Поле Битвы

Глава 34

Этниу не столько поднялась из под воды озера Мичиган, сколько вырвалась из нее, ее грубая сила и ловкость не сочетались с ее искалеченным конечностям. Звезды и камни, функционально, думаю, она была на полпути к полному паралитику или калеке — и все еще двигалась как чертова гимнастка.

Марконе забормотал что-то на языке, который я не понимал, и указал пальцем на землю в двадцати ярдах слева от себя. Другой рукой он указал направо, в точку, равноудаленную от первой, произнес что-то, и в воздухе раздался потрескивающий звук, похожий на... сломанные ветряные колокольчики, наверное.

Этник вынырнул из воды с Оком, уже изливающим наружу ревущую волну красной энергии, неудержимо обрушившуюся на Марконе.

Марконе просто сделал шаг влево и растворился в хоре сломанных ветряных колокольчиков — появляясь в точке, на которую он указывал левой рукой, подальше от луча.

Этниу завизжала в гневе, бессмысленно вращая взглядом Ока вокруг, хотя движение было медленнее, чем должно было быть, и, казалось, требовало физических усилий от ее напряженных мышц шеи, когда она обвела взглядом местность в поисках Марконе. С новым криком, она заметила его, но он попросту сделал еще шаг, исчезая из одной точке очерченного им треугольника, и появляясь в другой с очередным переливом хрустально-щелкающих звуков.

Срань господня. Направленное перемещение из точки в точку было тем, что Белый Совет держал в секции под названием «Чрезвычайно Теоретическая и Опасная Магия» в библиотеке чародеев подземного комплекса в Эдинбурге. Я был в курсе, потому что много лет назад, когда я спросил об этом, меня включили в перечень «отказано в доступе» ко всей секции.

Что... ну, если быть честным, возможно было не так уж неразумно.

Этниу тратила энергию заряда Ока, в то время, как Марконе играл с ней в «ку-ку», используя магию, к которой я не хотел бы прикасаться, пока у меня не будет еще, по меньшей мере, сорока или пятидесяти лет практики.

И пока Марконе ее развлекал, мне следовало приниматься за работу.

Я положил Копье рядом с собой. Работать одной рукой было больно, но моя левая рука не очень хорошо слушалась и не могла делать ничего, кроме как неопределенно помахать и схватить окровавленный нож Марконе. Я раскрыл сумку, которую держал застегнутой, на секунду положил ладонь на череп внутри и позвал: «Боб!»

Глаза черепа зажглись огоньками, пока я доставал его так, чтобы он мог видеть, что происходит.

— Радио Мэб вышло из эфира? Все закончилось? Мы... О, Господь милосердный!

Позади нас Этниу схватила булыжник размером с баскетбольный мяч и разбила его о Марконе. Гангстер спокойно стоял, пока камень разлетался о тусклую фиолетовую ауру вокруг него, а осколки яростно летели обратно в лицо Этниу.

— О, черт возьми, нет! — провозгласил Боб.

Мне пришлось потянуться, чтобы здоровой рукой пошарить в противоположном кармане и вытащить кристалл, который я для этой цели прихватил у Предела Демона. Глубоко внутри он переливался слабым зеленым светом кристаллов из катакомб под островом.

— Боб, — сказал я. — Мы собираемся заточить Титана.

— В жопу это! — возмутился череп. — Я сваливаю в Юту! В Юте такого дерьма не происходит!

— Приятель, — настаивал я, повернув череп к себе. — Без тебя не обойтись.

Глаза Боба-Черепа сузились до маленьких точек, и он пропищал тоненьким голоском:

— Проклятье. — Он содрогнулся в моей руке, а затем свет снова разгорелся. — Подумай, сколько девчонок мы получим, когда запрем ее!

Такая длинная ночь.

— Вот это настрой, — одобрил я.

— О! Я знаю, что ты тут делал.

— Черт возьми, Баб, сосредоточься! — сердито огрызнулся я. — Ты станешь кругом. И если мы выживем, ты получишь пропуск на двадцать четыре часа. Отпуск на берегу.

— Ву-ху-у! — воскликнул Боб, искры костра вылетели из глазниц черепа, и быстро собрались в движущееся облако среди воздушного пекла.

Этниу отпрянула от отскочивших камней, рыча от досады, и начала колотить Марконе одной рукой, примитивным и жестоким движением. Его щиты были полноценными, если не действительно первоклассными по силе — но он все продолжал создавать новые своими пальцами в защитной вариации македонской стрельбы. Каждый яростный удар Этниу разбивал щит, на который он обрушивался, но Марконе тут же успевал сотворить новый.

Она изменила тактику, послав в него целое облако камней своей сломанной ногой — которая уже выглядела более устойчивой, чем была. Марконе пришлось опустить новый щит как можно ниже, чтобы перехватить камни, которые разлетелись в разные стороны, и тогда заклинание распалось, сбившись с ритма. Ему пришлось нырнуть в сторону, прежде чем Этниу вдавила ему хребет в копчик, и она с рычанием бросилась за ним.

Я взял окровавленный нож и провел им по дымчатому свету кристалла, и он вспыхнул, когда кровь Титана коснулась его. Должно быть, это было действительно ярко. Мне так казалось. Мир превращался в причудливые тени и странные цветные полосы. Моя здоровая рука сильно дрожала.

Я вогнал кристалл в осколки камней так, что он стоял на земле. Затем я размазал еще немного крови Титана по наконечнику копья.

Мое сердце вдруг забилось еще чаще. Тудумтудумтудумтудум.

Марконе сделал что-то такое, отчего жирный черный дым сгустился в плотное удушливое облако и устремился к лицу Титана, где тот завис колеблющимся пузырем непроницаемого тумана. Титан безуспешно пыталась его смахнуть.

— Намшиил! — рявкнула она. — Ты скользкий мелкий змей!

Марконе заговорил другим голосом, пока прятался за кусок упавшего бетона размером с тракторный прицеп. Он звучал почти как раньше, только с очень официальным британским акцентом.

— Ты тоже не слишком изменилась, дорогая.

В ответ Этниу закричала и рванулась прямо вперед, сквозь бетон и арматуру внутри обломков. Они взорвались и лавиной обрушились на Марконе. Марконе сделал отчаянный ход и швырнул телекинетический удар себе под ноги. Магия потрясающая вещь, но физика есть физика. Направьте некоторое усилие на землю, и земля вернет это усилие обратно вам.

Марконе вырвался из-под обвала расколотого бетона, полетел под углом примерно в двадцать градусов и плюхнулся на добрых пятьдесят футов в озеро Мичиган.

Бешеный взгляд Титана немедленно рванулся ко мне.

— Грязный маленький воришка Силы, — прорычала Этниу. Слюна и пена капали с обожженной до черепа стороны ее лица, вместе с какой-то равномерно выделящейся желтоватой слизью, когда она неслась ко мне по камням. — Я скормлю тебя Оку.

— Боб! — крикнул я, и схватил Копье, держа его острием над собой.

Облако угольных искр спиралью закружилось вокруг Копья, касаясь крови на наконечнике, как собака, почуявшая запах. Я описал Копьем круг, собирая вокруг него субстанцию духа вместе со своей волей, и пробормотал: «Ventris cyclis!»

Ветер и дух полетели к Титану, слишком быстро, чтобы быть замеченными как нечто большее, чем однородное пятно света, которое трижды стегнуло против часовой стрелки вокруг Титана, а затем вернулось на место, кружащийся циклон пылинок света и твердый стержень моей воли, который окружал их.

Тудумтудумтудумтудумтудум.

Я послал в Копье свою волю, моя собственная сила хлынула вместе с Бобом, вливаясь в его сущность, точно так же, как моя воля могла бы наполнять круг, очерченный мелом или серебром.

Этниу пошатнулась, заслонив глаза, когда свет окружил ее, а затем она издала сдавленный звук и закричала в неприятии, когда круг сомкнулся вокруг нее.

Чародеи — стоящие на страже защитники мира. Во всяком случае, в лучшем своем состоянии. И если какая-то бессмертная тварь заявится сюда Откуда-то Еще, нам будет что сказать по этому поводу. Мы можем противопоставить им нашу волю. Возможно, мы и не победим, но с помощью правильного канала и круга силы мы сможем заставить их прекратить на нас нападать.

Круг замкнулся на Этниу, и вдруг я обнаружил, что нахожусь в противоборстве с уродливой волей Титана.

Это было ужасающее давление, сокрушительная агония всего тела, как будто я внезапно оказался на дне моря. И когда сила этого разума давила на мой, это было словно пытаться удержать вес приливной волны.

Но море уже пыталось смыть мой разум, и я знал секрет противостояния воле сверхъестественных существ. Я мог быть не больше, чем песчинка на берегу этого океана — но, как бы ни было тяжело, океан не мог уничтожить эту песчинку. Пока она была достаточно упрямой, чтобы держаться за другие. Пусть океан и может омывать песок и здесь и там, может биться и бушевать на нем, но когда ярость океана уйдет, и воды снова станут безмятежными, песок останется.

Поэтому я выдержал давление. Хотя мне казалось, что кто-то пытается выжать мой мозг через нос, я удерживал свою волю на Копье и на круге.

Рычащий гнев разъяренного, испуганного Титана заполнил мою голову. Буквально. Ее голос эхом отражался от стенок моего черепа, оглушительный, неотвратимый и очень, очень неприятный.

— Смертный, — ревела она. — Ты думаешь, твоя воля выстоит против моей?

— Очевидно, — проворчал я. — Именно поэтому ты находишься в круге, гений.

Я сделал медленный вдох и глубоким, гулким голосом возвестил: «Этниу, дочь Балора! Я заточаю тебя!»

Титан взвыла и яростно замотала головой, разбрызгивая повсюду частички слюны, слизи и еще чего похуже. Она затряслась, и внезапно ужасная сила обрушилась на круг.

Боб закричал в муках. Искорки начали разлетаться.

— Нет! — воспротивился я и послал свою волю в Копье, вдоль потока искр, все еще связанных с ним, как какое-то причудливое вращающееся лассо. Я напитал знакомого духа силой и волей, борясь с давлением Титана, связывая воедино его нематериальную субстанцию и не давая ей разорвать ее на части.

— Насекомое! — прошипела Титан, метнувшись к краю круга, и принялась расхаживать по нему взад-вперед, как обезумевшая большая кошка. — Преимущество бессмертия в том, что можно потратить время на тщательную подготовку. Неужели ты думаешь, что мы этого не предполагали?

— Ага, типа того, — согласился я. — иначе ты бы не угодила в мой круг. Этниу, дочь Балора, я заточаю тебя!

В этот раз Этниу не закричала.

Она улабнулась.

А потом ее... мысли потекли в меня.

Озеро и все остальное исчезло.

Я обнаружил себя, стоящим на тихой лужайке в потемневшем районе, который я хорошо знал.

Я был во дворе Майкла Карпентера.

Свет был выключен. И небо начало наполняться пылью, дымом и красным сиянием Ока. Но я все еще мог немного видеть луну. Это было ранним вечером.

Она показывала мне воспоминание.

И я смотрел, как Слухач и около тридцати или сорока его водолазок зашли во двор в полном тактическом снаряжении. Они входили несколькими группами, направляясь к входной двери Майкла, кухонной двери, гаражу и двери на задний двор.

Я видел, как через несколько секунд люди установили заряды на дверь, взорвали ее и вошли.

Майкл Карпентер, массивный в своей рубашке в синюю клетку, ждал их с ружьем в руках.

На самом деле он не был стрелком. И он был на пенсии.

Все быстро закончилось.

Они оставили его тело лежать в прихожей и перешагнули через него. Враги, смертные враги, испорченные люди, но все еще люди, нахлынули в его дом под чирикающие стуки оружия с глушителями. Я знал, что дом Майкла охраняли ангелы. Я знал, что они испепелят любую сверхъестественную угрозу огнем, опустошившим Содом и Гоморру.

Но они были смертными. Людьми.

Ангелам не дозволялось мешать людям.

Слухач и его команда были тщательными. Должно быть, они нашли безопасную комнату, потому что заряды снова сработали. Потом раздались крики.

Несколько очень высоких криков.

Затем выстрелы.

После чего отряды фоморов вышли с тем же молчанием, с каким вошли.

Слухач остановился на лужайке перед домом, рядом с тем местом, где я находился в этом видении, поднес рацию ко рту и сообщил:

— Скажите ей, что цели были опознаны и устранены. Мы возвращаемся на берег, чтобы присоединиться к остальным.

Я рванулся вперед, к дому, ко входной двери, и увидел кровь, бегущую со второго этажа, где была безопасная комната, я взбежал вверх по лестнице к потайному входу и обнаружил, что он искорежен и разорван мощностью разрывных зарядов, а за дверью...

Я увидел их.

Увидел ее.

Черити и дети Карпентеров лежали между Мэгги и дверью. Даже маленький Гарри, который был почти одного возраста с Мэгги, пытался ее защитить.

Это произвело эффект.

И вдруг я снова оказался на берегу озера Мичиган, замерзший и гораздо сильнее уставший, чем когда-либо, борясь против воли Этниу.

«Ты видишь, смертный?», прозвучал в моей голове голос Титана. «Слухач и его люди скрупулезно выслеживали эту цель. У них был план контрмер на каждого из вас здесь. И они приготовили нечто особенное специально для тебя и Зимней Леди. Все цели в одном месте были слишком лакомым куском.» Этниу сделала паузу и ее ментальный голос наполнился ядовитой сладостью. «Твое дитя мертво. Твой союзник и его семья мертвы. Они были уничтожены еще час назад.»

Мой желудок провалился вниз.

«Вот тот мир, который я несу вам, смертный.»

И затем она вновь послала мне свои мысли. Она показала мне мир, который так желала. Мир выжженных городов, дыма, слез и криков. В канавах текла не вода, а кровь. Столбы маслянистого черного дыма поднимались от алтарей, от храмов, от святилищ, украшенных черепами и покрытых жертвенной кровью.

«Вот что грядет. И ты ничего не сможешь сделать, чтобы этому помешать. Думаю, хорошо еще, что твоя дочь этого не увидит. Так же хорошо, что и ты не увидишь.»

И я почувствовал, как ее воля снова собирается, готовясь сокрушить мою.

Все было, как в тумане. Пустым.

Боб испустил бессловесный вой. Я ощущал, как моя власть над кругом слабеет. Я чувствовал, как Титан начинает вырываться из оков.

«Мэгги», думал я. «Мне очень жаль. Я должен был сделать больше. Я должен был быть там.»

— Дрезден! — заорал Марконе из воды. — У нас не будет другого шанса!

Воля Этниу начала разрывать мою на куски. Медленно. Почти чувственно. Я ощущал ее давление на мой разум. Давление изнутри. Она нашла мою боль и мой страх, она просочилась внутрь, пока я, сжав зубы, ухватился за Копье, чтобы не упасть.

... Тудумтудумтудумтудум...

Я не мог выбросить картину маленького изломанного тела моей дочери из своей головы.

Изуродованное лицо Этниу ощерилось в противной улыбке.

Я должен был сделать больше, принять лучшие меры для твоей защиты, а не просто оставить там с Мыш...

Моя голова резко поднялась.

Мгновение я смотрел на нее.

А затем мои зубы стиснулись в волчьей ухмылке.

— Эй, Бабблс, — сказал я. — Ты забыла про собаку.

Улыбку Этниу как ветром сдуло.

— Что?

— Собаку, — повторил я. — С ними был пес. Может быть твои ребята могли забрать его, а может и нет. Но быстро бы они не управились. И они могли добраться до моей дочери только через его труп. Вопрос: где же он? Ответ: с моей дочерью. Это единственное место, где он может находиться. Следовательно, ее там не было. Ее никогда там не было. По факту, никого из них там не было, поскольку отсутствие собаки было для меня сигналом от ответственного лица. Та девчушка, которую я знаю, должна была побывать там сегодня вечером. Боже, она действительно была занята.

Этниу выглядела сбитой с толку.

Я сделал глубокий вдох и объяснил:

— Душечка, вы сражаетесь с фейри. Это было инсценировано специально для вас. Я бы не удивился, если бы мы вернулись туда и нашли кучу вязанок дров там, где лежали эти тела.

Живой глаз Титана расширился.

— Слухач предал меня, — прошипела Этниу, захлебываясь яростью.

Мгновение я смотрел на нее. Лишь на секунду, мне стало ее почти жаль.

Потом я вздохнул.

— Конечно, в этом и была основная мысль, — сказал я. — Приятно было познакомиться.

Я жал челюсти, удержал свою волю на ней и воскликнул голосом, который эхом отразился от сводов апокалипсического неба.

— ЭТНИУ, ДОЧЬ БАЛОРА, Я ЗАТОЧАЮ ТЕБЯ!

Шторм ворвался в мой разум. Даже после того, как Этниу потратила израсходовала столько энергии, после того, как она сразила так много противников, и после того, как она уложила на лопатки целый спортзал средней школы, полный сверхъестественных тяжеловесов, грубая сила оставшейся воли Титана оставалась подавляющей. Она разрывала мое восприятие, наполняя его случайными образами, запахами и ощущениями. Это было, как стоять в песчаной буре, только вместо того, чтобы причинять боль, каждая случайная песчинка заставляла вас переживать опыт, воспоминание, так бессвязно, напряженно и быстро, что не на чем было сосредоточиться, не за что удержаться. Вспышка ощущения теплой летней травы между моих пальцев ног. Погружение в водоем с охлажденной водой за час до рассвета. Образ приятного наблюдения за полем, обработанным людьми с бронзовыми инструментами. Следующий — кого-то задушенного насмерть моими голыми руками. И образы раздваивались, удваивались, умножались на тысячи отдельных впечатлений, и все они приходили через меня одновременно.

Воспоминания. Они были сущностью Этниу, частички ее воли, противостоящей моей. Она собиралась вбить их мне в голову, пока я пытался завершить заточение, пескоструем счесать мою психику по кусочкам с помощью несметного потока впечатлений.

Я должен был добраться до образа, мгновения, которое было моим. Собственным. Которое будет достаточно сильным, чтобы удержать все остальное вместе.

Я нашел один образ.

Мэгги держалась за меня всеми четырьмя конечностями, ее маленькое сердечко билось у моей груди, в то время как Мыш прислонился ко мне, твердое присутствие абсолютной верности и любви.

И этого хватило.

Если Титан сметет все остальное, что у меня есть, этого будет достаточно, чтобы построить заново. Друзья. Семья. Любовь. Я сосредоточился на том воспоминании, как моя девочка вцепилась в меня с отчаянной силой, рядом с нами был мой лохматый друг, пока руки ее отца держали ее в безопасности.

Ураган воли Титана свирепствовала. Но я обнаружил себя, стоящим в оке бури, с самой безмятежной дерзкой улыбкой, которая когда-либо появлялась на моем лице.

Мир вернулся ко мне. Я снова чувствовал Копье в своих руках, размозженные камень и бетон под моими ногами.

Этниу корчилась и извивалась в центре круга оранжевого света, отрываясь от земли, как будто гравитация внезапно перестала действовать.

— Заточаю, заточаю, заточаю! — провозгласил я. — Трижды сказано и сделано! Изыди!

Титан бешено завизжала.

Моя левая барабанная перепонка взорвалась. Или, может быть, схлопнулась. Как бы то ни было, ее в ухе больше не было. Мир превратился в один из тех аттракционов на бочке, где они вращаются так быстро, что вы прилипаете к стене. Только у меня не было стены, на которую можно было бы опереться.

Но у меня было Копье, мать его, Судьбы.

ТУДУМ ТУДУМ ТУДУМ ТУДУМ ТУДУМ.

Как будто я запустил какой-то грандиозный и судьбоносный двигатель.

— Альфред! — крикнул я и пинком отправил кристалл прямо в воды озера.

В миг, когда окровавленный кристалл коснулся воды, раздали звук. Глубокий, низкий звук, словно гул земли в милях под нами. Поверхность озера Мичиган вдруг стала неподвижной — а затем начала скакать и вибрировать, как индикаторные полосы самой большой стерео-системы Бога.

В воде разлился свет. Я не имею в виду прожектор или светящуюся ауру. Эта штука была огромной. Сотни ярдов в поперечнике. И она пробороздила воду на такой скорости, которая была настолько велика, что не могла легко поддаться оценке.

Также она толкала перед собой носовую волну. Большущую.

— Вот дерьмо, — буркнул я.

В воде Марконе повернул голову к волне и что-то тихо пробормотал. Он резко пронесся по воде, словно его тащил дружелюбный дельфин, и оказался на береге.

— Дрезден!

— Иди! — ответил я. — Я удержу ее тут.

Марконе взглянул на меня и произнес:

— Ну разумеется.

Затем он прошептал что-то на незнакомом мне языке, ответил сам себе на том же языке и другим голосом, а затем сказал по-английски:

— Нет, у меня нет никакого дерева гофер. Ни у кого нет дерева гофер. Я даже не уверен, что оно существует.

Он потряс головой, посмотрел на землю и принялся бормотать, черпая силу.

Волна становилась все больше. Этниу снова закричала, но я прижал плечо к правому уху, так что все было в порядке.

В воздухе распространился омерзительный запах. Я оглянулся и увидел, что разбитый бетон начинает плавиться в кашицу, а Марконе напевает на каком-то грубо звучащем языке.

Волна накрывала нас миллионами быстро приближающихся тонн воды.

А потом объем волны сжался. Уплотнился. За последние сто ярдов до берега она поднималась все выше и выше, сосредотачиваясь, складываясь в завиток шириной в целый городской квартал и возвышаясь, как небоскреб.

На мгновение золотисто-зеленая башня застыла в наивысшей точке, грациозная, прекрасная.

А затем на вершине волны открылись глаза. Зеленые, яростные, враждебные и беспощадные глаза.

Волна обрушилась вниз.

И Предел Демона явился вместе с ней, раскинув огромные каменные руки размером с пикап.

Необъятная стена светящейся зеленой воды обрушилась на Титана, которая снова завопила.

И тогда эта огромная фигура, магический слуга моей воли, прорвалась сквозь узы моего круга, удерживаемые Титана внутри, и накрыла ее своей огромной, неумолимой формой. Титан отбивалась, но силы ее были на исходе. Это было все равно что наблюдать, как тюленя тянет вниз что-то большое, темное и незримое — отчаянная борьба с предрешенным исходом. Не потому, что Титан была недостаточно сильна, чтобы сражаться с кем-то вроде Альфреда, а потому, что это то, Альфред делает. В этом была цель его существования. Муравьиные львы не намного больше и сильнее муравьев.

Но муравьиные львы убивают муравьев. Это то, что они делают.

Это то, что Альфред делал.

Я видел, как Предел Демона утаскивает кричащего и мечущегося Титана под безжалостные воды озера Мичиган. Я чувствовал это, когда моя воля взяла верх.

ТУДУМ. ТУДУМ. ТУДУМ. ТУДУМ.

Копье дрожало в такт биению моего сердца. Ровный и грохочущий, тактильный эквивалент двигателя большой буровой установки.

Оставшаяся часть волны, которая забросила Титана обратно в воду, захлестнула нас, ледяная, несмотря на сияющий свет, который наполнял ее. Вонючая серость поднялась вокруг нас, и меня швырнуло во что-то твердое, небо и город закружились над головой, а потом вокруг была лишь тьма и холодная вода.

Я попытался начать искать путь на поверхность. Я был под водой. Здесь были холодные, твердые стены. И потолок. Я находился в замкнутом пространстве. Я был измотан. Мое избитое тело было настолько покрыто синяками и так онемело, что я едва мог сказать, когда на самом деле касался чего-то. Я попыталась собрать часть своей воли, по крайней мере, достаточной, чтобы вдохнуть немного света в мой посох или амулет, и... просто не смог. Там просто ничего не было. Мой бак был совершенно пустым, с большой буквы П.

Я пытался найти выход, на ощупь, в темноте, под водой, делающей меня холоднее и медленнее, мои легкие медленно начинали гореть.

Затем появились три точки фиолетового света, которые сложились в глаза и руну Намшиила Колючего.

Я почувствовал, как Марконе хлопнул меня по плечу. Потом он нащупал мою руку. Я ухватился, и барон Чикаго повел меня сквозь темноту к отверстию в твердом барьере, окружавшем нас. Я содрал немного кожи, но продрался сквозь нее, слабо пнул воду и в конце концов снова поднял над ней голову.

Марконе вынырнул на поверхность в тот же момент. Он потащил меня к берегу.

Я всмотрелся в нечто, похожее на огромную бетонную... чайную чашку, я полагаю, поскольку она была примерно такой же формы, перевернутая, и примерно двенадцать футов в поперечнике.

— Что? — удивился я.

Вода была бурной, волны вздымались туда-сюда, но пляж, каким бы он ни был, остался пустым, если не считать нас.

И массивная фигура из зелено-золотого света сгинула, медленно и неуклонно, обратно в глубины озера Мичиган.

Марконе выскочил на берег и убедился, что я в состоянии выбраться из воды.

— Что? — еще раз спросил я, задыхаясь, — Это. За хрень?

Марконе плюхнулся на камень и ответил:

— Не было никаких причин, по которым бетонная емкость не могла бы справиться с этой волной. Должно быть, я сделал ее слишком тяжелой, и он покатился на нас.

— Да, замечательно. — пропыхтел я, хватал ртом сладкий-сладкий воздух. — Потому что ты отстой. И ты любитель. Отстойный.

— Я не заметил, чтобы вы что-то с этим сделали.

— Ага, потому что я сдерживал долбанного Титана! — выпалил в ответ я. — Я занимался взрослыми делами.

— Вы почти похоронили нас обоих, из-за неучтенного побочного эффекта заточения, — огрызнулся Марконе. — И вы называете меня любителем.

— Я спас твою жизнь от Титана, — изнеможенно пытался продышаться я. Думаю, я получил пару сломанных ребер, несмотря на то, что в последнюю секунду бетонный щит поднялся, чтобы остановить большую часть силы волны. — А ты чуть нас не утопил. Фальшивый чародей.

— Я всего лишь разбил молекулярную структуру бетона, а затем химически преобразовал его в форму чистой воли, спасая наши жизни от этой волны в процессе.

— Фальшивый, — дразнил я. — И унылый.

Марконе издал низкий, усталый смешок.

Мой живот сильно дергался, пока дыхание входило и выходило из моего измученного тела.

Мы не смеялись вместе.

И он не стал меньшим засранцем.

Но мы победили.