Пить Кастор не собирался, он и пиво то не любил, но когда брат Истрик поставил перед ним кружку, отказать сур не сумел, промямлил что-то невразумительное и сделал глоток. Огромный пивной живот черного брата свидетельствовал о любви к обмыванию всего и вся, а широкая, дружелюбная улыбка об открытости и любви к ближнему. Сур еще раз оглядел погреб, куда привёл его Истрик и решил, что ближним был скорее бочонок, потому как людей больше двух тут и не поместится. Истрик по бумагам был кладовщиком, хранителем материальных ценностей, а на деле прорехой в монастырском кармане, но никто этого будто не замечал.
Почему его передали именно на его попечение Кастор понял не сразу, а только после третьей кружки, когда уже сидеть ровно не мог. Голову так и тянуло вниз, а язык же, будто сам собой вываливался изо рта и вываливал на брата Истрика накопившиеся жалобы. Как же тяжко ему приходилось в пути, какой же неблагодарный ему попался спутник, как он скучает по столице и что вся эта кочевая жизнь явно не для него. Истрик оказался на удивление внимательным слушателем, он всё ближе наклонялся к Кастору, понимающе хлопал его по плечу и сочувственно вздыхал, потом рыгал и подливал еще пива. К четвертой кружке вкус пива уже казался Кастору привлекательным, к пятой он забыл о чем его попросил грамард, а помнил лишь, что затемно нельзя возвращаться и что-то о полночном бдении. Кастор попытался высказать эту мысль Истрику, но тот вдруг рассмеялся. Смех его, густой, басовитый, немного отрезвил сура и тот снова огляделся. Вот уже несколько часов он находился на территории монастыря, но кроме этого погреба ничего так и не увидел.
Аббат, о встречи с которым он просил, так его и не вызвал, что вдруг показалось Кастору подозрительным, но всего на мгновение, пока он снова не сделал глоток из кружки.
Истрик тем временем рассказывал ему про бесконечный ремонт стен монастыря, реставрацию древних Ликов, про добычу камня и сложности его доставки и обработки, и что жизнь здесь не сахар и не соль. Без воды то в озере, какая уж тут соль? Никто в своем уме по земле то ничего не повезёт через эти леса, а про местные непролазные болота и говорить нечего. Остаётся одна надежда — Решань, теперь только поставки сверху их и спасут, а иначе половина жителей Бургани зиму не переживёт. Ну может еще первую и одолеют, но вот вторую точно нет, потому те, кто хоть что-то соображает уже собрались и уехали. Другие уедут, когда поймут что аббат и не собирается просить помощи у молодой герцогини, дай Создатель ей здоровья и долгой жизни, а даже наоборот, собирается отстаивать свои права наследования. Спит и видит, как бы отобрать у нее землю принадлежащую Капетам по праву крови.
Пятая кружка точно была лишней, Кастор слышал Истрика всё хуже и всё ниже сползал на скамью.
Дверь в погреб распахнулась и вошел другой монах, в белой рясе. Опираясь на стол, Кастор сумел даже встать ему навстречу, но когда понадобилось идти, ноги предательски подкосились и сур рухнул на пол.
В темноту его провожал густой смех брата Истрика.
Кастора разбудили монахи в черном, долго трясли прежде чем он смог открыть глаза и расслышать, что аббат готов его принять. По коридору Кастор шёл нетвердо, от стены к стене, голова болела, во рту было сухо. Он пытался просить воды, но монахи его просьбу игнорировали.
Не опоил ли его брат Истрик чем покрепче пива, подумал сур, чувствуя как боль проникает в каждую клеточку тела.
Они вышли из подземелий пивоварни, и оказалось что на дворе ночь, в небе просматривался полумесяц и созвездие Большого медведя, над краем горела самая яркая на небе в это время года звезда — Ахорн. Кастор вдохнул свежий, бодрящий воздух и чуть пришёл в себя. Он ругал себя последними словами, что поддался на провокацию Истрика и напился, но кто знает, что было бы не пойди он на поводу у монаха? Кажется грамард всё-таки был прав, тут творится что-то нечистое. Особенно странным Кастору казалось то, что аббат решил принять его в такое позднее время. Кастор поморщился, думать было тяжело и больно. Когда же они вошли под низкие своды каменного грота, где нестерпимо воняло мочой, то от замкнутого пространства у Кастора случился приступ паники, после чего его впридачу еще и вырвало. Монахи и это проигнорировали.
Дальше их путь лежал вверх по темной, узкой лестнице, фонарь был только у одного монаха, того, что шёл первым, Кастор же шёл в конце процессии и его окружала кромешная тьма. Сур хватал ртом воздух, стараясь сдержать рвущиеся изнутри позывы и боролся с желанием развернуться и броситься бежать. То, что он до сих пор этого не сделал, было невероятным усилием воли с его стороны. В этот момент он почти собой гордился. Представлял как будет рассказывать грамарду, даже попытался представить себе его лицо, но виделась ему лишь ироничная гримаса.
Лестница кончилась дверью. Монахи цепочкой вошли в маленькую комнату и встали вдоль стен, Кастор вошёл последним и двери за ним заперли на засов. Масляная лампа в руках монаха догорела и мрак в комнате разгонял один скромный огонёк свечи. В темноте Кастор видел плохо, но аббата рассмотрел, тот сидел за столом и что-то писал, скрючившись над бумагой. Скрипело перо. Головы аббат не поднял, но когда заговорил, то обращался явно к Кастору.
— Нечистые демоны окружают нас, мой достопочтенный брат, они уже совсем близко, слышите? Вы их слышите?
Кастор прислушался, но ничего не услышал, он не знал, надо ли отвечать и беспомощно поглядел в лица монахов, но те ничего не выражали. Они видимо привыкли к странностям аббата Капета.
— Вот именно, ничего не слышно, потому как демоны разогнали всех. Ни птицы не кричат в ночи, ни всякая мелочь не копошиться в лесу, даже болота опустели. Все уходят их этих проклятых мест. Чувствуют грязные помыслы, которые отравляют всё вокруг!
Аббат вдруг резко встал с сундука, взял лист, на котором только что писал, подул на него, немного выждал, скрутил трубочкой и потянулся за куском кожи.
— Ваша миссия очень важна, мой достопочтенный брат, еще до рассвета вы должны выбраться из монастыря тайным ходом и отправиться к епископу Яммеру, в его резиденцию под Бруже. Увы, но я не могу послать с вами никого из своих доверенных лиц, мои враги тотчас заметят их исчезновение, но вас они всерьёз не воспринимают, а потому выпустят. Ваш чистый, белый цвет позволит без помех добраться до епископа, которому вы должны будете передать моё письмо.
Аббат протянул Кастору свиток, которых уже успел перевязать лоскутом кожи и затянуть тесёмкой.
— Истинная вера защит вас, будьте уверены, Создатель на вашей стороне, помолитесь и отправляйтесь.
Кастор открыл было рот, но из него вырвался лишь вздох. Кастор изо всех сил старался думать, но голова болела. А что если это его шанс выбраться из этого пропащего города и сообщить о происходящем монсеньору? Если он пропадёт здесь, как пропал королевский сыщик, то никому от этого хорошо не будет. Монсеньор точно сможет связаться с епископом, тем более что тот, Кастор был в этом уверен, сам вот-вот отправится в Решань. Из-за смерти герцога Руффа снова поднялась давняя тяжба о земле и наследовании, не только Капеты хотят обратно свои земли, Церковь тоже претендует на кусок пирога, как-никак, племянник герцога, Данек, ныне послушник, единственный живой наследник герцога мужского пола, а значит, если у него родится сын…
В горле совсем пересохло и Кастор попросил:
— Можно мне воды.
Аббат поднял брови, будто удивился, что сур умеет говорить и махнул рукой. Один их монахов налил из стеклянного графина воды в деревянную чашку и протянул Кастору. Тот залпом осушил её. Аббат снова махнул рукой и Кастор опять выпил.
— Передать лично в руки? — наконец спросил Кастор. — А если епископ меня не примет? Есть ли какое-то доверенное лицо?
Аббат вдруг рванулся к нему и обнял.
— Вы можете доверять брату Либеру из Гидэ, — прошептал ему на ухо аббат. — Да хранит вас Создатель.
Утро выдалось холодным, туман сползал с высокого Края в низину, просачивался меж верхушками сосен и верёз. Кастор утёр замерзший нос рукавом и остановился на развилке. Ему выдали дорожную суму с провиантом и коня, но в седло он так и не сел. Конь косил на него левым глазом, то и дело норовя боднуть головой. Будто чувствуя сомнения Кастора, идти конь не хотел. Сур тем временем мучился вопросами. Правильно ли было принять предложение аббата? Да, потому как здесь от него никакого толку. Он ведь даже не понимал, что тут вообще происходит. Исчезающие озёра, пропадающие шпионы короля, трупы каторжников, сумасшедшие аббаты, всё это никак не складывалось у Кастора в голове. Сейчас он не отказался бы послушать бредовые теории грамарда, потому как своих у него не было. Так и с чем же он тогда приедет к монсеньору? Что ему скажет?
Лоб Кастора всё больше хмурился. Всем будет очевидно, что он просто струсил и сбежал, потому как боится трудностей, а еще то, что он бесполезен для братства Эолифа, кому нужен брат, бросающий своих в беде? Но решающим аргументом стала собака, грязная, тощая, она вышла из леса, встала поперёк дороги и зарычала. Конь дернулся и поднялся на дыбы. От неожиданности Кастор выпустил поводья и конь со всем скарбом рванул в лес. На этом сомнения преодолели критическую отметку и Кастор резво бросился обратно в сторону Бургани. В страхе он оглядывался, но собака исчезла также неожиданно, как и появилась.
Вернулся он той же лесной тропой, что и покидал монастырь, не привлекая внимания, прокрался в тени строительных лесов и как можно скорее покинул территорию монастыря.
Солнце ещё не коснулось Края, город в столь ранний час был пуст и тих, и Кастор без проблем добрался до дома бургомистра. Подумав, сразу зашёл с черного хода, тот, как и всегда оказался не заперт. Детина Ригс иногда по ночам выпускал кота на двор, чтобы тот сам себе завтрак добывал и частенько забывал запереть засов. Кота Ригс не любил и в тайне надеялся, что тот однажды выйдет и не вернётся, но Туча всегда возвращался, даже если двери вдруг оказывались закрыты. Сам Ригс привычно храпел на циновке у очага, накрывшись шкурой, шагов Кастора он не услышал.
Сур на цыпочках выбрался из кухни, преодолел длинную череду ступеней на второй этаж и постучал в комнату бургомистра. Конечно в такое раннее время тот наверняка спал, но Кастор не сдавался, он постучал еще раз и еще, а потом плюнул и толкнул дверь. Та, к его удивлению отворилась, мигнул огонёк лампы.
— Прошу прощения, милсдарь Капет, но у меня к вам безотлагательное дело, — сказал Кастор и вошёл в комнату. Сначала он увидел ноги, потом лужу, и только после, подняв голову, увидел лицо. Желудок тут же скрутило, Кастор согнулся и его вырвало, тем самым завтраком, который он с аппетитом съел в монастыре перед отъездом. Хуже висельников, говорил брат Иннокентий, только утопленники. Кастор рванулся было к двери, желая поскорее покинуть комнату, но вдруг замер и оглянулся. Письменный стол был очень далеко от того места, где висел бургомистр, стул стоял рядом со столом, кровать в самом углу, там же и сундук с вещами. Не надо быть грамардом, чтобы сообразить, что бургомистра кто-то повесил. Кастор сделал глубокий вдох. Бежать было уже поздно, оставалось думать. Трусливый Сальвар и комнаты то не покидал, так кому понадобилось его вешать? Он что-то знал? Сообщил ли он монсеньору?
Кастор оглядел комнату еще раз, а потом, преодолев брезгливость, принялся обыскивать сундуки и ящики, внимательно изучил письма и бумаги лежавшие на столе, кажется кто-то здесь до него уже копался, но сур всё равно просмотрел каждую бумажку. Не найдя ничего важного, Кастор спустился в кабинет, но слой пыли лежал очень красноречиво. Сюда Сальвар явно давно не заглядывал.
Где еще в доме можно было сделать тайник?
Кастор справился с собой и заглянул в отхожее место, но там была лишь вонь и ведро с водой. Обыскал гостиную, но тоже безрезультатно. Он почти отчаялся, когда услышал шум. Прислушался. Детина проснулся? Нет, звук шёл не из кухни. Показалось? В доме был еще чердак, но Милена сказала, что его давно заколотили и попасть туда можно только снаружи, через дымовое окно. Во дворе залаяла собака и Кастор вздрогнул. Ему ужасно не хватало абсурдной грамардовой смелости. Страх схватывал его как мороз реки зимой и не отпускал. Но выбора не было, Кастор снял плащ, портить хорошую вещь не хотелось, и обнажил белые одежды. Жаль, конечно, если испачкает, ну и ладно, это уже не так важно, не перед епископом же представать.
Собрав всю свою смелость в кулак, Кастор вышел на задний двор.
Там его уже ждала собака. Та самая, что встретилась ему в лесу. От удивления Кастор даже забыл испугаться. Собака села и оказалась кобелем, тощим и грязным, с длинным, розовым языком, который свесился набок. Глаза у пса были умные и грустные.
Голодный, наверное, подумал Кастор, вернулся на кухню, нашёл остатки ужина и вынес на улицу. Пес очень быстро разделался с кашей, но к костям не притронулся, вместо этого подошёл к Кастору и боднул того головой. Видимо из благодарности, решил сур, но нет, пёс настойчиво упирался головой ему в бедро и толкал к калитке. А потом произошло что-то и вовсе странное, пёс залаял и Кастор отчетливо услышал слова — идти, надо идти, сейчас, быстрее, за мной.
Кастор тряхнул головой. Похмелье всё еще сказывалось, он было шагнул к дому, но пёс перегородил ему дорогу и зарычал.
— Хорошо-хорошо, — сур примирительно выставил вперед руки. — Я пойду с тобой, но сначала мне нужно вернуться в дом и забрать плащ, мой белый цвет привлечёт ненужное внимание. Договорились?
Кастору показалось, что пёс кивнул, а потом отошёл в сторону и лёг.
Брови сура полезли на лоб.
Где бы ни был грамард, смеяться над ним он будет потом.
Кастор сбегал в дом за плащом и, не тратя времени на сомнения, двинулся вслед за псом. Тот провёл Кастора самым краем города туда, куда ранее отправился грамард — на кладбище, покрутился вокруг большого надгробного камня, сел и завыл. По спине Кастора пробежал холодок. В ответ же послышался короткий свист. Пёс в ответ завыл снова.
Человек, вышедший из леса, Орисом точно не был. Кастор не сразу признал в нём конюха из трактира, а когда признал, сразу понял, что дело плохо.
— Где грамард? Что случилось? — спросил Кастор у бездаря, кажется того звали Камышом.
— Забрали его, — ответил Камыш. — Забрали милсдаря грамарда вниз, а теперь и за мной охотятся.
— Куда это — вниз? — спросил Кастор и в панике огляделся. Деревья среди камней, камни среди деревьев. Что там говорил Орис? Не слишком ли много могил копает бездарь Камыш, городок то маленький, тихий, убивают тут редко, только что от старости кто помереть может. Ну или вдруг исчезнуть без следа.
— Милсдарь, уйдём отсюда, спрятаться надо бы, а там я вам все и расскажу.