Моисей заговорил только дома. Поставив на пол пустой ящик, он вынул горсточку монет и протянул ее Семе.
— Мы уже в расчете? — удивленно сказал Сема.
— Нет, — ответил Моисей и улыбнулся. — Так тебе нужно несколько листков?
— Штук десять, не больше.
— И что будет?
— О! — с жаром воскликнул Сема. — Будут замечательные змеи! Мы их обменяем в два счета.
— Так… — задумчиво сказал Моисей. — А с кем бы вы делали это дело?
— С кем? С сыном Лурии, с сыном ребе. Мало ли с кем!
Старый Нос с любопытством остановился. Что он хочет, Моисей? Разве Сема опоздал, разве Сема не принес вовремя его жалкий сверточек?
Моисей продолжал загадочно улыбаться:
— Ну, садись и слушай внимательно. К кому попали бы эти змеи? К сыну Лурии. Так. К сыну околоточного. Так. К сыну ребе. Так… Ну, довольно. Слушай, что могло быть. Ребе Иоселе увидел змей и прочел, что на нем написано. Ничего хорошего там не сказано ни о нем, ни о раввине, ни о царе. Тогда твой ребе берет змей и идет к околоточному. Околоточный берет змей своего сына и спрашивает: не то ли самое написано в нем?
— Потом?
— Потом зовут детей и лупят их каждый по-своему. Дети говорят, что змеи выменяли у Пейси. Зовут Пейсю. Пейся говорит, что он тут ни при чем — бумажки дал Сема. А чей Сема сын? Сын каторжника. Приглашают Сему и спрашивают, где он взял эти листочки. Сема отвечает: листочки дал Моисей. Потом приходят сюда гости и отправляют дядю Моисея на поправку, потому что он похудел и ему вреден здешний климат.
— И куда бы тебя отправили? — испуганно спрашивает Сема.
— Если бы меня не отправили на свиданье с покойной мамой, то меня бы загнали в какую-нибудь Пинчугу. Прошлый раз я жил в деревне Погорюй, а теперь бы меня сунули в деревню Покукуй.
Сема встал и, тяжело вздохнув, сказал:
— Ну, не надо мне твоих листочков даже… — он остановился, — даже даром.
— Я думаю, что ты научишься ими пользоваться, Старый Нос, — весело сказал Моисей. — Ну, рассуди сам, зачем на небе эти листочки? Там они ни к чему. А здесь — другое дело. Сначала листочки сыплются, а потом дерево падает! Понял?
— Как раз это, дядя Моисей, нет, — застенчиво говорит Сема, — но остальное все понял. Теперь если б меня спросили, чьи листочки, я бы…
— Что — ты бы?
— Я бы молчал.
— А тебе — раз по зубам!
— А я ни слова.
— А тебе — два по зубам!
— А я ни слова.
— А тебя головой об стенку!
— А я ни слова.
— О, в тебе, кажется, есть кусочек от твоего папы. — смеется Моисей и ласково обнимает Сему.
Дедушка приходит со службы и застает их в горячем споре. Молча присаживается он к столу и слушает.
— Ну, что ты не понимаешь? — говорит Моисей. — Я, конечно, попал в тюрьму. Ты думаешь, я был намного старше тебя? Тюрьма — это такая штука: принимают молодых, выпускают старых. Посидел я там полтора года, и захотелось мне на улицу. И я сумел сделать дело. Год я дышал чистым воздухом, но жандармы услышали мой запах, и я опять очутился в тюрьме. Это была пересыльная тюрьма со всеми удобствами и видом на море. Там я познакомился с твоим папой. Он все время торопился знать, что будет завтра.
— Я вижу, что у Семы нашелся воспитатель, — вступает в разговор дедушка. — Ты ему не можешь рассказать что-нибудь веселее?
— Почему нет? Вы не думайте, что Старый Нос ничего не смыслит. В нем есть хороший кусочек от его папы.
Дедушка смеется:
— Сема, ты слышишь, что он говорит? Не дай бог, если к папиному кусочку прибавится еще кусочек от Моисея. Бабушке опять придется иметь дело с передачами.
— Ну, этим еще не пахнет, — успокаивающе сказал Моисей. — А как ваша служба? Есть на хлеб с маслом?
— Ай, служба… — Дедушка машет рукой, — Лучше встретить волчицу, потерявшую детей, чем дурака, нашедшего деньги!
— Кто же этот дурак?
— Не дурак, а дураки, — поправляется дедушка. — Первый — это мой хозяин, второй — его компаньон, а третий, самый большой, — это я. Служащий глупцу сам глупеет. Я от них ухожу!
Бабушка стелит скатерть и важно расставляет тарелки:
— Кончайте уже говорить — ужин на столе.
С каким вкусом бабушка произносит эти слова: «Ужин на столе», с каким удовольствием она их выговаривает, — честное слово, стоит специально прийти послушать!..