Повесть о детстве (Художник Р. Гершаник)

ВЕСЕЛОЕ ПУТЕШЕСТВИЕ

Взрослые люди не бегают. Но в этот день Сема как-то забыл, что он взрослый человек. Только что его видели возле базара, а через пять минут он уже сидел дома у Лурии. Удивленный сапожник не верил своим ушам: неужели этот мальчик сумеет сделать дело? Но Сема так рассудительно и спокойно рассказывал о беседе с Фрайманом, что Лурия уже видел своего сына Биню навеки освобожденным от военной службы. Один лишь Биня, молчаливый и малоподвижный, недоверчиво смотрел на Сему, уверенный, что мальчик хочет поживиться возле чужого горя. Говорил он медленно, растягивая слова, припевая, и Семо казалось, что он спит стоя.

— Папа, — спрашивал он, — так вы хотите, чтоб я ехал ним?

— Попробуй, — отвечал отец.

— А в чьем кармане будут деньги? — тревожился Биня, сердито глядя на Сему.

— В твоем, в твоем! — успокаивал его отец.

Но Биня опять недоверчиво качал головой и щупал Сему испуганными глазами. Он был уверен, что Сема — жулик и обязательно обманет его… Сема вздохнул и обиженно отошел в сторону: он и раньше слышал, что у Бини нет лишнего ума. Но сегодня Сема убедился, что у него и на самого себя ума не хватает.

Оставалось еще получить разрешение «мамаши» на поездку в город. Приняв кроткий, смиренный вид, Сема вошел в контору. «Мамаша» стояла у окна и, подняв на свет кредитку, рассматривала водяные знаки.

— Что еще? — строго спросила она, увидев Сему.

— Еще, — пустился на хитрость Сема, — я хотел попросить два рубля взаймы.

«Мамаша» испытующе взглянула на Сему и, молча подойдя к столу, протянула дне бумажки:

— Отдашь и среду с полтинником.

«Она с ума сошла, — подумал Сема, глядя на худой клюв «мамаши». — Целый полтинник! Где это виданы такие сумасшедшие проценты?» Но спорить нельзя было — покорно поклонившись, он пошел к дверям. У самого порога он остановился и вновь повернул к старухе.

— Что еще? — повторила она удивленно. — Ты хочешь сказать спасибо? А разве я не понимаю? Я тоже была молодая…

«Ну, положим, — улыбнулся Сема, — это было очень давно».

— А молодости, — продолжала «мамаша», — всегда нужны деньги.

— Я имею к вам еще одну просьбу, — покраснев, торопливо заговорил Сема, — отпустите меня на два дня в город. Там моего дедушки сестры дочери сын… — Он остановился, подыскивая нужные слова и не зная, что же все-таки сказать о сыне дочери дедушкиной сестры.

— Хорошо, — неожиданно согласилась «мамаша», — я тебе дам пакет, и ты его занесешь. И, если тебя спросят, как мое здоровье, скажешь, что я еле дышу.

— Черта с два, — прошептал про себя Сема, забирая у «мамаши» письмо, — такие тощие сто лет живут…

Он вежливо поклонился и вышел из комнаты. Два рубля Сема завязал в платок и спрятал — тратить он их не собирался и занял только для того, чтоб умилостивить «мамашу». Но… Но, коли в какой-нибудь городской лавке продается черный шарф, он не пожалеет денег и купит бабушке подарок. Черный кружевной шарф — какая это красота! Семе казалось, что во всем смете нет вещи более нарядной и более дорогой. Но бабушка, о которой только что он так тепло думал, встретила его сурово:

— Что это еще за поездка в город? Ты посмотри на меня, я когда-нибудь уезжала из дому? А тебя несет!

— Я еду с сыном Лурии, — оправдывался Сема.

— Даже с самим Лурией, — не сдавалась бабушка, — даже с его дедом и его прапрадедом… Нет, вы подумайте, — обратилась она неизвестно к кому, — пускать мальчика одного в город! Чтобы, не дай бог, попал под конку, или отравился, или упал в воду!

— А мост? — искал спасения Сема. — А колокольчик на конке?

Но бабушка не слушала его, и Сема с обидой думал: «Кричишь на меня, а я еще собирался тебе шарф купить!» Собственное великодушие казалось Семе таким огромным, а бабушкина строгость такой невыносимой, что он чуть не заплакал. Но бабушка не могла долго сердиться. Через полчаса, видимо решив что-то, она подошла к Семе:

— Хорошо. Если ты поедешь, что ты возьмешь с собой?

Услышав это «если», Сема мгновенно ожил, он готов был согласиться на суп, и на кашу, и на пышки, и на что угодно.

— Эх, — вздохнула бабушка, — если б ты мне сказал о поездке раньше на день! Я поджарила бы котлетки, испекла пирожки с капустой… Только ты, — неожиданно загорелась бабушка, — только ты не прыгай, пока лошади не остановятся! Понял? Еще не хватает мне внука под колесами!

И вот они едут. Трясется телега по пыльной дороге, скрипят колеса, лениво бегут непослушные кони.

— Вье! — кричит возница, размахивая кнутом. — Куда вы едете, проклятые!

А «проклятые» сворачивают то влево, то вправо, и телега трясется еще больше.

— Вье! — кричит возмущенный возница. — Чего вам не хватает, проклятые, — боли в животе?

Кони молчат, и возница опять спрашивает их о чем-то.

На сене сидят пассажиры. Сена мало, то и дело кто-то вскакивает — это неожиданно обнаружился гвоздь в телеге или крючок.

— Что вы лошадей пугаете? — обрушивается на пассажира хозяин. — Подумаешь, какой-то там гвоздик! Вам надо ехать на дутых шинах!

Все умолкают потому, что возница опасен в своем гневе. Он ругается с ошеломляющей быстротой, проклятия его страшны и неожиданны: «Чтоб у вас под ногами трава не росла! Чтоб вы забыли вкус чистой воды! Чтоб ветер разнес тепло вашего крова!..»

К тому же все знают, что он может остановить телегу на полпути и уже тихо, спокойно сказать:

— Вам не нравится мой экипаж? Ищите другого, если вы такой крупный барон.

Рядом с Семой сидит Биня. У него испуганные глаза, как будто он видит, что с неба спускается черт. Напротив, между двумя толстыми еврейками с кошелками и живой птицей, замер Пейся в тоскливом недоумении. Повернуться он не может, еврейки сдавили его с обеих сторон, а курицы почему-то решили, что для них самое лучшее место — колени Пейси. Несколько раз он с мольбой смотрел на своих соседок, но они словно не замечали его грустного взгляда и, обращаясь к курицам, спрашивали:

— Птички, вам хорошо тут?

«О, чтоб вы сгорели, проклятые! — думал Пейся, со злобой глядя на тучную курицу, которая с особой бесцеремонностью расположилась на его коленях. — Эта дура воображает, что она в курятнике», — возмущался Пейся, тяжело дыша и заливаясь потом. Когда он сделал попытку пошевелиться, курицы сердито закудахтали, и соседки посмотрели на Пейсю с такой ненавистью, что у него сразу отнялся дар речи он еще раз вздохнул и закрыл глаза…

Биня сидел все с тем же испуганным лицом, зажав обеими руками свою правую ногу. Он очень опасался покушения жуликов и был уверен, что они могут из-за кармана сорвать с него всю штанину вместе с ногой. Несколько раз останавливались в пути, возница сходил, шел к колодцу, поил коней из ржавого, погнутого ведра.

— Уже скоро? — решился наконец спросить Сема.

— Скоро, скоро! — огрызнулся возница и так замахнулся споим свистящим кнутом, что казалось — он обязательно огреет двух-трех пассажиров…

«Боже мой, — молился вконец сдавленный Пейся, — хоть бы приехать живым!»

Вдруг раздалось долгожданное: «Тпру-ру!» — и кони остановились. Сема облегченно вздохнул и легко спрыгнул с телеги, за ним вылез Биня, испуганно озираясь и держась за карман. Пейся, мстя за все пережитое, свирепо толкнул наседок и спустился на землю.

— Где же город? — спросил он.

Но город уже был перед ними. На холмах у реки расположился он, веселый и шумный. Снизу доносились чьи-то громкие голоса, и весла уверенно рассекали воду. Друзья прошли через мост, удивленно всматриваясь в лица прохожих.

— Как пройти в город? — обратился Сема к человеку в желтой соломенке.

— Очень просто, — вежливо ответил он и, неопределенно махнув рукой, отправился дальше.

— Спасибо, — поблагодарил Сема, тщетно пытаясь разгадать жест прохожего.

Выдавать свое смущение было стыдно, и Сема повел Биню и Пейсю в город. Он заметил женщину, торопливо идущую куда-то с корзинкой, и подумал: «Она же не идет в степь за покупками!» И ребята побежали за ней. Вскоре они очутились на центральной улице. Все здесь удивляло и восхищало путников. То и дело Пейся толкал Сему, Сема — Пейсю, и только Биня шел встревоженно молчаливый.

— Смотри, какая улица! — восторгался Пейся. — Надо обязательно найти, где ее конец!

— А ты знаешь, что здесь написано? — загадочно спрашивал Сема, указывая на русскую надпись на вывеске. — «Кухмистерская Жане». Ты понимаешь?

Неожиданно все трое остановились в изумлении.

— Боже мой, — всплеснул руками Сема, — сколько извозчиков! Два, четыре, шесть, и все запряжены парами, и какие фаэтоны — ай-я-яй! А что там стоит справа?.. Смотри, Биня, — он толкнул сына Лурии, — целый закрытый домик на колесах, с окошками, с дверцей!

— Я знаю, — обрадованно воскликнул Пейся, — мне говорили! Это ландо. Это — когда свадьба. Все равно, знаешь, ну, как катафалк, но для жениха с невестой…

В это время извозчики почти все сразу спрыгнули со своих экипажей (они сидели не на козлах, а на пассажирском сиденье) и подбежали к приезжим.

— Молодые люди, — хриплым голосом сказал по-еврейски один из них, — вы хотите куда-нибудь ехать?

Сема вызвался вести переговоры. Заглянув в бумажку, он кивнул головой:

— Да, на Емошанскую.

— О-о! — многозначительно произнес извозчик и покачал головой, — Вам придется идти пешком. Вот видите этот высокий серый дом, так от него пойдете влево до сада, а там стоит пожарная дружина, вы пройдете мимо и спуститесь по Херсонской, а оттуда поднимитесь на горку.

— Ох, — испуганно вздохнул Пейся, — туда же можно проехать, если так далеко!

— Можно, — пожал плечами хриплый извозчик и закашлялся, и вместе с ним начали кашлять остальные извозчики, — можно, но нельзя. Это будет вам дорого стоить, — тихо добавил он.

— Едемте! — вдруг закричал Биня, которому страшно хотелось избавиться от своих денег и перестать наконец бояться жуликов. — Езжайте уже! — властно повторил он.

Они сели в фаэтон — трое на заднее сиденье. Скамеечка впереди оставалась свободной.

— Вот хорошо, — вздохнул Пейся. — Мы можем ехать и смотреть себе по сторонам!.. Ой, какая железная ограда около дома!

Но любоваться долго не пришлось. В экипаж с лету вскочил грузный мужчина и уселся на скамеечке.

— Это моей сестры сын, — вежливо сообщил извозчик.

«Очень приятно, — подумал Сема, — мне еще нужно знать его родню». Настроение явно ухудшилось.

Вдруг лошади остановились, и двое мальчишек уселись в ногах у пассажиров.

— Это чтоб вам было тепло, — опять сообщил извозчик. — Вам не мешает?..

— А если я скажу, что мешает, он их выбросит? — спросил Сема у Пейси шепотом.

— Молчи, — огрызнулся Пейся, — еще подножки свободные.

Видеть что-нибудь уже было невозможно, потому что ребятишки в ногах подрались друг с другом и по ошибке то и дело щипали то Биню, то Сему…

Но тут на какой-то улице сошел племянник извозчика, вместо него вскочил другой пассажир, который принялся уговаривать Сему, что ему будет удобнее сидеть на скамеечке. Сема отказался:

— За свои деньги я могу ехать как человек!

Наконец извозчик, обернувшись к ним, сообщил:

— Емошанская улица, молодые люди!

Биня залез в карман и дрожащими руками отсчитал деньги. Пейся вежливо поклонился извозчику:

— Спасибо, спасибо вам!

— Что ты его так благодаришь? — удивился Сема.

— Все-таки любезный человек, — ответил Пейся, провожая глазами фаэтон. — Вот это выезд!

— Не даром катал! Заплатили чистыми деньгами.

Пейся вздохнул с сожалением:

— И еще надо идти пешком… Где же этот номер двенадцать?

— Наверное, где-нибудь близко. — Сема остановился и, взяв приятеля за руку, с любопытством огляделся по сторонам: — Вы только подумайте! Справа — дома, слева — дома. Полная улица домов!..

Но у Бини не хватило терпения выслушать до конца рассуждения Семы.

— Давайте искать номер двенадцать, — умоляющим голосом произнес он, — стоит же дело! Что вы хотите от меня?

И друзья, задрав головы, принялись искать номер 12.