Позволь мне верить в чудеса

Глава 39

— Прости меня еще раз, Ань. Глупо получилось как-то…

Захар повернул к Ане голову, глядя не дольше полсекунды в глаза, еле заметно улыбаясь, действительно извинительно, а потом опуская взгляд.

И Аня поступила так же.

— Брось. Ты ни в чем не виноват. Не знал же, что родители приедут раньше времени…

Произнесла негромко, глядя на плотный джинс на коленях, и сжавшие их же пальцы…

Они сидели в салоне автомобиля. И если бы не тихий рокот мотора, тут же погрузились бы в неловкую тишину. Ведь ни Захару, ни Ане нечего было сказать. Оба планировали провести субботнюю ночь не так — не под подъездом Высоцкого в автомобиле отца Захара, толком не зная, что сделать, что сказать и как разойтись… А совсем иначе.

Захар намекал на это давно, а Аня…

Решилась в тот вечер, когда Высоцкий сообщил, что уезжает на выходные в Днепр.

Решилась не из чувства протеста или из желания мстить, а потому, что хотелось саму себя убедить в том, что мосты сожжены, и дальше носиться с влюбленностью в недосягаемого Корнея Высоцкого смысла нет. Убедить окончательно и бесповоротно. Сковать себя верностью. Верностью Захару, который… Который не заслуживает, чтобы полные сомнений девочки ставили над ним эксперименты.

Когда Аня озвучила Захару свое желание — то и дело краснея, запинаясь, отводя взгляд — парень поверил не сразу. Сначала даже рассмеялся, считая, что разыгрывает, а потом… Быстро сложил все в голове и по счастливой случайности выяснил, что родителей на выходных дома не будет, а значит… Можно.

Зажегся, будто свеча. И Аня его понимала. Жаль только, разделить энтузиазм не могла. Списывала на то, что все девушки, наверное, боятся в первый раз. И отмахивалась от мыслей, что нормальные не планируют его для себя таким, как планировала она… С нелюбимым. Будто себе же в наказание…

Но что она может сделать еще, чтобы прекратить наконец-то собственную агонию, Аня не знала. А каждый взгляд, разговор, мысль о Высоцком делали только больнее.

Когда он зашел в ее комнату в тот день — она почти сразу покрылась мурашками. И чем ближе подходил — тем сильнее ощущала болезненную тягу сделать шаг навстречу.

Когда сказал, что уезжает на выходные — тут же будто в очередной раз умерла, ведь подумала, что уезжает с той — другой… А потом ожила, когда уточнил, что к родителям.

Но ненадолго, ведь глупая голова тут же язвительно напомнила, что это ничего не меняет. И Аню ближе для него не делает.

И как бы ни храбрилась — тут же на глазах выступили слезы. Который Высоцкий зачем-то заметил. О виновнике которых зачем-то спросил…

Стоило прозвучать его тихому «тебя кто-то обидел?», как возникла отчаянная мысль ответить честно.

Вы. Вы обидели, Корней Владимирович. Тем, что забрались под кожу, побежали по венам, оккупировали мысли, парализовали сердце. Непонятно только, зачем это сделали, если вам этот букет совершенно не нужен. Если знай вы о нем, скорее всего он раздражал бы вас так же, как те цветочные, которые она "разбросала" по квартире…

В тот момент с языка готова была сорваться тирада, а глаза цеплялись за руку, которую он держал в кармане… И безумно ххотелось, чтобы она прошлась по щеке, стирая слезы. Его рука, а не собственные пальцы.

Но ни честный ответ, ни отчаянная просьба с губ не слетели.

И это было правильно. Аня знала точно. Потому что он не был виноват в ее проблеме. И ответ нести тоже не обязан.

А ему сказать могла лишь: «нет, конечно. Ветер. Я же говорю». И попытаться криво улыбнуться…

Высоцкий говорил еще что-то о своих дурацких правилах, которые она не должна нарушать, а Аня, будто завороженная, уставилась на поблескивающий под верхним освещением волосок у него на кармане.

Очевидно, принадлежавший ей. Очевидно, оказавшийся куда ближе к нему, чем она была или будет когда-либо. Очевидно… Не потому, что она положила голову на его плечо. Не потому, что забралась к нему на колени и взмахнула гривой. Не потому, что они делили подушку или хотя бы шкаф. А так хотелось бы… Безумно хотелось бы…

И снова накрыла безнадега от осознания, что никогда.

Аня сняла волосок, будто символ собственных мечт о нем… И бросила под ноги — туда, где этим мечтам самое место.

А потом, наконец-то, призналась и себе, и ему в том, что все это время лежало на поверхности. Просто духу сказать вслух не хватало.

Ей при всем желании Корнею не угодить. А лучшее, что можно с этим сделать — смириться. И он, конечно же, без проблем это переживет. Она же… Что-нибудь придумает.

Например…

Предложит Захару стать для нее первым.

Пусть Аня обещала Высоцкому, что его отсутствие не скажется на следовании ею правилам, но это ее не остановило.

Ведь откладывать можно до бесконечности, но это ничего не даст. Поэтому…

Они с Захаром провели вместе всю субботу. Он — горя энтузиазмом, она — скрывая нарастающую тоску и страх.

Особенно страшно стало, когда они ехали в сторону квартиры. Аня раньше не бывала у Захара дома, поэтому чувствовала, как сердце ухает каждый раз, когда автомобиль замедлялся… Думала, что они вот сейчас свернут в один из дворов… И надо будет выйти… Надо будет подняться… Надо будет раздеться и…

Когда Захар все же остановил машину и стало понятно — это пункт их назначения, Аню на несколько мгновений парализовало. Она думала, что даже выйти не сможет…

Но получилось. И выйти. И подняться. И позволить Захару снять с плеч плащ… Вздрогнуть, когда губы коснутся шеи со спины, а руки лягут на бедра, сжимая их через джинс…

Голова готова была утонуть в панике, сердце забилось до ужаса быстро, но Аня заставила себя не вывернуться, щелкнуть включатель, зажигая свет, улыбнуться и предложить, к примеру, попить чаю, а смириться… Или покориться собственной воле и действиям выбранного парня.

Это ведь было действительно так — сама выбрала. Значит, должна нести ответственность…

Должна послушно двигаться в сторону одной из дальних комнат, когда руки Захара туда подталкивают, смиряться с тем, что света не будет… И даже хорошо, наверное…

Улыбаться, когда он говорит:

«ты очень красивая, Ань…»

Убеждать себя, что дрожь от прикосновений — это все из-за чувств, а не страха… Позволять стянуть с себя свитер, дать спустить бретельки белья… Не вскрикнуть и не взбрыкнуть, когда Захар вполне однозначно подталкивает к кровати, целуя раз за разом все ниже от шеи к ключице, параллельно борясь с замком на ее джинсах…

Пока это все разом не оборвалось вместе со звуками из прихожей…

И если с губ Захара сорвалось раздраженное: «вот черт»… То Аня не смогла сдержать облегченный вздох. И подскакивая с кровати, застегивая пуговицу, натягивая свитер через голову, она чувствовала себя куда более уверенной, чем все время до этого.

Оказалось, родители вернулись раньше времени. Сделали вид, что поверили в «а мы тут учились. Познакомьтесь, это Аня — моя девушка…».

Спокойно отпустили Захара проводить гостью, а гостью пригласили когда-нибудь на чай…

И не будь Аня подхвачена вихрем собственных сомнений, наверняка сгорала бы со стыда перед родителями Захара, но она воспринимала все, как данность. И если подскакивая с кровати, действительно испытала облегчение, что все сорвалось, то уже позже, едя в погруженной в напряженную стыдливую тишину машине, жалела. Ведь… Теперь нужно решиться еще раз. Теперь все откладывается. А вопрос так и остается нерешенным…

Обычно она просила Захара остановиться на въезде в ЖК, но сегодня он настоял, что подвезет под дом. Не шутка ведь — время стремилось к часу ночи… Комендантский час Высоцкого бессовестно нарушен, а толку ноль…

Аня давала короткие тихие распоряжения, Захар кивал и сворачивал, когда было нужно.

Остановился у подъезда, на который указала девушка, включил в салоне свет, мотор не заглушил…

Долго собирался, чтобы что-то сказать… И Аня так же напряженно ждала, что скажет.

Он начал с извинений, она с заверения, что извиняться не за что… Снова замолкли на какое-то время. Аня, глядя вниз. Захар — вперед.

Потом он повернулся, прислонился виском к подголовнику:

— А бабушка… Дома? — спросил с паузой. Наверняка видел, что Аня застывает на какое-то время, поднимает взгляд чуть выше, пытаясь понять, к чему вопрос…

— Я не с бабушкой здесь. Бабушка сейчас за городом. А меня… Родственники приютили. На время.

И по-прежнему не желая вдаваться в подробности, касающиеся изменений в их с бабушкой жизни, ответила полуправдой.

— Ясно. А я-то думал… ЖК-то кошерный. Небедные родственники…

— Да. Небедные.

Захар бросил замечание, Аня пожала плечами, отвечая так, чтобы побыстрее закрыть тему. Обсуждать Высоцкого, пусть даже Захар не знал, что по сути обсуждается именно он, Аня не хотела.

Она вообще не хотела вспоминать о Корнее сегодня. Девушке казалось, что это может все испортить. К чертям. Хотя куда уж хуже? Все и так испорчено без него…

А он сейчас где-то в Днепре. Спит, наверное. Или… Или сидит уже там перед ноутбуком, занимаясь бесконечной работой. А может… Звонит Илоне. Той, которая…

Захар все так же смотрел на девушку, не подозревая, что творится у нее в голове, а она усиленно ею замотала, отгоняя непрошенные мысли.

— А они… Дома сейчас? Родственники?

Парень выровнялся в кресле, пытаясь заглянуть Ане в лицо, улыбаясь слегка застенчиво.

— В смысле? — да только, к сожалению, Аня не оказалась достаточно сообразительной, чтобы понять суть сходу. Поэтому парню пришлось вздыхать, брать ее руку в свою, гладить, разъяснять.

— Ну ты сказала, что дома тебя не ждут сегодня. Я подумал, может… Может у тебя там пусто и мы поднимемся?

Стоило Захару озвучить предложение, как краска схлынула с Аниного лица, а в горле стало как-то сухо.

— Нет, — но только даже думать о подобном она не собиралась. Вытолкнула из вдруг осипшего горла ответ, и тут же снова замотала головой для убедительности. — Нет, Захар. Это исключено. Я не могу. Прости…

Поступить так подло по отношению к Высоцкому Аня не могла. Нарушить правила настолько нагло. Привести в его дом постороннего человека, чтобы… Чтобы заняться сексом… Нет. Ни за что в жизни.

Видимо, ее ответ звучал достаточно категорично, потому что Захар открыл было рот, явно собираясь что-то сказать… И тут же закрыл, кивая. Вот только руку не выпустил, не повернулся в кресле, не взялся за руль, не подмигнул, готовясь стартовать, наконец-то смиряясь с их общим сегодняшним поражением и перенося на более удачный день. Продолжал гладить пальцы, глядя уже на них, позволяя губам то и дело подрагивать в полуулыбке.

Потом потянул руку вверх, к тем самым губам, чтобы целовать…Костяшку, сгиб, ноготок…. Снова костяшку, сгиб, ноготок…

Это было нежно, это могло бы вызвать трепет, но Аня будто впала в ступор. Опять. Следила, словно со стороны, за его действиями… И снова начинала дрожать. К сожалению, никак не от ласки, скорее ее отвергая…

Но не сопротивлялась, ни когда парень перевернул руку, касаясь губами уже обратной стороны кисти — места, где кожа особенно тонка и чувствительна… Но даже там у Ани не отзывается…

Ни когда другая рука парня поползла от колена вверх, под свитер, по коже… Ни когда он перехватил запястье, недвусмысленно давая понять, что хочет, чтобы она приблизилась…

— Здесь заднее — широкое, Ань, можно…

Снова улыбается, тянется к губам, не требуя словестного ответа, но действиями давая понять достаточно однозначно, что его-то широкое заднее устроит более чем. И выбор, по сути, за ней…

Корней планировал провести в Днепре два дня. Специально освободил их, чтобы проехаться с отцом на обследование и окончательно убедиться, что с ногой все нормально, а значит можно дальше жить. Ведь пусть примерным сыном вряд ли мог считаться, но хотя бы ответственным старался быть.

И действительно приехал. Действительно сделал все, как планировал, за субботу… Но ближе к вечеру понял, что второй день проводить в отчем доме ему не хочется.

Не потому, что мать или отец сделали или сказали что-то не так. Наоборот. Просто… Зудела тревога на подкорке. Зудела, постоянно раздражая.

Периодически телефон сам оказывался в руках, сам открывался диалог с девчонкой… Пальцы сами тянулись написать идиотское: «Привет. Как дела?».

Он никогда так не делал. Его никогда первого не заботило, как у кого-то дела. Он четко знал: если понадобится его помощь — к нему обратятся. Но Ланцова…

По ней же видно, что не обратится. И видно же, что проблема есть.

Неясно только, ему-то какое дело до ее проблем?

И закономерное: «потому что пока она живет в его доме — он за нее ответственен», даже самого Корнея не убеждало. Тут очевидно было что-то странно большее, чем простая ответственность. Что-то не испытываемое ранее. Что-то зудящее рядом с раздражением.

Родители восприняли привычно спокойно его сообщение о том, что срочно нужно вернуться в Киев. Они давно перестали раскатывать губу насчет наличия у сына свободного времени. Приехал — и на том спасибо. Мать пыталась собрать ему с собой хотя бы что-то из наготовленного в честь приезда, но Корней отмахнулся.

И уже едя по трассе, радовался, что решил правильно, отправившись на сей раз на машине. Привязка к расписанию и наличию мест в Интерсити быть дома той же ночью не дала бы.

А так он въехал в черту города около часа. Думал, что этого будет достаточно, чтобы раздражительность и напряжении спали, но случилось наоборот — только усиливались.

Девочке не звонил, не писал, не предупреждал. Не из вредности, просто… Вроде как чувствовал, что не стоит.

Ведь и так этой… Девочки… Слишком много вокруг. И внутри слишком много. В мыслях. В желаниях. Посмотреть подольше. Подойти поближе.

И нравится знать, что ее мурашит. Ведь сковывающий ее страх и неловкость становятся будто ощутимыми… И отзываются вибрациями в нем.

От этого можно отмахиваться. Это не мешает жить. Но с каждым днем хочется все меньше. Отмахиваться. А вот смотреть и подходить — больше.

И будь он сопливым романтиком, заподозрил бы в себе тревожные симптомы. Но циник подсказывал, что все просто — это мужская природа. И как только Ланцова съедет — все пройдет. Он не будет ни жалеть, ни отвыкать. Воспримет это, как всегда, данностью. Как уход из своей жизни любого человека из числа тех, кто рискнул в ней промелькнуть.

Ночное время помогло быстро попасть на территорию ЖК, проехаться на низкой скорости по его улочкам, будто оттягивая момент попадания в нужный двор…

Выкупленное вместе с квартирой место на парковке конечно же пустовало, ожидая, что Высоцкий вернется раньше времени…

Корней вышел из автомобиля, не глядя по сторонам, направился в сторону подъезда. Сделав несколько шагов, вскинул взгляд на окна собственной квартиры — свет там не горел.

И, наверное, это логично. Девочка скорее всего спит. Во всяком случае, должна.

Корней достал телефон, в очередной раз открыл переписку с Ланцовой, напечатал: «Я у подъезда, поднимаюсь.».

Отправил…

Сделал еще два шага, опять остановился. Около минуты смотрел, ожидая, сменится ли количество зеленых галочек с одной на две. Прочтет ли девчонка и ответит ли…

Но она, скорее всего, действительно спала. Потому что дальше доставки дело не дошло.

И сам не сказал бы, какой черт его дернул обернуться прежде, чем войти в подъезд. Видимо, все та же чуйка.

Которая выцепила взглядом незнакомый автомобиль с включенным светом в салоне. И силуэты в автомобиле тоже выцепила.

И вроде бы все понятно, как божий день. И вроде бы лучшее, что можно сделать, — это уйти, потому что не его чертово дело. Но Высоцкий…

Заблокировал телефон, положил в карман, развернулся…

Шел по погруженному в ночную тишину двору и слышал, как набойки стучат по асфальту. Медленно и верно почему-то закипал, воспринимая это вполне спокойно…

Продолжал смотреть в сторону машины, прекрасно понимая, что сейчас сделает… И что делать этого не имеет никакого права.

Но было совершенно все равно.

Он молча подошел к задней двери автомобиля, мог бы постучаться, но даже этим не утруждался — просто дернул, впуская в нагретый дыханиями салон холодный осенний воздух.

Вроде как хладнокровно, а на самом деле не то, чтобы очень, отметил, как двое замирают — и девочка, вжавшаяся в угол заднего сиденья, и парень, который вполне однозначно работал над тем, чтобы получить лучший доступ к телу…

И какое его дело? Но у Корнея, увидевшего на девичьем лице сначала удивление, потом испуг, потом стыд, потом полноценный страх… Вот сейчас упала планка.

— Свидание окончено. Вышла и ждешь меня в квартире.

Он произнес, глядя в глаза Ланцовой. Которая очевидно хотела их отвести. Которая застыла, а должна бы уже поправлять одежду…

— Вы кто вообще? — в отличие от парня, который пришел в себя быстрее. Нахмурился, не убрал руку с девичьего колена, чем бесил особенно сильно, а лишь сильнее сжал, когда Аня дернулась… Окинул Высоцкого взглядом, спросил откровенно с наездом. И Корнею даже может стало бы жалко мелкого, если бы не та самая планка. И не рука на колене… И если бы Ланцова четко выполнила приказ.

— Ты слышишь плохо? Мне повторить?

Скользнув по мальцу взглядом, Корней снова перевел его на Аню. Смотрел холодно и твердо. Не сомневался, что выглядит сейчас не больно-то дружелюбно, но его это не волновало. Девочка должна была выйти из машины и скрыться в квартире. Сейчас же.

— Вы… Вы же в Днепре…

Она же начала что-то мямлить, наконец-то отмирая… Нырнула под свитер, явно чтобы застегнуть лифчик, потом к поясу джинсов…

И вроде бы делала все, как надо, а Высоцкий только злился с каждой секундой все больше. И даже не знал, на кого больше…

— Марш в дом.

Повторил раздельно… Она снова застыла, встречаясь с ним взглядом… Смотрела несколько секунд, явно собираясь что-то сказать…

— Это кто, Ань? Вы знакомы? Дядя… Вы бы шли, куда собирались…

Но за нее это сделал парень. Которому явно лучше бы молчать. Потому что дядя…

Сначала долго смотрит в глаза с каждой секундой все более красной Ане, потом переводит на пацана…

— Ты либо домой идешь, Аня. Либо на все четыре стороны. И я не шучу.

А потом обращается снова к девчонке, сверля взглядом ее борзого «самого лучшего на свете».

И у нее вроде как есть выбор, но ведь оба понимают — это фикция. А значит, и права ослушаться тоже нет, как бы сейчас не бурлило… А Корней видел — бурлит. Сильнее, чем тогда, когда замкнулась в комнате. И на сей раз даже понимал, почему. И вину свою готов был признать. И самодурство. Только не перед ней, а перед собой. И все это — вина, самодурство, проблемы с собственной выдержкой, его не заботило.

Он с удовлетворением следил, как Аня не то, чтобы слишком красиво, то ли еще выходит, то ли уже вываливается из машины, отшатывается, когда появляется риск его коснуться…

Смотрит в глаза, откровенно ненавидя… И не отводит, когда он с напускным спокойствием удава смотрит в ответ.

— Ждешь меня. Уяснила?

Ему не стоило бы делать контрольный в голову. Совсем не стоило. Но он делает.

Придерживает за локоть, смотрит в глаза, ясно давая понять, что ждет ответа… И отпускает, только когда девочка выдавливает негромкое: «уяснила».

После чего они уже вдвоем с тем самым парнем слушают, как по асфальту стучат набойки ее ботинок… С каждой секундой все ускоряясь. Корней фиксирует взглядом момент, когда Ланцова залетает в подъезд, и только потом переводит его на парнишку.

Пожалуй, ни в чем толком не виноватого. Пожалуй, которому тоже есть за что предъявлять «дяде» претензии. Но дело в том, что «дядя» попался бракованный.

— Продолжения не будет, как ты понял. Сейчас я тебе пару вещей объясню. И домой спать поедешь.

Корней произнес притворно спокойным голосом, прекрасно понимая, что главный разговор у него произойдет не тут. И даже предвкушая этот… Главный… Разговор.