Поле Битвы

Глава 23

Ненависть утешает.

Ненависть чиста.

Никаких вопросов, никаких забот о том, что правильно, а что нет, никаких придирок к мотивации или цели. Никаких сомнений.

Ненависть проста.

Рудольф бежал. Я преследовал. И поймай я его, то прикончил бы максимально мучительным образом.

Больше ничего не имело значения.

Стоило отдать парню должное, он хотя бы умел двигаться. Рудольф всегда заботился о своем внешнем виде, что, очевидно, предполагало не только дорогие костюмы, но и интенсивные кардио тренировки. Он хорошо умел бегать.

Чего у Рудольфа не было, так это моих способностей к концентрации и трезвой оценке ситуации. А еще он не загонял себя до полусмерти пробежками каждое утро на протяжении долгих месяцев. Он был обычным человеком. Он чувствовал боль. В общем Рудольф находился в крайне невыгодном положении.

Я прибавил скорости.

Бегущий Рудольф забавно перемежал короткие вдохи хныканьем. Он был напуган. Должен был быть. В городе, полном монстров, он только что разгневал одного из самых страшных.

Рудольф рванул в поворот направо, ведущий в небольшую погрузочную зону позади здания. Он попытался открыть дверь, но та оказалась заперта. Ожидаемо. Все, кто не сбежал, баррикадировались в домах. В эту ночь в Чикаго было больше монстров, чем открытых дверей. Понятия не имею, о чем он думал.

Он отвернулся от двери, загнанный в угол, поднял на меня ствол своего пистолета и принялся стрелять настолько быстро, насколько быстро успевал нажимать на спусковой крючок.

Я поднял свой щит и перешел на шаг. Какие-то пули летели мимо, какие-то отскакивали от щита. Но ни одна из них не представляла для меня угрозы.

— Ты не можешь! — закричал Рудольф. Он пошарил рукой в области подмышки и достал еще один магазин. — Не можешь!

Не дав ему закончить перезарядку, я просто шагнул вплотную к нему, продолжая держать щит поднятым, заставив его врезаться спиной в стальную дверь позади.

Затем я уперся ногами в землю и начал давить.

Рудольф издал короткий, пронзительный крик боли. Щит зажал ствол его пистолета в одну сторону, в то время как его запястье было зажато в противоположную. Этот идиот до сих пор держал палец на спусковом крючке. Я услышал, как он сломался.

— Дрезден, нет! — снова закричал Рудольф.

Я надавил сильнее. Огонь мог бы быть хорошей альтернативой, но с моей чертовой рукой вызвать его оказалось бы проблематично. Так было лучше. Правильнее. Я подумывал описать ему, как буду перемалывать его кости в муку, чтобы испечь из нее себе хлеб на завтрак, но потом решил, что не в настроении для разговоров. К тому же зачем тратить слова на покойника?

Мы находились посреди гребаного Ада.

Никому не будет дела до еще одного трупа.

Я надавил еще сильнее. Рудольф еще раз попытался закричать. Между моим щитом и металлической дверью было недостаточно места, чтобы его легкие могли набрать достаточно воздуха, поэтому крик получился хриплым и тихим. Я отметил его широко распахнутые в испуге глаза — этого следовало ожидать. Он же умирал, в конце концов.

Воздух наполнил кислый запах мочи.

Я обратил на это внимание и слегка изменил точку опоры, чтобы давить еще сильнее.

Из всех возможных глупостей, он решил схватиться за телефон. Свой чертов телефон. Будто он ему хоть как-то поможет. Будто этот кусок пластика работает и позволит ему позвать на помощь. А даже если у него и вышло бы, будто помощь успеет прибыть вовремя.

Телефон выскользнул из пальцев Рудольфа, пока тот безуспешно пытался сделать вдох.

Я увидел на его лице осознание того, что должно было произойти. Его охватила паника, а из глаз брызнули слезы, когда последняя надежда пошатнулась, затем рассыпавшись в прах.

Это вызвало приятное жаркое ощущение где-то глубоко внутри меня.

Ты убил ее.

Почувствуй то, что чувствую я, ублюдок.

Я оскалился. Меня тошнило, я чувствовал себя опустошенным и сильным одновременно.

Я надавил сильнее.

Послышался хруст сломанной кости. Мне было без разницы какой, просто мне понравился звук, и я хотел услышать его еще раз.

— Bozhe moi, — внезапно раздался испуганный возглас где-то сзади меня. — Дрезден. Что, черт побери, это значит?

— Отвали, Саня, — прорычал я. — Это не займет и минуты.

Рудольф издал булькающий звук.

— Дрезден, — сказал Саня. Его грубоватый голос звучал обеспокоенно, что очевидно. В отличие от меня, ему не хватало ясности мысли. — Он не представляет для тебя угрозы. Остановись.

— Он убил Мерфи, — ответил я спокойно. — Я быстро сведу счеты, а потом мы примемся за работу.

— Нет, — возразил Саня. — Не тебе вершить над ним суд.

В его голосе звучала сталь.

Я медленно повернул голову назад и посмотрел на него.

Рыцарь Надежды обнажил Эспераккиус из набедренных ножен. Сабля осветила полумрак переулка резкой угрожающей вспышкой.

— Отпусти его, — повторил Саня. — Ты убиваешь человека. Если он совершил преступление, то предстанет перед правосудием. Но только не так.

— Просто дай мне секунду. — ответил я будничным тоном, будто делал бутерброд.

Лицо Сани приняло странное выражение. Я не мог понять, что оно значило, но точно не подходило для этой ситуации. Он подкрался ближе, двигаясь ловкими движениями. Очень ловкими. Саня явно был более достойным соперником. — Гарри Дрезден, это последнее предупреждение.

Затем что-то запятнало чистоту моей беспримесной ненависти. Я не мог понять что, но это меня выбесило.

Образ не оскверненного ничем посторонним опыта был разрушен. Эта тварь, этот Рудольф, он не заслуживал даже смерти, которую я собирался ему причинить. Он даже сдохнуть не мог должным образом, заставляя меня прилагать столько усилий чтобы его прикончить. Он даже презрения не заслуживал.

— Отойди, Саня, — отрезал я. — Я все равно сделаю это.

Саня не отошел. Это было бы не в стиле Рыцаря. Он не собирался дать мне закончить дело, если я не смогу его убедить.

Саня на секунду прикрыл глаза, будто от боли.

Что было... Да бога ради, это было просто тупо.

Я убрал щит, подскочил к нему и ударил прямо по яйцам.

У меня была сила и скорость. Но Саня уже какое-то время сражался за свою жизнь с самыми разными плохими парнями и не собирался дать себя уложить запрещенным приемом. Ему удалось в последнюю секунду сдвинуть свои бедра, частично ослабив эффект от удара. Так что вместо того, чтобы повалить его на землю, мой удар его отбросил и лишил устойчивости, но на ногах он устоял.

Я не дал Сане времени прийти в себя. Сократив расстояние до радиуса поражения Эспераккиусом, я встал так, чтобы мое левое предплечье находилось поперек его правого, после чего завел ему руку за спину и задрал вверх, не давая опустить ее обратно. Саня был большим и сильным парнем, но я был больше и сильнее. Я прижал его к стене и дважды заехал коленом в живот, с силой, достаточной чтобы сломать пополам крепкую доску.

Затем голова русского стремительно врезалась мне в лицо. Взрыв статической боли разошелся по всей голове, после чего я оказался прижат спиной к стене переулка. Мои плечи тяжело впечатались в ее поверхность, раздался хруст, в плече сверкнула вспышка жара, и я обнаружил, что снова могу свободно двигать правой рукой.

Саня дважды заехал мне в живот кулаком, что по ощущениям было больше похоже на удары кувалдой. До того, как он смог ударить меня в третий раз, я поймал его удар своим правым предплечьем, после чего изо всех сил наступил ему на ногу со смешанным результатом — русский носил рабочие ботинки со стальными носками. Он чуть пошатнулся, после чего нацелился ударом колена мне в пах. Я заблокировал удар раненным бедром, и мир в моих глазах сузился до туннеля на мгновение, после чего я склонил голову набок, нашел его ухо и вцепился в него зубами, потянув вниз, сжимая челюсти настолько сильно, насколько мог.

Саня вскрикнул и сместил вес своего тела назад.

Я воспользовался этим, создал себе ногами точку опоры и впечатал его в стену, вложив в это всю силу своего тела и силу Зимнего Рыцаря. Удар получился жестоким, я почувствовал, как он выбил весь воздух из легких русского, и я испустил крик триумфа, пока он потерял равновесие, ошеломленный на добрую секунду.

Мне хватило этой секунды, чтобы отвесить ему три сильных удара, нацелив кулак сначала в боковую сторону его шеи, затем в основание челюсти прямо под ухом, и наконец в висок. Бум, бум, бум.

Саня выронил Меч из руки.

Затем русский рухнул на землю, оглушенный и издавая хрипящие звуки.

— Самодовольный болтун, — прорычал я на него сверху. — Это не твое дело.

Ненависть взывала ко мне. У меня не было времени отвлекаться и дальше, какой бы привлекательной ни казалась альтернатива.

Я сплюнул, чтобы отделаться от привкуса крови во рту и повернулся обратно к Рудофольу.

Он лежал на земле, свернувшись в клубок и издавая задыхающиеся звуки боли. Вслед за мочевым пузырем он потерял контроль над кишечником, и сопутствующая этому вонь вызвала у меня желание оторвать ему руки и ноги, по одной за раз.

Но он был не один.

Рядом с ним преклонил колено Уолдо Баттерс.

Маленький Рыцарь бросил мне вызов. Он медленно поднялся, я мог видеть, как он дрожит каждой конечностью. Его лицо было бледным как мел. Белый плащ Баттерса с красным крестом на нем был покрыт пятнами крови и чего похуже, демонстрируя хаос, через который его владелец успел пройти.

Но он ему подходил.

— Гарри, — сказал он. — Я не могу тебе этого позволить.

— Ты видел, что он сделал, — ответил я. Мой голос звучал так, будто вся глотка была забита щебенкой и осколками стекла. — Что он сделал с ней.

— Ты потерял над собой контроль, мужик, — продолжил Баттерс жалобным голосом. — Гарри, я не могу тебе этого позволить.

— Ты собираешься защищать это существо? — прорычал я.

— Он не тот, кого я пытаюсь защитить, — огрызнулся он в ответ. В его взгляде появилась твердость, а затем унялась и дрожь. Он поднялся, держа в руках сломанную рукоять Фиделаккиуса, Меча Веры. — Я пытаюсь защитить моего друга.

Чистота моей ненависти снова оказалась осквернена. И снова это заставило ярость нахлынуть на меня. Для заклинания мне даже не потребовались слова. Пусть горит. Я поднял руку и с помощью одного лишь гнева возвал к витавшей в воздухе необузданной силе, создав из ничего молнию и выстрелив ей в Рудольфа с бессвязным криком ярости.

Все залила резкая ослепляющая вспышка белого света. Границы переулка наполнились голосами более громкими, чем рев грома, сердитый хор предупреждающих голосов. Сломанная рукоять Меча Веры выстрелила встречной световой вспышкой, которая столкнулась с молнией и перенаправила ее, заставив заряд ударить в стену над и за Рудольфом.

Отличный трюк. Но я знал секрет Меча. Мне не придется выводить Баттерса из строя, чтобы убрать его с дороги.

Я двинулся к нему, разминая левую руку круговыми движениями.

— Гарри, — сказал Баттерс со слезами на глазах. — Не надо.

Я бросился на него, нацелив удар слева в лицо Баттерса.

Он поднял полностью нематериальный клинок Меча, чтобы парировать удар.

...

После этого мой мир превратился в сплошное измерение боли.

...

Не было предупреждения, вообще ничего. В то же мгновение, когда моя рука коснулась лезвия клинка из чистого света, все изменилось. Сила Мантии, окутывавшей меня, испарилась как туман перед восходом солнца. Каждая травма, ранение, приступ боли, царапина, синяк, растяжение — все обрушилось на меня разом. Я зашатался, мои конечности ослабли, будто я внезапно набрал несколько сотен футов веса.

Я чувствовал Рудольфа. Его страх. Его агонию. Его смятение. Его унижение. Его раскаяние. Его болезненную ненависть к себе. Все это я прочувствовал как свои собственные эмоции. Я видел себя глазами Рудольфа — огромного, злобного, смертельно опасного, неумолимого как лавина.

И Мерфи.

Ох, Боже. Боже мой, Кэррин.

Моя чистая ненависть иссохла под этим светом, а затем левая рука взорвалась от боли сверхновой. Мне пришлось правой рукой заслонить глаза от света, исходившего от Меча, несмотря на то, что даже такое незначительное движение причинило мне достаточно сильную боль, чтобы создать угрозу расставания с содержимым желудка.

В нос ударила вонь моей же обугленной плоти, почему-то с оттенком серы. Мое левое предплечье покрывал прямой как линейка орнамент почерневшей кожи, начинаясь сразу над щитовым браслетом и протягиваясь до локтя.

Я упал на колени.

Затем я завалился на левый локоть, прижав к себе правую руку обожженной стороной в защитном жесте.

Крик чистой боли, что я издал, не был громким. Да и на человеческий походил едва ли.

Как итог, я сломался.

И зарыдал.

А сэр Уолдо, Рыцарь Веры, встал надо мной с сияющим Мечом, заслонив беспомощного скрючившегося Рудольфа.

— Я здесь, Гарри, — произнес Баттерс хриплым от слез голосом. — Гарри, я здесь.

Свет потускнел, а затем и вовсе угас. Я почувствовал, как он наклонился ко мне и обнял. — Я здесь, мужик. Я здесь.

Ох, адские колокола. Боже.

Что я наделал?

Я же почти...

Если бы не Баттерс с Саней...

Мерфи было бы за меня так стыдно. Она бы за меня так перепугалась.

Боже, Мерфи.

Я прижался к нему, потеряв контроль над собой и рыдая навзрыд. Может Баттерс и был некрупным, зато при этом жилистым и крепким. Он не колыхнулся, даже когда я оперся на него всем своим весом.

— Он забрал ее, — услышал я собственные слова, едва различимые. — Он забрал ее у меня.

Баттерс сжал пальцы, делая объятие крепче. — Он забрал ее у всех нас, — ответил он. — И ответит за это перед законом, Гарри. Но только не так. Ты не можешь позволить всему закончиться так. — Он резко потянул меня вверх, чтобы мы смотрели друг на друга. Его лицо выражало твердость и решимость, несмотря на бегущие по щекам слезы. — Ты нужен нам. Нам нужен хороший человек внутри тебя. Я не могу позволить тебе ранить этого человека. Слишком многие из нас нуждаются в нем. Твоя дочь нуждается в нем.

Последняя фраза добила меня. Слова Баттерса окатили меня ведром ледяной воды.

Мэгги.

Несмотря на всю боль, все слезы, несмотря на мою потерю я видел ее своим мысленным взором. Я мог представить, как она просыпается в кровати в доме Майкла — самом безопасном месте этого города, слишком мудрая, чтобы верить, что все в порядке. Представил, как она держится за Мыша и в тишине ждет, пока сможет понять события, находящиеся далеко за гранью ее способности адаптироваться к переменам.

Боже, что я с ней чуть не сотворил?

Все тело болело.

Но я пока что оставался достаточно собой, чтобы чувствовать стыд.

— Прости, Баттерс, — произнес я. — Прости.

Выражение его лица сменилось на участливое, а слезы брызнули из глаз еще сильнее.

— Саня, — прохрипел я.

— Я в порядке, — ответил мне слабый голос где-то дальше в переулке. — Bozhe moi, ты дерешься грязно. — затем огромная рука легла мне на плечо. — Как настоящий русский.

— Саня тоже здесь. С ним все будет хорошо, — сказал Баттерс.

Я резко закачался, не в силах стоять прямо.

Мои друзья поймали меня.

Они держали меня.

— Я здесь Гарри, — продолжал повторять Баттерс. — Я здесь.

— Ее больше нет, — прошептал я.

— Да, — ответил он. — Я знаю. Я здесь.

И сейчас больше ничего нельзя было поделать.

Я плакал.

А город горел.