Под солнцем Мексики

ОТ ПУЭБЛЫ ДО КУЭРНАВАКА

Указатель на обочине шоссе гласит: «Дорога на Куэрнавака».

Если дорога в штат Пуэбла пролегала от Мехико на юго-восток, то теперь мы двигались по кривой, огибающей знаменитый вулкан Попокатепетль на запад до Куэрнавака.

На нашем пути мелькают села и деревушки, как правило прижатые к самым подножиям небольших возвышенностей. Эта особенность дислокации повторяется с таким непременным постоянством, что я наконец осведомляюсь о его причине.

— У подножия горы, — говорит Плетч, — не так ветрено, есть ключи, колодцы.

Машина останавливается возле холма с раскинувшимся под ним селением. Над домами сверкают купола нескольких церквей. В овраге, погоняя кнутом пару волов, нажимая всем своим телом на соху, пашет крестьянин.

За изгородью из высоких, как жерди, ребристых кактусов виднеются приземистые, крытые соломой глинобитные домики. За ними скотные дворы. Там бродят куры, гуси, поросята, мычат коровы.

Среди зарослей опунции мы отыскиваем председателя сельскохозяйственной общины. Высокий, черный от загара, в широкополой шляпе, в простом крестьянском домотканом костюме из белого холста, в сандалиях, он сердечно приветствует нас. Председатель долго и подробно расспрашивает через Альвареса о жизни наших колхозов и совхозов.

— Говорят, Россия богата? — спрашивает он, щурясь от солнца. — У крестьян много машин, живут хорошо.

Я рассказываю о жизни колхозов, о машинизации сельского хозяйства, о колхозах-миллионерах.

— А вот у нас в общине всего 25 семей. Это не позволяет нам приобрести нужных машин. Денег мало. Некоторые уезжают в город на заработки. Дома остаются на замке.

Председатель приглашает зайти в один из ближайших домов. Тут чисто, стены побелены, полы покрашены. Хозяйка ставит на стол лепешки из клубней маниоки. Их предварительно вымачивают, треплют, высушивают и делают муку. Получается как бы манная крупа темноватого цвета. Ее смешивают с яйцами, рыбой, солью, перцем и пекут лепешки.

Пробую лепешку и чувствую, что чрезмерная доза перца делает ее для меня несъедобной.

Замечаю, что от корня растения, стоящего в горшке на подоконнике, тянется суровая нитка к гвоздю, вбитому над входной дверью.

Оказывается, у мексиканцев существует примета, что нитка, привязанная к растению «сабель», приносит счастье. Хозяин смеется и показывает на второй символ счастья — лошадиную подкову. Она обязательно должна быть потерта и найдена на дороге. Новая подкова из магазина не пригодна. Достаю записную книжку и записываю эти обычаи. Хозяин оживляется и, закурив трубку, просит перевести мне, что знает другие приметы, в которые верят мексиканцы.

Иногда у паука, попавшего в дом, оказывается не восемь, а только семь ног. Значит, жди удачи. То же самое, если в чашелистике цветка треволь будет не три лепестка, а четыре — к счастью.

Если хозяин спичечного коробка рассыплет спички на пол, он их не собирает. Опасно. Будет беда. Иногда в дом заползает черный жук — кукарон. Надо немедленно наколоть его булавкой, тогда придет счастье.

Влюбленному неудачнику для привлечения к себе возлюбленной надо изловить и убить черную птицу размером меньше галки — хиругуспо. Высушенное и размолотое до состояния порошка сердце птицы надо незаметно подсыпать в пищу девушки.

Если в дом вошел незваный гость, человек, который почему-либо неприятен хозяевам, в углу возле входной двери они ставят щетку палкой книзу, щетиной кверху. Этим они дают намек гостю не задерживаться и избавить их побыстрее от своего присутствия.

Выслушав перевод последней приметы, я опасливо повертываюсь на табурете лицом к двери и всматриваюсь, нет ли там щетки палкой книзу.

Поняв шутку, все смеются.

Вскоре мы садимся в машину и спустя полчаса прибываем в Куэрнавака — курортный город с 30-тысячным населением. Улицы центра переполнены пешеходами, автобусами, машинами. Особенно оживлены старые торговые ряды. Они напоминают Гостиный двор в центре Ленинграда. Здесь под общим навесом, поддерживаемым каменными столбами, тесно жмутся магазинчики, кафе, конторы, лавчонки. Их двери широко раскрыты. Чего только в лавках нет. Разноцветные поделки из камня оникса, браслеты, серьги из лунного камня, всевозможные кустарные изделия из серебра, кожи и кости. А из цветных ракушек, стекла и камня столько ожерелий, что разбегаются глаза. На проволоке ветер качает пачки широкополых сомбреро из морской травы и соломки. Колючие шаровидные рыбы фагаки превращены в абажуры для ночников. Внутрь розово-желтых, словно из фарфора, морских раковин величиной с голову взрослого человека введены электрические лампочки, и раковины светят нежно-оранжевым светом.

Столики небольшого кафе выставлены под навесом так, что мешают движению толпы. Здесь можно распить через соломинку из высоченного стакана освежающий напиток «лю-лю», съесть пломбир, выпить чашку крепкого кофе.

Группа крестьян с загорелыми лицами, в широкополых шляпах останавливается послушать уличных музыкантов, которые пристроились под тенью огромной акации. Двум гитаристам в жилетках аккомпанируют флейтисты, а соло выводит усатый юноша на окарине — инструменте, сделанном из морской раковины. Музыканты сопровождают игру пением.

Возле певцов останавливает упрямого мула красавец мексиканец с сощуренными глазами и узкой полоской усов. На плече его кипа домотканых ковриков для продажи. Он не прочь послушать музыкантов, а может быть, и попеть с ними. Жена тянет супруга за рукав и бранит, показывая на кипу непроданных ковриков. К ее спине туго подвязан широкой шалью ребенок.

Неожиданно, поднимая пыль, подходит автобус. Он оттирает музыкантов и слушателей. Пассажиры забивают проходы, висят на подножке. Кто-то из них привязал к крыше веревками корзины с ананасами и апельсинами.