МОНЕТА

Бабушка вытирает пыль. Что бы у человека ни было на душе, комната тут ни при чем. В комнате должно быть чисто.

Старик ходит где-то там по базару, еле ноги тащит. Вы?ходит он что-нибудь — никто не знает. Так пусть хоть ему будет приятно войти в дом: всё на своем месте, зеркало блестит, самовар блестит, кровать блестит. А посмотрели бы, какой кухонный столик у бабушки! Другая неряха напихала бы тряпок, развела тараканов, а здесь и кухонный столик — просто что-нибудь особенное. За этот столик можно губернатора посадить.

Да что там столик, возьмите половую тряпку. Возьмите ее в руки и посмотрите внимательно. У кого держится тряпка столько, сколько у бабушки? А все-таки три комнаты, и полы моют часто.

И на все это — только одни ее руки. Бабушка вытирает пыль и напевает. Она напевает с такой горечью, что кажется — вот-вот бабушка расплачется:

Уже глаза мои не блестят,

Уже голова моя стала белой,

Уже скоро я пойду с ярмарки назад,

Уже уши мои плохо слышат,

Но…

Тут бабушка останавливается и, вздохнув полной грудью, с повой силой продолжает:

Но, может быть, все-таки

Они услышат:

Где мои золотые годы?

Где они…

Уже глаза мои

Плохо видят,

Но, может быть, все-таки

Они увидят:

Где мои золотые годы?

Где они…

Бабушка прячет тряпку в шкафчик, садится штопать носки и опять затягивает свою песню с гневом, горем и злобой.

Сема лежит на полу и думает. Вот он уже слышит эту песню пять лет. И бабушка никак не может выяснить раз и навсегда, где ее золотые годы. Все время она на кого-то сердита, на кого-то кричит. Может быть, бабушка думает, что в один прекрасный день к ней придет сам бог и скажет:

«Слушай, Сарра, знаешь ты что — вот твои золотые годы, на тебе их, и не морочь мне голову».

— Сема! Сема! — вдруг кричит бабушка.

Сема нехотя поднимается.

— А ну посмотри, что там торчит в щелке?.. Куда ты смотришь? Вот здесь, на полу, около кровати.

Сема шарит рукой и нащупывает что-то металлическое:

— Что я вижу, бабушка, это же самый настоящий рубль!

— Не может быть, покажи!

Бабушка берет монету, внимательно рассматривает ее сквозь очки:

— Действительно, рубль! А ну посмотри, Сема, может быть, там еще закатилось.

Сема смеется:

— Там же не склад.

— Ну хорошо, тогда слушай. Мы сделаем дедушке сюрприз. На тебе еще девять копеек. Иди в лавку. За девять копеек купишь шкалик. А на рубль возьмешь: крупы два фунта, муки четыре фунта, два золотника чаю, пять полешек дров, только сухих, и гильз коробочку. Ты запомнишь? Ты не перепутаешь, Старый Нос?

Нет, нет, Сема не перепутает. Вот он уже выскочил из комнаты, мелькнул за окном, понесся по улице. Тише, ведь так можно, не дай бог, разбиться.

Бабушка опять затягивает песенку:

Ой, где мои золотые годы?

Где они…

Но голос ее звучит спокойно и весело.


* * *

С канавы на канаву, с бугра на бугор, с камешка на камешек — бежит, летит Старый Нос. Два серых мешочка у него в руке и серебряный рубль в кармане. Кто, кто во всем местечке сейчас равен Семе? И какое это удовольствие — покупать за наличные деньги? Первым делом Сема заходит в казенку, покупает для дедушки шкалик водки — на это у него отложено отдельно девять копеек. Небрежно расплатившись, он идет в лавку к Фрейде.

Хозяйка стоит за стойкой. У нее большой горбатый нос, широкие смуглые жилистые руки. Если приклеить усы, получился бы настоящий мужчина… В лавке запах ванили и керосина. Горит лампа на конторке.

— Здравствуйте, тетя Фрейда!

— Здравствуй, а что?

Ей уже нужно знать «а что». Но Сема не торопится, он подходит к высокому мешку и берет на ладонь горсть муки.

— Мука неважная, — говорит он понимающим тоном взрослого.

Это только и нужно было тете Фрейде. Она вскакивает из-за прилавка и подбегает к Семе:

— Это называется мука неважная? А где вы видели муку лучше? Где, я вас спрашиваю? Разве во всем местечке найдется что-нибудь подобное? Это не мука, а солнце! Конечно, когда не было денег, знали дорогу только ко мне, а теперь с этим квартирантом вы совсем загордились.

Сема небрежно машет рукой:

— Ну хорошо, тетя Фрейда, взвесьте четыре фунта.

Хозяйка облегченно вздыхает и берет совок. Сема смотрит, как сыплется белая мука, и видит уже пухлый, румяный калач с горбушкой.

— Пшено есть? — высокомерно спрашивает Сема.

— А как же, обязательно.

— Два фунта! — сухо бросает Сема. — Два.

Хозяйка суетится: какая у мальчика легкая рука!

— Кроме — ничего? — угодливо спрашивает Фрейда. — Может быть, вы возьмете цукерки? Знаменитые цукерки, даю вам честное слово.

— Два золотника чаю и… ну, и четверть фунта цукерок. Сколько там получается? Девяносто восемь копеек? А гильзы вы положили?

— Положили, положили! — заискивающе говорит хозяйка. — Какой ты уже молодец стал, Сема! Совсем мужчина!

Сема гордо выпячивает грудь и лезет в карман. Сейчас, одну минуточку. Что такое, где же рубль? Сейчас, одну минуточку… Сема выкладывает на стойку свисток, две пустые спичечные коробки, кусочек засохшего рогаля. Может быть, в другом кармане? Может быть, монета упала здесь где-нибудь? Сердце Семы лихорадочно бьется, руки его дрожат. Боже мой, где же рубль?!

— Шарлатан, — визжит тетя Фрейда, — голодранец! Пошел вон, чтоб я глаза твои не видела!

Мука высыпается, пшено высыпается, цукерки падают на стойку, пустые серые мешочки летят в растерянное лицо Семы.

Загрузка...