Подлинная судьба Николая II, или Кого убили в Ипатьевском доме?

Глава 18. Екатеринбург, 16 июля вечером. Юровский и Михаил Медведев

О том, что происходило 16 июля 1918 г. в доме Ипатьева известно из воспоминаний коменданта «Дома особого назначения» Юровского, одного из охранников его Павла Медведева и чекиста Михаила Медведева. Воспоминания Юровского сохранились в четырех документах: 1. Так называемая «Записка Юровского». По-видимому, написана Покровским со слов Юровского. 2. Воспоминания Юровского, написанные в мае — апреле 1922 года и опубликованные в журнале «Источник» 1993 г. 3. Рассказ Юровского о расстреле Царской семьи на совещании старых большевиков в г. Свердловске 1-го февраля 1934 г., опубликованный в книге В.В.Алексеева «Гибель Царской семьи: мифы и реальность. Новые документы о трагедии на Урале». (Екатеринбург, 1993 г.). 4. Книга, написанная по воспоминаниям Юровского: Резник Я.Л. Чекист (Повесть о Юровском). Свердловск, 1972 год».

Все эти документы противоречат не только друг другу, но содержат противоречия и внутри себя. Например: в «Записке Юровского» написано — «всего было расстреляно 12 человек: Н-ай, А.Ф., четыре дочери, Татьяна, Ольга, Мария и Анастасия, д-р Боткин, лакей Трупп, повар Тихомиров, еще повар и фрейлина, фамилию к-ой ком. забыл). В списке нет Алексея; вместо него вставлен второй повар. Вместе с Алексеем действительно 12 человек. Вряд ли эту ошибку, чем бы она не была вызвана, следует считать «весьма умелой дезинформацией». Слишком грубо. Да и цель, преследуемая при этом, не просматривается. А зачем тогда Юровский отбирал именно 12 револьверов для раздачи палачам? Факт, подтвержденный в протоколе допроса Павла Медведева. А почему в одних воспоминаниях Юровский говорит о том, что стена, около которой стояли расстреливаемые, была деревянной, а в других — каменной, почему он не точно указывает время перевода мальчика-поваренка в дом Попова и т. д.?

Вряд ли все это можно называть дезинформацией только на основании того, что показания Юровского записаны Покровским, а не им самим. В одном из своих воспоминаний Юровский утверждает: «7–8 июля я отправился вместе с председателем Областного Исполнительного Комитета Советов Урала тов. Белобородовым в «Дом особого назначения», где и принял должность коменданта от бывшего коменданта тов. Авдеева». Из дневника Александры Федоровны и других документов известно, что это событие произошло не 7–8 июля, а раньше — 4 июля. Вряд ли здесь может идти речь о сознательной дезинформации. Скорее о проблемах с памятью Юровского. Гораздо хуже обстоит дело с приказом о расстреле. В «Записке» написано, что приказ об «истреблении Р-вых» содержался в телеграмме на условном языке, полученной 16 июля. 16-го же в 6 час. вечера Голощекин приказал привести приказ в исполнение. В следующем документе под номером 2 указывается: «16 июля 1918 года часа в 2 днем ко мне в дом приехал товарищ Филипп и передал мне постановление Исполнительного Комитета о том, чтобы казнить Николая, причем было указано, что мальчика Седнева нужно убрать». В документе номер 3 содержится еще более отличающаяся от первых двух информация: «15-го июля утром приехал Филипп [Голощекин] и сказал, что завтра надо дело ликвидировать. Поваренка Седнева (мальчик лет 13-ти) убрать и отправить его на бывшую родину или вообще в центр РСФСР… 16-го утром я отправил под предлогом свидания с приехавшим в Свердловск дядей мальчика-поваренка Седнева». Все эти противоречия в документах требуют очень осторожного подхода к анализу информации, содержащейся в этих документах, и сравнения ее с информацией, содержащейся в других документах. Например, Юровский утверждал, что палачей было 11 человек. А в книге Резника «Чекист», написанной с его же слов, он же утверждает, что в расстреле Царской семьи в ночь с 16 на 17 июля 1918 г. участвовали только четверо: Яков Юровский, Григорий Никулин, Павел Медведев, Петр Ермаков. К тому же в одном из своих воспоминаний Юровский утверждает, что отослал Павла Медведева на улицу послушать — не слышен ли там звук выстрелов. То есть Медведева при расстреле не было. Из его воспоминаний совершенно не ясно — когда и откуда был получен приказ о расстреле. То ли из телеграммы «на условном языке», полученной 16 июля, то ли получил постановление из рук Го-лощекина. Опять же, то ли 15, то ли 16 июля. Гораздо более важно событие, произошедшее вечером 16 июля и о котором Юровский не упоминает даже вскользь — совещание, состоявшееся в помещении ЧК.

Из показаний Павла Медведева чиновнику уголовного розыска Алексееву, в изложении Алексеева {Росс. «Гибель Царской семьи»): «16 июля 1918 года по новому стилю, под вечер, часов в 7, комендант Юровский приказал ему, Медведеву, собрать у всех караульных, стоящих на постах при охране дома, револьверы. Револьверов у охраны дома было всего 12 штук, все они были системы Нагана. Собрав револьверы, он доставил их коменданту Юровскому в канцелярию при доме и положил на стол. Еще утром в этот день Юровский распорядился увезти мальчика, племянника официанта, из дома и поместить в караульном помещении при соседнем доме Попова. Для чего это делалось, Юровский ему не говорил, но вскоре после того как он доставил Юровскому револьверы, последний ему сказал: «Сегодня, Медведев, мы будем расстреливать семейство все» и велел предупредить команду караула о том, что если команда услышит выстрелы, то не тревожились бы. Предупредить об этом команду он предложил часов в 10 вечера. В указанное время он, Медведев, команду предупредил об этом, а затем снова находился при доме».

Эти показания Павел Медведев позже подтвердил почти дословно при допросе его следователем Сергеевым. В этих показаниях есть несколько интересных моментов: было отобрано 12 револьверов для вооружения палачей. Можно предположить, что палачей тоже должно быть 12. Так же как и в «Записке Юровского». Мальчик-поваренок был переведен в караульное помещение утром 16 июля. Это совпадает только с информацией, содержащейся в документе номер 3. Хотя Александра Федоровна в своем дневнике за 16 июля писала:

«Yekaterinburg 3/16 July

…

8:00 Supper.

Suddenly Lyjnka Sednyov was fetched to go & see his Uncle & flew off — wonder whether its tru & we shall see boy back again!»

В переводе это звучит так:

«Екатеринбург 3/16 июль

…

8:00 Ужин.

Совершенно неожиданно Лику Седнева отправили навестить дядю, и он сбежал, — хотелось бы знать, правда ли это и увидим ли мы когда-нибудь этого мальчика!»

Александра Федоровна пишет, что мальчика увели 16 июля после ужина. Медведев и Юровский (в 1934 г.) одновременно утверждали, что это было утром. Как могли одинаково ошибиться два разных человека? Может быть, Юровский, когда выступал в 1934 г. на совещании, уже знал о показаниях Медведева? В «Записке Юровского» утверждалось, что мальчика увели в 6 часов. М. Медведев (Кудрин) рассказывал, что решение о спасении мальчика было принято на совещании 16 июля поздно вечером.

Из этого же отрывка следуют еще некоторые выводы. В команде был дефицит револьверов. Если пришлось отбирать у караульной команды револьверы, значит, предполагаемые палачи ими не были вооружены. То есть это должны быть обычные солдаты, вооруженные только винтовками. Револьверами были вооружены чекисты. А то, что будет именно расстрел, предполагалось уже в 7 час. вечера. Иначе говоря, в 7 час. вечера было даже неизвестно, кто же будет расстреливать — обычные солдаты или чекисты. Немного ниже будет показано, что было неизвестно, будет ли вообще расстрел. Но наиболее важный вопрос возникает, если задуматься, почему Юровский в 7 часов вечера дает заранее указания Павлу Медведеву о предупреждении команды в 10 час. вечера. Оказывается, Юровский торопился на совещание, которое должно было состояться в помещении ЧК. Почему-то Юровский ни словом не упомянул об этом ни в одном из своих воспоминаний. Хотя именно на этом совещании действительно решалась судьба бывшего царя. На этом совещании были только свои, и скрывать было нечего. Подробная информация об этом совещании содержится в воспоминаниях чекиста Михаила Медведева (Кудрина). Приводим эти воспоминания, ввиду особой их важности, подробно. Итак, вспоминает Михаил Медведев (Кудрин):

«Вечером 16 июля н[ового] с[тиля] 1918 года в здании Уральской областной Чрезвычайной комиссии по борьбе с контрреволюцией (располагавшейся в Американской гостинице города Екатеринбурга — ныне город Свердловск) заседал в неполном составе (только большевистская часть. — Авт.) областной Совет Урала. Когда меня — екатеринбургского чекиста — туда вызвали, я увидел в комнате знакомых мне товарищей: председателя Совета депутатов Александра Георгиевича Белобородова, председателя Областного комитета партии большевиков Георгия Сафарова, военного комиссара Екатеринбурга Филиппа Голощекина, члена Совета Петра Лазоревича Войкова, председателя областной ЧК Федора Лукоянова, моих друзей — членов коллегии Уральской областной ЧК Владимира Горина, Исая Иделевича (Ильича) Родзинского (ныне персональный пенсионер, живет в Москве) и коменданта «Дома особого назначения» (дом Ипатьева) Якова Михайловича Юровского. Когда я вошел, присутствующие решали, что делать с бывшим царем Николаем II Романовым и его семьей. Сообщение о поездке в Москву к Я.М. Свердлову делал Филипп Голощекин. Санкции Всероссийского Центрального Исполнительного Комитета на расстрел семьи Романовых Голощекину получить не удалось. Свердлов советовался с В.И.Лениным, который высказывался за привоз Царской семьи в Москву и открытый суд над Николаем II и его женой Александрой Федоровной, предательство которой в годы Первой мировой войны дорого обошлось России. — Именно всероссийский суд! — доказывал Ленин Свердлову. — С публикацией в газетах. Подсчитать, какой людской и материальный урон нанес самодержец стране за годы царствования. Сколько повешено революционеров, сколько погибло на каторге, на никому не нужной войне! Чтобы ответил перед всем народом! Вы думаете, только темный мужичок верит у нас в «доброго» батюшку царя? Не только, дорогой Яков Михайлович! Давно ли передовой наш питерский рабочий шел к Зимнему с хоругвями. Всего каких-нибудь 13 лет назад! Вот эту непостижимую «расейскую» доверчивость и должен развеять в дым открытый процесс над Николаем Кровавым.

Я.М. Свердлов пытался приводить доводы Голощекина об опасностях провоза поездом Царской семьи через Россию, где то и дело вспыхивали контрреволюционные восстания в городах, о тяжелом положении на фронтах под Екатеринбургом, но Ленин стоял на своем. — Ну и что же, что фронт отходит? Москва теперь — глубокий тыл, вот и эвакуируйте их в тыл! А мы уж тут устроим им суд на весь мир. На прощание Свердлов сказал Голощекину: Так и скажи, Филипп, товарищам — ВЦИК официальной санкции на расстрел не дает. После рассказа Голощекина Сафаров спросил военкома, сколько дней, по его мнению, продержится Екатеринбург? Голощекин отвечал, что положение угрожающее — плохо вооруженные добровольческие отряды Красной Армии отступают, и дня через три, максимум через пять, Екатеринбург падет. Воцарилось тягостное молчание. Каждый понимал, что эвакуировать Царскую семью из города не только что в Москву, но и просто на Север означает дать монархистам давно желанную возможность для похищения царя. Дом Ипатьева представлял до известной степени укрепленную точку: два высоких деревянных забора вокруг, система постов наружной и внутренней охраны из рабочих, пулеметы. Конечно, такой надежной охраны мы не могли бы обеспечить движущемуся автомобилю или экипажу, тем более за чертой города. Об оставлении царя белым армиям адмирала Колчака не могло быть и речи — такая «милость» ставила под реальную угрозу существование Республики Советов, окруженной кольцом вражеских армий. Враждебно настроенный к большевикам, которых он после Брестского мира считал предателями интересов России, Николай II стал бы знаменем контрреволюционных сил вне и внутри Советской республики. Адмирал Колчак, используя вековую веру в добрые намерения царей, смог бы привлечь на свою сторону сибирское крестьянство, которое никогда не видело помещиков, не знало, что такое крепостное право и поэтому не поддерживало Колчака, насаждавшего помещичьи законы на захваченной им (благодаря восстанию Чехословацкого корпуса) территории. Весть о «спасении» царя удесятерила бы силы озлобленного кулачества и губерниях Советской России.

У нас, чекистов, были свежи в памяти попытки тобольского духовенства во главе с епископом Гермогеном освободить Царскую семью из-под ареста. Только находчивость моего друга матроса Павла Хохрякова, вовремя арестовавшего Гермогена и перевезшего Романовых в Екатеринбург под охрану большевистского Совета, спасла положение. При глубокой религиозности народа в провинции нельзя было допускать оставления врагу даже останков царской династии, из которых немедленно были бы сфабрикованы духовенством «святые чудотворные мощи» — также неплохой флаг для армии Колчака. Но была еще одна причина, которая решила судьбу Романовых не так, как того хотел Владимир Ильич. Относительно вольготная жизнь Романовых (особняк купца Ипатьева даже отдаленно не напоминал тюрьму) в столь тревожное время, когда враг буквально у ворот города, вызывала понятное возмущение рабочих Екатеринбурга и окрестностей. На собраниях и митингах на заводах Верх-Исетска рабочие прямо говорили: «Чегой-то вы, большевики, с Николаем нянчитесь? Пора кончать! А не то разнесем ваш Совет по щепочкам!» Такие настроения серьезно затрудняли формирование частей Красной Армии, да и сама угроза расправы была не шуточной — рабочие были вооружены, и слово с делом у них не расходилось. Требовали немедленного расстрела Романовых и другие партии. Еще в конце июня 1918 года члены Екатеринбургского Совета эсер Сакович и левый эсер Хотимский (позднее большевик, чекист, погиб в годы культа личности Сталина, посмертно реабилитирован) на заседании настаивали на скорейшей ликвидации Романовых и обвиняли большевиков в непоследовательности. Аидер же анархистов Жебенев кричал нам в Совете:

— Если вы не уничтожите Николая Кровавого, то это мы сделаем сами!

Не имея санкции ВЦИК на расстрел, мы не могли ничего сказать в ответ, а позиция оттягивания без объяснения причин еще более озлобляла рабочих. Дальше откладывать решение участи Романовых в военной обстановке означало еще глубже подрывать доверие народа к нашей партии. Поэтому решить наконец участь Царской семьи в Екатеринбурге, Перми и Алапаевске (там жили братья царя) собралась именно большевистская часть областного Совета Урала. От нашего решения практически зависело, поведем ли мы рабочих на оборону города Екатеринбурга или поведут их анархисты и левые эсеры. Третьего пути не было… Обсудив все обстоятельства, мы принимаем решение: этой же ночью нанести два удара: ликвидировать две монархические подпольные офицерские организации, могущие нанести удар в спину частям, обороняющим город (на эту операцию выделяется чекист Исай Родзинский), и уничтожить Царскую семью Романовых».

Однако такое решение без санкции центрального руководства принимать было нельзя. Поэтому Голощекин сразу же после собрания обратился к Свердлову по прямому проводу. Но, поскольку связь между Екатеринбургом и Москвой была нарушена, телеграмма в Москву пошла через Петроград, где ее получил и переслал в Москву Зиновьев. В Москву телеграмма пришла 16 июля в 21 час 22 мин.

Вот ее содержание: «Москву Кремль Свердлову копия Ленину из Екатеринбурга по прямому проводу передают следующее: сообщите Москву, что условленного с Филипповым суда по военным обстоятельствам не терпит отлагательства, ждать не можем. Если ваше мнение противоположное, сейчас же вне всякой очереди сообщите. Голощекин, Сафаров. Снеситесь по этому поводу сами с Екатеринбургом. Зиновьев».

Ответ на эту телеграмму был отослан Свердловым 16 июля до 12 час. ночи. Свердлова послал своего охранника А. Акимова передать эту телеграмму на телеграф с указанием вернуть ее после отправления. Акимов в своих воспоминаниях утверждает, что содержанием телеграммы было утверждение Лениным и Свердловым решения о казни Царской семьи. Именно так и рассматривается этот эпизод большинством исследователей данной темы.

Однако весьма сомнительно, чтобы содержание особо секретной телеграммы обсуждалась с охранником. Да и сама телеграмма была, видимо, зашифрована. Судя по времени, это была та самая телеграмма «на условном языке», полученная через Пермь (поскольку связь между Екатеринбургом и Москвой все еще не работала), о которой он рассказывал в своих воспоминаниях.

Юровский также утверждал, что в телеграмме содержится «приказ об истреблении Р[омано]вых». Однако это противоречит мнению Ленина, высказанному им Голощекину всего несколько дней назад. Мнение же Ленина было — «привозите Николая Романова в Москву, судить будем в Москве». Это еще более противоречит содержанию телеграммы, о которой было рассказано выше, полученной Лениным под расписку буквально через несколько часов после событий, описанных в «Записке Юровского». Напомним ее содержание: «17 июля, 12 час. «Председателю Совнаркома тов. Ленину, Председателю ВЦИК тов. Свердлову. У аппарата Президиум областного Совета…. Ввиду приближения неприятеля и раскрытия ЧК большого белогвардейского заговора, имевшего целью похищение бывшего царя и его семьи (документы в наших руках), по постановлению Президиума областного Совета в ночь на 16-е июля расстрелян Николай Романов. Семья его эвакуирована в надежное место… Документы о заговоре высылаются срочно курьером Совнаркому и ЦИК. Просим ответ экстренно. Ждем у аппарата».

Именно эта телеграмма была зачитана Свердловым на заседании ВЦИК 18 июля 1918 г., и именно на основании этой телеграммы была принята резолюция: «Президиум ВЦИК признает решение Уральского областного Совета правильным».

Ниже будет рассказано о том, как происходил расстрел, по словам «свидетелей».

Для того чтобы полностью понять ситуацию, сложившуюся в Екатеринбурге в отношениях между двумя советскими партиями — большевиками и эсерами, следует вспомнить еще об одном заседании Екатеринбургского Областного Совета Рабочих, Крестьянских и Солдатских Депутатов, состоявшимся 9 июля под председательством Белобородова.

На прямой вопрос присутствующего на заседании Главнокомандующего фронтом Берзина — «Можем ли мы от партии эсеров ожидать здесь такого же выступления с оружием в руках, какое имело место в центре?» — лидер партии эсеров Хотимский ответил: «Мы считаем преступлением вооруженные выступления на Урале, который находится под угрозой чехословацких штыков».

Но один из присутствующих на собрании левых с.р. делает замечание, что он считает вопрос Берзина неудачным. Выступление в Москве было направлено не против Советов, а против большевиков. Против Советов мы, левые эсеры, не выступали и выступать не будем.

Ситуация была, по-видимому, настолько напряженная, что главнокомандующий фронтом вынужден был вмешаться. 12 июля 1918 г. был опубликован его приказ:

«ПРИКАЗ

По войскам Северо-Урало-Сибирского фронта

№ 35

г. Екатеринбург

§ 1

Враг у ворот. Империалисты железным кольцом окружают отечество мировой революции — Советскую Республику. На помощь наемникам иностранного капитала встает черная сотня, агенты помещиков и капиталистов, реакционное офицерство и все темные силы старого мира.

В этот тяжелый для ответственный для истинных революционеров момент столкновения между Советскими фракциями, несущими ответственное бремя революционной работы, которые могут вылиться в форму вооруженных схваток, будут на радость буржуазии и врагам нашим и на погибель рабочим и крестьянам и отвлекут вооруженные Советские силы от прямой задачи — борьбы с чехословаками, белогвардейцами и черносотенными бандами на фронте.

Штаб фронта категорически заявляет, что никаких вооруженных столкновений между советскими фракциями, стоящими на защите рабоче-крестьянской революции он не допустит, как и не допустит никаких попыток к нарушению революционного порядка в тылу всех войск разных партий, кои одинаково проливают кровь в отчаянной борьбе с врагами Советской власти.

Все рабочие, все трудовое крестьянство должны объединиться вокруг знамени социальной революции, которой угрожает смертная опасность.

Мы уверены, что каждый воин как на фронте, так и в тылу исполнит до конца свой великий долг — защиту Российской Федеративной Республики.

И горе тому, кто осмелится нарушить установленный военный порядок и на фронте, и в тылу.

Смелей вперед в бой с врагом!

Главнокомандующий фронтом Берзин.

Помощник главнокомандующего Белицкий».

Подобный раскол в Екатеринбургском Совете, да еще в условиях приближения чехословацких войск, заставлял большевиков действовать в отношениях к бывшему императору осторожно и в тайне от эсеров.

Чекист Михаил Медведев ошибался — был и третий путь. Теоретически можно было бы симулировать расстрел семьи Романовых, в присутствии свидетелей, которые даже бы не подозревали, что расстреливаются не Романовы, а совсем другие люди. В случае удачного выполнения этого плана были бы удовлетворены обе стороны: рабочие и солдаты считали бы, что «Кровавый Николашка» расстрелян и их требования выполнены, а Царскую семью по-тихому бы вывезли в Москву. Для успешной симуляции необходимо было выполнение следующих условий:

1) абсолютная секретность выполнения реальных действий;

2) наличие свидетелей, вещественных доказательств и следов «операции прикрытия».

Идеально было бы, чтобы сами исполнители этой операции даже и не подозревали, что они выполняют именно «операцию прикрытия». Может быть, именно поэтому вся операция проводилась ночью в полутемном доме.