Подлинная судьба Николая II, или Кого убили в Ипатьевском доме?

Глава 5. В «спокойном» Тобольске и вне его

Из показаний полковника Е.С.Кобылинского: «Когда мы уезжали из Царского, Керенский сказал мне: «Не забывайте, что это бывший император. Ни он, ни семья не должны испытывать лишений».

Солдатам, сопровождавшим поезд, был дан такой наказ: «Вы несли охрану Царской семьи здесь. Вы же должны нести охрану в Тобольске, куда переводится Царская семья по постановлению Совета Министров. Помните: лежачего не бьют. Держите себя вежливо, а не по-хамски. Довольствие будет выдаваться по петроградскому округу. Табачное и мыльное довольствие — натурой. Будете получать суточные деньги…»

В Тобольск Царская семья прибыла 6 августа на пароходе «Русь».

Из воспоминаний полковника Е.С.Кобылинского: «Тихо и мирно потекла жизнь в Тобольске. Режим был такой же, как и в Царском, пожалуй, даже свободнее… Вставали все в семье рано, кроме государыни… После утреннего чая государь обыкновенно гулял, занимаясь всегда физическим трудом. Гуляли и дети. Занимался каждый, кто чем хотел. После прогулки утром государь читал, писал свой дневник. Дети занимались уроками; государыня читала или вышивала, рисовала чего-нибудь. В час был завтрак. После завтрака опять обыкновенно семья выходила на прогулку. Государь часто пилил дрова с Долгоруким, Татищевым, Жильяром. В этом принимали участие и княжны. В 4 часа был чай. В это время часто занимались чем-либо в стенах дома, например, фотографией, или просто сидели у окон дома, наблюдая внешнюю жизнь города. В 6 часов был обед. После обеда приходили Татищев, Долгорукий, Боткин, Деревенько. Иногда бывала игра в карты, причем из семьи играли: государь и Ольга Николаевна. Иногда по вечерам государь читал что-нибудь вслух, все слушали. Иногда ставились домашние спектакли: французские и английские пьесы. В 8 часов был чай. За чаем велась домашняя беседа. Так засиживались до 11, не позднее 12 и расходились спать… Все лица и вся прислуга свободно выходили из дома, когда и куда хотели. Никакого стеснения никому в этом отношении не было. Августейшая семья, конечно, в этом праве передвижения была, как и в Царском, ограничена. Она ходила лишь в церковь».

Но тихая, мирная жизнь продолжалась недолго. В Тобольске, как и в Екатеринбурге, было двоевластие — земская управа и Совет рабочих и солдатских депутатов, состоящий из эсеров и меньшевиков, в большинстве местных ссыльных, застрявших в Тобольске. Власть была в основном в руках губернского комиссара, назначенного Временным правительством, и местной думы. Поскольку в Тобольске не было фабричной промышленности, там не было и настоящего пролетариата.

Да к тому же отряд особого назначения, охранявший Царскую семью, и имевший властные полномочия, данные ему Керенским. В момент появления в Тобольске Царской семьи там было всего два большевика — И. Коганицкий и Нелидов. Вся охрана Царской семьи находилась в руках полковника Е.С. Кобылинского, «человека сердечного, который искренно привязался к семье, за которой должен был наблюдать», по выражению Жильяра. Неприятности для Царской семьи начались с «легкой руки» их же приверженцев.

17 августа в Тобольске появилась Маргарита Хитрово, бывшая фрейлина Александры Федоровны и подруга Ольги Николаевны. Уезжая, она закуталась в пакеты со всевозможной корреспонденцией. Видимо, она представляла свою поездку конспиративной.

В результате она вызвала подозрение в попытке организовать спасение царской четы. Ее появлению в Тобольске предшествовала шифрованная телеграмма Керенского, в которой местной администрации предписывалось: «Установить строгий надзор за всеми приезжающими на пароходе в Тобольск, выясняя личность и место, откуда выехали.

[…]. Исключительное внимание обратите на приезд Маргариты Сергеевны Хитрово, молодой светской девушки, которую немедленно на пароходе арестовать, обыскать, отобрать все письма, паспорта и печатные произведения, все вещи, не представляющие личного дорожного багажа, деньги […]» (ГАРФ. Ф.178. Оп.1. Д.259. Л.З). Но местные власти не успели арестовать Хитрово, и она не только устроилась в гостиницу, но и свободно вошла в дом Корнилова, где находилась царская свита. Ей удалось поговорить с графиней Гендриковой и доктором Боткиным, прежде чем ее арестовали и отправили под конвоем в Петроград. У графини Гендриковой был сделан обыск. Боткина только допросили.

В результате этой легкомысленной истории комиссар Временного правительства Макаров был заменен другим его представителем — Панкратовым, что имело неприятные последствия для царственных узников. Власть над охраной перешла в руки Панкратова и его помощника Никольского. Панкратов же осуществлял цензуру писем, адресованных Царской семье. И Панкратов, и Никольский были эсерами. Началась политизация отряда, естественно на базе программы эсеров. Большевики медленно, но набирали силу. Меньшевики-интернационалисты организовали «Рабочую Газету», которая повела через солдат борьбу с Панкратовым и Никольским за влияние на солдат отряда особого назначения. К ним присоединилась газета «Известия», организованная большевиком И. Коганицким.

Следующее событие, произошедшее в Тобольске 25 декабря, еще более осложнило положение узников. Вся Царская семья была у ранней обедни. После обедни был молебен. И вот во время этой обедни священник «провозгласил многолетие государю, государыне и вообще всем, именуя их так». Дело дошло чуть ли не до самосуда. Солдаты вынесли решение: убить священника или, по крайней мере, арестовать его. Панкратову с трудом удалось предотвратить самосуд. Однако его отношения с солдатами были окончательно испорчены.

К тому времени большевики уже могли опираться на группу гвардейцев из охраны в 12–13 человек во главе с подпрапорщиком Матвеевым, который на одном из неофициальных собраний большевиков дал клятву, что они сами погибнут, но ни одному из членов семьи не дадут выйти живыми.

Во главе духовенства в Тобольске стоял епископ Гермоген. Виновника происшествия в церкви, отца Алексея, он спрятал в монастыре. Тобольскому Совету он дал следующее объяснение: во-первых «Россия юридически не есть республика, никто ее таковой не объявлял, и объявить не правомочен, кроме предполагаемого Учредительного собрания»; во-вторых, «по данным Священного Писания, государственного права, церковных канонов и канонического права, а также по данным истории находящихся вне управления своей страной бывшие короли, цари, и императоры не лишаются своего сана, как такового, и соответственных им титулов». Ввиду этого епископ Гермоген не усмотрел ничего предосудительного в поступке отца Алексея (см. Буранов ЮЛ., Хрусталев В.М. «Гибель императорского дома». М., 1992. С. 167–168.).

Ситуация изменилась после Октябрьской революции 25 октября 1917 года. Учредительное собрание, приступившее к работе 5 января 1918 года, началось с предложения Свердловым «Декларации прав трудящегося и эксплуатируемого народа». Вопрос о власти предлагалось большевиками решить следующим образом:

«1) Россия объявляется Республикой Советов рабочих, солдатских и крестьянских депутатов. Вся власть в центре и на местах принадлежит этим советам.

2) Советская Российская республика учреждается на основе свободного союза свободных наций, как федерация советских национальных республик».

Это в корне противоречило понятию о российской власти большинства делегатов Учредительного собрания, выраженного ими в проекте постановления:

«Именем народов, государство Российское составляющих, Всероссийское Учредительное Собрание постановляет: Государство Российское провозглашается Российской демократической федеративной Республикой, объединяющей в неразрывный союз народы и области, в установленных федеральной конституцией пределах суверенные».

Провозглашение буржуазной демократической республики в условиях власти Советов рабочих и солдатских депутатов вряд ли было оптимальным решением.

Вопрос мирных переговоров членами Учредительного Собрания от буржуазных партий должен был бы решен не менее радикальным способом: «Всероссийское Учредительное Собрание, выражая непреклонную волю народа к немедленному прекращению войны и заключению справедливого всеобщего мира — обращается к союзным с Россией державам с предложением приступить к совместному определению точных условий демократического мира, приемлемых для всех воюющих народов, дабы предоставить эти условия от имени всей коалиции государствам, ведущим с Российскою республикой и ее союзниками войну».

Уже в самой формулировке этого решения содержится склонность к риторике, а не реальный план заключения мира.

Обращение к союзным с Россией державам с предложением приступить к совместному определению точных условий демократического мира меньше всего вело к немедленному прекращению войны.

Иначе говоря, двусторонние переговоры между Россией и Германией должны были по мысли эсеров заменены многосторонними переговорами с государствами, у каждого из которых имелись свои интересы на территории России. Естественно, что переговоры в этом случае должны были бы затянуться надолго, если не навсегда, что было бы равносильно их отсутствию.

В результате делегация большевиков, возглавляемая матросом Дыбенко, покинула Учредительное собрание, которое продолжалось до самого утра. В 5 часов утра к председательствующему меньшевику Чернову подошел матрос Железняков и произнес фразу, вошедшую в историю: «Всем присутствующим покинуть зал заседания. Караул устал».

На следующий день, 6 января, Центральный Исполнительный Комитет декретом распустил Учредительное собрание. Причина была приведена следующая: «Партии Керенского, Авксенова и Чернова, естественно эти партии отказались принять к обсуждению совершенно точное, ясное, не допускающее никаких кривотолков предложение верховного органа Советской власти признать «Декларацию прав трудящегося и эксплуатируемого народа», признать Октябрьскую революцию и советскую власть. Тем самым Учредительное Собрание разорвало всякую связь между собой и Советской Республикой Россией».

С этого момента противостояние большевиков и антибольшевиков перешло в новую фазу. Говоря современным языком «холодная» война перешла в «горячую». Партийная борьба в русском государстве окончательно приняла форму гражданской войны. По стране прокатилась волна эсеровских и левоэсеровских мятежей, пытавшихся кровью затопить советскую власть. Активизировалась Добровольческая армия Деникина и Алексеева на Дону, казаки Краснова рвались к Царицыну и Воронежу.

К тому же православная церковь, возглавляемая патриархом Тихоном, забыв учение Иисуса Христа о равенстве людей и о том, что православная церковь это не политическая организация, объявила войну большевикам. Практически натравила одних русских людей на других.

Поводом для начала этой войны послужил декрет Советской власти об отделении церкви от государства. Декрет назывался — «Декрет о свободе совести, церковных и религиозных обществах» и принят был Советом Народных Комиссаров 20 января (2 февраля) 1918 г.

20 января 1918 г. на сессии Поместного собора Российской православной церкви патриарх Тихон провозгласил воззвание, содержащее призывы к священникам к организации народа на борьбу с большевиками: «А вы братия Архипастыри и Пастыри, не медля ни одного часа в вашем духовном делании, с пламенной ревностью зовите чад ваших на защиту попираемых ныне прав Церкви Православной, немедленно устройте духовные союзы, зовите не нуждою, а доброй волею становиться в ряды духовных борцов, которые силе внешней противопоставят силу своего святого воодушевления…..».

В постановлении Святейшего Патриарха и Святейшего Синода от 6–9 марта 1918 г. были даны конкретные указания: «Предписать Епархиальным Начальствам в случае захвата революционными организациями зданий и иного имущества учреждений духовного ведомства, незамедлительно оповещать о том приходские собрания в епархии для выражения протестов против такого посягательства на достояние Церкви Православной и учреждений духовенства и принятия мер к восстановлению нарушенных прав».

До рядовых верующих эти указания доводились в виде листовок, подобных этой:

«При прочтении передавайте другим.

Патриарх Московский и всея России в послании возлюбленным о Господе архипастырям, пастырям и всем чадам православной церкви Христовой обнажил меч духовный против извергов рода человеческого — большевиков и предал их анафеме.

Глава православной церкви Российской заклинает всех верных чад ее не вступать с этими извергами в какое-либо общение.

Они за свое дело сатанинское прокляты и в сей жизни и в будущей.

Православные! Святейшему патриарху дано право вязать и решать по слову Спасителя нашего: «Истинно говорю, что не свяжется на земле, то будет связано на небе, и что не разрешено на земле, то будет разрешено на небе».

Не губите же душ ваших, прекратите общение с сатанинскими слугами — большевиками.

Родители, если дети ваши — большевики, требуете властно, чтобы отреклись они от заблуждений своих, чтобы принесли покаяние в вечном грехе, а если не послушают вас, отрекитесь от них.

Жены, если мужья ваши — большевики и упорствуют в служении сатане, уйдите от мужей ваших, спасите себя и детей от заразы, губящей душу.

Не может быть у православного христианина общения со слугами дьявола.

Помните слова Господа нашего: «Всякий, кто оставит домы, или братьев, или сестер, или отца, или мать, или жену, или детей, или земли ради Имени Моего, получит во стократ и наследует жизнь вечную».

Не бойтесь страданий за дело Христово.

«Блаженны вы, когда будут поносить вас и гнать и всячески неправедно злословить за Меня: радуйтесь и веселитесь, ибо велика ваша награда на небесах».

Церковь Христова призывает вас на защиту православной веры. Иуды-предатели растерзали нашу земную родину, а теперь жаждут лишить вас благодатного крова церкви православной, разрушают, оскорбляют и оскверняют храмы Божии.

По грехам нашим, по маловерию нашему послал нам испытания Господь. Забыли мы Бога, а Бог оставил нас.

Земли наши исполнены крови, и города исполнены неправды. «Оставил Господь землю сию, и не видит Господь».

Но милосерд Вседержитель!

Покайтесь, горячей молитвой призовите помощь Господа Сил и отряхните с себя «руку чужих» — исканных врагов веры Христовой, объявивших себя самозвано «народной властью».

Церковь православная обращается к вам, православные: станьте на защиту оскорбляемой и угнетаемой ныне святой Матери нашей.

И если вы не послушаете церкви, будете не сынами ее, а участниками жестокого дела сатанинского, творимого явными и тайными врагами Христовой истины.

Да воскреснет же Бог в сердцах ваших, и расточатся враги Его. Встань, Русь, Русь православная, за веру Христову, и сгинет диавольская рать, рассеются, как болотный туман, козни мнимых друзей народа, влекущих его к гибели.

Как тает воск пред лицом огня, так погибнут нечистые изверги силою креста Христова.

Дерзайте же! Не медлите!

Не губите души своей, не передавайте ее дьяволу и его приспешникам».

В январе 1918 года русский генерал Алексеев, бывший главнокомандующий русскими войсками при Николае II, предавший своего императора, затем служивший при Временном правительстве, обязанностью которого была организация войск для защиты России от германской армии, не надеялся ни на Бога, ни тем более на русский народ. Он просто призвал на борьбу с русским народом, возглавляемым большевиками иностранных интервентов. Понимая, что ему не справится и что его представление о русском народе сильно отстало от жизни, он обращается за помощью к французскому генералу Женону. Вот это письмо:

«Киев.

Во французскую миссию.

Письмо от 27 января (9 февраля) 1918 года.

Гор. Ростов-на-Дону.

Дорогой Генерал!

Начальник французской миссии в Новочеркасске, полковник Гюше, вероятно, передал вам в своих донесениях о положении дел в Донецкой области и вытекающие из сложившейся обстановки мои просьбы. Я — генерал Алексеев. Донская область была избрана мною для формирования добровольческих армий как территория, достаточно обеспеченная хлебом и входящая в состав казаков, очень сильного своими войсками, своими средствами и своими богатствами — юго-восточного союза.

Казалось, эта мощная политическая организация защитит без труда свою самостоятельность от большевизма. Я предполагал, что при помощи казачества мы спокойно создадим новые прочные войска, необходимые для восстановления в Москве порядка и для усиления фронта. Я рассматривал Дон как базу для действий против большевиков, зная, однако, что казаки сами не желали идти вперед для выполнения широкой государственной задачи водворения порядка в России.

Но я верил в то, что собственное свое состояние и свою территорию казаки защищать будут и тем обеспечат безопасность формирования и время обеспечения новых войсковых частей, но я ошибся.

Казачьи полки, возвращающиеся с фронта, находятся в полном нравственном разложении. Идеи большевизма нашли приверженцев среди широких масс казаков. Они не желают сражаться даже для защиты собственной территории, ради спасения собственного достояния. Они глубоко убеждены, что большевизм направлен только против богатых классов, буржуазии и интеллигенции, а не против области, где сохранился порядок, где есть хлеб, уголь, железо, нефть.

Уже 26 ноября 1917 года мы принуждены были бросить в бой под Ростовом своих 400 человек, а с 12 января этого года мы бросили в бой все, что было подготовлено. Ведем мы эти бои с упорством до настоящей минуты, так как казаки не хотят сражаться. Вся тяжесть защиты Донской области, выполнение главнейших задач, легли на плечи слабых числом добровольческих войск, и поэтому мы потеряли возможность развить формирование и вести боевую подготовку. Мы не можем получить материального снаряжения и патронов, так как все наши сообщения с Румынским и Юго-Западным фронтами отрезаны сильными по числу большевистскими отрядами. Мы могли бы уйти на Кубань. Но и Кубанское войско выдерживает против большевиков только при помощи добровольческих частей, так как и Кубанские казаки нравственно разложились. Простой взгляд на карту подскажет, что Кубань не может служить выгодной базой для будущих действий. С уходом туда мы надолго отсрочим начало решительной борьбы с большевиками для восстановления порядка на территории государства. Вот почему, изнывая в неравной борьбе за Дон, мы не отказываемся от борьбы. Но силы не равны и без помощи мы будем вынуждены покинуть важную в политическом и стратегическом отношении территории Дона, к общему для России и союзников несчастию. Предвидя этот исход, я давно, но безнадежно добивался согласия направить на Дон если не всего Чехо-Словацкого корпуса, то хотя бы одной дивизии. Этого было бы достаточно, чтобы вести борьбу и производить дальнейшее формирование добровольческой армии. Но, к сожалению, корпус бесполезно и без всякого дела находится в районе Киева и Полтавы, и мы теряем территорию Дона. Сосредоточение одной сильной дивизии в районе Екатеринослав — Александровск — Синельниково, уже оказало бы нам косвенную помощь, хотя бы в виде далекой угрозы тылу большевистских войск. Обеспечение указанного района достигалось бы в нем трех батальонов, остальные силы дивизии следовало бы направить в район Ни-китовки — Дебальцево — Макеевка.

Это решило бы вопрос, и Донская область была бы освобождена от напора в наиболее опасном направлении с Запада, мы могли бы нанести мощный удар большевизму в других направлениях и окончить местную борьбу в нашу пользу. Весь корпус сразу поставил бы на очередь решение широкой задачи.

Зная ваше влияние на генерала Макса и вообще на чехов, я обращаюсь к вам с просьбой принять изложенное мною решение. Быть может, еще не поздно.

Через несколько дней вопрос может решиться бесповоротно не в пользу Дона и русских интересов вообще. Уход добровольческих частей из Донской области ухудшит общее положение и уменьшит шансы победы в борьбе с большевиками. Если вы признаете справедливость моих соображений и необходимость принятия решения, то я просил бы сообщить условной телеграммой полковнику Гюше, дабы знать время, когда начата перевозка войск. Я не говорю уже о том, что занятие чехами указанных районов сразу обеспечит подвоз угля для Румынского фронта и оттуда к нам материальной части и патронов.

Прошу принять уверение в моем глубоком уважении к вам и преданности.

Генерал М. Алексеев».

Большевики понимали, войну необходимо было прекратить, но не жертвуя независимостью России от западных государств.

Посылая на переговоры с германцами делегацию, Ленин договорился с ее руководителем Троцким о подписании мирного договора на германских условиях, несмотря на всю их тяжесть. Тем не менее, Троцкий, находясь в Брест-Литовске, изменил тактику ведения переговоров. Исходя из логики, нужно было либо подписывать мирный договор на германских условиях и вывести страну из военного состояния, либо не подписывать и продолжать войну. То, что сделал Троцкий, до сих пор представляет историческую загадку. Из двух логически возможных вариантов он сконструировал третий.

Заявление, которое сделала русская делегация по результатам переговоров в Брест-Литовске:

«Именем Совета народных комиссаров правительство Российской Федеративной республики настоящим доводит до сведения правительств и народов воюющих сторон, союзных и нейтральных стран, что, отказываясь от подписания аннексистского договора, Россия объявляет со своей стороны состояние войны с Германией, Австро-Венгрией, Турцией и Болгарией прекращенным. Российским войскам отдается приказ о полной демобилизации по всем линиям фронта.

Председатель Российской мирной делегации, народный комиссар Троцкий.

Члены делегации Биценко, Карелин, Иоффе, Покровский.

Председатель Всеукраинского Ц.И.К. Медведев. Народный секретарь по военным делам Украинской республики Шахрай.

Секретарь делегации Карахан.

Брест-Литовск, 10 февраля 1918 г.».

19 февраля 1918 г. был опубликован приказ Верховного главнокомандующего:

«Приказ Верховного главнокомандующего.

Передаю для немедленной отдачи армии следующее:

Товарищи!

Мирные переговоры закончены. Немецкие капиталисты, банкиры и помещики, поддержанные молчаливым содействием английской и французской буржуазии, выдвинули нашим товарищам, членам мирной делегации в Бресте, условия, под которыми не может поставить свои подписи русская революция.

Правительства Германии и Австрии хотят владеть землями и народами, захваченными силой оружия.

Русская народная власть рабочих и крестьян не может дать на это своего согласия. Мы не можем подписать такого мира, который несет за собой горе, гнет и порабощение, миллионов таких же рабочих и крестьян, но мы не можем, не хотим и не будем также вести войну, затеянную царями и капиталистами в союзе с царями. Мы не будем и не хотим вести войну с такими же, как мы, немецкими и австрийскими рабочими и крестьянами. Мы не подписываем мира помещиков и капиталистов. Пусть знают теперь немецкие и австрийские солдаты, кто их гонит, за что их погоняют теперь на войну. Пусть знают теперь, что мы с ними воевать отказываемся. Наша делегация в полном сознании своей ответственности перед русским народом и угнетенными рабочими 28 января с.г. сделала заявление, приведенное ниже. В связи с этим предписываю немедленно принять все меры для объявления войскам, что война с Германией, Австрией, Турцией и Болгарией с этого момента считается прекращенной. Никакие военные действия иметь место не могут. Настоящим объявляется начало всеобщей демобилизации на всем фронте, принять меры к уводу войск с передовой линии и сосредоточению их на линии резервов для дальнейшей отправки согласно общему мобилизационному плану перевозок в глубь России.

Для охраны пограничной линии выделить временные части солдат сроков служб последних годов. Товарищей солдат прошу сохранять спокойствие и терпеливо выжидать сроков отправки своего года и своей части, равно как напрячь все усилия для своза в склады стоящего миллионы народных денег артиллерийского и всякого рода имущества. Помните, что только при планомерно проведенной демобилизации смогут уехать все по домам не разрушая железнодорожного движения, не останавливая подвоза провианта для временно остающихся. С первого февраля отпускаются 1908–1909 года. Сроки остальных годов будут указаны дополнительно. Всем выборным солдатским организациям, всему командному составу предписывается принять все меры для наиболее планомерного проведения демобилизации.

Верховный главнокомандующий Крыленко».

Германские войска, естественно, подобный приказ не получили и логично решили, что если мирный договор не подписан, то война продолжается. И возобновили наступление в глубь России по всему фронту. Большевикам во главе с Лениным пришлось затратить много усилий, чтобы возобновить мирные переговоры. Тем более что среди самих большевиков были сильные разногласия по этому вопросу.

Положение страны было отчаянное.

Сразу же после приезда Троцкого в Москву состоялся его разговор с Лениным. Результатом была радиограмма, посланная в Берлин 20 (7) февраля 1918 г.:

«Радиограмма Берлин

Правительству Германской империи

Совет Народных Комиссаров выражает свой протест по поводу того, что Германское правительство двинуло войска против Российской Советской Республики, объявившей состояние войны прекращенным и начавшей демобилизацию армии на всех фронтах. Рабочее и Крестьянское Правительство России не могло ожидать такого шага уже по тому одному, что ни прямо, ни косвенно, ни одна из находившихся в состоянии перемирия сторон не предупредила о прекращении перемирия за семь дней, как это обязались сделать обе стороны по договору 2 (15) декабря 1917 года. Совет Народных Комиссаров видит себя вынужденным при создавшемся положении, заявить о своем согласии подписать мир на тех условиях, которые были предложены делегациями Четверного Союза в Брест-Литовске. Совет Народных Комиссаров заявляет, что ответ на точные условия, предлагаемые Германским Правительством, будет дан безотлагательно.

Совет Народных Комиссаров Председатель Совета Народных Комиссаров

В. Ульянов (Ленин) Народный Комиссар по Иностранным делам

А. Троцкий».

Положение было отчаянное. Чрезвычайный штаб Петроградского военного округа объявил осадное положение. Рабочие и солдаты готовили семьи к эвакуации, а сами готовились защищать Петроград.

Не обошла ситуация и Царскую семью. Вопрос о переводе Николая II из Тобольска в Кронштадт был вставлен в повестку дня заседания Совета Народных Комиссаров еще 30 ноября 1917 г. по резолюции моряков Балтийского подводного флота. Тогда постановка вопроса была признана преждевременной.

Повторно вопрос вставлялся в повестки заседаний СНК 5 и 6 декабря 1917 г., 29 января СНК обсуждал перевод Николая II в Петроград для придания его суду в связи с требованием III Всероссийского съезда Советов крестьянских депутатов.

Было принято решение: «Поручить Н.Алексееву представить в Совет Народных Комиссаров к среде все резолюции Крестьянского съезда по этому вопросу».

Вопрос поднимался на заседаниях 15, 16, 18 февраля, но до обсуждения его дело не доходило, были более важные вопросы, требовавшие немедленного решения. 18 февраля было решено передать решение этого вопроса в Малый Совет Народных Комиссаров, который поручил НК юстиции перевести Николая II в Петроград. Но в связи с описанной выше обстановкой перевоз не состоялся. Ниже будет рассказано о дальнейшем развитии этого вопроса.

Тем временем страна катилась к катастрофе.

Позиция Ленина по вопросу о прекращении войны была изложена в его речи на заседании ЦИК. 23 февраля 1918 г.: «Условия мира, предложенные германским империалистическим правительством неслыханно тяжелы. Германский империализм, пользуясь нашим положением, стал коленом на грудь и предъявил свои омерзительные требования. Мы вынуждены принять эти требования, ибо иного выхода нет у нас. Иной выход — это накликать еще худших бед — порабощение советской республики, либо печальные попытки увернуться от печальной действительности. Тяжести войны чувствуются у нас тяжелее, чем в других странах, армия истерзана, изнурена не по нашей вине».

Ленин отметил, что надежды на помощь международного пролетариата были преждевременны: «Международный пролетариат еще не идет к нам на помощь. Мы сделали все, что могли: оттягивали переговоры, вышли из состояния войны, не подписали мира и этим способствовали зажиганию революционной искры в рабочих Германии и Австрии… То, что мы ждали от своих немецких товарищей — рабочих, еще будет… Для ведения войны нужна сила, ее у нас нет… Мы в отчаянном положении. Наш союзник — международный пролетариат придет. Пусть позже, но он придет, и придет, и отпор даст».

Мирный договор был подписан 3 марта на еще более тяжелых условиях, чем раньше.

Прошло около полугода, прежде чем слова Ленина сбылись: Германская империя рухнула, Вильгельм II бежал из страны, в Германии появилась Советская Республика, Брест-Литовский договор был аннулирован.

Но это будет позже. А пока происходившее во внешнем мире если и доходило до Царской семьи, находившейся в заключении в Тобольске, то только в урезанном или искаженном виде. Однако, что-то все же доходило.

Бывший самодержавный властитель России не понимал, что происходит в России, и даже жалел об отречении. Сохранилось и мнение Николая Романова о перемирии с германским противником. Записи в его дневнике:

«17 ноября. Пятница.

Такая же неприятная погода с пронизывающим ветром.

Тошно читать описания в газетах того, что произошло две недели назад в Петрограде и в Москве!

Гораздо хуже и позорнее событий Смутного времени.

18 ноября. Суббота.

Получилось невероятнейшее известие о том, что какие-то трое парламентариев нашей 5-й армии ездили к германцам впереди Двинска и подписали предварительные с ними условия перемирия! Подобного кошмара я никак не ожидал. Как у этих подлецов большевиков хватило нахальства исполнить их заветную мечту предложить неприятелю заключить мир, не спрашивая мнения народа, и в то время, что противником занята большая полоса страны!»

Более подробно об отношении бывшего императора к происходящим в России событиям рассказал в своих воспоминаниях П. Жильяр: «Государь с тревогой следил за развернувшимися в России событиями. Он понимал, что страна идет к гибели. Одно время к нему вернулась надежда, когда генерал Корнилов предложил Керенскому идти на Петроград, чтобы покончить с большевистской агитацией, становившейся все более и более угрожающей. Он был глубоко опечален, видя, что Временное правительство отстранило это единственное средство спасения. В нем, он это понимал, заключалась последняя возможность еще, быть может, предотвратить неминуемую катастрофу.

Я тогда в первый раз услышал от Государя выражение сожаления об его отречении. Он принял это решение в надежде, что те, кто пожелал его удаления, окажутся способными привести войну к благоприятному окончанию и спасти Россию. Он побоялся, чтобы его сопротивление не послужило поводом к гражданской войне в присутствии неприятеля, и не пожелал, чтобы кровь хотя бы одного русского была пролита за него. Но разве за его уходом не воспоследовало в самом скором времени появление Ленина и его сподвижников, платных наемников Германии, преступная пропаганда которых привела армию к развалу и развратила страну? Он страдал теперь при виде того, что его самоотречение оказалось бесполезным и что он, руководствуясь лишь благом своей родины, на самом деле оказал ей плохую услугу своим уходом. Эта мысль преследовала его все сильнее и впоследствии сделалась для него причиной великих нравственных терзаний».

В дневнике П. Жильяра отражено и мнение бывшего императора России о Брест-Литовском договоре:

«Вторник 19 марта.

После завтрака говорили о Брест-Литовском договоре, который только что подписан. Государь высказался по этому поводу с большой грустью:

— Это такой позор для России, и это равносильно самоубийству! Я бы некогда не поверил, что император Вильгельм и германское правительство могут унизиться до того, чтобы пожать руку этим негодяям, которые предали всю страну. Но я уверен, что это не принесет им счастья; не это спасет их от гибели!»

Судя по всему, до заключенных доходила информация, не публикуемая в газетах: ни одна газета не публиковала не только дополнительный договор, в котором содержались статьи, освобождающие Александру Федоровну и ее детей, но даже не публиковался полный текст основного договора.

Об этом же свидетельствует следующий отрывок из дневника того же Жильяра: «Вторник 26 марта, — отряд в сто с лишком красногвардейцев прибыл в Омск: это первые большевистские отряды, вступившие в гарнизон Тобольска. У нас отнята последняя возможность побега. Ее Величество сказала мне, однако, что имеет основания думать, что среди этих людей много офицеров, поступивших в красную армию в качестве солдат; она утверждала также, не поясняя, откуда она это знает, что в Тюмени собрано триста офицеров».

То, что в Тюмени был штаб белогвардейцев, наряду со штабом красногвардейцев, утверждал и Авдеев.

Что касается отряда, прибывшего из Омска, то, по всей видимости, П. Жильяр писал об отряде красноармейцев, возглавляемом двумя молодыми людьми — Демьяновым и корнетом Дегтяревым, хорошо известными в Тобольске. Причем последний был известен своей монархической направленностью.

Прибывшие потребовали удаления Панкратова и заменили его представителем Омска — латышом Дуцманом. Председателем отрядного комитета стал прапорщик П.М.Матвеев.