Последний Шаман 2

Глава 10 «С горечью приобретений»

«После чёрной полосы стоит поменять трусы.»

Чёрный, ты незаменим.

— Семён, он Одержимый.

— Чщ-чщ-чщ. Ты главное с выводами не спеши и резких движений не делай.

— Я тебе серьёзно говорю…

— Я тоже серьёзно. До полной Одержимости ему далеко, уж поверь.

— Ещё немного и он кинется.

— Если не провоцировать, не кинется.

Мы с Чарли даже спокойного тона не изменили. Продолжали стоять в пол-оборота и мило беседовать, пока на крыльцо таверны выходило…нечто.

Если судить по остаткам одежды, перед нами определённо стоял Яков, вот только его внешний вид внушал трепет. Горбом изогнувшаяся спина, руки, ставшие раза в три мощнее и крепче, бугрящиеся мышцами ноги и торчащие из разорванной обуви когти. А уж голова его вытянувшаяся и вовсе на звериную стала похожа.

Весь покрытый чёрный шерстью, оскалившийся и рычащий, он медленно водил мордой и взгляд его тёмных глаз бусинок неприятным холодком гулял по коже. Пока что его видели только мы с Чарли, но вопросом времени оставался тот момент, когда кто-нибудь из горожан посмотрит в нашу сторону. Спасало только то, что часть разрушенной крыши крыльца свисала под углом и прикрывала Якова от основного скопления людей.

— Послушай, Чарли, а вам ничего с собой не давали, перед тем, как отправить на задание? — спросил на всякий случай, так как наблюдал на тонком плане порванные жгуты и цепи, тянувшиеся за Яковом.

— Oh sh*t… — ругнулся Чарли и медленно потянулся к поясу.

— Что там у тебя такое? — поинтересовался, не решаясь отводить от монстра взгляда.

— Нам дали ретранслятор. Сказали включить при подлёте и выключить сразу после задержания. — тихо произнёс Чарли.

— Ага, ясненько. А когда ты выключил?

— Вот сейчас.

— Ох ты яхонтовый ты мой ёж…

— Не нагнетай. Да, сглупил.

— Ещё как сглупил.

Значит оковы Якова не от его эмоциональной вспышки активировались, а от поясной машинки Чарли. Тут и гадать не надо, чтобы понять её функцию. Усилить путы, сковать, связать, попутно вырубить и позволить забрать Якова тёпленьким.

Сейчас же мы воочию наблюдали результаты того, что будет, если машинку передержать. Очевидно же, что тело, перешедшее критический порог, начнёт бороться не на жизнь, а на смерть. И чем больше будет сила сжатия, тем больше будет сопротивление.

И уж не знаю, каким-таким образом Якову удалось самостоятельно из под влияния оков выбраться, но дело тут явно не обошлось без встроенных в его руки кристаллов. Сейчас они в эфирном плане пульсировали, распространяя по телу бордовые нити. И чем дальше они распространялись, тем гуще становилась шерсть, чётче округлялись мышцы и острее становились когти и клыки.

Обнадёживали меня только очаги разума, которые в нём ещё оставались. И пусть сущность его заспинная почти полностью слилась с телом, но форма, цвет и эфирная структура Якова всё же напоминали человеческую. Тот же набор органов, тот же спутанный клубок нитей в его голове, да и костная структура хоть и изменилась, но всё ещё выглядела как у человека. Уж что-что, а дополнительных сегментов и суставов, как у того же Одержимого, я не наблюдал.

Ища в своём арсенале хоть что-нибудь, что поможет Якова усмирить, мне в голову пришла шальная мысль. Конечно, это выстрел в небо с надеждой попасть в цель, но чем чёрт не шутит. Может и сработает.

— Чарли, будь другом, сделай кое-что. — прошептал ему, делая маленький шаг навстречу монстру-Якову, от чего тот ощерился и угрожающе щёлкнул пастью.

— И что же? — по лицу ковбоя тёк пот, но свой винчестер он благоразумно не поднимал.

— Свяжись-ка с Елизаветой и обрисуй ей ситуацию, — высказал ему идею, делая ещё шажочек. — Только, по возможности, без шума.

— Ты уверен? — сглотнул Чарли. — Чем она-то поможет?

— Не знаю, но иди и её приведи. — ещё шаг, и монстр-Яков рукой скрежещет по полу и доски с хрустом разлетаются, словно сделанные из картона.

— А ты то как… — начал свой вопрос ковбой и осёкся, когда чудовище напротив нас приготовилось к прыжку.

Огромной силой воли мне стоило удержать свои рефлексы и не отпрыгнуть в сторону. Вместо прыжка я плавно поднял руку и применил то единственное, способное сейчас помочь. И это были не эфирные силы, не огненная аура, не уплотнение и не усиление. Уж не знаю, почему самую сильную свою способность я ранее не использовал, но пригодилась она сейчас, как нельзя кстати.

Я начал плести заклинание, шепча его вслух.

Шаг назад. Отступи.

Шаг назад. Подожди. Подыши.

Шаг назад. Подыши глубоко.

Шаг назад. Тише сердце. Ты слышишь его.

Шаг назад. Хорошо. Здесь тепло.

Шаг назад. Отступай. И дыши глубоко.

Шаг назад. И становится очень легко.

Шаг назад. Вот и дом. Здесь спокойная гладь.

Шаг назад. Здесь спокойнее всё начинать…

С каждым словом моим едва заметное тонким зрением дрожание проходило сквозь тело Якова и побуждало его постепенно, но верно делать шаги назад. Он всё ещё продолжал скалиться, полосовать когтями доски пола и при этом отступал, вроде даже этого и не осознавая.

Повторяя и повторяя придуманное на ходу заклинание, я завёл его обратно в таверну и направил в сторону барной стойки. В ней зияла дыра как раз в том месте, где Якова застало превращение. Разбитые в труху доски, осколки стекла от бутылок и полок, всё это хрустело под его лапами, при это ни сколько не вредя ему и не смущая. Только аромат разлитого алкоголя витал в воздухе, заставляя монстра чихать, тереть передними лапами нос и отвлекаться.

Мне приходилось раз за разом обновлять сдерживающие заклинание, вкладывая с каждым словом всё больше сил. Приходило ощущение, что чудовищу удаётся всё лучше сопротивляться воздействию и уровень агрессии в нём снова начал расти.

Время тянулось ужасно медленно и когда за спиной наконец раздался осторожный стук каблучков, мне показалась, что прошла целая вечность.

— Ну наконец-то… — позволил я себе сказать между предложениями и зашедшее за угол барной стойки чудище встрепенулось.

— Я здесь, Семён, — ответила Елизавета, стараясь держаться незаметно за моей спиной. — Как он выглядит? Всё плохо?

Услышав её голос, монстр-Яков утробно рыкнул и встал на задние лапы, передними опершись на стойку и полки с алкоголем. Пока я ждал Елизавету, он между вспышками агрессии вертел головой, обнюхивал пространство вокруг и хмурился, как-будто что вспоминал.

— Ну, как видишь. — пробормотал ей, позволив выглянуть из-за моего плеча.

— О чёрт… — прошептала она над самым ухом.

— Всё плохо?

— Ну почти…

— В смысле почти? Ты такое уже видела?

— Пару раз. Но чтоб вот так, впервые.

Прислушиваясь к нашему с Елизаветой диалогу, монстр-Яков рявкнул и выпрыгнул из-за стойки, уверенно идя на сближение. И тут уж я приготовил весь свой арсенал, так как намерения он демонстрировал совсем недружелюбные.

Но прежде чем он к нам рванул, Елизавета успела выйти вперёд и вытянуть перед собой кусок тряпицы. Уже почти не человек, а зверь, замер в полуметре и принялся с шумом вдыхать и выдыхать воздух. Он нюхал тряпку в руках моей подруги и в омутах глаз его начали проступать человеческие эмоции.

— Вот молодец… Всё хорошо… — ласково шептала Лизка, обходя Якова по кругу и ведя его за собой, как на привязи. Вот только роль поводка исполняла розоватая тряпка, а если быть точнее, то запах исходящий от неё. — Пойдём, мой дорогой, вот так… Семён, ничего не делай, просто иди следом.

Я кивнул, прекрасно видя, как она ведёт его к двери комнаты, которая служила Якову спальней. В трактире имелись свои аккумуляторы, так что автоматика двери сработала как надо. Сперва отодвинулась первая дверь, а после и вторая, оказавшаяся раза в три толще, чем предыдущая.

Заходя в личные покои Якова, я готовился увидеть что-угодно, но только не это.

Комната оказалась абсолютно пустой.

Без окон, без мебели, без каких либо удобств, от пола до потолка обшитая белыми панелями, сплошь испещрёнными следами когтей и клыков. Лишь в коридоре между дверями имелись блага цивилизации и гардероб, а в центре комнаты валялась лежанка, больше похожая на изжёванный матрас.

И вот нашёлся минус тонкого зрения, в котором я видел живое ярче, чем неодушевлённые и не наполненные энергией предметы. На фоне пятен жизни они выглядели блекло и обстановку комнаты Якова я в первые дни своего заселения так и не рассмотрел. А то бы заподозрил неладное раньше.

— Вот так…Сюда… Ложись, Яков. — положив тряпицу на край лежанки, Елизавета побудила его подойти и грузно плюхнуться.

Уткнувшись ноздрями в розовую ткань, он прикрыл глаза и начал ворчать.

— И что теперь? — спросил у Лизки, заходя в комнату и слыша, как с шорохом закрывается дверь.

— Обычно этого оказывалось достаточно, чтобы он пришёл в себя. — был мне ответ, но судя по нервным ноткам в голосе подруги, в нынешнем успехе она сомневалась.

— А что это вообще такое? — спросил, указывая взглядом на тряпицу.

— Одежда его жены, на сколько мне известно, — держа руку в паре сантиметров от его клыков, Елизавета на меня исподлобья взглянула и продолжила. — И прошу, не спрашивай меня подробностей. Это его тайна, не моя. Достаточно знать, что когда он чует этот запах, то вспоминает её и себя. Вот только…

— Что только? — подошёл я ближе, присаживаясь в метре от мохнатой спины и ставя гирьку на пол. Судя по тому, с каким стуком она коснулась поверхности, белые пластины были сделаны из чего-то прочного. И раз они выдержали когти Якова, то жар точно перетерпят. — Сейчас что-то не так идёт?

— Да. Раньше он превращался обратно уже на пороге комнаты, а вот теперь… — Она кивнула в сторону загривка, шерсть на котором становилась только гуще и темнее.

— Агаа… Всё ясно. С него же печати спали. — пробормотал себе под нос, но Елизавета меня услышала.

— Что ты сказал⁈ — вы ужасе раскрыв глаза, она смотрела на меня неверяще.

— Что слышала. Пут нет, цепей нет, а значит они с обратным процессом не помогут. Но… — под испуганным взглядом подруги я крепко взвешивал все за и против. Ведь предстояло то, чего я и в более благоприятное время не рискнул бы делать. Да только нынешние обстоятельства вынуждали заняться этим сейчас или никогда. Монстр-Яков хоть и лежал спокойно, но царапая своими когтями пол, он оставлял следы куда более глубокие, чем предыдущие. А это значило, что если запереть его тут, то недалёким станет момент, когда он отсюда выберется. — Ладно. Если он должен вспомнить, то я могу в этом помочь.

— Семён, что ты хочешь? Стой!…

И не успела Елизавета полноценно возразить, как возложил я руку на спину встрепенувшегося чудовища и всеми силами своими повелел себе и ему…

СПИИИИ…

И провалившись в пустоту, я утащил сознание Якова за собой, надеясь, что и его звериная ипостась заснёт следом.

И вроде это удалось, ведь в темноте меня швыряло, било, трепыхало, как-будто под рукой метался зверь, которого необходимо было укротить. Своим намерением и волей, я крепко накрепко вцепился в его суть и всё тащил-тащил-тащил на дно, пока не осознал себя на бесконечной глянцевой поверхности из серого стекла.

В отличие от внутреннего пространства Анатолия, здесь вся поверхность имела темные, едва заметные чёрные трещины, расходящиеся из одной точки. А именно, от места, где перед дверями стоял Яков. И если бы я не знал, куда именно попал, то в этом человеке я бы точно его не узнал.

Вот где бы подошло сравнение с мумией, так это здесь. Замотанный предельно плотно, он был распят в пространстве и из разрыва ткани на груди сочилась та самая чернота, нитям уходящая в окружающее пространство. Там билось сердце и там же находилась дверь. Поэтому, не долго думая, я подошёл вплотную, руку в чёрный разрыв погрузил и пожелал войти.

И памятуя слова Белого, что в поединке воли, побеждает и подчиняет сильнейший, я решил попробовать иной подход.

В момент атаки на моё вмешательство, когда меня собрались не просто оттолкнуть, а в буквальном смысле съесть, вперёд себя я запустил идею и намерение. Простое и древнее, звучащее словами прабабушки из старой сказки. В ней главный герой перед лицом неминуемого поражения и гибели… вошёл в пасть чудовищу прежде, чем попал на его зубы.

И точно также поступил я сам.

Без драки. Без борьбы. Без сопротивления. Раз хочешь съесть, то ешь! Я твой. Ты победил. Я падаю в твоё нутро как и хотел ты…

Как я и сам того хотел.

И будучи уже внутри я плыл и плыл вперёд сквозь перепутанную паутину, к едва мерцающему свету вдалеке. И если бы я сказал, что путь был долог, то соврал бы.

Он был ужасно долог. Почти что бесконечен.

Свет удалялся от меня, дразня то слева, то справа, то вовсе за спиной. Не раз и не два мне показалось, что всё, теперь я вечный пленник этого сознания, но в какой-то миг свет оказался слишком близок и я успел за него зацепиться. В круговороте ярких вспышек меня закрутило и я услышал.

— Яков, ну наконец-то. Как можно так долго спать? — нежный голос достиг моего слуха и перед глазами возникла картинка.

Стены бревенчатого дома. Камин. Стол с яствами. Красавица жена, чья улыбка теплее солнца проникающего в высокие окна.

— Да дай ты мне поспать, Энэн. — раздалось басовитое и я увидел Якова Кравец, лежащего в огромной подушке посреди гостиной.

Стояла зима. За окном падал снег, но находясь посреди воспоминания, я преисполнялся таким теплом, что сердце заныло ностальгией.

— Вставай, мой волк. Я приготовила тебе рагу, прям так как-ты любишь. И если ты проспишь, оно уже остынет, — проворковала рыжеволосая женщина, наклоняясь и целуя Якова в лоб. — А если поспешишь, то и меня застанешь тёплой.

— Уговорррила, моя дева. — сграбастал Яков женщину в объятия и та зашлась в задорном смехе.

Вот значит как.

Выходит у Якова имелась своя личная жизнь. Стабильная, хорошая и надёжная жизнь, полная радости. Что же с ним тогда случилось?

Стоя посреди гостиной, я пожелал увидеть больше, но натолкнулся на паутину смыслов. Намерением я сумел увидеть только пару лет назад от этого момента и столько же вперёд. Причём события выглядели отрывочно, как если бы убрали дни, часы и даже месяцы, оставив только самое хорошее и тёплое. Всё остальное оказалось в паутинном мареве с увязшими обрывками воспоминаний.

Собственноручно их распутывать я посчитал занятием неприемлемо долгим и также отмёл идею запустить каскад. В отличие от того же Анатолия, у Якова имелся костяк воспоминаний, за которые он и держался. Да, у него имелась когда-то в прошлом счастливая жизнь. Да, помнит её смутно, как сон или наваждение, но для него оно реально. Поэтому все внушения, привнесённые извне он наверняка отметёт, а значит надо запустить процессы изнутри.

Пока я думал и ходил по дому его давних грёз, наткнулся на занятный уголок.

То ли его жена, то ли он сам, разводили в доме мелких животных. Не слишком много, всего лишь пара змей, морские рыбки, ящерицы и пауки. Вернее, один паук, которого и Яков и Энэн с любовью называли Гошей. Размером с целую ладонь, он жил в своём террариуме и на него у меня формировались некоторые планы.

Ведь дорожка между паутиной памяти и пауками была прямой.

Незримым духом открыв терарриум, я протянул ладонь и предложил Георгию переползти. Будучи в воспоминании вполне себе живым, он заползти не отказался и вот я уже держу мохнатое восьмиконечное животное, с интересом его рассматривая.

— Гоша, значит? Ну что же, надеюсь память о тебе поможет твоему хозяину всё вспомнить. — сказал ему задумчиво, глядя в четыре глянцевых глаза насекомого.

Тот ничего мне не ответил, шевеля хелицерами и переступая мохнатыми лапками. Яков запомнил его умным и кротким, что несомненно играло мне на руку. Сосредоточившись на нужном смысле, я принялся вгружать в него принцип поведения, который будет работать даже когда я покину сознание Якова.

И слова заклинания подбирались сами собой, стекая на его брюшко, завиваясь по лапкам и возвращаясь обратно.

Тяни паутину паук

Множеством чутких рук.

Сплетай бытия полотно

Всего, что было давно

Всего, что заплетено

В тугое веретено

Ты расплети, паук.

Чуткой мудростью рук,

Всё собирая в одно

Памяти полотно.

Всё, что запрещено,

Забыто, исключено,

Ты прояви, паук

Снимая печать разлук

С памяти прошлых мук…

Да, я принимал ответственность за то, что делаю. Возможно Яков и сам хотел всё позабыть, возможно его к этому принудили. В любом случае я побуждал человека вспомнить всё, без спроса и разрешения отнимая беспечное бытие в неведении.

Но это являлось необходимым. Жестоким, но необходимым. Я сердцем чувствовал.

Полюбовавшись модернизацией членистоногого, я прикинул приблизительно, какой объём памяти ему предстоит расплести и опечалился. Гоша один точно не справиться, а это значит…

Увидев в коридоре на втором этаже зеркало, я подошёл к нему и пригляделся. Что удивительно, в нём я не отражался, а вот паук виднелся чётко. И если так подумать, что пространство воспоминаний пластично, то в нём вполне себе можно пренебречь привычными законами природы.

Сев рядом с зеркалом так, чтобы паук в моих руках в нём пока не отражался, я выдвинул ладони с ним вперёд и на пару секунд отразил его в зеркале. Представил, что вместо зеркала всего лишь комната и… тот паук легко и непринуждённо выполз за зеркальные края и пополз по дому. При этом тот же ряд плетений на его спине и лапках указал на то, что заклинание передалось и дублю паука.

Попробовал повторить трюк ещё раз. И ещё раз. И ещё, ещё, ещё, ещё, ещё, ещё…

Удерживая крепко между ладонями оригинал, я позволял дублям выползать из зеркала и разбегаться по назначенным мной делам. А именно, расплетать паутину мыслей и собирать её в единую картину. И не смотря на постоянное клонирование, процесс мне этот до сих пор казался медленным. Посему, прислонив ладонь к поверхности зеркала, я с силой надавил и оно тут же разбежалось сколами и трещинами.

Теперь Георгий клонировался десятками своих версий. Поток шуршащих лапок всё нарастал и, когда пространство равномерно покрылось сотнями паучьих тел, я перемотал пласт счастливых воспоминаний до границы. В ту область, где они обрывались и начиналась паутина. И ощутив перед собою цель, пауки набросились на нити и принялись с упорством рвать и стягивать иначе. Навязанный инстинкт тянул их собирать друг с другом подходящие фрагменты и вскоре передо мной возникли ровные плетёные ряды. Взглянув на них под нужными углами, получалось увидеть картины в целом… и увиденное мне не понравилось.

Очень не понравилось.

Я видел боль. Я видел кровь. Я видел постоянную выматывающую борьбу, где те увиденные в начале небольшие отрывки счастливой жизни тонули в мрачном напряжении тянущихся дней работы, рутины, тренировок, допросов и… пыток.

Да уж…

Не зря я столько создал пауков.

Яков не являлся однофамильцем Семьи Кравец. Ему было очень много лет и большую часть жизни он провёл в беспамятстве, становясь то трактирщиком, то свинопасом, то аграрником, копающимся в плодородной грязи. И каждая из этих фальшивых жизней являлась издёвкой того, кто сделал это с Яковом.

С тем Яковом, который изначально являлся старшим братом Андрея Кравец и дядей Сергея.

И чем ближе к началу жизни пауки распутывали его память, тем страшнее и тяжелее мне становилось. Ведь те ужасные эксперименты, которые проводил над своими сыновьями их отец, меня вгоняли в ошеломление и гнев. Аж волосы в пространстве мыслей вставали дыбом.

Не в силах больше наблюдать, я волевым усилием вышел из сознания Якова и был исторгнут из его нутра наружу. Уже заранее готовясь, я с дикой силой был потащен к потолку… пара секунд и… ШЛЁП!

В реальности я разлепил глаза.

— Маменька! Он очнулся!

— Наконец-то! Мари, отойди в сторону, — Елизавета взяла меня за лицо и к себе развернула. — Семён? Ты здесь⁈ Прошу, проснись, они пришли, ты нужен!

Оглядевшись, я в комнатке Якова увидел всех девушек. В том числе и лежащую в уголке Герду, близ которой находился Майкл и держал её за руку. Под ногами же моими валялся на матрасе вполне себе нормальный Яков, разве что с одеждой у него дела обстояли хуже, чем у меня.

Со скрипом поднявшись и взяв по пути гантелю, я молча направился к выходу. Шлось тяжело, ибо тело потратило преизрядное количество ресурса и его ужасно хотелось восполнить. Целительная энергия жизни, конечно, помогала держаться, но это всё было не то. За второй дверью я сразу свернул к барной стойке и пошарил рукой под столом.

— Семён, почему ты молчишь? Что случилось, Семён? Ты на семь часов отключился! — увязавшаяся следом Елизавета засыпала меня вопросами без умолку, и когда я нашёл сладкую вишнёвую наливку, её аж на злость пробрало. — Серьёзно⁈ В такое время пить? Ты спятил⁈

Я продолжал молчать, ведь сил ответить просто не было. Она не понимала, что крепкий сладкий алкоголь мне столь необходим в качестве простого и быстрого ресурса.

Крышку отвинтив, я в сумасбродной манере Кравец закрутил наливку винтом и выпил целую бутыль в один присест.

Потом нашёл вторую, точно такую же, и прикончил её следом.

Добыл из ящика мясных закусок и принялся жевать, не разбирая вкуса. Что удивительно, от двух бутылок не случилось и намёка на опьянение, чего не скажешь о подъеме телесных сил и ясности в башке. Вот только в чувствах оставался тягучий горький привкус пережитого.

Чтобы хоть как-то его заглушить, я в сторону выхода из таверны пошёл, оставляя за спиной замолчавшую Елизавету.

Там, в вечерних сумерках под зловещим алым светом заградительного барьера кричали люди, звучали хлопки выстрелов и раздавался хриплый визг непрошеных гостей. Хрустнув шеей и материализовав мачете, я гирькой размахнулся и метнул её в ближайшего из Одержимых. Усиленная и горящая, она оставила в нём вмятину и крепко-накрепко застряла. Проснувшийся в ней Саламандр заворочался и вот его огонь вполне так тварь уродливую жёг.

Пока она, сокрушённая метким броском, в конвульсиях каталась по земле, я несколькими взмахами мачете отсёк ей руки, ноги, а после тремя глубокими движениями вырезал из груди кристалл, как жопку у арбуза.

И даже после этого горький вкус воспоминаний Якова не смылся.

И потому я гирю из туши выдернул, и с душевной болью, с гневом, с состраданием под сердцем, двинулся вперёд.

Ведь вечер и не начинал быть томным.