Последний тигр. Обитель Святого Ястина

Глава 3

— Говорю вам, дурачьё вы глухое, грохот стоял! Проснулся я в час без лучины, масло в часах уже догорело до донышка, а кровать подо мной ходуном! Как в каменный град с Высокого края! Я то еще помню, что такое бывало, даже часть монастырской стены тогда осыпалась! — громко говорил старик сапожник. — Лики видели? Все носы Святым посбивало!

Мальчишки подмастерья бегали вокруг, то одно принесли, то другое и в разговоре не участвовали. Два других мастера сапожника качали головами, но не спорили.

Орис, поджав мокрые ноги, сидел на скамье у огня и прихлёбывая горячий бульон из кружки. Его сокровище, чулки с плотной подошвой и голенищем из мягкой шерсти, сушились на верёвке. Пока молодой мастер Бердан Луен возился с насквозь грязными сапогами Ориса, старейшина Иван Гонтбург рассказывал, что же по его мнению на самом деле случилось в ночь, когда исчезло озеро. Грамард его слушал и одновременно пытался думать. Лошади с вещами всё еще были в конюшне, где они их оставили сразу по прибытии, так куда же тогда делся белоплащник? Пешком до Решани идти долго, и это ж надо силки ставить, да огонь разводить, нет, сур скорее с голоду помрёт. Мог он, конечно, горла к монсеньору послать, да конвой для себя попросить, но не слишком ли будет?

— Белое то оно к белому тянется, — сказал старейшина и Орис прислушался. — Точно вам говорю, белоплащник это был, хоть он на себя все цвета радуги надел бы, а белое то из него всё равно не вытравишь. Оно, вам говорю, будто от самой земли к ним идёт. Через пятки в задницу. Как раз накануне той ночи он к аббату и приезжал, а к вечеру, не сменив коня, исчез. Привозил небось письмо от Его Святейшества, епископа Яммера, а не прошло и круга, как разбилось озеро то наше об огненные чресла Нечистого, да и испарилось!

— Ох, старик, ну ты и болтать, — фыркнул мастер Казмир Данбург, поправил на носу очки и продолжил себе шить дальше. Сапоги в его руках из мягкой, коричневой кожи явно были не для дальних путешествий по Ахорнским дорогам, уж больно красивые и размера малого.

— Для кого обувку шьёте, мастер Казмир? — полюбопытствовал грамард. — Этакая красота, видимо для дамы?

— Сионна Калмер Обриш, графиня Кастл из Альмирии, — ответил сапожник с гордостью. Такую даль, как Альмирия, он даже на карте не сразу найти сможет, а уж где там их белокаменная столица — Палмаат и знать не знает, но все равно гордится. — Это все милсдарь Девран, привозит нам заказы из своих поездок, уж не знаю что он там говорит тамошним девицам, но это вот уже тринадцатая пара будет.

К радости Ориса мастер Бердан закончил чинить его сапоги, протёр тряпочкой грубую, потёртую кожу и сказал, задумчиво:

— Сколько вам ещё служить служивые, сколько вас ждёт дорог.

Орис вскочил, поставил пустую кружку на бочонок и потянулся к чулкам, те слегка дымились, но были уже значительно суше, чем раньше.

Бездаря звали Камыш, был он чистильщиком, в основном конского навоза при почтовых конюшнях, но бывало и могилы на погосте рыл, и сточные канавы выгребал, а когда зимой печных дел мастер с хворью слёг, научился и дымоходы чистить, хотел было в каменщики податься, но ни один мастер его на обучение не взял. Своих было много, а много ртов кормить, это же сколько домов богачам надо построить. И хотя богачей в Бургани день ото дня всё больше становилось, но торговля то с Ниваром дело, как ни крути, сезонное, а доход нужен весь звёздный круг. Такую работу мог предложить в Бургани лишь один человек, аббат Капет. Еще, конечно, глава Девран, но милсдарь то и своих мастеров привёз, проверенных, зачем ему рисковать? Камыш потыкался весь прошлый сезон и остался при конюшнях, тепло, сухо, да трактирщик то и дело работу дополнительную подгоняет, оно, конечно, за еду, но и так неплохо. А вот новый год, начался для Камыша плохо, совсем плохо, будто кто чёрным наветом его обложил, но тут вдруг встретилась ему та собака…

Услышав про собаку, Орис почти пожалел, что спросил, но отступать было поздно. Кому ж еще рассказывать, как не тому, кто сам спрашивает? И ударился бездарь в воспоминания о том, как он могилу копал.

Помер старый Читка Раубер, брадобрей аббата Капета, и хоть бороды то у аббата отродясь не было, а вот должность была и клёны на нее выдавались, а потому пока Камыш копал могилу старому Рау, желающие занять его место, осаждали аббатского писаря и по совместительству секретаря, брата Радона. По завету скромного Святого Ястина, умирать человеку стоило также как жил, скромно, потому никто Читку проводить не пришёл. Бросили Камышу медную, да новую лопату выдали, чтоб до позора не доходить. Тело в саван из цверки завернули, а сверху тряпицей прикрыли, так на телегу и погрузили. Камыш своё дело знал, копал быстро, но и ночь подбиралась тихо, как сом к сургуку, пасть открыл и нет белого дня. Тело в могилу укладывал, когда уже совсем темно стало, а лампу то не взял, потому делал всё медленно. И вот когда он уже собрался вылезать и закапывать, услышал рычание прямо над головой, глянул и обомлел. Над могилой стояла тощая, лохматая собака и глаза её в темноте огнём зелёным горели. А позади собаки той, белая как призрак, девчонка стояла.

Орис вздрогнул и обратил всё своё внимание на бездаря, тот расплылся в улыбке, почуяв, что угодил.

— Да, да, милсдарь грамард, девчонка, в грязном платье, да башмаках размера на два больше чем надо, плащ весь мокрый был, на земле видать спала.

Орис подошёл ближе к Камышу, достал медную и принялся крутить меж пальцев, как дед любил, слушал он теперь очень внимательно.

Камыш собак не боялся, не моргнув глазом выпрыгнул из могилы, да выпрямился во весь рост, ростом то он был не сильно выше той девочки, а потому смотрел ей прямо в глаза. У него с собой и краюхи хлеба не было, но очень сильно захотелось помочь, так сильно, что достал он медную монету и протянул ей, вот только руки у него почему-то сильно тряслись, от холода, наверное. Собака носом повела, на всякий случай оскалилась и посмотрела на Камыша. Взгляд у неё был самый что ни на есть человеческий, да такой, каким бездаря Камыша никто никогда не награждал, взгляд тот был благодарный. Но собака быстро потеряла к нему интерес и потрусила в темноту, а за ней и девчонка с монетой. Обе растаяли словно сон, но Камыш с тех пор уверен был, что Создатель смотрел на него собачьими глазами, смотрел в душу ему и запомнил. Камыш как это понял, так и решил сразу, что будет хорошим человеком, скромным и переполненным благодарности. И как только решил, так сразу и дела его стали идти намного лучше. Вот, например, в прошлом месяце умер тот самый Горван, печных дел мастер, так Камыш его за бесплатно похоронил, а глава печной гильдии Карас возьми да и найди ему место помощника при городской бане, ну разве это не милость Создателя? Было это дело еще по весне и девочку эту Камыш больше не видел, а вот собаку… Её он даже поймать пытался, накормить хотел, но та от него удрала, по монастырской дороге, к круглым воротам, туда Камыш заходить не посмел. А то, что это была точно та собака, он уверен, пятно у неё белое вокруг правого глаза, а хвост обрублен.

Орис подумал, покусал губу и кинул Камышу монету.

— Если вдруг увидишь ту собаку, найди меня, — сказал грамард самым серьёзным тоном. Камыш так же серьёзно кивнул, пряча монету во внутренний карман.

Когда Орис был уже одной ногой за порогом, Камыш окликнул его снова.

— Милсдарь, я ж забыл передать, заходил белоплащник, с которым вы прибыли, сказал, чтоб шли в дом бургомистра Капета.

Орис кивнул, вышел из конюшни и разозлился. Он усталости ноги не держали, от выпитого горячего бульона клонило в сон, но по велению темнолицего святейшества должен он был топать в дом трусливого бургомистра и непонятно зачем. Злился Орис скорее из упрямства и сам это понимал, поговорить с формальным главой города будет не лишним, особенно если девочка здесь была. Та самая, из каменного склепа усыпальницы Святого Ёльма безымянная, названная Уной. Как Орис и думал, именно этой дорогой бежал Веридий с сыном и девочкой, но до Бургани видимо добежали не все. Спроси его кто, почему грамард был так уверен, мало что ли голодных, брошенных детей шастает по округе, так Орис бы только улыбнулся, той самой улыбкой, тёплой, как каштаны на солнцепёке.

Дом бургомистра стоял на площади, рядом с ратушей, не самый богатый, не самый красивый, обычный, высокий, нависающий верхней частью над улицей, в этот час уже тёмной. Огонь горел лишь в Звёздной чаше перед ступенями Собора Святого Ястина, да на самой площади дрожали три маленьких огонька. Орис поёжился, плащ он не взял, а зря, солнце сползло за Край и стало прохладно.

Огоньки на площади дрогнули и стали приближаться. Волосы на затылке встали дыбом и по спине Ориса пробежал уже совсем иной холодок. Грамард замер, подумал и скользнул к ближайшему дому, укрыться к его тени. Улица была неприятно пуста, окна дома темны, из отхожей ямы воняло тухлой рыбой и мочой. Где-то вдалеке протяжно завыла собака, Орис клацнул зубами от страха и полез по выпирающим частям стены на крышу. Лёг лицом вниз, морщась от запаха горлова помёта, и вслушался.

В тишине отчётливо слышались приближающиеся шаги. Огоньки стали больше, ярче. Присмотревшись, грамард понял, что его так переполошило — берегонт!

Троица в чёрных плащах, укрыв лица капюшонами, медленно двигалась по улице. Коней при них не было, зато мечи и в доспехи явственно свидетельствовали о деньгах и высоком положении. Родовых гербов Орис не видел, как и иных знаков принадлежности. Фигуры сливались бы с темнотой полностью, если бы не застёжки на плащах. На груди всех троих, в обрамлении металла, светились небольшие камушки, два зелёных, как кошачий глаз, а один белый. По эту сторону Чандры звался этот камушек берегонтом и был он редок, как истинное сокровище. По другую же сторону бурной, холодной реки, выходящей из недр ледника, звался он варза. Так его нарекли северяне в честь самой ядовитой змеи во всём Ахорне — варзанки, а всё потому, что если его правильно обработать, сваливал он без труда огромного северного медведя в одно касание. Но было у него и еще одно свойство, о котором знали не все, невероятным образом глушил он истинную Речь, потому то инквизиторы Святого Престола и называли его не иначе, как берегущим.

Троица поравнялась с домом, на крыше которого лежал Орис и вдруг остановилась, все трое разом закрутили головами, как сторожевые собаки. Грамард сглотнул и мгновенно вспотел во всех местах.

Быть того не может, что это те самые Псы Кхамира, наводившие ужас на чистое воинство Святого Престола.

В битве при Чандре, бились последние еретики, совсем никак псы, а как дикие, северные волки. Вгрызались в плоть ножами и зубами, рвали ружских защитников на куски без всякой жалости. И вооружены они были тем самым ядовитым берегонтом, из которого кхамирцы делали все, начиная от оберегов, заканчивая оружием. С той битвы двести лет уже прошло, земли кхамиров теперь мертвее некуда. Извела их Церковь. Живую землю вспахали и выжгли, чтобы ни одного сорняка на ней не прижилось, там даже камни, говорят, в пыль теперь истёрты. А жизнь, что еще теплится, сосредоточена в стенах одной огромной ямы, и называется та яма — Дно Кхамира. Свозят туда преступников со всех Краёв, и мало кто из них когда снова увидит зелёные поля и леса.

Тут Орис вспомнил корабельщика и его странный рассказ на пристани. Восставший из Ямы северянин-еретик, верующий в мойр, сам по себе уже нечто из ряда вон, а теперь ещё эта троица с берегонтом… Один из них вдруг скинул капюшон и Орис увидел лицо, бледное в свете зелёного камня, чёрные прожилки вен на лбу, вились, как водяные змейки. Бесконечную секунду спустя человек снова надел капюшон и махнул рукой. Троица медленно двинулась по улице. Орис перестал дышать и стал медленно сдвигаться влево, а то если кто из трёх вдруг обернётся, то грамард на покатой крыше будет очень даже хорошо виден.

Выдохнуть он осмелился минуты через две, когда плащи скрылись за поворотом дороги, а шаги стихли. Двинуться вниз сразу же не рискнул, лежал и слушал как бьётся сердце. Давно уже он так не боялся, с тех пор, наверное, как повстречал полосатого зверя у моста, тогда точно также пальцы покалывало. Спуститься оказалось сложнее, чем забраться, тело от страха одеревенело и Орис просто скатился вниз. Приземлился на своё счастье в отхожую яму, та хлюпнула и плюнула ему в лицо коричневой жижицей. Именно такой, вонючий, мокрый и дрожащий от холода, взошёл грамард на ступени дома бургомистра.

Служанка, открывшая дверь, вскрикнула и убежала в темноту, вернулась уже не одна, а с детиной бездарем, судя по пятнам на переднике и ожогам от масла на руках, вытащила она его с кухни. Орис по глазам видел, что детина разбираться не будет, а будет бить. Посомневавшись для приличия лишнюю секунду, грамард выдохнул быстрой скороговоркой первую, самую безобидную менту из всех Речей. Но к его удивлению она не подействовала. Детина захлопал глазами, тряхнул головой, но продолжал надвигаться на него как гора. Орис повторил менту, нараспев и громко, колени враз стали ватные и голова у грамарда закружилась. Девица опять заорала. Детина покачнулся, но снова устоял на ногах.

Спасло Ориса то, что из гостиной вышел Кастор, а за ним вслед и хозяин дома. Детина замер, ожидая приказа выбросить незваного гостя, но бургомистр отрицательно мотнул головой. Когда гора, разочарованно волоча ноги, пошла обратно в кухню, Орис с облегчением вздохнул, закрыл за собой дверь и прислонился к ней ершистым затылком. Волосы всё еще стояли дыбом, а сам Орис мелко дрожал.