Позволь мне верить в чудеса

Глава 35

— Принесешь платье, пожалуйста?

Илона повернула голову, обращаясь к Корнею, глядя с улыбкой на его спину. В отличие от нее — еще голой, он уже практически оделся. Джинсы на месте, пряжка застегнута, в руках футболка… И можно посмотреть, как по спине перекатываются мышцы, когда он ее одевает.

Оглядывается, немного взъерошенный, кивает, идет к двери, чтобы исполнить маленькую просьбу, пока сама Илона будет в душе.

По дороге берет с комода часы, надевает на запястье, проверяет время…

Сам же себе кивает, оставшись удовлетворенным…

На автомате включает свет в коридоре, немного хмурится, вспоминая, куда положил телефон…

Слышит звук включившейся в душе воды, делает несколько шагов, пока голые пальцы ног не утыкаются в ткань сброшенного здесь Илоной платья.

Корней приседает, берет его, потом, все так же, еще сидя, зачем-то проходится взглядом по светлому полу, хмурится сильнее…

Потому что все на том же полу, но уже у самой двери, стоит сумка. Дорожная. Точно не принадлежащая ни ему, ни Илоне.

Корней резко встал, сминая тонкуя ткань пальцами, сделал еще несколько шагов, снова присел, заглядывая внутрь той самой сумки…

Потом поднялся, глядя на нее — открытую, наполненную вещами, которые могли принадлежать только одному человеку, потянулся свободной рукой к полке, на которой должен был лежать его телефон…

Но и тут коснулся не его, а какой-то коробки. Оглянулся уже на нее, нахмурился еще сильней… Подвинул, взял в руки мобильный, разблокировал…

Нельзя сказать, что на что-то надеялся, но предпочел бы, чтобы убедиться в догадке, которая с обнаружением каждой из деталей становилась все более очевидной, не получилось.

Но, к сожалению.

Девочка-Ланцова писала ему, что приедет раньше. Видимо, приехала…

Мужской взгляд снова прошелся по предметам — непонятная коробка, собственный телефон с открытым сообщением от Ани, сжатое в пальцах платье, сумка с вещами Зинаиды…

Потом он оглянулся, сощурился, вспоминая… Понял, что не показалось, дверь в спальню была закрыта не плотно…

Несколько секунд не происходило ничего, потом же он шумно выдохнул. Вернулся в спальню, опустил платье Илоны уже на кровать, снова вышел.

Трижды постучался в соседнюю дверь, не зная, что было бы лучше — дождаться ответа или нет. Потом еще трижды, потому что ответа не было. Можно было потарабанить и еще пару раз, но Корней не стал. Сам открыл, сам зашел, обвел взглядом комнату…

Постель аккуратно заправлена, нигде ничего не валяются. Даже сумка, в которой Аня когда-то хранила свои вещи, откровенно боясь раскладывать их по полкам, отсутствует. И вариантов у Корнея было два…

Поэтому он подошел к шкафу, открыл его… Вещи на месте. Уже хорошо. Если в сложившейся ситуации можно найти что-то хорошее, конечно.

Вышел из Аниной спальни, приблизился к кухонному столу, положил на него мобильный экраном вверх, сам же уперся кулаками в столешницу, сверля его взглядом.

Неистово хотелось выругаться. Сильно. Отборно. Душевно. Но смысла — ноль.

Он в жизни не попадал в подобные ситуации. И не должен был попасть.

Взгляд сфокусировался на экране, в очередной раз перечитывая послание от «квартирантки»…

Не нужно было иметь семи пядей во лбу, чтобы понимать — девочка явилась домой, возможно, сразу, возможно, нет, все поняла… Испугалась, смылась… И ищи ее теперь.

Корней почувствовал новую волну гнева, да только прекрасно понимал — злится не на слинявшую девчушку, а на себя. Не привыкшего попадать в неловкие ситуации. Тем более, подобные. Не привыкшего испытывать чувство вины.

А ведь всего-то и надо было, что проверить телефон. Почему не проверил? Потому что расслабился. Кто разрешил? Никто. Кому расхлебывать? Ему…

Немного зная младшую Ланцову, Корней не сомневался — расхлебывать придется. И теперь, в отличие от прошлых раз, когда ее настроение скакало по непонятным или незначительным по мнению Высоцкого причинам, сейчас Корней чувствовал свою ответственность за возможные последствия своих действий.

За беспечности и легкомыслия. Четко за то, в чем не один раз обвинял саму девочку… Учил предусматривать все, а сам… Попался. без преувеличения, с голой жопой.

Снова выдохнул, взял телефон в руку, зашел в контакты, собирался набрать, но не успел.

— У тебя гости? Мама?

Илона успела выйти и из душа, и из спальни. Уже одетая в то самое платье, застегивающая последние пуговки на груди.

Стояла у открытой двери в девочкину спальню, смотрела на шкаф, одна из створок которого осталась не затворённой…

Зоркий глаз моментально идентифицировал женские вещи.

Когда поняла, что Корней не спешит хоть что-то говорить, оглянулась, фокусируя взгляд уже на мужчине.

Он же потянулся к бровям, провел по ним с нажимом, думая немного о другом…

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍ — Гости. Не мама.

Произнес, блокируя телефон и не больно аккуратно отправляя его обратно на стол.

— Ты собралась? — потом же посмотрел на Илону, борясь с раздражением, которое касалась исключительно его, но само собой распространялось и на причастных к случившемуся женщин. Ту, которая сделала поистине эксклюзивный сюрприз. И ту, которая его, очевидно, получила.

Илона несколько секунд смотрела на мужчину, и подмечая то самое раздражение, и не испытывая удовлетворение от ответа… Потом снова перевела взгляд на вещи в шкафу… Присмотрелась еще лучше… И вполне могла бы настоять… Но поступила иначе. Взялась за ручку, закрывая дверь, повернулась к Корнею, подошла, улыбнулась.

— Да. Подвезешь?

Спросила, положила свою руку на его — ту, которая с силой фиксировала угол столешницы.

Илона видела, что настроение мужчины изменилось с тех пор, как он вышел из спальни. Питала ли иллюзий насчет того, что может одной улыбкой вернуть его на исходные? Вряд ли. Но хотя бы попытаться хотела.

Иметь дело с хмурым и злым Высоцким — то еще удовольствие… Куда лучше, когда не злой.

И Илона, и Корней несколько секунд смотрели, как тонкие женские пальцы с короткими черными ногтями скользят по тыльной стороне мужской ладони, потом же Высоцкий отпустил столешницу, пряча ту самую руку в карман, дождался, пока Илона вскинет удивленный взгляд.

— Такси вызову. Появилось срочное дело. Извини.

И не дожидаясь от нее хоть какой-то реакции, снова берет телефон, обходит, утыкается в экран, начиная вбивать детали заказа в приложении.

Машину они с Илоной ждали в практически полной тишине. Она не настаивала на разговорах, голова Корнея была забита другим.

Провожая любовницу к двери, он позволил притянуть себя за шею и поцеловать, над замечанием:

— Видишь, Корней. Даже ты можешь найти свободную минуту. Не забывай, пожалуйста, — мог бы задуматься, но просто кивнул, потому что, опять же, голова была забита другим.

А когда дверь за Илоной закрылась, набрал Ланцову.

Готов был к тому, что девочка сбросит. От стыда ли, от злости, от страха — неважно. Но могла.

Поэтому слушал гудки, испытывая напряжение. А когда взяла — на секунду закрыл глаза. Уже хорошо…

— Алло, — произнесла тихо, как-то затравленно даже. И стоило услышать приветствие в таком тоне, Высоцкий снова испытал приступ раздражения. Не на нее, конечно. На себя. Она-то тут причем?

— Привет.

Попытался придать голосу вряд ли дружелюбия, но хотя бы намека на мягкость.

— З-здравствуйте…

Но его попытка осталась без внимания… Или была неудачной.

— Ты далеко?

— Я… Во дворе сижу…

Произнесла с паузой.

Корней готов был поклясться — делает это, опустив голову, глядя виновато на колени. Всегда виновато…

— Поднимайся… — свободная от мобильного рука сама потянулась к лицу, захотелось закрыть глаза, пройтись по ним пальцами, надавливая на глазницы… Нет, чтобы наехать… Нет, чтобы съязвить… Ему так, пожалуй, было бы проще.

— Хорошо…

Аня ответила совсем шепотом, в трубке воцарилась тишина. Возможно, девочка ждала, когда скинет сам Высоцкий, а он просто почему-то завис, не спеша это делать…

Молчали не меньше десяти секунд, потом же Корней убрал руку от глаз, открыл их, глядя перед собой…

— Извини, — произнес, прося прощение у нее чуть ли не впервые. Но за косяк, явно больший, чем все ее промахи вместе взятые…

На протяжении проведенного на улице часа Аня не проронила ни единой слезинки. Вышла из подъезда, прекрасно понимая, что выглядит более чем странно: бледная, словно перепуганная девочка, которая еще пять минут тому назад влетала в подъезд, лучась улыбкой, но консьерж, с которым она так радостно здоровалась тогда же, не сказал ничего, когда выходила.

А потом… Брела… Брела… Брела… Периодически запинаясь на ровном месте… Брела… Брела… Брела… Пока не поняла, что обошла ЖК по кругу и снова оказалась у дома, в котором жил Высоцкий.

Села на скамью под ним, положила руки на колени… А дальше сидела… Сидела… Сидела…

Не в состоянии собраться и на что-то решиться.

Аня понимала, что ни обижаться, ни злиться, ни испытывать хоть какие-то чувства кроме стыда за то, что так позорно ворвалась в чужую квартиру, когда там ее не ждали, права не имеет. Понимала… Теперь… Что раз Высоцкий не прочел сообщение, должна была хотя бы позвонить, а то и бродить вот так же, как бродила сейчас, но

до того

, как вломиться, а не

после

…

И как бы Аня ни пыталась отогнать ненужные воспоминания, они сами врывались в голову, раз за разом делая больно…

Ведь не увидела почти ничего, а в душе — противная лужа. Грязная и холодная. Катастрофически.

И от одной только мысли, что когда-то придется снова смотреть Высоцкому в глаза — паника. И потому, что стыдно. И потому, что больно…

Когда-то она уже чувствовала подобное — той ночью, которую он провел с этой же или другой женщиной, предпочтя ей ужин с Аней в собственном жилье. Но теперь понимала — тогда были цветочки, а ягодки теперь. Ведь чтобы перебить то воспоминания, всего и требовалось, что назвать ее «особенной», а это… Не забудешь. Кто-то другой смог бы, даже, может, посмеялся бы, но она — нет.

И что делать — не знает.

Мыслей «сбежать» у Ани не было. Понимала, что никому этим лучше не сделает. Поэтому сначала бродила, потом сидела. Чего ждала — сама не знала.

Иногда не выдерживала — вскидывала взгляд на квартиру Высоцкого… И испытывала новый укол каждый раз, не обнаруживая в окнах свет. Значит…

Что это значило, было понятно без слов, но Ане каждый раз приходилось мотать головой, отгоняя настойчивые образы.

А она ведь… Как последняя дура…

И образы заменялись, но не пустотой, как хотелось бы, а другими — почти такими же болезненными. Воспоминаниями о том, как бежала навстречу, как радовалась своей находке с пирожными, как…

Как была наивна. Как была глупа. Как высоко взлетела со своими идиотскими мечтами. И как больно грохнулась. Будто ударившись разом всем телом. И разбив душу всмятку.

Душу, совершенно не нужную тому человеку, в которого она так безнадежно, так больно и печально влюблена.

Который… Который поэтому не настоял на том, чтобы подвести. У которого, как оказалось, были куда более важные… И приятные планы.

С приближением ночи, на улице становилось все холодней. Особенно сидевшей на лавке без движения девушке. Но все, на что хватило сил — это обнять себя руками, продолжая смотреть перед собой…

Можно было зайти в какое-то кафе, заказать там какао и просто дождаться, пока Высоцкий сам все поймет, ведь… Еще одним поводам для приступа отчаянного стыда стало то, что Аня осознала далеко не сразу — она оставила в квартире «следы». А значит, сделать вид, что ее там вовсе не было, уже не получится. Промелькнула шальная мысль точно так же незаметно вернуться, забрать вещи и смыться, но девушка отказалась от нее тут же — даже заткнув уши и зажмурившись, все равно ведь будет знать, что происходит за полузакрытой дверью… Все равно будет гадко… Все равно только хуже… Лучше стыд встречи "после", чем еще раз пережить то ужасное "до".

И от идеи с кафе тоже отказалась. Там были бы люди. Там ее заторможенность наверняка бросилась бы кому-то в глаза. Могли подойти, спросить, что случилось. А ей-то нечего ответить. Ведь на самом деле не случилось ничего. Просто одна чудачка не смогла справиться с природной мечтательностью и получила за это хороший удар наотмашь. И в этом никто не виноват. Только она…

Когда в куртке зажужжал телефон, Аня задрожала. Не вздрогнула от испуга, а именно задрожала, ведь прекрасно знала, что звонить может один единственный человек. И что значит его звонок тоже знала прекрасно.

Достала мобильный из кармана, несколько бесконечных секунд смотрела на надпись «Корней Высоцкий»… Самой казалось, что ни на что не надеялась, ко всему была готова, а стоило поднести телефон к уху, произнести тихое «алло» и услышать его ответное «привет», стало еще гаже. И откуда-то взялись моментально подступившие к глазам слезы. Пришлось срочно запрокидывать голову и часто моргать, выдавливая из себя тихое:

— З-здравствуйте…

Он продолжил не сразу, а Аня понятия не имела, что сказать. Да и стоит ли… Готовилась к худшему — сообщению, что ее вещи собраны и ждут на лестничной клетке… И идти она с ними может на все четыре стороны, раз не в состоянии понять, что без предварительного одобрения в квартиру соваться не стоило бы. Хотя настолько ли это «худшее» — уже и сама сомневалась.

— Ты далеко? — Высоцкий спросил, Аня провела пальцами свободной руки по коже под глазом, не давая позорной слезе скатиться. Опустила голову, глядя виновато на колени…

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍ — Я… Во дворе сижу… — произнесла с паузой. Очень хотела бы, чтобы звучало хотя бы спокойно, но понятия не имела, так ли это…

— Поднимайся… — а когда услышала следующее слово, снова застыла, автоматически выравниваясь, глядя перед собой.

В голове крутился вопрос, который она ни за что в жизни не задала бы. «Поднимайся, чтобы что?». Меньше всего ей хотелось сейчас видеть Высоцкого. Тем более… Там ведь, наверное, эта женщина…

И если раньше мысли о побеге казались глупыми, то в тот момент обрели смысл. И разом в голове масса идей. Напроситься с ночевкой к Тане, вернуться в санаторий к бабушке, продолжить бродить бесцельно по комплексу или городу…

Но собрав волю в кулак, Аня откинула их разом. Потому что ожидание расправы — хуже самой расправы. И за поступки нужно платить. Тем более, что вернуться в квартиру придется, как бы ни хотелось этого избежать, ведь других вариантов у нее сейчас нет.

— Хорошо, — пытаясь подавить тяжелый вздох, Аня ответила совсем шепотом. Ждала ли еще что-то от Высоцкого — не знала, но самой добавить было нечего.

В трубке воцарила тишина.

И в этот же миг дверь подъезда открылась, выпуская на улицу женщину.

Красивую, будто бы знакомую… В платье, ткань которого сейчас Аня пощупать не смогла бы при всем желании, но пальцы явно помнили ее текстуру… И пуговки…

Видимо, Аня смотрела слишком пристально, потому что, успев пройти полпути до проезжей части, женщина обернулась, поймала взгляд, застыла на несколько мгновений, окидывая Аню ответным — равнодушным. От конверсов до макушки и обратно. Дважды. Задержалась на лице…

После чего так же неожиданно отвернулась, завершила путь до ожидавшего ее такси, нырнула внутрь.

А Аня вздрогнула от негромкого:

— Извини, — которое донеслось из трубки так не вовремя. Сделав по-особенному больно.

Дверь была не заперта. Корней оставил ее открытой специально.

Аня заходила, как он и ожидал, опустив взгляд.

— Здравствуйте, извините еще раз, я…

Бубнила под нос, явно обращаясь к полу или его стопам, потому что смотрела туда. Присела, наверняка неосознанно прижимаясь спиной к двери, как бы «прикрывая тылы», схватилась за оставленную сумку, поднялась, тут же пытаясь обойти, все так же стараясь не поворачиваться к "врагу" спиной…

И, наверное, стоило бы разрешить ей сделать это, но Корней придержал за локоть, тормозя на полпути.

Свое получил — девочка посмотрела в глаза. Сначала испуганно, потом будто даже скривилась, как от зубной боли, потом снова уставилась на босые ноги.

— Это моя вина. Я не увидел твое сообщение. Хотя должен был. Прости.

Произнес, откровенно безнадежно надеясь, что она воспримет. И Аня кивнула… Но наверняка просто чтобы быстрее отпустил.

— Я видела, что вы не прочли. Просто… Не подумала, что могу помешать.

— Такое не повторится.

Аня снова вскинула взгляд. Корней же свои и не отводил. Смотрел прямо и довольно напряженно. Она и так редко выдерживала такой его взгляд, а сегодня было совсем туго.

— Это ваш дом. Вы вправе вести себя здесь так, как…

— Аня… — от обращения, произнесенного с раздражением, девушка вздрогнула. Ей даже показалось… Что теперь не хочется слышать свое имя из его уст. Тех же, которые с удовольствием целовали парой минут ранее другую женщину…

— Можно я в комнату пойду? Устала и замерзла.

Девушка перевела взгляд на свой локоть, который до сих пор надежно фиксировали мужские пальцы. Корней же продолжил смотреть в лицо — она чувствовала этот взгляд под кожей. И знала, что наверняка уловил отвращение и злость, которые промелькнули не только в мыслях.

— Ты на улице сидела?

И, пожалуй, сейчас было самое время соврать, но Аня бросила правдивое:

— Да.

— Долго? — попыталась ненавязчиво выкрутить локоть, но не смогла.

— Это неважно. Отпустите, пожалуйста.

— Это действительно не повторится. Можешь не переживать. Пока ты здесь живешь…

— Это ваш дом. Ваша… Личная жизнь. Я все понимаю. Вы не должны испытывать неудобства из-за…

На сей раз Высоцкий не перебил — просто шумно выдохнул, но это было для него довольно нетипично, будто несдержанно. Настолько, что Аня запнулась сама. Посмотрела мужчине в лицо… И действительно увидела раздражение…

— Такое… Бывает. Извините, что стала причиной неудобства.

Попыталась закончить, он дал, но выражение так и осталось будоражащим. Будто хочет сказать что-то, что точно ударит. Больно. Ее. Но сдерживается.

И на том спасибо.

Молчит, отпускает наконец-то локоть. Следит, как она тут же разворачивается, берется за ручку двери, дергает на себя.

— Коробку забыла…

Вздрагивает от тихого замечания вдогонку, замирает, считает до трех, чтобы не расплакаться из-за того, что напомнил…

— Это вам. — Потом же произносит глухо.

— Что «мне»?

— Я хотела сюрприз сделать. Эклеры купила. Вам должны понравиться. Думала, к чаю будут. Мое спасибо за стажировку…

Оказалось, мечты разительно отличаются от реальности, даже если исполнять их, четко следуя собственной инструкции.

— Спасибо.

Высоцкий поблагодарил, но не выразил ни намека на интерес к подношению. Пожалуй, этого стоило ожидать. Пожалуй, на это не стоило бы обижаться. Но с его безразличием всегда было смириться сложно, а сейчас оно и вовсе убивало. И так ведь будет всегда. Нет ни единого шанса на изменения. Только… Только самой пережить, позволить сердце отболеть… Или душе отсохнуть.

— Не за что. Вы… Проголодались, наверное…

Аня произнесла и тут же захотела прикусить язык, но стало поздно. Сама же поняла, насколько некрасиво прозвучало. Сама же покраснела. Снова глянула на Высоцкого, сожалея…

— Простите. Выбросьте, если не хотите. Я не обижусь.

Оставила его в коридоре, а сама зашла в спальню, пока не ляпнула что-то еще… Или не расплакалась, потому что оба риска были ощутимы.

Сам Корней же будто бы безучастно следил за тем, как Аня скрывается в спальне, потом еще какое-то время просто стоял, прислушиваясь к тишине, достал из кармана руку, которой ранее придерживал девичий локоть. Предательски дрожавший все это время. И уж точно не от холода.

Развернулся, подошел к коробке, открыл. Хмыкнул мысленно, потому что в реальности улыбаться совсем не хотелось.

Явно старалась… Явно хотела угодить…

И стало еще гаже. Хотя и так было слишком.

Слишком неприятно, когда повод далек от катастрофичности, если оценивать здраво.

— Сюрприз на сюрпризе. Только выбирай…

Корней сказал сам себе, вновь закрыл коробку, взял в руки, чтобы отнести к холодильнику. Ни есть не собирался, ни выбрасывать.

После же вновь уперся кулаками в столешницу, на сей раз смотря уже не на телефон, а на закрытую дверь девочки.

Понятия не имел, чем случившееся обернется для них на сей раз. Но ничего хорошего отчего-то не ждал. И это вызывало довольно ощутимую тревогу. Откровенно более сильную, чем удовольствие, которое ей предшествовало.