Подлинная судьба Николая II, или Кого убили в Ипатьевском доме?

Глава 9. Один час из жизни Царской семьи в заточении

Как было показано выше, Украинцев не был простым охранником, он был членом областного Совета депутатов, т. е. входил в руководство областью и Екатеринбургом. То есть царские особы вместе со своим поверенным в их делах Боткиным беседовали целый час-с представителем советской власти. Интересно, о чем? Не об охоте же под Боржомом. Судя по составу собравшихся в комнате Боткина, это был не просто разговор а, скорее, совещание по какому-то вопросу важному для обеих сторон.

Следующая цитата, взятая из воспоминаний Татьяны Мельник, дочери доктора Боткина, разделившего с Николаем II ссылку в доме Ипатьева и бывшего поверенным в его делах при контактах с Совдепом, возможно, проливает некоторый свет на тему этого совещания (сама Татьяна Мельник находилась в то время в Тобольске, рядом с описываемыми событиями): «В это время в Екатеринбургском совдепе состоял один германский шпион. Член Екатеринбургского совдепа — j- шпион германского правительства был впущен комиссарами к Государю и заявил, что вся Царская семья будет освобождена и отправлена за границу, если Их величество подпишут Брестский мир».

I Об этом же упоминает и Владимир Львович Бурцев, допрошенный следователем Н.А. Соколовым 11 августа 1920 года в Париже: «Зимой 1918 или 1919 года здесь в Париже я j получил сведения, что к покойному Императору Николаю II, за некоторое время до Его убийства, был послан немцами один генерал, чтобы склонить его на переговоры с ними, но Николай II не принял посланца и вообще отклонил немецкие предложения.

Я не могу Вам в настоящее время назвать этот источник, но он, безусловно, достоверен… Возможно, что к Николаю II обращался и не генерал, а какое-либо другое лицо в образе большевистского посланца… Я только констатирую самый факт такого обращения к Нему и отказа Его от предложений врага».

Конечно, к подобной информации можно было бы отнестись, как и к любому другому слуху, которых много витало в Екатеринбурге в конце 1918 года. Вероятно, этим и объясняется то, что следователь Соколов не обратил на нее внимания.

В настоящее время мы имеем возможность более полно проанализировать этот вопрос, используя новейшие материалы, как опубликованные в специальной литературе, так обнаруженные в последние годы в архивах.

Каждый слух содержит подлинную информацию о реальных событиях, более или менее трансформированную в процессе передачи ее от человека к человеку. Для того, чтобы подтвердить или опровергнуть эту информацию нужны дополнительные свидетельства, желательно из неопровержимого источника. И приведенные выше выдержки из дневников Николая Александровича и Александры Федоровны заставляют задуматься.

Конечно, предъявление бывшему императору требования подписать Брестский мир относится к области мифов, но поскольку эта информация переходит из книги в книгу, даже у серьезных исследователей, в ней следует разобраться.

Рассмотрим этот вопрос подробнее. 3 марта 1918 года в Брест-Литовске был подписан мирный договор между Россией, с одной стороны, и Германией, Австро-Венгрией, Болгарией и Турцией — с другой. С российской стороны договор подписали: Григорий Яковлевич Сокольников — член Центрального Исполнительного Комитета Советов рабочих, солдатских и крестьянских депутатов; Карохан Лев Михайлович — член Центрального Исполнительного Комитета Советов рабочих, солдатских и крестьянских депутатов; Чичерин Георгий Васильевич — помощник народного комиссара по иностранным делам; Петровский Григорий Иванович — народный комиссар по внутренним делам.

Одновременно был подписан Русско-германский дополнительный договор к Мирному договору, заключенному между Россией, с одной стороны, и Германией, Австро-Венгрией, Болгарией и Турцией — с другой.

И вот в этом-то договоре есть статья 21, которая прямо относится к императрице и ее детям. Содержание этой статьи следующее: «Гражданам каждой из договаривающихся сторон, которые сами или предки которых являются выходцами из территорий противной стороны, должно быть предоставлено по соглашению с властями этой стороны право на возвращение на родину, из которой происходят они или предки, в течение десяти лет после ратифицированного договора. Лица, имеющие право реэмиграции, должны по их заявлению быть освобождены от принадлежности к государству, гражданами которого они до сих пор были. Их письменным или устным сношениям с дипломатическими или консульскими представителями страны, из которой происходят они или их предки, не должно ставить никаких препятствий или затруднений. Предусмотренные в абзаце 4 параграфа 1 статьи 17 германские комиссии возьмут на себя также заботу о немецких реэмигрантах».

Немцы предусмотрели и амнистию в случае обвинения в государственных преступлениях (статья 23): «Каждая из сторон предоставляет всем подданным противной стороны полное освобождение от наказания за совершенные в пользу этой стороны наказуемые деяния и за проступки против исключительных законов, изданных по отношению к подданным враждебного государства».

Договор был ратифицирован 15 марта 1918 года. Текст договора вместе с дополнительным договором, в котором содержались упомянутые статьи, был опубликован в Петрограде отдельной брошюрой сразу же после его ратификации. Официально в газетах полностью он не публиковался.

Вряд ли может считаться ошибочным предположение, что информация об этом договоре попала к Романовым через газеты, почерпнувшие ее из упомянутой брошюры.

Газетчики не были бы газетчиками, если бы не снабдили эту информацию своими домыслами, в частности требованием подписи бывшего императора под этим договором. Это не единственный случай, когда газетчики выдавали высосанную из пальца информацию за истинную. Верхом их «профессионализма» впоследствии будет информация об отрезанных царских головах, вывезенных в Кремль, растиражированная на весь мир.

Один из известных и уважаемых российских исследователей приводит в своей книге следующую информацию: «Была еще весьма для немцев важная причина спасать царскую семью». И отнюдь не только мать и детей. Но и отца.

Причину эту мы найдем в фундаментальной монографии историка Фелыитинского «Брестский мир».

… 4 июня советник миссии в Москве К. Рицлер в пространном коммюнике сообщил следующее: «… Карахан засунул оригинал Брестского договора в свой письменный стол. Он собирается захватить его с собой в Америку и там продать, заработать огромные деньги на подписи императора».

В этом отрывке содержится следующая информация:

1. «Карахан засунул оригинал Брестского договора в свой письменный стол».

Вряд ли Рицлер присутствовал при этом или слышал об этом от Карахана.

2. «Он собирается захватить его с собой в Америку и там продать, заработать огромные деньги на подписи императора».

Весьма сомнительно, чтобы эта информация была получена Рицлером от самого Карахана.

3. На Брестском договоре имеется подпись императора.

Если два первых утверждения весьма сомнительны, то

почему последнее должно быть несомненным?

Следует также учитывать, что при подписании Брестского договора Рицлер не присутствовал. Он даже не был руководителем германской миссии в Москве. Эту должность исполнял в то время Мирбах. Рицлер мог и не видеть самого договора.

И еще одно соображение — договор был ратифицирован 15 марта 1918 года Чрезвычайным 4-м Всероссийским съездом Советов. Вряд ли депутаты рабочих, крестьян и солдат ратифицировали бы договор, подписанный «Николашкой кровавым». Да еще в условиях, когда на съезде, как и во всей стране, шла острейшая дискуссия по поводу подписания мирного договора с Германией.

Надеюсь, что всего этого достаточно, чтобы охарактеризовать приведенную выше информацию о подписи Николая Романова под Брестским договором как «утку», прилетевшую из-за рубежа.

И еще один трюк историка Фельштинского, приведенный в упомянутой выше книге: «До того правительство Ленина безусловно выполняло все пожелания немцев в российской послереволюционной политики… Немцев интересовал сепаратный мир с Россией? Ленин сделал лозунг немедленного подписания мира и прекращения войны основным пунктом своей программы……

Подобное мог бы утверждать либо человек абсолютно незнакомый с обстановкой в Германии в первой половине 1918 года, либо человек, поставивший своей целью внедрить в сознание общественности заведомую ложь. В заключении мира была заинтересована не Германия, а Советская Россия.

Из газеты «Уральская жизнь» от 4/17 февраля 1918 года: «Терлихс Рундшау» орган германских империалистов от 4 февраля в передовице под заглавием «Брест-Литовск» пишет: Кюльмон и Гернин уехали из Брест-Литовска в Берлин для выяснения вопроса, стоит ли продолжать мирные переговоры, которые приближают и вызывают революционное движение, являющееся для центральных держав большей угрозой, чем опасность войны с Россией».

Вопрос, безусловно, серьезный, поскольку в Германии складывалась обстановка, подобная той, что была в России в 1917 году: забастовки рабочих, отказ солдат воевать, распространение коммунистических идей, пропаганда Советской власти. Война препятствовала проникновению этих идей. А вот мир открывал им широкую дорогу не только в Германию, но и в другие центральные страны. Но и свободно воевать уже Германия не могла опять же из-за обстановки в стране. В результате Германия все-таки вынуждена была согласиться на заключение мира. События, последовавшие через полгода после заключения мирного договора, показали, что опасения, высказанные в приведенном отрывке из газеты, были почти пророческими: Германская империя рухнула, император бежал в Данию, на германской территории появилась Советская республика. Советской России мир, наоборот, был выгоден, поскольку он давал передышку, использованную для создания Красной армии и для начала восстановления хозяйства.

Вернемся к событиям, происходящим в доме Ипатьева 5 мая 1918 года.

Выше было показано, что подписание мирного договора между Германией и Россией определялось политической и экономической обстановками в обеих странах, а не подписью бывшего российского императора. Так о чем же могли совещаться члены Царской семьи с представителем Советской власти в комнате Боткина в течение часа.

Вспомним статьи 21 и 23 мирного договора, подписанного в Брест-Литовске. В этих статьях речь шла не о военнопленных и не о гражданских лицах, имеющих германское гражданство, задержанных на территории России в результате сложившихся обстоятельств, а о лицах, которые сами или их предки родились в Германии. Таким образом, начиная с этого момента, Александра Федоровна и ее дети попадали под защиту международного соглашения. Требовалось только их согласие. Но на Николая Александровича этот договор не распространялся. И вот обсуждение этой конфликтной ситуации могло быть темой вышеупомянутого совещания.

Отношение к этой теме, как Николая Александровича, так и его жены было резко отрицательным. Об их реакции рассказал в своем дневнике П. Жильяр, находившийся вместе с Царской семьей в Тобольске: «Вторник, 19 марта… Когда князь Долгоруков несколько времени спустя сказал, что газеты говорят об одном из условий, согласно которому немцы требуют, чтобы Царская семья была передана им целой и невредимой, Государь воскликнул:

— Если это не предательство для того, чтобы меня дискредитировать, то это оскорбление для меня.

Государыня добавила вполголоса:

— После того, что они сделали с Государем, я предпочитаю умереть в России, нежели быть спасенными немцами»

В письме к Вырубовой от 3/16 марта она писала: «… Такой кошмар, что немцы должны спасти всех и порядок навести. Что может быть хуже и более унизительно, чем это? Принимаем порядок из одной руки, пока другой они все отнимают. Боже, спаси и помоги России!»

Знала ли Александра Федоровна тогда о возможности разделения семьи как условия освобождения ее и детей из заточения, вытекающем из договора? Вероятно, знала, поскольку, несмотря на болезнь сына, сочла необходимым сопровождать Николая Александровича при вывозе его из Тобольска.

Таким образом, представляется весьма вероятным, что вечером 5 мая в «доме Ипатьева» в комнате Боткина присутствующими Николаем Александровичем, Александрой Федоровной, их поверенным в делах доктором Боткиным и членом Екатеринбургского Совдепа Украинцевым обсуждался вопрос не о подписании Брестского договора, как считала Татьяна Мельник-Боткина, поскольку для его подписания не требовалось мнение отрекшегося от престола императора, а о согласии Александры Федоровны вместе с детьми эвакуироваться в Германию в соответствии с пунктом 21 договора, упомянутым выше.

Мы не знаем, как шло обсуждение этого вопроса. Однако, если уж мы вступили на путь предположений, то с большой долей вероятности можно предположить, что Александра Федоровна отказалась уезжать без мужа. В результате у советской власти в Екатеринбурге появилась серьезная головная боль.

Одна из комиссий, о создании которых говорилось в Брестском договоре, прибыла в Екатеринбург в середине июня. Вот как сообщала об этом событии газета «Уральская жизнь» в номере за 12 июня 1918 года: «Германская комиссия. На днях в Екатеринбург прибыла германская комиссия № 8 по делам эвакуации находящихся в России германских пленных, военнообязанных и беженцев. Комиссия временно поместилась по Вознесенскому пр. в д. быв. Пиновского. Прибывшая комиссия одна из 17 однородных комиссий, рассеянных по разным городам России. Главная комиссия, объединяющая работу этих комиссий, находится в Москве. В прибывшую комиссию входят: председатель г. Глан, секретарь г. Вернер, заведующий отделом военнопленных г. Гау, заведующий отделом гражданских пленных гг. Денна и Симадер, представительница германского красного креста г. A.M. Венцель, пастор Уньгиад, старший врач г. Коменбах и значительный служебный персонал. С приездом германской комиссии прекратила свои функции комиссия по делам германских подданных».

Особенный интерес в этом сообщении представляет адрес, по которому расположилась комиссия — Вознесенский проезд, т. е. по соседству с домом Ипатьева. Шифровальщик из отряда особого назначения, охранявшего Царскую семью в период с 4 июля по 14 июля, Михаил Кованов в своих воспоминаниях упомянул белогвардейцев, рассматривающих дом Ипатьева из соседнего дома в бинокль. Возможно, речь шла именно об участниках этой германской комиссии.

О присутствии в Екатеринбурге германской комиссии упомянул и Жильяр при допросе его следователем Н.А.Соколовым (протокол допроса от 27 августа 1919 года: «Около 15 мая, когда я был в Екатеринбурге, я узнал там совершенно достоверно, что в это время в Екатеринбурге была немецкая миссия Красного Креста. Это удостоверяю я положительно. Я тогда был в ресторане вместе с Буксгевден и Теглевой. Рядом с нами сидели два каких-то члена этой миссии и сестры милосердия — немки и говорили между собой по-немецки. Я точно знаю, что миссия тогда уже уехала в Германию. Там знали о тех ужасных условиях, в коих находилась Царская семья». Правда не ясно — идет ли речь об одной и той же комиссии или о разных.

Прибывшая в Екатеринбург германская комиссия, несомненно, вела переговоры об освобождении «принцесс германской крови». Но Советская власть не забывала о суде над бывшим российским императором. В местных газетах 17 (4) апреля 1918 года была помещена заметка «Процесс Николая Романова». В газете «Наше слово» напечатано: «Верховной следственной комиссией, возглавляемой Крыленко, подготовлен ряд процессов видных деятелей старого режима. Серия процессов откроется процессом Николая II, который будет поставлен в первую очередь. Верховная следственная комиссия делит царствование Николая II на два периода — до 17 октября 1905 г. и после дарования конституции. Преступления бывшего императора за первый период его царствования следственная комиссия игнорирует. Неограниченный монарх Николай II мог поступать до 1905 г. как ему угодно, и в этом отношении с точки зрения закона он является безответственным. Бывшему императору инкриминируют целый ряд преступлений, совершенных им после октября 1905 г., когда он был связан плохой, но все же конституцией. Николаю II ставится в вину, во-первых, переворот 3-го июня, когда был изменен избирательный закон в Государственную Думу, во-вторых, неправильное расходование народных средств и целый ряд более мелких дел. По мнению членов Верховной следственной комиссии, процесс бывшего царя представит много интересного и раскроет ряд преступлений последнего Романова и наиболее приближенных к императору лиц. После окончания предварительного следствия Николай Романов будет доставлен в Москву. Уже в настоящее время в Тобольск командированы специальные латышские воинские части, которым поручено доставить бывшего императора на суд».

Возможно, речь шла о поездке комиссара Яковлева в Тобольск. По крайней мере, время его появления в Тобольске (12/25 апреля) соответствует времени появления статьи.

Германцы требовали освобождения «немецких принцесс», Ленин требовал привезти Николая Романова в Москву для организации суда над ним, рабочие и солдаты Екатеринбурга, под влиянием эсеров и анархистов, составлявших значительную часть екатеринбургского правительства, требовали его расстрела.

Не могло быть даже намека на официальное освобождение Николая Романова, способное вызвать возмущение солдат и рабочих Екатеринбурга, которых поддержат эсеры и анархисты, находящиеся в Облсовете. А вывезти семью из Екатеринбурга в неполном составе без согласия Александры Федоровны, вероятно было невозможно. Вопрос был отложен, в надежде со временем придумать выход из сложившейся ситуации.

Надо отдать должное следователю Н.А. Соколову — он Хотя и поздно, но заинтересовался вопросом отношения Германского правительства к нахождению в заточении семьи русского императора, в состав которой входили и подданные Германской империи. Правда, обратил он на это внимание, уже находясь за рубежом, в 20-е годы.

Вполне возможно, натолкнул его на это допрос упомянутого выше капитана Малиновского, принимавшего участие в самом начале расследования в июле — августе 1918 года, допрошенного только через год. Из протокола допроса следователем Н.А.Соколовым (17–18 июля 1919 года) капитана Д.А.Малиновского: «… я не мог и сейчас не могу себе представить, чтобы власть в Германской империи не приняла никаких мер к спасению Императрицы, немки по крови, связанной узами родства с Германским Императорским Домом, а через нее и Императора и Их Семью. В то время Германия была сильна, и я представлял себе, что просто-напросто вывезли Августейшую Семью куда-либо, симулировав ее убийство».

А какова была в действительности заинтересованность германской стороны в сохранении жизни Царской семьи? В книге Р. Пайпса «Русская революция» вот что сказано по этому поводу: «Проявляя безразличие к судьбе Николая, Берлин тем не менее выражал озабоченность безопасностью Царицы, которая была по происхождению немкой, и тех, кого собирательно называли «немецкими принцессами» — дочерей Александры Федоровны и нескольких придворных дам немецкого происхождения, среди которых была Елизавета Федоровна, сестра Александры Федоровны. 10 мая Мирбах обсуждал этот вопрос с Караханом и Радеком и доложил в Берлин следующее: «Не рискуя, конечно, выступать как защитник свергнутого режима, я, тем не менее, сказал комиссарам, что мы надеемся, что с немецкими принцессами будут обращаться со всем возможным уважением, без мелких придирок, не говоря уж об угрозе их жизни. Карахан и Радек, которые замещают отсутствующего Чичерина, восприняли мое заявление с пониманием».

Аналогичный ответ получила и группа членов Государственного Совета, обратившаяся в германское посольство как к «единственной тогда силе, которая могла облегчить положение Семьи и предотвратить опасность, буде она Ей угрожала».

Граф Мирбах ответил: «…. судьба русского Царя зависит только от русского народа. Если о чем надо подумать, это об ограждении и безопасности находившихся в России немецких принцесс».

Возможно, эта озабоченность в Берлине судьбой «немецких принцесс» была вызвана стараниями Елизаветы Федоровны. По крайней мере, как было опубликовано, причиной ареста и высылки б. вел. княгини Елизаветы Федоровны 8 мая 1918 г. являются полученные сведения о том, что члены династии Романовых через Елизавету Федоровну сносились с правительством Германии.

В результате ознакомления с документами, полученными от бывшего германского посла в Москве Рицлера, следователь Соколов пришел к выводу относительно увоза Яковлевым семьи Романовых из Тобольска (см. постановление от 6 августа 1922 года): «Ввиду доказанности этих обстоятельств и принимая во внимание общую политическую обстановку, в коей находилась Россия со времени переворота 25 октября 1917 года, нельзя не признать, что возможность со стороны немецкой власти, представленной в России в 1918 году послом Германии графом Мирбахом, попытки увоза из г» Тобольска Государя Императора путем требования, предъявленного к названному Якову Мовшевичу Свердлову, могла иметь место…. судебный следователь признает абсолютно доказанным, что поручение, возложенное на Яковлева, по существу исходило от немецкого посла в Москве графа Мирбаха».

Таким образом, следователь Соколов в 1922 году признал не только активную заинтересованность германской стороны в освобождении Царской семьи, но и возможность ее практического участия в увозе Царской семьи из Тобольска путем оказания давления на Советское правительство. Более того, вывоз Царской семьи мог быть подготовлен заранее и был согласован с германской стороной.

Из протокола допроса следователем Н.А. Соколовым князя А.Н. Долгорукова от 5 февраля 1921 г.: «… Альвенс-гебен предупредил нас, что между 16 и 20 июля (по новому стилю) распространится слух или известие об убийстве; что слух этот или известие не должен будет нас беспокоить, как и слух об убийстве Государя, имевший место в июне, он будет ложный, но что он необходим в каких-то целях именно его спасения. Я хорошо помню, что при нашем разговоре с ним, имевшем место, как я уже говорил, 5 или 6 июля по новому стилю, граф Альвенсгебен указывал, как предел, когда должно будет распространиться известие об убийстве Государя, 16–20 июля. В то же время он просил нас держать разговор с ним в секрете, делая наружно вид, что мы верим известию о смерти Государя».

Конечно, то, что выше написано о совещании бывших царственных особ вместе с представителем Советской власти — это всего лишь версия, основанная на тексте Брестского договора и воспоминаниях Татьяны Мельник-Боткиной и Бурцева.

Но, если дело обстояло именно так, то у большевиков возникла новая головная боль: как удовлетворить требования центральной власти в соответствии с Брестским договором и не потерять большинство в Уральском облсоэете. Практически речь шла о сохранении советской власти в Екатеринбурге. Но пока в городе было относительно спокойно, по сравнению с общей ситуацией в стране, можно было, не торопиться. Со временем все как-нибудь уладится.