Портрет дамы

4 ИМПЕРАТОР

Краска бросилась мне в лицо. Было ясно, что мой вид застал учителя врасплох. Вопрос заключался в том, действительно ли он на какой-то момент принял меня в моем импровизированном платье за женщину? Или он сразу меня узнал и удивился, насколько хорошо мне удалось преобразиться? Оба варианта были равновероятны.

К моему облегчению, он переключил внимание на Паоло и Давида. Бросив беглый взгляд на мольберт Паоло, он остановился возле рисунка Давида и кивнул.

— Блестяще, как обычно, — сказал он юноше, который с достоинством улыбнулся в ответ на этот комплимент. — Твое чувство пропорции и умение передать движение рук и ног и плавность линий одежды превосходит мастерство многих художников вдвое старше тебя. Но в этот раз, — он сделал паузу и взглянул на Паоло, изо всех сил старавшегося скрыть разочарование от того, что его превзошли, — мы используем изображение Паоло. Ему удалось передать в своем рисунке то пылкое благочестие, которое мы ожидаем от женщины, известной как самая близкая подруга Иисуса.

Паоло вытаращил глаза, затем, широко улыбаясь, он произнес:

— Благодарю, учитель. Я счастлив, что вы согласны с моим видением.

В это время Давид сделал шаг, чтобы посмотреть на рисунок товарища. Повернувшись к другу, он сказал с улыбкой:

— Я согласен с учителем, Паоло. Твоя работа лучше.

Не желая уступать в благородстве, Паоло покачал головой.

— В этот раз, да, но учитель все правильно сказал. У тебя великий талант, Давид.

Пока они продолжали обмениваться комплиментами, учитель повернулся ко мне. К этому моменту я спустилась с деревянной коробки, служившей мне подставкой, и стянула покрывало с головы. Он снова покачал головой и приподнял бровь.

— Мой мальчик, я и не подозревал, что ты обладаешь таким талантом перевоплощения, — сказал он с оттенком одобрения. — Если тебе надоест живопись, ты сможешь попробовать свои силы на сцене. Осмелюсь сказать, что тебе легко удастся заполучить любую женскую роль из тех, что обычно доверяют красивым юношам.

Снова вспыхнув, я пробормотала, что почти все детство провела в компании многочисленных кузин. Поверил ли он этой выдумке или нет, я не знала и решила не волноваться по этому поводу. И в самом деле, он мгновенно потерял интерес к этому вопросу, переключившись на Тито и Томмазо, чтобы проверить, как они справились с техникой позолоты, которой недавно обучились.

Мысленно вознеся благодарственную молитву, я быстро развязала свое самодельное платье, выправив рубашку, чтобы вернуть ее в прежний вид. Затем, вспомнив шутку Витторио, я исхитрилась одновременно рыгнуть и пукнуть со значительным удовольствием.

Я осталась довольна результатами своих трудов. Паоло одобрительно засмеялся, а Давид слегка закатил глаза. Пребывая в уверенности, что столь изысканные манеры искоренили любые подозрения в излишней женственности, я бросила кусок ткани все еще хихикающему Паоло и с важным видом направилась к своему верстаку.

Остаток утра прошел как обычно. К счастью, по всей видимости, ажиотаж, поднявшийся вокруг нового шаблона, заставил всех позабыть мое сногсшибательное появление в женском наряде. И поскольку я тоже могла принять участие в его изготовлении, то пребывала в таком же нетерпении, как и другие.

За то время, что я жила в замке, мы значительно продвинулись в искусстве украшения благородного дворца фресками всевозможных размеров и сюжетов. Данная фреска была идеей самого Лодовико, скорее всего, потому, что он счел характер отношений Марии Магдалены и Христа весьма пикантным. В ближайшие дни мы должны были начать подготовку стены небольшой залы, на которой и будет изображена эта сцена. Но сейчас все наши усилия были сосредоточены на шаблоне.

Как и всегда по утрам, мы прервали работу для того, чтобы позавтракать. Как и приличествовало нашему положению, мы, подмастерья, — вместе с многочисленной замковой челядью — заняли свои места за грубо сколоченными деревянными столами, втиснутыми под узким портиком за кухней. Хотя это место и было удалено от самых неприятных участков замка, но, к сожалению, не от кухонной пищевой свалки. Мы уже давно привыкли к ее виду, но в те дни, когда ветер дул в нашу сторону, не обращать внимания на вонь было сложно.

В этот раз я намеренно задержалась подольше, чтобы оказаться последней в очереди на кухне. Я собиралась перекинуться словечком с Марселой наедине и узнать, когда состоятся похороны Беланки. Зная любовь служанки к сплетням, я не сомневалась, что она обладает необходимыми мне сведениями. И оказалась права.

— Служба начнется за два часа до захода солнца, — охотно сообщила мне Марсела драматическим шепотом несколько минут спустя, когда я объяснила, что хочу отдать последнюю дань уважения покойнице.

Мы укрылись на кухне за бочками с вином, это было нашим неофициальным местом встречи. Хоть я и держала перед собой чашку, пытаясь прикрыться ею, словно щитом, чтобы защититься от приставаний юной нахалки, в конце концов я сдалась и позволила ей уцепиться за мою руку. Я напомнила себе, что ради благого дела можно и потерпеть, ведь мои страдания окупятся.

— Там должен быть один человек, которого тебе обязательно нужно увидеть, — продолжила она тем же заговорщицким тоном, — по слухам, этот мужчина был ее тайным любовником!

Тайный любовник! Без сомнения, тот факт, что Беланка встречалась с мужчиной втайне от всех, мог пролить свет на тайну ее смерти.

— Ты знаешь, кто этот мужчина? — спросила я как можно более небрежно, чтобы не возбудить подозрений с ее стороны.

Обрадовавшись представившейся возможности посплетничать вдоволь, Марсела довольно кивнула и театральным жестом положила свободную руку на сердце.

— Говорят, что это не кто иной, как новый капитан стражи Моро, весьма обольстительный чертяка по имени Грегорио.

Она замолчала и лукаво улыбнулась.

— И в самом деле, если бы я уже не положила глаз на другого привлекательного молодого человека, то попыталась бы утешить капитана.

Я внутренне застонала, одновременно пытаясь решить, что ей ответить. Может быть, просто отшутиться? Или лучше сыграть роль ревнивого поклонника и прикинуться оскорбленным? Я выбрала второе.

— Разумеется, если он так вам нравится, я не стану вас отговаривать, — ответила я, выдергивая руку.

Бросив на нее уязвленный взгляд, я добавила:

— Я думал, что мы больше, чем друзья, Марсела, но, возможно, я ошибался.

И прежде чем она успела вымолвить хоть слово, я вылетела из кухни и присоединилась к своим товарищам. Весь остаток трапезы, однако, я ощущала на себе взгляд Марселы, поэтому, когда Константин подал знак возвращаться в мастерскую, я вздохнула с облегчением.

Учитель ждал нас. Как правило, по утрам он обходился хлебом и свежими фруктами, пренебрегая сомнительной едой, предназначенной для слуг, — остатками с герцогского стола. Хотя я не могла его осуждать — и в самом деле, были дни, когда я предпочитала довольствоваться ломтем хлеба и кусочком сыра, — все-таки я не могла питаться исключительно фруктами, овощами и хлебом, как он.

В наше отсутствие он внес изменения в огромный, до потолка высотой, шаблон, который делали Паоло, Давид и Константин. Все мы отошли к противоположной стене, чтобы рассмотреть получше. К сожалению, я была слишком занята мыслями о том, что сказать учителю, чтобы он позволил мне пойти на похороны Беланки, и пропустила начало импровизированной лекции.

— …вариант треугольной композиции, — говорил он в тот момент, когда я вернулась к реальности. — В данном случае, это фигура Христа, которую мы намерены сделать фокусной точкой фрески. Она здесь, чуть выше уровня глаз. С одной стороны неподалеку сидят два апостола, а у ног Христа — преклонившая колени Магдалена.

— Земля, разумеется, является основой треугольника, — пояснил он, прочертив пальцем воображаемую линию вдоль нарисованной карандашом земли. Повернув эту линию под углом вверх, он продолжил: — Мария Магдалена является второй стороной. В прежнем варианте она сжималась, словно ожидая удара, но, как вы заметили, я изменил ее позу. Одна ее рука в мольбе простерта к Спасителю, а по другой — с другой стороны — струятся волосы. Видите, это дает нам вторую линию.

Пройдя к противоположной стороне рисунка, он продолжил:

— Я также немного изменил двух ваших апостолов. Первоначально, они сидели рядом, глядя вверх. Теперь один расположен чуть ниже и немного в стороне, так, что линия, проведенная от одной головы к другой, — он снова провел пальцем по бумаге, — дает нам другой угол. Это образует третью сторону треугольника, с Христом в верхней точке.

Он подождал немного, чтобы дать нам возможность осмыслить сказанное, особенно Паоло и Давиду, которые хмурились и кивали и на лицах которых отражался напряженный мысленный процесс. Устремив на нас пристальный взгляд, Леонардо сказал:

— Теперь, Бернардо, объясни, почему этот тип композиции предпочтительнее линейной.

— Это легко, учитель, — охотно ответил мальчик. Его дальнейшие слова прозвучали точной цитатой одной из лекций Леонардо. — Треугольная форма придает композиции движение, так что взгляд зрителя естественным образом падает на ключевую фигуру картины.

Леонардо одобрительно кивнул.

— Вижу, ты внимательно слушал меня. У кого-нибудь есть вопросы, прежде чем мы вернемся к работе?

— У меня есть, синьор Леонардо, — произнес незнакомый голосу нас за спиной, — я хотела бы знать, что произошло с моими пропавшими картами Таро.

В теплые дни дверь мастерской была открыта, так как в комнате не хватало света и свежего воздуха. Сейчас у входа стояла элегантно одетая знатная дама. Яркое утреннее солнце било в глаза, и фигура у порога казалась темной, так что поначалу я могла различить только маленький стройный силуэт в шелках болотно-зеленого цвета с золотой отделкой. Затем она вошла в комнату, и мы смогли ее рассмотреть.

Она была очень молода, почти девочка, и обладала потрясающей экзотической привлекательностью. Хотя ее трудно было назвать красавицей.

У нее были слишком ярко выраженные черты лица, что делало его дисгармоничным. Уголки больших, черных как смоль, глаз были слегка опущены, а широкие скулы обладали неожиданной остротой. Нос был немного заостренным, если не сказать больше, в то время как темный вишневый рот — слишком большим. Однако в сочетании с безупречной кожей золотистого оттенка, в совокупности эти черты создавали лицо, которое легко могло стать одним из портретов кисти учителя.

Единственным подмеченным мною изъяном было едва уловимое выражение недовольства, искривлявшее ее губы.

Казалось, я была неодинока в ее оценке. Другие подмастерья замерли в почтительном молчании, без сомнения, повергнутые в трепет как ее внешностью, так и очевидно высоким положением. Даже Леонардо казался захваченным врасплох на какой-то момент, но вскоре обрел обычное самообладание и сделал шаг вперед.

— Добро пожаловать в мою мастерскую, синьора, — поприветствовал он ее и почтительно склонился. — Чем могу служить?

Пока он говорил, Константин уже достаточно пришел в себя, чтобы догадаться снять берет и ткнуть рядом стоящих подмастерьев, призывая к проявлению должного почтения. Мы мгновенно последовали его примеру и поклонились. Однако молодая женщина, казалось, даже не заметила нас. Грациозной походкой она приблизилась к Леонардо.

— Стало быть, вы придворный художник моего кузена, герцога Леонардо Флорентинца?

Он кивнул. Она снова заговорила. Нетерпеливые нотки в ее голосе выдавали человека, привыкшего к беспрекословному подчинению.

— Как я уже сказала, я хочу знать, где мои карты Таро.

Она взяла свой золотой кошель, привязанный к поясу, и вытащила какой-то прямоугольный предмет.

— Они выглядят вот так, — продолжила она высокомерно, показывая знакомую карту с красной фигурой. — Четыре карты пропало, а они находились у Беланки, моей служанки. Мне сказали, что вы с хирургом осматривали ее после смерти. Не было ли при ней этих карт?

Будь я на месте учителя, я бы сейчас пыталась подавить победную улыбку. Но поскольку я была собой, я только потрясла головой в изумлении. Ведь он совсем недавно предсказал, что владелец карт явится за ними!

Как обычно, он оказался прав, хотя какое отношение имела красивая, хоть и раздражительная, юная девушка к этой ужасной смерти, я не имела понятия. Определенно, она не могла выкинуть из окна Беланку, которая была крупнее и, безусловно, сильнее ее. Однако я отметила, что она казалась более огорченной пропажей карт, чем потерей служанки.

Леонардо же вовсе не выглядел удивленным. С легкой очаровательной улыбкой, которая появлялась на его лице всегда, когда он разговаривал с представителями знатного сословия, он спросил:

— Поскольку вы знаете мое имя, синьора, могу ли я попытаться угадать ваше?

Она царственно кивнула, и он продолжил:

— Вы являетесь кузиной герцога и госпожой несчастной Беланки. Стало быть, вы Катерина, дочь графа ди Сасина и его покойной жены.

— Я слышала, что вы очень умны, синьор Леонардо, — ответила она, не поддаваясь, однако, его обаянию. — Да, я Катерина. Теперь скажите мне, что вам известно об этих картах?

— К несчастью, я не нашел их у вашей горничной, — спокойно ответил он.

Я вытаращила глаза, услышав явную ложь. Какие у него были причины не отдавать ей карты? Учитывая, что она, по всей видимости, являлась их законным владельцем, это было загадкой.

Замешательство Катерины не уступало моему.

— Вы уверены, синьор? Я тщательно обыскала мои покои. Их там не было, так же как и в комнате Беланки. Хотя я точно знаю, что они были у нее в то утро.

Она подошла ближе и протянула учителю одну из карт. Теперь она казалась взволнованной.

— Эта колода была нарисована много лет назад таким же, как вы, придворным художником для моей матери, — объяснила она. — Возможно, он не был таким великим мастером, как вы, синьор Леонардо, но, тем не менее, он был талантлив. Вы видите, как прекрасна позолота и изысканна манера письма. Мне жизненно необходимо найти недостающие карты, чтобы колода была полной.

Учитель внимательно осмотрел карту, словно видел ее в первый раз, и с легким кивком вернул ее ей.

— Прекрасная работа, — согласился он, — скажите, вы спрашивали хирурга, не находил ли он их?

— Он утверждает, что нет. На самом деле это он мне посоветовал обратиться к вам. Но если и вы не можете мне помочь, я не знаю, где еще их искать.

На ее лице были написаны испуг и растерянность, и, забыв ее недавнюю надменность, я испытала к ней симпатию. Было очевидно, что эти карты много значили для Катерины. Возможно, они служили напоминанием о покойной матери, поэтому она так ими дорожила.

Учитель бросил на нее участливый взгляд.

— Я даю вам слово, что попытаюсь разыскать эти карты. И если у меня не получится их найти, то, с вашего позволения, я изготовлю для вас новые, чтобы дополнить колоду.

— Вы очень добры, но колода уже не будет прежней, — ответила она, вздыхая.

Этот тихий звук внезапно потонул в громком требовательном лае, раздавшемся снаружи. Выражение юношеской нетерпеливости на лице Катерины сменилось радостной улыбкой.

— Пио, — воскликнула она, мгновенно забыв про свою беду, — иди сюда, познакомься с великим Леонардо.

Гладкошерстный черно-белый пес не выше ее колена вбежал в мастерскую. Он явно был не из числа собак, живущих на конюшне. На его длинной элегантной шее красовался широкий ошейник из плотной, расшитой золотом зеленой ткани, в тон платья его хозяйки. Собака огляделась вокруг и замерла, приподняв одну лапу.

Я улыбнулась, глядя на это зрелище: в Пио просматривалась порода, которая была в моде при дворе. Невероятно худое, с впалой грудью, длинными ногами и тоненьким, словно хлыст хвостиком, миниатюрное животное казалось столь же хрупким, как и глиняные статуэтки учителя. Но внешность обманчива — эти собаки были куда крепче, чем можно было бы ожидать. Избалованные домашние любимцы — прекрасные загонщики мелкой дичи. Они способны развить скорость большую, чем псы, в два раза превосходящие их по размеру, и порой способны соперничать умом со своими владельцами!

После секундной растерянности Пио двинулся к хозяйке. Проходя мимо нас, подмастерьев, он пару раз остановился, чтобы обнюхать кого-нибудь. Широко улыбаясь, Витторио исхитрился почесать пса за ухом, пока тот продолжал свой царственный путь к Катерине.

— Теперь, Пио, ты должен познакомиться с синьором Леонардо, — сказала она, когда пес послушно сел у ее ног, — может быть, если ты ему понравишься, он нарисует твой портрет.

Я улыбнулась. Учитывая количество страниц дневника учителя, заполненных рисунками всевозможных животных, включая собак, я бы нисколько не удивилась, найдя однажды благородную борзую в этой коллекции.

Казалось, Пио понял слова хозяйки, потому что он поднялся и подошел к Леонардо, с легкостью встал на задние лапы и вежливо, но непреклонно поставил одну переднюю лапу на колено учителя, а вторую слегка согнул уже знакомым жестом.

Леонардо посмотрел на животное сверху вниз со снисходительной полуулыбкой. Затем он что-то тихо сказал псу, и тот быстро опустился на круп и, вытянув передние лапы, положил на них голову. Эта поза настолько напоминала молитвенную, что я поняла, почему его назвали Пио — «благочестивый».

— В самом деле, прекрасный образчик, — согласился учитель, — возможно, я найду место для Пио в моей последней фреске. Могу ли я еще быть вам чем-нибудь полезен?

Катерина покачала головой, вновь погрустнев.

— Только если вы отыщете мои карты. Я надеюсь, что вы меня известите, как только найдете их.

Повернувшись на каблуках, она тихо скомандовала собаке следовать за ней и покинула мастерскую с тем же величественным видом, с каким и вошла. Пио счастливо прыгал впереди.

Едва она вышла за порог, комнату наполнил возбужденный гул. Мне удалось ухватить лишь обрывки фраз, поскольку, похоже, говорили все разом.

— …без сомнения, самая красивая женщина при дворе.

— Она посмотрела на меня, и…

— Думаю, я понравился ее собаке.

Последние слова принадлежали Витторио, которого, казалось, больше впечатлила собака дамы, чем она сама. Что было вполне естественно, учитывая его возраст. Меня же больше занимал вопрос, почему учитель заявил, что у него нет карт Таро.

Мне не пришлось слишком долго над этим размышлять, поскольку учитель сделал мне знак подойти к нему.

— Мне нужно сказать тебе пару слов, Дино, — сказал он.

Затем, повернувшись костальным, он остановил процесс обмена сплетнями:

— Возвращайтесь к работе. Основная часть шаблона должна быть закончена к завтрашнему дню.

Пока подмастерья уныло плелись к своим рабочим местам, учитель увел меня в сторону.

— Для тебя у меня другое задание, Дино, — очень тихо произнес он. — Сегодня вечером, за два часа до захода солнца, состоится отпевание несчастной Беланки. Я хочу, чтобы ты пошел и понаблюдал, что там будет происходить.

Не в силах поверить в свою удачу — я столько мучилась, думая, как получить его разрешение присутствовать на этом самом отпевании, — я с энтузиазмом кивнула.

— Как скажете, — ответила я так же тихо, чтобы никто не услышал. — Но за кем конкретно я должен наблюдать?

— Как за кем? За убийцей, конечно же.

Он щелкнул пальцами знакомым нетерпеливым жестом.

— Как и прежде, просто наблюдай. Посмотри, кто там будет, и как эти люди будут себя вести. Если заметишь что-нибудь странное, расскажешь мне.

— Я сделаю все возможное…

Странно, почему, после его решительного отказа прошлой ночью искать виновного в смерти молодой горничной, он внезапно заинтересовался этим делом. Еще меня так и подмывало спросить, почему он солгал донне Катерине. Но, разумеется, я промолчала, прекрасно понимая, что мне, подмастерью, не следует расспрашивать учителя о его методах. Рано или поздно все выяснится. А пока я должна сдерживать свое любопытство.

И все же, я едва не прыгала от радости. Ведь учитель в ту ночь вполне мог позвать другого подмастерья, чтобы поговорить о безопасных прыжках с высоты и смерти Беланки. В самом деле, он также легко мог попросить Тито или Давида присутствовать на похоронах. Тот факт, что он поручил это мне, должен означать, что я снова буду его помощником в деле восстановления справедливости!

Тут на меня нашел приступ неуверенности. Одно дело — самостоятельно искать человека, который одним движением руки лишил несчастную Беланку жизни. Совсем другое дело — заниматься этим под началом учителя. Он будет ожидать подробного отчета обо всем, что удастся узнать, и, конечно, проявит неудовольствие, если вернусь ни с чем.

«Значит, надо заметить что-то важное», — решительно сказала я себе.

Я с нетерпением ждала урочного часа. Наконец часы на башне показали половину четвертого. Отложив минералы, которые измельчала для новой партии темперы, я тихонько сказала Константину, что должна отлучиться по приказу учителя.

Старший подмастерье ни о чем меня не спросил, знакомый с привычкой Леонардо отправлять кого-нибудь из нас с разного рода поручениями. Кроме того, никто из нас не стал бы лгать, зная, что правда все равно всплывет и добром дело не кончится. Глупо было рисковать местом в мастерской только ради того, чтобы побездельничать пару часов.

— Хорошо, — сказал Константин, — только возвращайся как можно скорее. Когда будет закончен шаблон, нам нужно будет перенести его в зал, и лишняя пара рук не помешает.

Я пообещала ему не медлить с возвращением и, переодевшись в чистую тунику, поспешно покинула мастерскую. Несколько минут спустя я была уже за городскими воротами на пути к тому самому кладбищу, где находилась семейная усыпальница герцогов Сфорца. Здесь был похоронен кузен Лодовико. Это та самая промозглая усыпальница, где я чуть было не нашла свой конец несколько месяцев назад.

Я попыталась представить, что холод, охвативший меня при этом воспоминании, — это всего лишь резкий послеполуденный ветер, приносящий прохладу летнему дню и предвещающий грозу. Даже учителю не призналась бы я в том, что мне порой снятся кошмары, в которых я снова переживаю те страшные часы, проведенные взаперти в темной гробнице с несколькими поколениями мертвых членов семьи Сфорца.

Человек, которого мы подозревали в убийстве графа, ударил меня ножом и оставил умирать в нише стены склепа. И хотя подозрения не подтвердились, он не перестал быть отпетым мерзавцем. Ведь если бы не своевременное появление Томмазо, я бы навечно осталась там. И когда мой несостоявшийся убийца встретил свой бесславный преждевременный конец, я нисколько не горевала.

Кладбище оказалось несколько дальше, чем я думала, полагаясь на воспоминания, так что пришлось ускорить шаг. И все же, когда часы пробили четыре, я еще не достигла цели. Я припустила вдоль узкой дороги, поднимая клубы пыли и мысленно костеря себя за то, что не вышла раньше. Учитель поручил мне важное задание, а я рискую все провалить!

Со скоростью, которой позавидовал бы и пес графини Пио, я пронеслась мимо ворот кладбища. Задыхаясь и вытирая потное и запылившееся лицо рукавом рубашки, я проскользнула в часовню и упала на скамью в самом дальнем углу.

Мне пришлось сощуриться и поморгать немного, прежде чем мои глаза привыкли к темноте часовни. За исключением тусклых солнечных лучей, с трудом пробивавшихся сквозь витражи, единственным источником света были потрескивающие свечи у алтаря. Поэтому одетое в саван тело Беланки, лежащее перед ним, казалось, парило над полом.

В отличие от похорон графа Феррара, эти похороны не отличались многолюдием, да и службу вел не архиепископ Миланский. На самом деле, не было даже мессы как таковой, поскольку некому было за нее заплатить. Вместо этого одетый в коричневую сутану монах бормотал молитвы на латыни над телом, а присутствующие, — судя по бедной одежде, слуги и подмастерья, — преклонив колени, повторяли за ним.

Вспомнив про свой мужской костюм, я почтительно стянула берет и опустилась на колени на каменный пол, опустив голову и сложив руки в подобие молитвы. Но сквозь опущенные ресницы я внимательно наблюдала за теми, кто пришел отдать Беланке последнюю дань уважения. Поскольку я находилась позади всех, было сложно рассмотреть выражение их лиц. Все присутствующие, за исключением двоих, были женщины, одна из которых громко рыдала.

Даже самый искусный льстец вряд ли сумел бы сделать комплимент этой женщине. Единственное, что было в ней красивого — это толстая черная коса, нетронутая сединой. В остальном она была совершенно невзрачна и ничем не привлекала внимания, кроме бурного выражения горя. Хотя она была достаточно стара, чтобы приходиться Беланке матерью, я решила, что это тоже одна из служанок. Судя по очень бедному коричневому платью и платку на голове, она занимала более низкое положение, чем покойная.

«Может быть, это та самая женщина, которая опознала тело Беланки и которой стало нехорошо в хирургической?»

Я напряглась, чтобы вспомнить, как называл ее учитель, и наконец мне это удалось: Лидия. Я еще некоторое время смотрела на нее, затем перевела взгляд на трех ее товарок, сидевших на той же скамье.

Они были одеты почти так же, как и Беланка в день смерти; напрашивается вывод, что они тоже служанки Катерины. За то время, что я наблюдала за ними, они смахнули несколько слезинок. Их выражение скорби носило более светский характер по сравнению с отчаянием старой женщины.

Как и Беланка, все трое являлись обладательницами волос соломенного цвета, заплетенных в косу и украшенных модными лентами, на головах — плотно прилегающие чепцы. И все хрупкого телосложения, с тонкими изящными шеями. Юные девушки, только-только перешагнувшие порог детства, без сомнения, не старше, чем сама Катерина. Окружение из подобных бледных дев удачно оттеняло южную экзотическую красоту графини, которая выглядела словно пантера среди беспомощных котят.

Удовлетворенная своими наблюдениями, я переключилась на других прихожан. Кроме брата-послушника, мужчин было всего двое. Они сидели в противоположной стороне церкви и выглядели всего на несколько лет старше меня. Их глаза были сухи, а на лицах застыла по-мужски сдержанная скорбь, подобную которой я часто видела у героев фресок учителя.

Поклонники Беланки? Возможно, между собой соперники?

На одном из них была красивая желто-коричневая ливрея пажа, а на втором — столь знакомая мне бело-голубая туника разносчика. Оба молодых человека являлись равными ей по положению и вполне могли рассчитывать на ее благосклонность. Терзала ли одного из них ревность? Могли один из них оставить на ее теле синяки, обнаруженные Леонардо при осмотре, или даже совершить убийство?

Я попыталась отыскать на их исполненных печали лицах какой-нибудь намек на чувство вины или угрызения совести, но без особого успеха. И все же я решила не исключать их из списка возможных подозреваемых. Памятуя о наказе учителя изучить каждого присутствующего, я вновь устремила взгляд на других женщин.

Они были самого разного возраста: от девочки не более десяти лет с опухшими от слез глазами и темными кудряшками до сгорбленной старухи в платье няньки, которая кивала в такт молитвам монаха. Преисполненная рвения, я мысленно отметила разницу в их положении и поведении. Никто из них не вызвал у меня подозрений.

Я уже начала сомневаться в том, что мое присутствие здесь принесет какие-либо плоды, когда дверь часовни со скрипом открылась и кто-то тихо проскользнул внутрь и сел на скамью позади меня. С любопытством оглянувшись, чтобы посмотреть на опоздавшего, я неожиданно для себя утонула во взгляде самого привлекательного мужчины из всех, кого когда-либо видела в своей жизни.