Последнее лето ярла Ульфа

Глава тридцать вторая Белозеро. Братья-варяги

— С тобой наедине? — ласково поинтересовалась Заря. — Да ну? И чем ты меня впечатлишь, щеночек? Твоим съежившимся от страха червячком можно только штанишки напрудить!

Хорошее место — Белозеро. Красивое. И люди здесь такие доброжелательные. Особенно варяжская молодежь. Конкуренция как образ жизни. И каждый чувствует себя повелителем мира. Пока мордой в пыль не ткнут. Что тоже норма. Какие победители без проигравших?

Так что на старших подрастающие волчата если скалят зубки, то выборочно и с пониманием. А поскольку встречать здесь принято по одежке, то к моим бойцам белозерские поначалу только присматривались. С опаской. Потому что смотрелись парни очень солидно. Тут не у всякого гридня такой обвес, как у моих кирьялов. Не говоря уже о варяжатах.

Нет, и в Белозере встречались люди с неплохим набором драгметаллов на тушке. Харра Стрекоза, например. Или старина Руад. Но эти в здешней табели о рангах числились даже не хольдами, а сотниками. Так что моим парням молодая варяжская поросль завидовала люто. За серебро на шее здешние воины платят железом и кровью. Причем железо свое, а кровь чужая.

Нельзя сказать, что отроки Ольбарда крови не нюхали. Бывали в заварушках. То с чудью схватятся, то с бьярминами. Однажды даже в западные земли сходили и вместе с тамошними словенами-ругами какой-то германский городок обобрали. Но воинский успех определяет даже не количество убитых врагов, а взятая на них добыча. И в этом плане между чудинами и англами разница колоссальная.

Так что поначалу местные молодые к моим относились с пиететом. Но через пару дней присмотрелись поближе, поняли, что внутри элитных бронек такие же, в общем, парни, как они сами, и начались подначки. Сначала — осторожные. Потом — понаглее.

Я опасался, как бы до конфликта не дошло. То, что Ольбард своих не одергивал, а только посмеивался, меня не успокаивало. Варяги разные бывают. Вот тот же Стег Измор тому пример. А здесь, в Белозере, не только повидавшие мир ветераны морских вояжей. Немало и тех, кто за всю жизнь дальше Полоцка не выбирался. Но тоже — братья по Перуну. И тоже воины. И большая часть здешних отроков — их детишки.

К кирьялам местная молодежь не лезла. Потому что — кирьялы. С таких варягам только дань брать уместно, а не силой мериться. А вот мои варяжата…

Наглости прибавляло еще и то, что мои с местными не смешивались. Тренировались отдельно. Отроки все же отроки, и вот так с лету, по одной только манере двигаться, оценить потенциал они еще толком не умели. Понимали расклад только как следует схлопотав. Хотя гоняли белозерских основательно. Вихорек рассказывал: когда-то у Ольбарда в дружине даже среди гридней попадались неумехи, но теперь не так. Молодых стало больше, «стариков» относительно меньше, зато все гридни — как на подбор. Настоящие воины Перуна.

Склонен думать, они тоже подначивали своих младших позадирать гостей. Интересно им было, что могут наши вьюноши.

Что можем мы, старшие, они знали. Видели. Уже на второй день нашего гостевания Харра устроил тренирочный поединок не с кем-нибудь, а с самим Измором.

Не скажу, что Стег ему накидал. Более того, будь схватка настоящей, я бы поставил на Харру. Скорее всего. А вот случись им сойтись на поле боя, пять против одного, что закончился бы он стрелой у Харры в глазу или горле. А может, и в сердце, потому что хороший граненый наконечник с тридцати метров прошивал любую кольчугу на раз.

Но, к счастью, поединок был дружеский и закончился не смертью, а совместным распитием белозерского пива.

Но то, что можно Измору, не позволено Торве или Егри. Так что на междружинные поединки я наложил вето. Увлекутся еще и прикончат кого-нибудь из Ольбардовых. А я ведь сюда не для этого приехал. Мне с варягами дружба нужна, а не кровные разборки.

Хорошо Медвежонку. Оказавшись в дружественной среде, он немедленно расслабился и приступил к полноценному отдыху. То есть пьянствовал, жрал за троих и валялся с доступными девками. Ну а что еще делать, если убивать нельзя?

А мне надо — политично. То есть сглаживать конфликты, выстраивать отношения… Нет, мои отношения с Ольбардом Синеусом и так были неплохими. Не один год вместе в вики ходили. Но то были отношения хольда и хускарла. А надо было: князя с ярлом.

И мои парни рушить эту дипломатию не должны.

И, будучи дисциплинированными, приказ они выполняли четко. На мелкие провокации реагировали правильно. То есть словесно, но не переходя на прямые оскорбления.

И все было бы ровно, если бы не Заря.

Хотя судя по тому, что я услышал, Заря была виновата лишь в том, что не укладывалась в местные традиции. Женщина в штанах, с мечом на поясе… Здесь такие не водились.

Кроме Зари. Нет, многие ее знали с детства. Дочь Трувора, как-никак. И то, что она с детства с луком упражнялась, тоже некоторые помнили. И не одобряли уже тогда. Тем более что одно дело — баловаться с луком, а другое — одеться мужчиной и опоясаться мечом. Нет, часть воинов в Ольбардовой дружине были в курсе, что она умеет. Те, кто постарше. А вот вернувшиеся из недалекого тренировочного плавания отроки этим утром увидели Зарю впервые. Ее поначалу вообще за юнца приняли, когда она во двор поразмяться вышла. А потом кто-то из недорослей опознал в ней женщину, и более того — знакомую женщину, и со свойственной юности непосредственностью проявил чувство юмора. То, которое ниже пояса.

И Заря услышала.

Оглядела шутника, одарила брезгливой улыбкой и ответила в духе скандинавских застолий:

— Да ну? И чем ты меня впечатлишь, щеночек? Твоим съежившимся от страха червячком можно только штанишки напрудить!

— Да я… Ты знаешь, что я могу…

— Свинью себе ты можешь найти! — перебила Заря. — И полизать у нее под хвостиком! Там для твоего языка самое место!

Как по мне — резковато. Даже для Зари. Но не она начала, так что допустимо.

Кое-кто из Ольбардовых отроков засмеялся. Злая шутка. Но какая образная.

А вот у шутника в прямом смысле в зобу дыханье сперло.

А когда расперло, то мозг у него полностью отключился. Зато включился речевой аппарат, извергая полкубометра грязи в секунду.

Меня рядом не было.

Была моя молодежь, и они, несомненно, вступились бы, но не успели. Или не услышали. Тренировка же. Шумно и отвлекаться нельзя.

Но Заре поддержка и не требовалась.

— Дай-ка, — Заря отобрала черпак у холопа-золотаря, вывозившего продукты жизнедеятельности славной варяжской дружины, почерпнула из тачки и метко послала в говоруна. Прямо в неоправданно широко раззявленный роток. Точность — это у нее профессиональное.

Засим — немая сцена.

Во время которой Заря вытерла ладошку клоком сена и пошла своей дорогой под зычный гогот зрителей.

Уж очень потешный вид был у отплевывающегося отрока.

Наверное, будь на месте Зари мужчина, реакция была бы другой. Наверняка кто-то вписался бы за товарища. Но не против девушки же…

А может, кое-кто знал, чья она жена и дочь, и с другими поделился.

Но на этом история не закончилась.

Будь на месте говоруна какой-нибудь скандинавский отморозок, мог бы и наброситься. А этот мыться пошел. И правильно сделал. Напал бы — Заря бы его убила. И между мной и Ольбардовой дружиной легла бы кровь.

Не первая, кстати. Мой сын в свое время прикончил парочку напавших на него идиотов. Но тогда Ольбард все разрулил. И даже кое-кого из дружины выгнал.

Но история не закончилась. Обгаженный отрок помылся, переоделся и появился на подворье, горя жаждой мести.

К этому времени недоросль скудным разумом осознал сокрушительный ущерб, нанесенный его авторитету… И решил спросить за моральный ущерб.

Что хорошо, обратился он не к Заре, которая на пару с Вильдом безуспешно пыталась загнать в угол Скиди, а к ее типа господину. То есть ко мне.

Дождался, когда мы с Ольбардом спустимся с крылечка, и огласил требования.

Уверенно так. И при этом постоянно кося взглядом в сторону стоящего рядом со мной Ольбарда. Не иначе на поддержку надеялся.

Излагал он не особо связно, и я, не видевший собственно оскорбления действием, не понял сути претензии.

Ольбард тоже. Оглядел подчиненного с подозрением: что тот несет? Вроде трезвый. Может, по голове прилетело?

— Помолчи, — велел он недорослю. И кликнул десятника, коему надлежало контролировать тренировочный процесс.

Десятник был в курсе. И он был среди тех, кого слова Зари, а главное, их и физическое подкрепление изрядно повеселили. Потому десятник с удовольствием ввел нас в курс дела, а потом попросил вежливо. Меня.

— Не убивай дурня, ярл. Пожалуйста. Бабушка моей жены расстроится.

Аргумент.

— Пусть живет, — пожал я плечами. — Но я бы на твоем месте подумал: сколько ему еще надо дерьма сожрать, чтобы поумнеть. Хотя… — Я поглядел на красного от ярости отрока. — Желудок здоровый. Справится.

Думал я при этом не о нем, а о Вихорьке. Вот кто за полминуты мог запросто на три верегельда наговорить. Или наубивать.

Я дурня простил.

Но не Ольбард.

Глянул на скудоумка гневно, но немедленно вразумлять не стал. Рыкнул коротко:

— Прочь с глаз моих! — И уже десятнику: — На три дня его от общей трапезы отстранить. Пусть с холопами ест… Пока не проветрится.

Тоже верно. Мытье мытьем, а от парня попахивало. И не ландышами.

— Батька! — Глаза у отрока стали как у раненой оленухи. — Я… Меня… Как же так⁈

К сожалению, полминуты назад Скиди временно вывел из строя Вильда, а потом, повозившись с полминуты, взмахом щита обезоружил Зарю.

Моя девочка здорово продвинулась в работе с клинком. Но сила и масса были не на ее стороне. Да и как боец Скиди сильнее. И поддаваться не собирался. Это же Скиди. Для него любая победа — вопрос принципиальный.

Заря расстроилась. И обиделась немного. Не на Скиди, а на брата, который бросил ее один на один с более сильным противником. Скиди же она, наоборот, поблагодарила, как положено, «за науку». Потом подобрала меч и, потирая ушибленную ладошку, подошла ко мне. Пожаловаться на неловкого брата и потребовать у меня персонального урока фехтования.

И тут на глаза ее попался скудоумок. И она, будучи не в самом лучшем настроении, брякнула:

— Этого гони, муж. У него дерьма полон рот.

Нет, не тот это мир, где благоволят слабости. Слабым — да, бывает. Всякий может ослабеть. От раны, например. Но должен вести себя соответственно. Например, быть готов умереть.

Отрок умереть был не готов. Но тем не менее собрался убивать.

Не успел.

Десятник ловкой подсечкой сбил его с ног раньше, чем скудоумок извлек меч, врезал ему пяткой в солнечное сплетение, наступил на правую руку:

— Лежать!

Грамотно. Сразу видно, популярное среди северян искусство превращения вооруженного врага в пригодного для упаковки пленника гридень знал в совершенстве.

Но по факту он ему жизнь спас.

— Ой дурак… — с ноткой жалости протянула Заря, пряча клинок в ножны. — Дядька Ольбард, не убивай его, пожалуйста! Пожалуйста!

Явно переигрывает. Я не стал вникать почему. Не тот повод. Может, она с сестрой скудоумка в детстве дружила… Но когда Ольбард вопросительно поглядел на меня, то я пожал плечами и кивнул на Зарю. Мол, с ней решайте.

Вокруг нас уже образовалась небольшая толпа.

— А как, по-твоему, с ним обойтись? — с интересом спросил Ольбард.

Заря покосилась на меня. Я вновь пожал плечами. Сама решай.

— А отдай его нам! — азартно предложила Заря. — Может, поумнеет и вежеству обучится. Так, Вильд?

Ее брат ответил философски:

— Или так, или умрет.

— Вот! — подхватила моя младшая жена. — А умрет, так, может, с толком, а не без толку, как сейчас.

— Зарра, зачем он нам? — Это уже Скиди. — Пока он меч доставал, ты бы уже мужу рубаху вышить успела.

Заря покраснела. Так, что даже под загаром заметно. И я знал почему. Вышивала она примерно так же, как и я. Никак.

Пришлось мне подключиться, чтобы ее прикрыть.

— Скиди, ты помнишь, как мы познакомились?

Нахмурился. Неужели забыл?

— Помнишь, как ты на меня с топором бросился?

Вот теперь и он покраснел.

А ты как думал, ученик? Кем бы ты был, хольд и, несомненно, будущий хёвдинг Скиди Оддасон, если бы не попал в мои умелые руки?

— Грести умеешь? — спросил я валявшийся в пыли предмет обсуждения.

Молчание.

— Ярл задал тебе вопрос, негораздок! — десятник пихнул парня ногой.

— Ну могу…

— Место на руме еще заслужить надо! — вставила Заря.

— Ольбард, что скажешь?

— Его жизнь принадлежит тебе, Ульф-ярл. Убей или забирай. Мне такой дружинник не нужен.

— Как тебя зовут? — спросил я.

Не у скудоумка-негораздка, у десятника.

— Тудков Барсук, Ульф-ярл, — с достоинством ответил тот, расправив пальцами синие, как у князя Ольбарда, усищи.

— Отпусти его, Тудков. Он больше не станет шалить. Скиди!

— Ярл?

— Подними его.

Скиди ухватил «кандидата» за край затрещавшей рубахи и привел в вертикальное положение. Недоросль не сопротивлялся. Состояние «пыльным мешком по макушке». И пыль эта теперь понятно где.

— В озеро его сунь. Пусть… Хмм… Еще разок помоется.

А как ты думал, хускарл? Инициатива имеет.

— Да, ярл!

Недоволен. Но ему тоже полезно. Что-то он зазвездился, Скиди Оддасон.

— Ульф, ну пожалуйста! — взмолилась Заря.

Судьбу отрока она только что решила. И теперь желала показать мне, что, несмотря на проигрыш Скиди, с мечом она управляться не разучилась.

— Князь? — Я повернулся к Ольбарду.

Мы вроде беседовали. Отойти просто так — невежливо.

— Конечно. Ульф, не возражаешь, если я погляжу?

Не Ульф-ярл, а Ульф. Хороший знак.

— Конечно. Твой взгляд точно лишним не будет, Синеус. — И Заре: — Пойдем, сокровище мое, покажешь дяде, как ты франкский меч тупишь.

Фыркнула. Но промолчала. Боялась, передумаю. Опять-таки когда еще будет возможность показать дядьке, как она может. Да не с луком (это он уже видел), а с самой что ни на есть мужской снастью — мечом и щитом.

Я постарался, чтобы зрелище вышло убедительным. Меч взял не свой, а учебный — тяжелый и не из лучшего металла. Оно и для клинка Зари полезней. Не выщербится и не затупится, если нечаянно не на плоскость, а на лезвие принять.

Мне, кстати, такое тоже полезно. Заря быстрая. Очень. И мне с утяжеленным и посредственно сбалансированным железом тягаться с ней непросто. А я вдобавок еще и щит взял поувесистее и очень постарался дать Заре поработать в удобном для нее формате: подвижности не сковывал.

Ольбард, понятно, видел начальную фору, которую я дал жене, но то, что я ей и в процессе немного помогал, вряд ли заметил. А остальные и подавно. Разве что кроме Харры. Стрекоза вырос в настоящего виртуоза. Я с ним тоже позвенел немного, и убедился, что он процентов на десять быстрее меня обычного. А что такое десять процентов в бою? Смерть. Твоя или врага.

В общем, погонял я Зарю (а скорее, она меня) минуток десять, а взмок так, словно полчаса в шторм весло вертел. Понятно, лето, жарко, но все же. Что значит некачественное оружие. Вроде и тяжелее всего на килограмм, а вот. Потому мы все так франкские мечи и ценим. С ними куда меньше устаешь. В бою же «устал» означает — умер.

Но это не бой, так что мы не умерли, а отправились купаться. А потом — в отведенную мне Ольбардом светлицу. А там вообще прохладно. Ветерок в окна задувает, деревом пахнет (терем всего год как надстроили), травкой свежескошенной.

А если на травку простынку льняную постелить и опрокинуть на нее пахнущую солнцем и водой любимую женушку…

Хотя правды ради: опрокинули меня. Но я не возражал. Смотрел вверх на мушиный хоровод в просочившейся меж стропил световой полоске и думал: даст мне Ольбард людей или не даст?

Думал, впрочем, недолго. Секунд двадцать. Примерно столько, сколько понадобилось Заре, чтобы разобраться с завязками моих штанов.

Заря глядела на спящего мужа. С любовью, но недолго. Потому что ее ждало дело, которое нельзя отложить до утра.

Перун подсказал ей путь и сам повел ее по этому пути. Дал ей того, кто отдаст ей место в дружине Молниерукого. Она не сразу это поняла, но наверняка именно бог подсказал ей попросить у мужа в дар Перунова воина. Пусть Бивой и не из лучших варягов, но он варяг, воин, и он посвящен. Если Заря сделает так, что Бивой покинет священную дружину, это место по праву будет принадлежать Заре.

В коридоре было темно, но где лестница, Заря и так знала. Лестница скрипучая. «Поющая», как говорил муж. Но если ступать правильно, у самых перил, то звук чуть слышен. Лишь в самом низу Заря сообщила громким шепотом:

— Это я, дочь Трувора.

Чтобы отрок-караульщик не всполошился.

Во дворе — никого. Из людей. Пара сторожевых псов подбежала, обнюхала и убралась. Своя.

Заря вынула из ящика один из деревянных учебных мечей. Понадобится.

Еще разок опозналась с часовым и через узкую калитку выбралась за стену.

От терема до кораблей — меньше полета стрелы, так что вскоре она уже перебиралась через борт «Клыка Фреки».

Тут пришлось снова назвать себя. Пара дренгов из кирьялов караулили сторожко.

Тот, кто был ей нужен, дрых между скамей.

Заря пнула его в бок.

— Просыпайся. — И добавила, вспомнив, как обозвал его Барсук: — Встал, негораздок!

Бывший отрок с ворчанием поднялся. Руки у него были связаны за спиной (Заря попросила), волосы всклокочены. Ростом он был повыше Зари, но ненамного.

Что происходит, он спросонья не понимал. Но получив звонкий шлепок деревяшкой по ягодице, сообразил, что требуется. Перевалился через борт на причал.

— Пошел, пошел! — покрикивала Заря, направляя бывшего отрока к корабельным сараям. Там — хорошее место. Никто не помешает уроку.

Как раз луна взошла. Посветлее стало.

— Стой! Повернись спиной!

Подчинился.

Заря вынула из кармашка на голенище засапожник, одним движением рассекла веревки и сунула нож обратно.

Для такого, как этот, железа не потребуется. Хватит палки.

— Повернись.

Стоит, пялится. Гадает, наверное, зачем она его позвала. Света луны хватило, чтобы Заря увидела, как расширились у негораздка ноздри. Даже угадала почему. От нее изрядно пахло брачным ложем.

— Напомни, как тебя звали? — попросила Заря, покачивая зажатой в правой руке деревяшкой — ученическим мечом.

— Бивой, — буркнул негораздок. — Сын…

— Чей ты сын, не важно, — перебила Заря. — И имя теперь у тебя Бишка. Негоже холопу воинским именем зваться.

— Я не холоп! — взвился бывший отрок.

Руки Заря ему не просто так развязала, а с умыслом. Чтобы ощутил свободу и взыграл. Так чужих жеребцов объезжают. Сначала дают волю почуять, а потом принуждают к повиновению, чтобы забыли прежнее и ходили под хозяйским седлом.

Вот и с этим так. Дать вздыбиться, а потом пригнуть к земле.

Он и пригнулся. Задохнулся и скрючился, когда деревяшка воткнулась ему в солнечное сплетение.

— Холоп, холоп, — заверила Заря, цепляя его деревяшкой под подбородок и вынуждая выпрямиться. — Ольбард отдал тебя моему мужу, а муж подарил мне.

— Я свободный… варяг… — просипел парень. — Нельзя так… — Разогнулся он с трудом. Но урока не понял. — Нельзя свободного… так.

— Еще как можно! — Заря засмеялась.

И ткнула его деревяшкой. На этот раз куда сильнее. «Свободный варяг» рухнул наземь, свернулся ежиком и долго не мог вдохнуть, разевая по-рыбьи рот и тараща на Зарю полные ужаса глаза.

На этот раз поднимать его Заря не стала. Дала немного отлежаться, снова задышать…

И ткнула палкой в бок.

Парня снова скрючило. Но теперь отлеживаться ему Заря не позволила.

— Сел, негораздок!

Не послушался. Сразу. Заря сделала вид, что собирается снова ткнуть, и он сел. Кривясь и шипя, но сел.

— Как тебя зовут? — снова спросила Заря.

— Бив…

Тычок, и он снова корчится на земле.

— Сел! Как тебя зовут? — И через мгновение еще один тычок: — Долго думаешь!

Сломался, пробормотал, втягивая голову в плечи:

— Бишка…

Нет, не сидеть такому на руме. Слизняк. Но он был варягом. Отроком и посвященным. Был. Место в строю освободилось.

— Повезло тебе, Бишка, — сообщила Заря негораздку. — Ты — раб, но не какой-нибудь свинопас, а личный трэль дочери князя и жены ярла. И если будешь расторопен, то когда-нибудь я подарю тебе свободу. Или смерть, если решу, что ты бесполезен.

Эк она красиво сказала. Не хуже Тьёдара Певца.

— Пошел! — велела Заря и погнала теперь уже окончательно охолопленного Бишку обратно на драккар.

— Спать здесь, — разрешила она. — Утром ждать меня.

Связывать не стала. Но предупредила на всякий случай:

— Сбежишь, найду. И брату отдам. И не Вильду, а старшему. Свартхёвди Сваресону. Берсерку. А он сделает с тобой то, что нурманы с беглыми делают. Хотя нет, лучше — как со строптивыми бычками. Знаешь, что с ними делают, Бишка?

Кивок. Он знал. И нисколько не сомневался, что слова этой волчицы с делом не разойдутся.

«Это было легко, — подумала Заря. — Теперь я в дружине Молниерукого. И заодно и долг вернула».

Бывший отрок Бивой, а ныне — обельный холоп Бишка, когда-то был в ватаге мальчишек, которые травили Зарю за то, что она училась стрелять. Бишка в ватаге был не самым главным, но самым подлым. За косу дергал, щипал за… За разные места.

А главное, именно он сломал ее детский лук, который она сама любовно сладила из правильно высушенной березы, купленной за ладожскую стеклянную бусину.

Такое не прощается.

Никогда.