. Паук в состоянии, например, убить верблюда через час. Укус смертелен и для. человека.

— За последнее время, — говорит доктор, — из яда американских пауков латродектус руфипес готовят лечебный препарат, применяемый в невропатологии.

Альварес что-то издали кричит и машет мне рукой. Мы бежим к нему. Возле норы, около коровника, возбужденно мечется армадилл, возле него суетятся четыре крошечных детеныша, абсолютно одинаковых. Вскоре семейство скрывается в норе.

— Видели? — говорит Альварес. — У матери четверо близнецов, удивительно похожих друг на друга. Вот одна из неразгаданных генетикой особенностей армадилла. Единственное животное в мире, которое рождает, как правило, сразу четырех однояйцевых близнецов!

— В Мексике многое для вас покажется необычным, — улыбается старый врач, пришедший сюда следом за мной. — Как-то я побывал в северо-западной части страны и видел там ядовитую ящерицу. Обороняясь, эта ящерица, или, как ее здесь называют, ядозуб, может укусить. Укус наносится с молниеносной быстротой и с большой силой. Ядозуб — ночное животное, днем он забирается в щели скал или пещер, а на охоту выходит после заката солнца. Питается мышами, яйцами ящериц и змей. Когда пищи становится мало, он забирается в нору и расходует скопившийся в мясистом хвосте жир.

— Здесь необычны даже белки, — вмешивается в разговор Плетч. — Уж что, казалось, может быть банальнее этого грызуна. А у нас скалистая белка по три с половиной месяца живет в пустыне без единой капли воды! Да ухитряется еще при этом сохранить беличью резвость. Раз уж зашел разговор об удивительном, я покажу сейчас вам нечто необычное.

Мы проходим не более ста шагов. Плетч подводит нас к дереву двурогой акации и торжественно произносит:

— Ручаюсь, что нигде ничего подобного вы не видели.

Мы осматриваем колючее дерево, и Плетч рассказывает о его удивительных особенностях. У основания каждого листа акации находится пара чрезвычайно крупных и острых шипов. Благодаря им акация и получила название двурогой. Полые внутри шипы служат жилищами для муравьев. Стоит только человеку или животному прикоснуться к дереву, как из шипов выходит бесчисленное муравьиное воинство, чтобы защитить дерево. У насекомых огромные челюсти. Они двигаются с большой скоростью, очень воинственны. Ни козы, ни мулы, ни какие-либо другие животные не в состоянии вредить акации. Она остается абсолютно неуязвима из-за «патриотически» настроенных муравьев. Видимо, и сами шипы служат для той же оборонительной цели. Но муравьи не только защищают дерево, они же опыляют и цветы акации.

У многих муравьев есть крылья, особенно у тех, которые готовятся к перелету на новые места обитания. За несколько дней до роения, подобно пчелам, крылатые муравьи прекращают обычную работу. Они летают, отыскивая подходящие акации для роя, собирающегося покинуть старое обиталище. Это муравьи-квартирьеры. Каким-то особым способом они передают всему рою информацию о том, что подходящая акация для нового местожительства найдена.

Деревья в Мексике часто таят в себе невидимую опасность. Встречаются на них, например, пальмовые гадюки. Вися на ветке, гадюки почти не отличимы от листьев. Сколько сборщиков кокосовых орехов заплатили жизнью за встречу с этим пресмыкающимся. Яд гадюки токсичен и быстро всасывается.

— Но хватит страхов, доктор, пойдемте-ка лучше выпьем кофе!

Всей гурьбой заходим в кафе. Это одноэтажный домик, утопающий в гуще деревьев.

За столиками сидят мужчины в белых рубахах, заткнутых за пояс белых узких брюк. На ногах сандалии. На головах широкополые соломенные шляпы. Лица их темно-коричневые, волосы, брови черны, как крыло ворона.

На стенах подвешены корзинки с благоухающими крупными красными розами и какими-то фиолетовыми цветами, похожими на фиалки. Цветы всюду — в вазочках на столах, гвоздики на стойке буфета.

Сеньорита, подавшая нам благоухающую ароматом картошку с курятиной, яичницей и всякой снедью, назвалась Эстер. У нее крупные, обрамленные длинными ресницами глаза, чуть с горбинкой нос и ровные, как жемчужины, зубы. Густая копна черных волос собрана черепаховым гребнем. Крупные кольца серег, ожерелье придают Эстер сходство с испанской танцовщицей. Для этого ей не хватает только веера и кастаньет. Именно такой, как Эстер, я и представляю себе Кармен. Сходство с ней придает и своеобразная походка. Мексиканка делает мелкие шажки, словно собираясь пуститься по кругу.

Впечатление, произведенное на нас сеньоритой, большое. Один из спутников, восхищенно покрутив головой, прикладывает сжатый кулак ко лбу и, энергично разжав пальцы в стороны, восклицает:

— Кэ ме элеве эль диабло!

Дословный перевод означает: «Черт меня побери!» Но, спохватившись, поясняет:

— Можно восхищаться стройной пальмой, роскошной орхидеей и нежной розой. Но когда все эти обаятельные качества счастливо сочетаются в одном человеке…

— …И если при этом все мы чуть похожи на сатиров… — шутливо добавляет, улыбаясь, самый старший из нас, местный врач. — Извините за сравнение, — продолжает он, становясь серьезным, — но красоту человека, по-моему, все же следует искать и в его душевных качествах.

Сколько Мексика знает поистине отважных дочерей народа, отстаивавших с оружием в руках честь и независимость Мексики! Меня поражает, почему до сих пор в парке Чепультепек не поставлен памятник из чистого золота нашим Жаннам д’Арк? Женщины, отдавшие свои сердца и жизнь за счастье родины, — что может быть краше и отважнее!

К картофелю мы обращаемся только тогда, когда он окончательно остывает.

Картофель, декорированный лимоном, красным перцем и круто наперченный черным перцем, дерет рот. Морковь, бобы и огурчики нестерпимо жгучи, будто их вымачивали в настое того же перца. Взяв в рот картофелину, как будто вынутую из углей, я катаю ее во рту и наконец проглатываю.

Из-за буфета мне удовлетворенно кивает Эстер, решившая, что московскому врачу показалось вкусным приготовленное блюдо. Заметив действие на меня перца, дон Плетч поясняет обычай пользоваться им в каждом блюде.

— Видите ли, — говорит он, энергично направляя картошку с перцем в рот, — в Мексике довольно часты желудочно-кишечные заболевания, дизентерия и летние диареи. Чтобы избежать их, тут принято широко добавлять в пищу перец. Он наилучший защитник от болезней. Советую и вам побольше перчить содержимое тарелки.

Есть, правда, этой любви к перцу и другие объяснения. Вот что написано в книге «География голода» Жозуэ де Кастро:

«Хронически недоедающие люди почти не замечают отсутствия пищи; чувство голода у них ослаблено, а иногда и вовсе исчезает. Чтобы возбудить притупленный аппетит, хронически голодающие народы часто вынуждены стимулировать его различными возбуждающими средствами, такими, как перец и прочие острые специи, что, например, имеет место в Мексике».

Антрополог Рамос Эспиноза сообщает о мексиканцах, что они буквально обжигают рот и желудок перцем, с тем чтобы вызвать выделение слюны, которое бывает при хорошем аппетите.

Мне трудно судить, насколько это объяснение более правомерно, чем первое, но доля истины есть, конечно, и здесь.

Во время обеда наш слух услаждает небольшой оркестр музыкантов. Среди них четыре гитариста. Две гитары басовые, остальные — «харана», настроенные на высокий тон. Их дополняют кларнет и сальтерио — своего рода цимбалы. Игрок перебирает струны металлическими коготками, надетыми на указательный и большой пальцы.

Для создания уюта и интимной таинственности хозяин вставил в подсвечники высушенные плоды, называемые здесь орехами-свечами, и зажег их. Свечи горят ровным пламенем довольно долго и без копоти.

Мы тепло и дружески прощаемся со старым доктором и усаживаемся в машину.

— Сердечный привет москвичу! — машет он рукой, когда мы трогаемся в путь.