Подлинная судьба Николая II, или Кого убили в Ипатьевском доме?

Глава 28. Я — царская дочь

И Соколов, и Соловьев проводили лишь предварительное следствие. Судебных процессов, которые бы рассмотрели их материалы не было. Но зато был судебный процесс за рубежом, так называемое «дело Анастасии», материалы которого имеют прямое отношение к рассматриваемой нами теме.

Но началось это дело гораздо раньше, в сентябре 1918 года в Перми.

Сначала рассмотрим материалы, содержащиеся в материалах белогвардейского следствия. Все изложенное ниже, изложено на основании материалов белогвардейского следствия, приведенных в книге «Гибель Царской семьи (август 1918 —февраль 1920)» (Сост. Н.Г. Росс. Франфуркт-на-Майне, 1987). Материалы собраны помощником начальника военного контроля Кирстой и датированы февралем 1919 года.

10 февраля 1919 года помощник начальника Военного контроля Александр Федорович Кирста вызвал доктора Уткина и получил от него следующую информацию: в конце сентября 1918 года в пермскую ЧК был вызван доктор Уткин. Войдя в помещение, где находилась больная, он увидел лежащую на диване молодую женщину, темную шатенку, хорошо упитанную, со стрижеными волосами.

На вопрос, заданный доктором больной, кто она такая, последняя дрожащим голосом и волнуясь, тихо сказала:

— Я дочь Государя Анастасия. — И потеряла сознание.

При осмотре больной обнаружено следующее: имелась больших размеров кровяная опухоль в области правого глаза и разрез в несколько сантиметров в углу губы.

При осмотре этой комнаты Кирстой 11 февраля 1919 г., в головной части кушетки были обнаружены пятна крови. В деле содержатся рецепты, выписанные доктором Уткиным для лечения больной.

Доктор выписал свинцовую примочку, бинт, вату, йод и, по-видимому, чуть позже, другим рецептом, бромистые соли с валерьяной. Т. е. все, что нужно для лечения кровоточащей раны, не опасной для жизни. На оборотной стороне рецептов было требование — немедленно доставить все это в ЧК. Печать ЧК и подпись Шленова. Проставлена дата — 22 сентября 1918 года.

Этому предшествовали следующие события: красноармейцы в районе разъезда № 37 Пермской дороги в лесу встретили молодую женщину, которая, после того, как ее окликнули, бросилась бежать. Красноармейцы арестовали ее и привели в сторожку, где она находилась в течение полутора часов. В это время ее видели многие из допрошенных Кирстой свидетелей.

По их описанию это была молодая девушка лет 18–19 на вид, темная шатенка, среднего роста, одетая в темно-зеленую юбку и белую блузку, на которой на груди была кровь, на ногах были туфли. Нос с горбинкой, губа с правой стороны была рассечена со стороны носа, на лице у глаза большой синяк. Задержанная барышня говорила, что она дочь б. Государя Николая II. Допрашиваемым свидетелям были предъявлены снимки семьи б. Государя.

На обратной стороне — печать с надписью «Чрезвычайный комитет по борьбе с саботажем и контрреволюционной спекуляцией» и надпись — «По прилагаемому рецепту отпустить немедленно в с.у. Чрезвычайной Комиссии», с подписью Шленова. Дата выдачи — 22 сентября 1918 г.

Свидетелям предъявили фотографии Николая II, помещенные в «Ниве» за 1915 год № 33 и за 1913 год в № 35, на которых свидетели опознали великую княжну Анастасию. Задержанную увели в Пермь два красноармейца. Видимо, после этого подключилась ЧК. В этот же день часа в три в районе сторожки появилась рота красноармейцев — русских, латышей и мадьяр, которые обыскивали лес 3–4 дня, запретив местным жителям ходить туда, даже пасти коров.

Рецепт, выписанный доктором Уткиным.

Лицевая и оборотная стороны

Случайно арестовавшие великую княжну красноармейцы позволили многим местным жителям поглядеть на нее, чем создали лишних свидетелей, возможно, распространивших весть об этом событии по всему городу. Слухи о нем дошли и до Екатеринбурга. Позже они дошли и до следователя по особо важным делам Соколова. Казалось бы, что он должен был обрадоваться вероятности спасения членов Царской семьи и хотя бы поговорить с Кирстой, проверить его данные. Патологическая самоуверенность не позволила Соколову сделать это. Ему нужны были только трупы. Выше было рассказано, как он отнесся к вопросу банкира Аничкова, на квартире которого он жил, будет ли он проверять появление в Перми барышни, которая называла себя великой княжной Анастасией Романовой. У него, видите ли, нет времени на проверку.

Аничков, вспоминая этот эпизод, писал: «Во всяком случае, невнимательное отношение к этому вопросу Соколова оказалось чревато последствиями, и самозванка появилась за границей, наделав много шума». Однако обстоятельства сложились по-другому. 2 апреля 1919 года товарищ прокурора Пермского окружного суда Д. Тихомиров написал докладную записку Дитерихсу, в которой изложил свой взгляд на работу Кирсты: «… Наблюдая постоянно за расследованием, производимым Александром Федоровичем Кирста по делу об Императорской фамилии, будучи посвящен им своевременно во все детали розыска и дознания, я нахожу способ и пути расследования, избранные А.Ф. Кирстой, единственно правильными и давшими уже, несмотря на более чем скромные средства, положительные и неоспоримые результаты (показания свидетелей, вещественные доказательства: кушетка, рецепты, салфетки).

Поэтому полагаю крайне необходимым дать возможность А.Ф. Кирста осуществить разработанный им план расследования и закончить начатые им розыски, и, со своей стороны, изъявляю полную готовность продолжать работу с А.Ф. Кирста по этому делу, вплоть до окончания его и задержания всех виновных лиц».

И с этим письмом Тихомиров направил к Дитерихсу доктора Уткина. Видимо, по указанию Дитерихса Соколов вынужден был все-таки передопросить доктора Уткина. Было это уже 14–15 июня 1919 года. Т. е. через четыре месяца после допроса Уткина Кирстой и через восемь месяцев после самого события. Времени прошло достаточно много для того, чтобы доктор Уткин подзабыл даже внешность больной, которую он видел лишь кратковременно.

Например, при допросе Кирста он говорил, что синяк был под правым глазом больной, а через несколько месяцев — что синяк был под левым глазом.

В процессе допроса Соколов предъявил доктору Уткину четыре фотографических снимка. Опознание происходило следующим образом (из протокола допроса доктора Уткина следователем Соколовым 14–15 июня 1919 года): «Я вижу предъявленный мне Вами фотографический снимок (свидетелю был предъявлен фотографический снимок с Великой княжны Анастасии Николаевны, снятый с нее в ставке в 1916 году и полученный судебным следователем Н.А. Соколовым от генерал-лейтенанта М.К. Дитерихса, л.д. 168, том 4), на котором изображена какая-то девица и какой-то военный, и я затрудняюсь сказать, есть ли сходство между девицей, которая изображена на этой карточке, и той девицей или женщиной, которую пользовал я и которая называла себя дочерью Императора Анастасией.

Я вижу предъявленный мне Вами фотографический снимок с двух девиц (свидетелю был предъявлен фотографический снимок с великих княжон Ольги и Татьяны, полученный судебным следователем Н.А.Соколовым от генерал-лейтенанта М.К. Дитерихса, л.д. 168, том 4) и могу сказать следующее: сходство с одной из них (свидетель указал на изображение Татьяны Николаевны) я совершенно исключаю, а вот с этой девицей (свидетель указал при этом на изображение Ольги Николаевны) есть, но та ли это девица или женщина изображена на этом снимке, которую я лечил и которая называла себя дочерью Императора, я сказать затрудняюсь.

Я вижу фотографический снимок с изображением трех девиц (свидетелю был предъявлен фотографический снимок с изображением великих княжон Ольги, Татьяны и Анастасии Николаевны) и думаю, что одна из них, именно та, которая лежит головой на земле (при этом он указал на Татьяну Николаевну), похожа на ту девицу или женщину, которую я пользовал и которая себя называла дочерью Императора Анастасией. Две же остальных не похожи на нее (при этом свидетель указал на Ольгу Николаевну и Анастасию Николаевну).

Я вижу предъявленный мне Вами фотографический снимок с изображением трех девиц (свидетелю был предъявлен фотографический снимок с изображением великих княжон Ольги, Марии и Анастасии Николаевны, имеющийся в распоряжении судебного следователя Н.А.Соколова) и думаю, что больше сходства между той девушкой, которую я пользовал, и одной из этих, вот именно с этой крайней, которая сидит на крыльце (свидетель при этом указал на Анастасию Николаевну), но утвердительно сказать, что на снимке изображена та, которую я пользовал, я не могу».

Соколову «повезло», чего нельзя сказать о тех, кто считал объективным его следствие. Он работал в условиях отсутствия оппонентов. Попробуй он предъявить подобные доказательства неидентичности больной, которую лечил доктор Уткин, и Великой княжны Анастасии в суде, адвокаты высказали бы обоснованные сомнения.

Во-первых, между самим событием и допросом свидетеля прошло около восьми месяцев. За это время свидетель подзабыл не только внешность больной, но и даже с какой стороны лица у нее был синяк.

Во-вторых, женщина, которую лечил доктор Уткин, находилась в состоянии стресса, теряла сознание, лицо у нее было изуродовано ранениями. Свидетель не смог описать рот больной, поскольку он все время дергался. Сравнивать ее лицо с лицами, изображенными на фотографических снимках, спокойными и даже веселыми, по крайней мере, некорректно.

В-третьих, если свидетель признал на третьей фотографии Татьяну Николаевну похожей на ту женщину, которую он лечил, то почему он не признал ту же Татьяну Николаевну на других снимках, предъявленных ему. А на первом снимке он вообще исключил это сходство. Следователю Соколову вообще было не до логики. Главное — показать, что женщина, которую лечил доктор Уткин, — не Великая княжна Анастасия. Преследуя эту цель, он стал как бы единомышленником большевиков. Те так же ставили перед собой подобную задачу. Но сделали это более достоверно.

16 марта 1922 года следователь Соколов допросил секретаря Елены Петровны Сербской, супруги князя Иоанна Константиновича, которая в сентябре 1918 года находилась в пермской тюрьме.

Отрывок из его показаний: «Когда мы сидели в пермской тюрьме, к Елене Петровне явился однажды какой-то местный чекист и спросил ее, знала ли она в лицо членов Царской семьи и может ли опознать Великих Княжон, если ей покажут одну из них. Елена Петровна, конечно, ответила утвердительно. Этот чекист сказал ей, что поймана одна девушка, обвиняющаяся в воровстве, выдающая себя за дочь Государя Великую Княжну Анастасию Николаевну. В тот же день, как говорил чекист, она была избита сильно красноармейцами и предъявлена быть не могла. Позднее ее привели в тюрьму и посадили в одну камеру с Еленой Петровной. Обман был очевиден, и поэтому никакого разговора о том, почему она себя называла Великой Княжной, не было. Это была уличная девушка, профессиональная воровка, побывавшая везде в России, была она и в Японии. Она учила Елену Петровну петь тюремные песни и говорила, что ее паспорт весь испещрен тюремными отметками. Когда Елена Петровна сказала ей, чтобы она вернулась к честной жизни, эта воровка и указала ей свой паспорт: кто же ее возьмет с таким паспортом».

Лучшего доказательства того, что в Перми была арестована не Анастасия Романова, для мировой общественности не придумать. Иначе почему при наличии у задержанной паспорта (в камере) нужно было показывать ее Елене Петровне.

То, что Соколов ни словом не упоминает о протоколах допроса Натальи Мутных, упомянутых выше, и не оставляющих камня на камне от версии расстрела всей Царской семьи, лишь подтверждает необъективность следствия Н.А.Соколова.

Приведенная выше информация, полученная от секретаря Елены Петровны, Смирнова, была получена Соколовым 16 марта 1922 года. Тем временем слух о том, что одна из царских дочерей (а может быть, и не одна) спаслась, быстро разнесся по всей Сибири и вместе с удиравшими «защитниками царя и отечества» пересек границу России и выплеснулся наружу.