Последнее лето ярла Ульфа

Глава шестнадцатая Му-чи-тель-но!

Четверо варягов праздновали обретение статуса «хускарл». Самому старшему из них, Ануду, исполнилось уже восемнадцать зим. Младший, Вильд, встречал свое шестнадцатое лето. Искуси и Тулбу — по семнадцать. В хускарлы их произвели сразу двое: сам ярл и Свартхёвди Сваресон. Последний и сообщил парням, что отныне они будут получать полную долю от добычи.

Любо им? Любо. Но как-то буднично. Вошли в шатер дренгами, вышли хускарлами. Ни гривен потолще, ни поясов золоченых. Большие доли — это, конечно, хорошо, но хотелось еще и славы. Чтобы мед рекой, чтобы завистливые взгляды молодых отроков и восхищенные — прекрасных дев.

Искуси даже вслух посетовал: мол, если бы их в гридни опоясывали, то был бы праздник настоящий, а так, мимоходом…

— Так иди обратно к моему отцу в дружину, — предложил Вильд. — Скажи, что ты у нас в хускарлах ходил, он тебя тут же и опояшет.

— Да ну тебя! — отмахнулся Искуси. — Сам иди!

— И пойду, — ухмыльнулся Вильд. — Только не сейчас, а когда ярлом стану. И серебра на мне тогда будет не меньше, чем на Сваресоне!

Искуси насупился. Сказанное Вильдом он понял по-своему. Что ему, Искуси, ярлом не бывать. Открыл рот, чтобы тоже сказать что-то обидное, но вмешался Тулб.

— Мечи ваши давайте, — протянул руки Огонек.

— Зачем это? — насторожился Искуси.

— Так вы же сейчас драться будете, — с широкой улыбкой на веснушчатой физиономии сообщил Тулб. — Так что без оружия, на кулачках. А то если узнает ярл, то вытурит вас в дренги. А то и вовсе из хирда. Тебя, Искуси, наверняка!

— А почему только меня?

— Потому что Вильд — родич. Но ему я тоже не завидую. Ему и от ярла прилетит, и от сестры. И уж не знаю, от кого больнее.

— От Зари, конечно. Уж я-то знаю! — заверил Вильд. — А с чего бы нам драться?

— Вот его спроси, — Огонек кивнул рыжей головой на Искуси.

— А я… Я ничего, — пробормотал тот, проглотив обиду. Да и на что было обижаться? Что Вильду с родней повезло? Так это боги решают. А вот кто славнейшим воином станет, это уже от человека зависит.

— А пошли в город! — предложил Ануд. — Я там одно местечко знаю: пиво там свежайшее и вино имеется. И девки тоже. А то у меня от серебра уже пояс лопается. Пора облегчить.

— Не пояс у тебя лопается, а яички! — подколол Тулб. — Но я за. Покажем этим, смоленским, как веселятся природные варяги!

— А пустят нас? — засомневался Искуси. — Я слыхал, князь Дир страже приказ дал: чужих воев в ворота только по двое пропускать. А нас вон четверо.

— Я тоже что-то такое слыхал, — вставил Вильд. — Но это про нурманов вроде…

— На себя посмотри! — ухмыльнулся Тулб. — Тебя ж от нурмана не отличить. Пока усы не отрастут — точно.

Вильду ответить нечего. И впрямь все на нем нурманское. А усы… Усов варяжских ему не один год ждать.

Но Ануд закрыл спор.

— Так это не в самом городе, — пояснил он. — Под стеной. Там, где лучшие пристани.

Так и оказалось. Летняя харчевня, крытая соломой, стояла близ одного из тех причалов, где швартовались только самые важные гости. Строение простое, но просторное и чистое. Пара открытых печей, большие столы с широкими скамьями. И пахло тут приятно. Потому что у длинных причалов не наблюдалось ни воняющих рыбой лодчонок, ни неуклюжих, кое-как сколоченных речных насадов местных купцов. Только настоящие корабли, хищные, черные, способные выдержать и морской шторм, и крепкий удар вражеского драккара.

Ближайшим из таких был «Гунгнир» [15], драккар из флотилии Скульда.

Не самый большой, но, пожалуй, самый опасный, потому что именно на нем обосновались берсерки Бесстрашного. И сами берсерки были поблизости. Тут же за столами. Не все, правда. Только шестеро.

Вильд, углядев знакомые лица, даже замешкался на мгновение. Они Бирнировым вроде не враги. Но с детства в голову заложена мысль: от воинов-оборотней лучше держаться подальше.

Хотя вели те себя скромно. Для берсерков. Никого не убивали. Пили, ели, беседовали. И нельзя сказать, что другие гости их как-то особо опасались. Многие косились с любопытством. Возможно, даже не знали, что это именно воины Одина, а не просто нурманы.

Просто нурманы. Ха! Все равно что сказать о голодном мишке-шатуне: просто животное.

Что еще сразу бросилось в глаза: народу в харчевне — под горлышко. За семью из шести поставленных под открытым небом столов теснилось не меньше пяти десятков смольнян. А вот берсерки-даны за своим столом сидели одни. Не рискнул никто подсесть. И только за этим столом и было довольно места, чтобы пристроиться варяжской четверке.

Оценив многолюдность и особую компанию за частично свободным столом, Ануд тоже остановился. И Тулб.

А вот Искуси, не раздумывая, протолкнулся вперед и двинул к свободной скамье. Похоже, даже не разглядел, к кому набивается в соседи.

А он и впрямь не разглядел, хотя опознать берсерков нетрудно даже издали. Даже когда татушки на открытых частях тела еще не разглядеть. Вильду они как будто чуялись.

Искуси тоже, скорее всего, уловил этот звериный дух, но в нем еще жило недовольство от недавней стычки с Вильдом. Жило и толкало к безрассудным действиям. Потому он не остановился, даже когда понял, куда его принесли ноги. И друзьям ничего не оставалось, как последовать за ним. И действовать так же решительно. Да и отступить казалось позорным. Настоящим воинам страх неведом. Полминуты — и вся четверка уже рассаживалась по обе стороны «особого» стола: Вильд и Тулб с одной стороны, Искуси и Ануд — напротив.

Берсерки глянули на них с интересом, но без вызова: вроде бы свои, из союзного хирда.

Вильд кивнул нурману, сидевшему по соседству, счел нужным представиться:

— Эк хейтир Вильд Труворсон.

— Хейль о сель, располагайтесь, — дружелюбно отозвался берсерк. И тоже представился: — Хедин Варгдропи.

Вильд кивнул. Варгдропи. Волчий Отпрыск. Прозвище берсерка не было необычным. Для берсерка. Среди воинов Одина было полно потомственных изгнанников. И это было всего лишь прозвище, не означавшее, что Хедин состоит в родстве с хускарлами из хирда варягов, братьями Варгдропи. Потомки изгнанников были «братьями» исключительно по изгнанию. И кто осудит за это тинги, принимавшие решения об изгнании воинов Одина? Уж точно не те, кто пострадал от ярости безумцев.

Пива в харчевне не оказалось. В наличии была медовуха и темно-красное, как кровь из печени, вино, мало кого интересовавшее из-за дороговизны. То есть в самый раз для праздника.

Варяжата потребовали сразу четыре кувшина: каждому — свой, жареного мяса, медовых лепешек, сушеных фруктов и горшок ухи.

И веселье началось. К тому времени, когда кувшины опустели наполовину, мир наконец-то заиграл всеми красками, а бойкие девки из местных подавальщиц окончательно обосновались на коленях празднующих варяжат. А одна даже на колени Хедина перебралась.

Нурманов в Смоленске и своих хватало, даже с избытком, но те, кто словенского корня, их все равно побаивались. А вот варягов — нет. И близость своих, варягов, создавала у девок ощущение безопасности. Ложное. Четверка Вильда не факт что и с одним берсерком управилась бы, а уж с шестеркой…

Да и обострять отношения из-за девки для мужских радостей не стал бы даже легко вскипавший Искуси. Вот если бы девка была его, тогда да. Впрочем, он и свое вино никому уступать не собирался.

А вот Вильд сам предложил. Но Хедин только патлами мотнул. У них было пиво. С собой принесли. Пиво, мясо, девка… Что еще надо воину? Подраться разве что… Но драться вожак категорически запретил, и стая сдерживалась. Пока.

Сосед Хедина достал небольшой кошель из тонкой кожи, вытряхнул в пиво немного серого порошка. Предложил Хедину, но тот отказался. Его левая рука блуждала у девки под задравшимся подолом. В правой истекал жиром кус грудинки.

— О! — произнес Тулб, со стуком опустив кувшин на стол. — Сейчас весело будет.

Глаза его загорелись.

Вильд повернулся.

Ага. Смоленская стража. И не княжья гридь, а городские ополченцы. Причем целая толпа, человек тридцать.

— Как пришлые? Не обижают?

Купец, судя по виду. Но меч хороший. И броня имеется. Куртка с железными нашивками, шлем византийской работы.

— Обижают, обижают! — тут же заверещал кто-то. — Вот девок всех похватали! Хозяева с ног сбиваются!

В последнем крикун прав. Хозяин харчевни, его жена и мамаша суетились за всех тершихся рядом с варяжатами девок. Вот только наверняка делали они это как минимум с позволения хозяина.

— Отпусти девку, нурман!

Почему купчина выбрал первой целью Хедина, можно было только догадываться. Может, северян не любил. Может, решил, что тот старший над варяжатами, которых ни по оружию, ни по повадкам от нурманов не отличить. Усы, как отмечено ранее, еще не выросли. Ну еще речь варяжат была словенская. Если прислушаться.

Но купчина слушать не стал. И требование свое озвучил на языке северян.

Хедин положил грудинку на блюдо, вытер руку о девкины волосы, взял со стола кружку, отпил неторопливо, рыгнул, посмотрел на смольнянина снизу вверх, ухмыльнулся и спросил:

— Ревнуешь?

— Что? — не сообразил купчина.

— Говорю: заместо девки сам со мной быть хочешь?

Дошло. Купчина побагровел. Запыхтел, подыскивая подходящий ответ…

— Да на кой тебе этот урод! — опередив купца, воскликнул другой берсерк. — По мне, так от него в этом деле одна польза: опосля уд о бороду вытереть!

— А для этого дела он целиком не нужен! — подхватил другой берсерк. — Головы хватит!

— Голова тоже не нужна! — вмешался еще один. — Бороду отчекрыжить — и довольно! Да, борода пригодится. Ты сам, Хедин, или помочь?

— Бесстрашный велел местных не трогать, — напомнил берсерк помоложе, сидевший с краю. — Ни руками, ни железом!

— Так я ж не руками! Я другим местом! — захохотал тот берсерк, что сыпал порошок в пиво. — Эй, бонд, не хочешь моей сметанки полизать?

Вильд спихнул свою девку с колен, шепнул ей:

— Погуляй пока.

Девка спорить не стала. Прошмыгнула мимо смоленских стражников, так и не понявших, что их командир опрометчиво сунул руку в медвежью берлогу.

А вот сам командир уже понял. Разглядел наконец, с кем имеет дело. А еще обратил внимание на корабли, что пришвартованы у причала напротив.

Вильд вздохнул и встал. Перешагнул через скамью, оказавшись между купцом и Хедином.

— Уходи, — произнес он негромко по-словенски. — Живо!

На этот раз купец сообразил быстро. И так же быстро действовал. Махнул своим и почти бегом поспешил на выход.

— Зачем ты его прогнал, Вильд Труворсон? — недовольно поинтересовался Хедин. — Испортил нам веселье.

— Да! — поддержал берсерка Искуси. — Зачем? Или ты испугался… Ух!

Это Ануд сунул ему кулак под ребра.

— Что за веселье — резать бондов? — пожал плечами Вильд. — Это не веселье, это скука.

— Так может, повеселишься с воинами? — спросил пивший пиво с порошком.

Рот его улыбался, но взгляд был недобрый, алчный.

— С тобой? Зачем? — Вильд оскалился в ответ с тем же фальшивым дружелюбием. — Мне не так много лет, чтобы жизнь наскучила. И сына у меня нет, которому я смогу завещать меч, рассказав, сколько врагов я им убил. У меня нет даже жены, которая его родит. Но обещаю: когда я захочу умереть, непременно обращусь к тебе за помощью.

— Хорошо сказано! — одобрительно прорычал Хедин. — За это и выпьем! А ты, Од, не задирай моего друга! Ясно?

— С каких это пор он стал твоим другом? — сердито ощерился берсерк.

— А с тех самых, как уступил мне подружку! — Хедин хлопнул по ляжке девку, которую так и не отпустил.

Девка пискнула… И незаметно сковырнула с рукава нурмана серебряную бляшку.

— Скёль! — воскликнул Хедин, ударяя деревянной кружкой в глиняный кувшин Вильда. — За врагов, которых мы убьем! Пусть они будут сильными!

— Сильные враги — великая слава! — поддержал тост берсерк, предложивший отрезать голову смоленскому ополченцу. — Я Хравн.

— Вильд!

В голове шумело. Ромейское вино оказалось покрепче пива и меда.

Вернувшаяся девка пыталась залезть лапкой Вильду в штаны, но ей мешал пояс.

Молодой берсерк, сидевший с края, вылез из-за стола и, пошатываясь, двинул к реке, на ходу рассупониваясь.

Берсерк справа от Хедина раскачивался влево-вправо и тянул что-то заунывное.

Чернявая щекастая девка, втиснувшись между Искуси и Тулбом, подъедалась из миски Огонька. Тот не замечал, увлекшись разговором с Хравном. Болтали по-нурмански. Размахивали руками. Берсерк, кстати, тоже был рыжим, хотя и не таким огненно-красным, как Тулб.

«А хорошо как, — подумал Вильд. — И почему их все так боятся? Неплохие же люди. Не хуже других нурманов».

Девка таки справилась. Залезла в штаны, делала приятное. Вильд совсем разомлел. Кувшин опустел, надо бы велеть еще один… Но лениво.

«Я гридень», — подумал Вильд. Нет, не гридень. Хускарл.

— Я — хускарл ярла Ульфа Хвити! — произнес он вслух.

Звучало грозно.

— Хвити, да! — поддержал Хедин. — Твой ярл хорош! Не зря его Белым нарекли, ой не зря!

— Ульф Хвити — мой родич по браку! — похвастался Вильд. — И Свартхёвди Медвежонок тоже!

— Медвежонок — наш! — Хедин ударил кружкой по столу, расплескав пиво. — Дух Одина в нем силен!

— Один? — встрепенулся сосед Хедина, вынырнув из грез. — Один! — рявкнул он. — Один жаждет крови!

Он попытался встать, но потерял равновесие и свалился со скамьи под стол, да там и остался.

— Мы третий день пируем, — сообщил Вильду Хедин. — Здесь бонд из наших есть. Пиво варит и продает недорого. Только нам. На других уже не хватает! Этот, здешний, — махнул рукой в сторону хозяина, — сначала нас не любил. Теперь любит. И вас будет любить. Если успеет.

— Почему если успеет? — пробормотал Вильд.

— Так Йёрд сказал, что скоро его убьет. Слышь, Йёрд, ты когда этого убивать будешь, — Хедин пнул лежавшего под столом берсерка, — ты ему вели сначала мяса нам побольше нажарить, слышь!

Берсерк под столом не отозвался. Видно, уснул.

— Эй ты, просыпайся!

Вильда ударили по спине.

Он открыл глаза. Потом, упершись руками, с трудом отделил лицо от стола. Голова сразу закружилась.

— А ну встань!

Вильда ухватили под мышки и без всякого уважения вытащили из-за стола.

— Не… Не трогать… Меня! — прохрипел он.

Стоять было трудно, мир вокруг расплывался, словно Вильд глядел сквозь воду. Однако он разобрал, что берсерки куда-то делись. И Ануд с Тулбом тоже. Остались только он и Искуси, который, будто мертвый, висел на руках незнакомых воев.

А еще Вильд обнаружил, что воинский пояс куда-то пропал. Вместе со всем, что на нем было, включая кошель с деньгами и оружие. Меч!

Меч тоже пропал!

Вильд хотел развернуться, но едва не упал, запутавшись в спущенных штанах. Ухватился за стол.

— Где… Мои… — начал он, едва шевеля неуклюжим языком.

— Берите их, и в крепость! — распорядился кто-то за спиной.

Вильда снова ухватили под мышки, он рванулся, схлопотал тычок твердым в бок, по почке, зарычал, вырвал правую руку, нашарил рукоять ножа на чужом поясе, выдернул его и всадил между ребер тому, что держал шуйцу. Он не думал, что делает. Все движения были привычны, как дыхание, и нож легко вошел между ребер. Хватка ослабла, зарезанный начал оседать, но прежде, чем он упал, Вильд успел выхватить из петли у него на поясе боевой топорик. Теперь ему было чем защищаться… Но проклятые штаны, из-за которых и шага не сделать! И не меньше десятка воев в бронях, с копьями и щитами. Это уже не ополчение. Гридь.

«Сейчас меня убьют», — подумал Вильд.

Мысль не пугала. Она была словно не про него.

Что радовало: хмель ушел, в голове прояснилось, и мир обрел привычную устойчивость. Так что, если удача, он еще одного с собой заберет. Увидит Перун, что не жертвой, а воином ушел Вильд, Труворов сын! Пал в бою неравном!

— Отошли от моего брата!

Заря!

Сначала Вильд обрадовался. Потом ему стало жутко неловко оттого, что его застали со спущенными штанами. А потом разглядел, сколько воев заполонило харчевню, — и испугался уже за сестру. Хотелось оглянуться, но нельзя. Метнет кто копье — и все.

— Отошли, я сказала! — еще звонче выкрикнула сестра. — Ты! Который с двумя гривнами на шее! До двух считаю! Потом буду убивать! Раз!.. Два!..

…И Вильд с изумлением увидел, что строй смоленских воев попятился. Пополз назад, умело разделяясь, чтобы обойти столы, и смыкаясь вновь.

И тут Вильд наконец-то рискнул обернуться…

И враз полегчало.

Заря была не одна.

С ней было еще трое своих. Но не это главное.

Главное, что было за ними.

А за ними стояли рядышком со шлемами в руках Бирнир Бесстрашный и Свартхёвди Медвежонок. И лица у обоих были такие счастливые, какие бывают у тех, кто вернулся домой из долгого странствия. Или у берсерков в предвкушении битвы.

А за Бирниром и Свартхёвди, кто с палубы «Гунгнира», а кто уже с причала, точно так же лыбились их братья-берсерки.

И было ясно: стоит Заре послать стрелу, и нескольким десяткам смоленских дружинников наступит конец, скорый и кровавый.

— Мы уходим! — выкрикнул их старший, тот самый, с двумя серебряными гривнами на шее. — Уходим!

И смоленская гридь потекла наружу, на улицу. А те, кто держал Искуси, очень аккуратно усадили-уложили варяга на скамью, подхватили дружинника, которого зарезал Вильд, и тоже поволокли наружу.

Вильд глянул на мертвое лицо и пожалел, что ударил насмерть. Юное безусое лицо исказила предсмертная мука, и ужас навеки застыл в мертвых глазах. Плохая смерть. Вильд ни за что не выбрал бы такую. Этот отрок тоже не выбирал. Оттого и пожалел его сейчас Вильд.

— Штаны надеть, родич, — мимоходом бросил Свартхёвди, проходя мимо. По-словенски сказал, что особенно обидно. И тоже по-словенски, хозяину харчевни: — Пояс, оружие вернуть! Считаю до пять. Потом убивать всех! Му-чи-тель-но!