Под солнцем Мексики

МЕХИКО

Еще над Мексиканским заливом самолет начинает набирать высоту, готовясь к рывку через Восточную Сьерра Мадре.

С высоты 6 тысяч метров земля даже в самый ясный день почти не видна. Только тогда, когда самолет, миновав горную преграду, начинает снижаться, перед нами предстают вздыбленные вершины, хаотичные нагромождения скалистых выступов, бесконечная путаница горных кряжей, глубокие ущелья, усыпанные россыпями камней, долины… Среди каменного хаоса кое-где вкраплены зеленые квадратики селений и рощиц.

Кругом все скупо и строго расцвечено двумя тонами — желтовато-бурым и палево-красным. Суровый, дикий, величественный первозданный пейзаж!

Мелькает, искрясь в лучах солнца, снежная вершина. Вулкан!

Самолет резко идет вниз. Перед глазами вырисовываются контуры громадной котловины. В ее центре раскинулся Мехико.

В XIV–XVI веках здесь была столица ацтеков. С воздуха легко оценить великолепную естественную защищенность древней столицы. Но, как известно, это не спасло ее от нашествия чужеземцев.

Современный Мехико — огромный город с многомиллионным населением. Столицу ощущаем сразу и во всем, начиная с аэродрома. Это ультрасовременное сооружение: сталь, стекло, пластмасса, асфальт. Строгий порядок, безукоризненная любезность служащих, обилие указателей, реклам, киосков с прохладительными напитками — таково первое впечатление от воздушных ворот Мехико.

Меня встречают два мексиканских врача. Их фамилии, Антульван и Монтальва, удается легко запомнить сразу, потому что в обоих хоть отдаленно, но все же звучит близкое русскому сердцу имя Иван. Мои коллеги молоды, энергичны, жизнерадостны. Они внушают чувство той симпатии, которая позволяет с полуслова установиться самым добрым, непринужденным отношениям.

Но как быть с довольно громоздким багажом? Я привез журналы, коллекции насекомых и скорпионов (их я собрал в Индии и на Цейлоне), коробки с редкими пауками, ящички с бабочками, поделки из дерева, раковины, шкуры змей… Все это составляло преизрядное количество коробок, пакетов и сумок. Однако с первых же минут беспокойство улеглось. Мои спутники, оглядев тележку, нагруженную столь изобильным скарбом, черкнули что-то на карточке, передали ее носильщикам и, усадив меня в машину, попросили больше о багаже не беспокоиться.

— Их направят в институт. Ваши коллекции там будут в полной сохранности!

Покинув аэродром, наша машина вливается в общий поток машин самых различных марок, видов, назначений: тут автобусы, мотороллеры, легковые машины, грузовики, пикапы, рефрижераторы. Все они с огромной скоростью мчатся по широченному шоссе. По обеим сторонам проезжей части движется, плетется, тащится пестрое скопище пешеходов, велосипедистов, древних колымаг, двухколесных повозок, влекомых мулами… Все тонет в облаках рыжеватой пыли.

Пролетают, как метеоры, всадники. Я испуганно вздрагиваю: вот-вот они собьют с ног, раздавят кого-нибудь в своей бешеной скачке, но все обходится благополучно. Мои спутники, не обращая ни малейшего внимания на окружающую суету, засыпают меня множеством вопросов. Велика сила привычки!

А Мексика постепенно продолжает открывать свое обличье. Цепи гор, сухой раскаленный воздух, необычные с виду пальмы, высокие, как телеграфные столбы, с прямым толстым стволом, украшенным пышной, кудрявой кроной. Под ней свисают вдоль ствола рыжие пучки высохших и не опавших за долгие годы листьев. Издали пальмы напоминают великанов в огромных папахах, закутанных в меховые воротники.

Среди пальм через каждые триста — пятьсот метров возникают ярко-красные пятна ультрасовременных бензозаправочных станций.

Мехико, как и все большие города мира, начинается с маленьких домиков предместий. Домики, или, как их здесь называют, каса, по большей части сложены из белого или серого камня. Каждый хозяин красит свою касу в красный, желтый, ярко-голубой цвета. Окна домов упрятаны за узорчатыми железными решетками. Вокруг строений ожерельица зеленых садиков. Узкие улочки и тупички затенены вьющимися растениями. Живописные и уютные уголки! Но такими они кажутся только на первый взгляд. На самом деле, как я позже узнал, здесь сосредоточены районы бедноты. Особенно убого выглядят кварталы окраин. В Мехико люди живут либо богато, либо очень бедно. Эти контрасты бросаются в глаза на каждом шагу.

Чем ближе к центру города, тем выше здания. Здесь дома десяти, пятнадцати, двадцати, двадцати пяти этажей. Длина проспекта Инсурхентес — тридцать километров. Соседняя с ним улица Пасео-де-ла-Реформа короче — двадцать километров. Здесь великолепные здания, много парков, особняков. Пасео-де-ла-Реформа ведет в Ломас («Холмы»), где десятки квадратных километров застроены виллами. Такие же виллы богачей занимают и пригороды столицы — Колонна Флорида, Сан Анхел.

Все эти здания и виллы по своему архитектурному стилю, цвету, орнаменту, строительному материалу представляют собой такое живое разнообразие, какое трудно встретить во многих столицах Европы. Некрасивого, серого и безвкусного тут нет. Почти все дома выложены из светлого или красноватого камня. Широкие и просторные авениды обсажены высокими пальмами. На просторных площадях — пласа — много зелени и цветов.

По широким тротуарам, отгороженным от проезжей части дороги сплошной стеной пальм, движется густой людской поток. Впрочем, «движется» не совсем то слово, которое здесь уместно. Люди идут, останавливаются, меняют направление, застывают снова. Среди самой гущи движущейся толпы стоят женщины в шалях, красиво наброшенных на плечи. Разговаривая, держатся за руки. Толпа обтекает их, как поток преграду, натыкается на следующую пару и снова терпеливо обходит ее…

Но муравейники тротуаров ничто по сравнению с сущим адом, творящимся на шоссе. Если бы московскому милиционеру пришлось в течение часа регулировать уличное движение в центре Мехико, то по приезде в Москву в самом бурном ее уличном водовороте он почувствовал бы себя, как в санатории.

Я объездил много городов мира и могу с уверенностью сказать, что мало где встречал такой строгий порядок на улицах наших городов и такую непривычную для нас сутолоку, как в Мехико.

Водители, ни на минуту не снижая скорости, сами решают, кому и с какой стороны первым пересечь улицу на перекрестке. Они договариваются об этом между собой мгновенно при помощи жестов. Очевидно, у водителей существует между собой молчаливый и давний уговор уступать и подчиняться этим знакам, если они, конечно, разумны. А вот как они на ходу определяют разумность — это уже выше моего понимания. Сам я не рискнул бы здесь проехать и десяти метров.

Машина подъезжает к одному из современных зданий. Огромные буквы на фасаде оповещают, что это отель «Хинебра», то есть по-испански Женева. По сложившейся традиции в этом отеле останавливаются сотрудники международных организаций.

Все необходимые формальности не занимают и десяти минут. Еще полчаса уходит на умывание, кофе, и вот мы снова в машине. Наш путь в министерство здравоохранения.

Здесь состоялось официальное представление, нечто вроде вручения верительных грамот. Мексиканские коллеги полны исключительного внимания. Тут я встретил и своих старых друзей — врачей, которых знал по совместной работе в ООН. С ними мы не раз на протяжении двух лет участвовали в заседаниях по распределению продуктов питания «Детского фонда». Они подвели меня к бархатному панно, висевшему на стене. Крупными буквами на нем было написано по-испански: «Сегодня наш гость — доктор Ф. Талызин — из СССР». Таков местный обычай представлять приезжего гостя.

Доктор Гильерто Саммаме, возглавляющий противомалярийную работу в Мексике, в тот же вечер устроил в своем доме прием. Здесь я встретил многих врачей и ученых-медиков. Меня познакомили с врачами, с которыми мне предстояло ездить по стране.

На следующий день в противомалярийном отделе министерства здравоохранения расширенное заседание врачей-маляриологов превратилось в научную конференцию по малярии и всем вопросам, связанным с нею. Малярия (палюдизм) в Мексике была еще недавно «болезнью номер один». Государство объявило малярии беспощадную войну. В этом сражении кроме врачей участвуют, словно в настоящей битве, целые войсковые подразделения с машинами, кавалерийскими эскадронами, но и этого оказалось мало в борьбе со столь грозным противником.

В сельских округах, где один врач приходится на 7–8 тысяч человек, было бы трудно бороться с малярией, если бы на помощь не шли сотни добровольцев, главным образом из числа сельской интеллигенции, школьников. Им поручена самая трудная и наиболее важная по сути дела часть работы — выявление малярийных больных. Сотрудничающие с врачами — колаборадорес, как их здесь называют, проходят краткосрочные курсы. На них обучают несложной технике взятия крови, фиксации мазков, знакомят с лекарствами, дозировкой, способами их употребления и со многими другими вопросами искоренений малярии.

Тысячи колаборадорес, окончивших курсы, ведут огромную профилактическую работу среди населения. А в борьбе с такими болезнями, как малярия, именно профилактика в конечном счете решает дело. Сельская интеллигенция обучает население санитарной грамоте, ведет борьбу не только с малярией, но и с другими болезнями, особенно в зонах индейского расселения.

У каждого лихорадящего — соспечосо — подозрительного больного эти бойцы армии спасения берут из пальца каплю крови. Они наносят ее на предметное стеклышко, фиксируют для последующей окраски мазок специальным реактивом и кладут стекло в узкий цилиндрический пенал. Туда же вкладывается анкета с результатами опроса больного. На пенале пишется адрес ближайшего противомалярийного пункта, наклеивается почтовая марка, пенал опускается в почтовый ящик.

На медицинском пункте тотчас же по получении пенала производят анализ мазка крови на малярию. Если результат окажется отрицательным, стекло выбрасывают, если положительным — к месту происшествия немедленно мчатся врач, санитары, специальная команда по опрыскиванию порошком ДДТ зараженных помещений.

Да, мчатся как на пожар! Этот страшный пожар сжигает тысячи человеческих тел огнем лихорадки, изнуряет, лишает сил. А поджигатель — крошечное крылатое существо, комар анофелес, весьма безобидное с виду.

Но мало кто знает, как превосходно оснащен этот крошечный убийца, каким набором тончайших инструментов, приспособленных для его губительного дела, он обладает.

При помощи лупы легко отыскать на голове комара длинный хоботок и прижатые к нему щупики. На самом конце хоботка небольшие дольки. Это весьма чувствительные органы. Под их контролем комар отыскивает на коже место, где кровеносные сосуды расположены ближе всего к поверхности. Найдя его, насекомое торопливо вонзает в кожу колющие части хоботка. Эти части сложно и весьма компактно устроены. Две половинки верхней и нижней губы образуют цилиндр. В его центре — язык, пара верхних челюстей, вооруженных ножами, и нижние, снабженные двумя пилками.

Между основанием верхней губы и языка лежит ротовое отверстие, ведущее в глотку. В голове расположена сложная система мышц. Ножами верхних челюстей комар делает прокол на коже, пилками нижних челюстей он расширяет ранку, погружает в нее хоботок и при помощи языка-поршня выкачивает из капилляра кровь. Согласованная работа органов хоботка позволяет комару перекачивать кровь из капилляра кожи через глотку и пищевод в желудок. Кроме этих «инструментов» у основания хоботка есть так называемые слюнные железы. Слюна не позволяет крови свертываться. Но именно в ней и таится главная опасность: в кровь человека попадают спорозоиты — возбудители малярии. На всю эту тонкую хирургическую операцию комара требуется три — пять секунд. Их достаточно для того, чтобы в рану проникли возбудители любой из трех видов малярии: трехдневной, четырехдневной, тропической. Четырехдневная форма в скрытом виде может тянуться годами и трудно поддается лечению. Тропическая в несколько дней может свести в могилу вполне здорового до этого человека.

Шестнадцать лет назад в Мексике из 25 миллионов населения более двух миллионов болело малярией. Теперь в стране насчитывается 37 миллионов жителей, и среди них только четыре тысячи болеют малярией. Эта блестящая победа — результат огромных усилий не только врачей, но и населения в целом.

По всей стране, по самым глухим и отдаленным ее уголкам разъезжают отряды агитаторов. В кузовах грузовиков, на спинах лошадей и мулов, а подчас и на своих собственных везут и несут они огромные макеты комара анофелеса, сделанные из жести, дерева и пластмассы. В каждом селении жителям показывают макет комара-убийцы для того, чтобы они смогли распознать распространителя малярии.

Эти подвижники, вооруженные лекарственными таблетками и баллонами с ДДТ, объясняют крестьянам, откуда приходит малярия, как с ней бороться. И все же еще около миллиона квадратных километров малозаселенных районов мексиканской земли не освобождено полностью от малярии. То тут, то там возникают новые вспышки.

По заданию ВОЗа (Всемирной организации здравоохранения) мне предстояло побывать в наиболее «угрожаемых» районах страны, а йотом представить отчет о положении дел, для того чтобы организовать необходимую помощь Мексике в медикаментах и средствах. В мою задачу входило также поделиться с мексиканскими врачами опытом борьбы с малярией, которым располагают врачи Советского Союза, победившие у себя полностью эту болезнь.

В большой комнате министерства здравоохранения — сомкнутые вместе столы, на которых лежат испещренные разноцветными отметками карты. Пользуясь масштабными линейками, наносим схемы маршрутов, ведем горячие споры, упаковываем необходимое оборудование.

Маршруты мы составляем так, чтобы попасть в наиболее отдаленные селения и города, объехать как можно больше мест. Я всячески пытался заставить моих коллег поверить в то, что приезжему московскому профессору одинаково привычно идти пешком, трястись в кузове любого сооружения на колесах, по любым дорогам, что ему вовсе не обязательно спать в отелях и обедать в один и тот же час, да и вообще обедать каждый день. Единственно, что для меня было действительно важно помимо работы, — это посмотреть страну, о которой я столько слышал.

Мое первое знакомство с Мексикой началось еще в Нью-Йорке.

На одной из боковых, не очень отдаленных от центра, но уже тихих улиц в нижнем этаже большого светлого, дома есть мексиканский магазин. В нем продаются мексиканские экзотические изделия — поделки из дерева, серебра и бисера, глиняная посуда, яркие маски.

Я часто заглядывал сюда. Меня привлекала пустынность и тишина магазинчика, уставленного и увешанного красивыми вещами. Покупателей приходило мало, и можно было сколько душе угодно рассматривать изумительные по выразительности статуэтки, тончайшую резьбу, украшения из черепахового панциря, серебра, картины и литографии мексиканских художников. Были тут коллекции ощетинившихся колючками кактусов, платки, накидки, ковры в неповторимых по богатству и яркости красок узорах. При удивительной пестроте и смелости сочетаний была в этих расцветках не менее очаровательная гармоничность и уравновешенность, всегда меня поражавшая. Только потом, пересекая с запада на восток подлинную Мексику, я нашел разгадку этого чуда.

В магазинчике я познакомился и подружился с настоящей мексиканкой. Тоненькая, молоденькая продавщица, стройная, одетая по последней американской моде, она тем не менее сильно отличалась от американских девушек. Удлиненный овал лица, смуглость, прямые черные блестящие волосы, гладко зачесанные, схваченные сзади большим гребнем. Уже одна манера вкладывать этот гребень выдавала в ней мексиканку. Приветливая с покупателями, ко мне она вскоре прониклась той же симпатией, что и я к ней. От нее я впервые услышал о двух маленьких мексиканских городках Пацкуаро и Таско, в которых живут самые искусные кустари. Именно оттуда идут все лучшие кустарные изделия, которыми так славится Мексика.

Однажды я принес ей в подарок наши глиняные вятские игрушки. Ее удивлению не было границ.

— И у вас в России делают из глины такие же игрушки, как у нас в Таско? Ну поглядите, поглядите, они совсем такие же, как наши!

Она схватила с полки несколько фигурок и поставила их рядом с вятскими. Действительно, с первого взгляда они очень походили друг на друга. Та же примитивность формы и та же выразительность, красочность и нарядность, а главное — сходная тематика — женщина в кокошнике, всадники на конях, зверюшки… Только приглядевшись внимательно, начинаешь замечать разницу лиц, костюмов, деталей…

Народные игрушки — хугете — из раскрашенной глины! имеют некоторое сходство с игрушками юга Азии. Я привез из Индии и Цейлона ярко-красных глиняных лошадок с желтой гривой и черными копытцами. Когда мы поставили их рядом с вятскими лошадками, я отыскал и в них черты сходства.

Перед тем как покинуть Америку, юная мексиканка подарила мне цветные открытки с видами Мексики. Так впервые я познакомился с Мексикой в Нью-Йорке и с тех пор страстно мечтал побывать в этой стране.

Знакомство со страной я начал с ее столицы — Мехико. Вначале пользовался машиной, но вскоре от нее отказался. По земле, если хочешь на ней хоть что-нибудь увидеть, куда лучше ходить. Эту истину хорошо усваиваешь в путешествиях. Двое коллег — Сегундо Брана Бланко и Эскобедо вызвались быть моими проводниками. Прежде всего, решили они, мне нужно посмотреть президентский дворец и парк Чапультепек.

Чапультепек — на языке древнего индейского племени науатль означает «скала-саранча». Эта скала высотой в двести и длиной около тысячи футов формой своей действительно немного напоминает тупоголовое, суживающееся к концу тело саранчи, которая некогда была бичом Мексики.

Покрытые зеленью дубов, ясеней, кустарников склоны скалы отлого падают вниз, подобно сложенным крыльям. Пасть «саранчи» обращена на восток, туда, где некогда высился Теночтитлан — древняя столица ацтекского государства. Теперь на его руинах стоит Мехико.

Парк Чапультепек огромен и красив. В тенистых аллеях высятся роскошные пальмы. Много цветущих кустарников, цветов; яркие крупные бабочки почти не отличаются по раскраске от цветов. Веселые стайки ребятишек, нарядные нянюшки и дремлющие бабушки с неизменным клубком в плетенке — мирная идиллическая картина, ничем не напоминающая грозное прошлое этого чудесного уголка. Грозное, потому что крепость Чапультепек — это Бородино Мексики. Здесь были кровопролитные схватки мексиканских патриотов с американскими войсками, пытавшимися в 1846 году силой захватить город.

В центре парка высится памятник защитникам Чапультепека. Немного дальше, среди лужаек и цветников, стоит другой памятник, более скромный с виду, но бесконечно трогательный. Это «нинос героес» — памятник детям-героям, защищавшим Чапультепек. Они отказались капитулировать и, чтобы не попасть в плен, бросились с крепостной стены. Этот памятник всегда украшен букетами ярко-красных клавель — гвоздик. Приносят их сюда чаще всего дети.

Мне показали также памятник Куаутемок — последнему из ацтекских правителей.

Официальная резиденция президента Паласио Насиональ находится на Соколо — центральной площади столицы. Это огромное красивое трехэтажное здание, построенное в XVII веке, притягивало меня к себе как магнит: ведь его стены изнутри расписаны величайшим художником Мексики Диего Ривера. Часовой у главного входа показался мне менее грозным, чем все остальные. Я представился ему и признался, что очень хочу побывать внутри, посмотреть знаменитые фрески.

— Я не могу пропустить вас сам, сеньор! Но наш супериор, начальник, конечно, разрешит.

Начальник караула, весьма любезный человек, действительно согласился провести меня во дворец. По широкой темной мраморной лестнице мы поднимаемся на второй этаж.

— Вот, сеньор профессор, это здесь!

Но я уже и сам вижу, что «это» здесь. Роспись покрывает стены клетки парадной пятимаршевой лестницы. Вдоль широкого коридора второго этажа, занимая все пространство стен, от пола до потолка, идут огромные цветные панно.

В цикле фресок вся история Мексики.

Яркость, эмоциональная насыщенность, предельная выразительность каждой отдельной фигуры, любой отдельной картины, всех картин вместе просто ошеломляют! Каждая картина — воспроизведение подлинного события и действительных участников. Портреты народных героев, разгром американских войск, битвы с испанцами, сцены крестьянских восстаний…

Целая серия картин переносит зрителя на четыреста пятьдесят лет назад в Мексику, до прихода испанцев. На одном панно группа индейцев промывает волокна из листьев агавы и юкки. Рядом играют дети, танцуют юноши и девушки.

На другом панно индейцы моют в лотках возле речушки золото. На третьем — постройка дворца. Лица строителей-каменщиков спокойны, многие улыбаются.

Но следующее полотно сметает напрочь впечатление благодушия. Вооруженные испанцы пытают индейца; он висит вниз головой. К его глазам суют золотые безделушки. Где золото? Вы не только видите, вы слышите этот вопль «где золото?». Алчность, почти безумие во взорах палачей. Золото! Золото!

Индейцы, пашущие землю. Вместо лошадей впряжены они сами. Плеткой надсмотрщик хлещет упавшего человека.

Мне вспоминается такая же плетка с тремя кожаными ремнями и вшитыми в них пулями. Я обнаружил ее в одном из освобожденных сел под Демянском, недалеко от Валдая, в землянке немецкого офицера, бежавшего в панике от наступавшей Советской Армии. Такими плетками немцы избивали каждого, кто хоть немного отставал в работе.

На фресках Диего Ривера я видел сцены такой же бесчеловечной жестокости… История страны давала художнику сколько угодно материала для подобных сцен.

Над бурным хаосом сцен колонизации Мексики разворачивается эпопея борьбы за национальное освобождение. Главную роль в ней играют документально точные изображения исторических персонажей. Их около ста пятидесяти. Они образуют как бы бесконечное шествие. Среди них борцы за независимость — Идальго, Морелос, Хуарес, революционеры Сапата, Каррильо Пуэрто, Родригес.

Сцены недавней революционной борьбы рабочих и крестьян Мексики переходят на роспись левой стены, посвященной теме интернациональной классовой борьбы. На фоне ее силуэты башен Кремля, символа первой Страны Советов. Эта часть росписи известна под названием «Песнь о будущем». Ее завершает вверху большая фигура Карла Маркса, указывающего рабочим и крестьянам виднеющийся вдали город будущего.

Более двух часов я знакомился с монументальными фресками, являющимися одним из самых поэтических созданий Ривера.

Знаменитый художник всю свою жизнь выступал как страстный антифашист и борец за мир. Ривера был одним из организаторов Мексиканско-русского института культурного обмена и его председателем с 1948 года и до конца жизни. В первый раз Ривера был в Советском Союзе в 1927 году. В 1955–1956 годах мексиканский монументалист во второй раз посетил Москву. Приехав на лечение, он наблюдал парад на Красной площади, состоявшийся в 38-ю годовщину Октября. Ривера сделал множество рисунков, акварелей, станковых картин. Все эти работы под общим названием «По Советскому Союзу» были показаны на выставке в Мехико в 1957 году. Художнику не удалось завершить задуманную им картину о Советском Союзе: он умер 25 ноября 1957 года.

В крепости-музее Чапультепек есть незаконченная фреска Сикейроса. Она занимает три стены большого зала.

Так же как у Диего Ривера, фрески Сикейроса посвящены истории Мексики. Художник с большим мастерством рисует сцены крестьянской революции 1910 года. Среди вождей — любимые народные герои Эмилиано Сапата и Панчо Вилья.

В здании Паласио де Лас Беллас Артес — дворце изящных искусств — я осмотрел большую выставку мексиканских художников: фрески, пейзажи, портреты, графика. Тут были картины Сикейроса, Леопольдо Мендеса, Гомеса, Альберто Бельтрана и других. Масса ярких полотен, но много и абстрактных нелепостей, понятных разве только автору.

Само здание дворца под стать лучшим полотнам. Оно удивительным образом сочетает в себе современные линии с национальной архитектурной традицией.

Дворец не только гордость архитекторов, но и предмет их немалых забот. Болотистая почва вызывает осадку, фундамент медленно, но верно опускается, заставляя строителей ломать голову над тем, как спасти от погружения великолепное здание.

Та же участь грозит не одному только дворцу, но и многим другим зданиям столицы. Дело в том, что котловина, в которой лежит Мехико, представляет собой дно гигантского вулканического кратера. Предполагают, что обширная котловина, в которой расположен город, когда-то была заполнена водой. Глубина озера достигала 600–800 метров. Заполняясь вулканическим пеплом, оно постепенно мелело, и наконец вода исчезла. Но на глубине пепел не осел на дно, а образовал с водой желеобразную массу, содержащую 15 % твердого материала и 85 % воды. Город Мехико построен на своего рода земляном плоту, прикрывающем заполненную грязью, мергелем и обломками горных пород глубокую пучину.

Этот плот так зыбок, что массивные здания постоянно оседают, погружаясь в почву. Предполагают, что уровень теперешнего Мехико примерно на 10 метров ниже уровня первоначального города. Воду здесь можно добыть почти всюду на глубине двух метров от поверхности. Оттого и землетрясения (кроме самых сильных) только мягко покачивают этот плот, словно зыбь лодку.

По соседству с дворцом президента на Соколо стоит старинный Катедраль де Конкистадорес — собор Завоевателей, построенный испанцами на месте разрушенного ими священного храма ацтеков. Этот храм болотистая почва глубоко втянула в себя. Только совсем недавно уцелевшие остатки ацтекского храма удалось извлечь из вязкого плена подземных болот.

Мне показали гордость столицы — сорокаэтажное здание Латина-Америка специальной антисейсмической конструкции, спасающей от разрушительной силы землетрясений, а землетрясения здесь не редкость. Но на месте мексиканцев я показал бы гостю прежде всего то, что является отличительной особенностью Мехико: широкое применение в архитектурных сооружениях монументальной живописи.