Позволь мне верить в чудеса

Глава 55

Корней ненавидел чувствовать тревогу. Азарт — да. Выброс адреналина, когда принимаешь вызов, — да. Рабочую злость — да. Ведь каждое из этих чувств придавало сил. А тревога их лишала. Была нерациональной и не позволяла с собой справиться.

Да и испытывал он ее редко. Но сегодня — заело. В обед Аня перестала отвечать. Сначала на сообщения, потом на звонки.

Это было не похоже на нее. Обычно она хватала телефон в ту же секунду, как что-то прилетало… Или когда прилетало от него… Потому что с ответом на его сообщения и звонки задержек давно уже не было. И сегодня вроде бы тоже ничего не предвещало, но по факту…

Он спросил, справится ли с учебой до вечера, потому что понимал — девочке нужны развлечения. Жизнь в двадцать не может сводиться к учебе, работе и нравоучениям мужчины, с которым отношения складываются далеко не так гладко, как хотелось бы. И пусть сам с куда большим удовольствием провел бы вечер, впрочем, как и день, в спокойствии своей квартиры, собирался посвятить его Ане. Отличнице по всем фронтам. Понимающей и принимающей. Действительно стремящейся, а не просто декларирующей стремление. Это вызывало в нем самое настоящее уважение. И это было хорошо. Ведь как бы там ни было, тяга к ней телесной не ограничивалась — была глубже. Была непонятней. Была непривычной.

И становилась причиной новых чувств, среди которых та самая тревога. Ведь с любым другим человеком он воспринял бы отсутствие ответов спокойно. Мало ли? Спит. Не видит. Разрядился телефон. Отключился интернет. А с ней спокойствие таяло. Сначала от часа к часу, потом уже с минутами.

Он планировал побыть на базе с коллективом хотя бы до шести, минимально имитируя заинтересованность во всем происходящем. Собирался раз взять слово, рассказать, как счастлив, что он — часть ССК, а ССК — часть его, исполнить свой святой долг и только потом свалить. Но тревога разрушила этот план.

Когда на третий звонок Анин телефон ответил уже механическим «абонент находится вне зоны действия сети», он не просто пожал плечами, спрятал мобильный в карман и вернулся к разговору, от которого отвлекся чуть ранее, а выругался сквозь зубы, сослался на внезапные срочные дела и просто уехал.

По дороге снова набирал, и каждый раз, когда женский голос начинал начитывать «абонент…», скидывал, опять же ругаясь.

Знал ведь, что мелкая наверняка просто замечталась. Забыла зарядить. Может, музыку слушает. Может, играет на гитаре. Может, по-прежнему учится. И все с ней хорошо. Знал, что так может случиться с любым человеком и злиться на нее за это — нет никакого смысла. И эту злость оправдывать своим волнением тоже нет ни смысла, ни права. Потому что она не обязана… И случись подобное с ним — не рискнула бы предъявить. Но все равно очень хотелось попасть в квартиру, дать себе пару секунд, чтобы убедиться — все действительно хорошо, а потом перекинуть через колено и отходить по заднице. Лишь бы с задницей все было хорошо…

Это было ужасно. Именно этого он всю жизнь так успешно и так настойчиво избегал, но понимание того, что все же догнало, не строилось в дальнейшую логическую цепочку: так может лучше сейчас и прекратить? Не в очередной раз напомнить ей, что в любой момент может уйти, а сделать это самому? Решить за двоих. Сделать, как правильно. Чтобы ей меньше боли в итоге. А ему меньше нервов сейчас. А лишь заставляло сильнее вжимать газ в пол, проносясь на очередной желтый, рискуя засветиться на каждом из установленных по маршруту видеофиксаторов.

В последний раз Корней набрал, уже выйдя из машины под окнами своей квартиры. Вскинул взгляд — увидел, что окна горят… Думал, этого будет достаточно, чтобы успокоиться. И ЖК, и дом ведь охраняем. Ничего ужасного случиться не могло. Но, поднимаясь в лифте, по-прежнему чувствовал, что сердце не там, где должно бы быть. И бьется не так, как привычно — еле слышно, практически неощутимо.

Высоцкий вставил ключ в замок, провернул, открыл дверь. Зашел, зацепился за что-то ногой, только потом опустил взгляд…

На полу в коридоре стояли три дорожные сумки.

— Прекрасно… — мужчина произнес тихо, тратя несколько секунд на то, чтобы рассмотреть их повнимательней. Сомнений, что к чему, отчего-то не было, а вот злость… Скакнула. Хотя надо бы выдохнуть ведь… Надо бы выдохнуть…

Закрыв дверь, Корней обошел внезапно выставленные девчонкой преграды.

Дверь в гостевую спальню была приоткрыта, свет в гостиной включен, сама Аня… Сидела на диване, глядя будто бы в сторону зашторенного окна, но по факту было видно — смотрит сквозь.

— У тебя телефон отключен, ты в курсе? — Корней знал, что прозвучало не то, чтобы ласково. Но даже эту интонацию — холодно-спокойную — пришлось выдавливать из себя через силу.

Еще сложнее стало, когда он подошел достаточно близко, чтобы Аня хотя бы внимание на него обратила. Но она — нет. Не встрепенулась привычно, а продолжала смотреть в сторону, держа подбородок на упертой в спинку дивана руке, бессознательно прикусывая нижнюю губу.

Оглянулась только, когда он спросил еще раз:

— Ты слышишь меня вообще?

И снова… Знал же, что вопрос задал довольно резко — не сдержал раздражения, хотя, наверное, стоило бы. Но вместо привычного румянца, извинительной улыбки и «ой, простите», Аня просто смотрела на него… Ничего не говоря. Задумчиво, немного хмурясь, явно ведя какой-то внутренний сложный диалог. И Корней одновременно хотел бы его слышать и понимал — не стоит. — Я весь вечер тебе наяриваю. Ты слышишь меня? Что с телефоном? И что за сумки?

Он кивнул в коридор, она тут же перевела взгляд туда же… И снова смотрела, не моргая… Просто дышала… Просто продолжала в голове говорить сама с собой… И пусть хотелось подойти, встряхнуть, быстрее разобраться, чтобы быстрее же попустило… Корней стоял посреди собственной квартиры в пальто, даже не раздевшись, глядя на меланхоличную девочку… И чувствуя новую тревогу — ни разу не менее слабую чем та, что гнала домой недавно.

Аня заговорила не сразу. Какое-то время продолжала в мыслях говорить с собой же, а потом разрезала напряженную тишину тихим, но звонким:

— Я решила… — произнесла, глядя не на Корнея, а по-прежнему на пол за его спиной. — Ты сказал, что если я решу съехать — не будешь против. Я решила. Мне кажется, так будет лучше. Мне точно будет…

Только договорив, все же осмелилась посмотреть на Корнея. И он увидел во взгляде подозрительное спокойствие. Пугающее даже. Такое, что не сомневаешься: дунешь — взорвется. А почему вдруг — понятия не имеешь. И почему вдруг тебе это важно — тоже без понятия.

— Ты ночью съезжать собираешься? Это принципиально? — Корней прищурился, думал сделать шаг к ней, но увидел в девичьем взгляде предостережение, поэтому остался на месте.

— Не хочу тянуть. Сейчас хочу. — Сощурился еще сильней, когда Аня мотнула головой, выпаливая решительно…

Несколько секунд молчал, дышал, смотрел… И снова хотелось подойти и встряхнуть… Но вместо этого произнес:

— В чем проблема? Случилось что? — как самому показалось, даже в меру спокойно. Конечно, всегда был риск, что его «спокойно» для нее по-прежнему «пугающе», но сегодня, кажется, нет. Потому что Аня внезапно улыбнулась, пусть и грустно… Перевела голову из стороны в сторону, потом посмотрела Корнею в глаза… И не ответила ни на один из вопросов.

— Я написала Алине. Это девочка из ССК. Она сейчас на базе, но сказала, что я могу побыть пару дней в ее квартире, я знаю, где ключи. Это не проблема…

Собиралась сказать что-то еще, но Корней ее перебил. Сделал шаг к ней, остановился. Потому что сама Аня… Вроде как меланхолично-спокойная, подскочила, отступила, выставила вперед руку, посмотрела так, что понятно: просит все же не подходить…

— Что за бред, Аня? По-человечески давай. Что с телефоном? Что за необходимость съезжать сейчас? Что за чертов детский сад?! — последний вопрос крутился на языке все время их странного диалога, но слетел только сейчас… И тут же попал в цель, потому что Аня снова улыбнулась, обняла себя руками, передернула плечами:

— Обычный детский сад, Корней Владимирович. Это же я… Вы же понимаете…

— Что я понимаю, Аня? Я понимаю, что трезвоню тебе полдня. Ты игнорируешь, потом отключаешь. Приезжаю — сумки собраны. Ты съезжаешь. На вопросы не отвечаешь. Как еще назвать это, если не детский сад?

Корней почувствовал телефонную вибрацию в руке, посмотрел на загоревшийся экран телефона, понял, что звонят по работе, скинул, швырнул на диван. Ровно туда, где еще недавно сидела Аня. Она проследила за этим движением, безошибочно определяя в нем злость… Вздрогнула, сильнее сжала плечи пальцами, посмотрела на Корнея… Впервые за вечер хотя бы немного более «живым» взглядом. Своим, а не покрытым стеклом равнодушного легкомыслия. Абсолютно ей не свойственного.

— Телефон разбился. Вы простите, я растяпа. Не смогла прочесть, что писали. И звонки видела, но взять не могла — сенсор сломался. Решила, что лучше отключу.

— Прекрасно, — слушая, Корней чувствовал, что градус злости растет. И что тушить его все сложнее, хотя надо. Потому что чем закончится — понятно. Уже было раз. Хватило. — Очень хорошо решила, Аня. Спасибо. У тебя телефон разбился, а я гоню сотню киллометров, чтобы проверить — жива ли вообще…

Мужчина произнес, делая еще один шаг к ней, и получая такой же пятящийся к окну. И новый взгляд — хмурый, со складкой между бровей, будто просящий: «ну не мучайте вы меня»…

Вот только как не мучить-то, когда нихрена не понятно?

— Я жива. Вроде бы. Извини. Не подумала. Просто… — Аня замялась, почему-то перевела взгляд — с него на один из табуретов рядом со столом… — Приходила твоя Илона.

Произнесла, несколько секунд «тупила», по-прежнему глядя на высокий стул, потом усмехнулась, снова посмотрела на Корнея.

— Отлично, — который произнес, не изменившись в лице. Не выказал ни удивления, ни раздражения. Хотя испытал, несомненно. И многое сразу стало ясно. — И что хотела

моя

Илона?

Специально произнес так же, как сама Аня. Понимал, что это — замашка начинающей мазохистки. Маленькой. Дурной. Ревнивой. Мазохистки.

— Чтобы я съехала. Имеет право, наверное…

Которая переживает в голове ужасную личную драму, но пытается держать лицо. Пытается делать вид, что она спокойна в своем равнодушии. Поэтому произносит задумчиво, передергивает плечами, снова сжимая их сильней.

— Ошибаешься. В моем доме правила пока что устанавливаю я. Если вы с Илоной решили иначе — это проблемы абсолютно не мои.

Корней сказал, Аня снова улыбнулась.

— Да. Ты прав. Требовать имеешь право только ты. Требовать и требовать… Требовать и требовать… Требовать… И требовать…

Она говорила раз за разом, будто заведенная.

Корней же только сильней сжимал челюсти, потому что… Раньше думал, что худшее, что может делать женщина — закатывать истерики. А теперь сомневался. Ведь тупое согласие с каждым словом, когда очевидно — просто сдалась — раздражало больше. Он шумно выдохнул, потянулся к лицу, закрывая на пару секунд глаза, с силой нажимая на них… Никогда бы не подумал, что может одновременно так злиться, и так сдерживаться.

— Внятно и по пунктам, Аня. Пожалуйста. В чем проблема. Что сказала Илона. Почему сумки в коридоре, — убедившись, что и голос, и взгляд под контролем, Корней снова обратился к Ане, очень надеялась, что из этого что-то получится.

— А вам не все равно? — но, к сожалению, сегодня Аня была куда менее исполнительной, чем обычно. Не ответила ни на один из вопросов, снова посмотрела уставшим взглядом, будто бы готовая получить закономерное: «все равно». Будто бы напрашивавшаяся его получить.

— Говори. Аня. Я очень. Тебя. Прошу.

Но Корней испортил весь план. Произнес отрывисто. Кивнул требовательно. Требовательно же и посмотрел. Вероятно, достаточно убедительно, чтобы девочка… Несколько десятков секунд блуждала взглядом по комнате, обходя его лицо, а потом все же посмотрела… И все же заговорила. Тихо, грустно, параллельно со словами еще и съёживаясь…

— Я очень слабый человек. Вы и без меня это знаете, конечно. Но, наверное, не осознаете, насколько. Я тоже долго не осознавала. Но сегодня, благодаря… Илоне, наконец-то смирилась. Очень слабый. Настолько, что мне легче закрыть глаза на правду, чем жить с ней. Да я и не знаю, смогу ли одновременно с правдой, с тобой… Со своей совестью…

— Это не внятно, Аня.

Девушка начала слишком издалека и слишком не о том, о чем он просил, поэтому Корней перебил. Стоило бы лаской, наверное. Снова посадить на колени, спокойно выпытать, действовать по ситуации. Но адреналин по-прежнему бурлил в крови, а она мямлила. Скривилась, вздохнула, мотнула головой, решаясь.

— Меня не устроит такой формат. — А дальше снова посмотрела Корнею в глаза, произнося решительно. Одна беда — не очевидно, о чем речь. — Я понимаю, что со мной сложно. И мужчине без… Секса… Сложно. Я тебе его не даю. Наверное, ты имеешь право получать его в другом месте. Наверное, глупо было бы, начни я что-то требовать… Она мне посоветовала так сделать, но я же понимаю… Кто я, чтобы…

— Что еще она тебе советовала? — наверняка звучало еще холодней, чем до этого. Наверняка Аня еще сильней захотелось поежиться, но она только в очередной раз вздохнула…

— Не влюбляться. Съехать, пока не поздно. Сказала, что другие люди относятся к вещам более трепетно, чем ты… — замялась.

— Ну договаривай. Ты же не просто так решила повторить — тоже так считаешь, значит.

— Чем ты к людям… Что отношения с тобой — всегда рыночные. А я… Я не готова к рыночным. И к подлости не готова. Я все отбрасывала от себя эти мысли, а получается ведь, что я… Что я делаю больно другому… Не виноватому ни в чем человеку…

— Илоне? — Корней уточнил, возвращая Аню в реальность из раздумий, которые она озвучивала скорее на автомате, чем сознательно…

Кивнула.

— То есть это она пришла к тебе, чтобы вывалить на голову дерьма? Это с ней вы «форматы» обсудили, а больно человеку делаешь ты? Зачем ты открыла вообще? Хотела силами помериться? Результатом довольна?

Высоцкий знал, что звучит резко, но нежничать сил уже не осталось. Потихоньку становилось понятно, в чем дело. И из-за этого по-новому зло. Потому что выеденного яйца не стоит эта драма. Потому что развели, как котенка…

— Не довольна. Зачем открыла — сама не знаю. Просто… Как всегда, переоценила свои силы… Вы же помните… Ты не раз говорил, что мне нужно в первую очередь работать над собой. Вот такая — вечно сомневающаяся, испуганная, замороченная — я тебе не нужна. И ты, наверное, прав. С такой у тебя и не может затянуться больше, чем на пару месяцев. И я действительно буду ненавидеть… Только скорее себя, а не тебя. Но я просто наконец-то посмотрела правде в глаза… И смирилась. Ты взрослый человек, в твоем мире параллельные отношения возможны, я это понимаю. Тем более, когда всех все устраивает. Но меня… Не устраивает. Я просто как подумаю, что дедушка узнал бы…

Аня не договорила, отвернулась, посмотрела в сторону, сделала несколько глубоких вдохов, только потом снова на Корнея, а в глазах чертовы слезы…

— Всем будет лучше, если я съеду. Не буду мешаться под ногами. Ты не обязан подстраиваться. Тебе это не свойственно. Ты и такой, как есть… Получишь все, что хочешь. А я, боюсь, что так, как хочешь ты, для меня — слишком.

— А как я хочу, Аня? Расскажи мне, наконец-то, как я хочу. Ты же в голове уже все сложила? Так в чем проблема повторить в реальности? Мы же в реальном мире живем. Не в твоей голове, девочка.

Вопрос не был задан так требовательно, как можно было. Это понимали оба — и Аня, и Корней. И оба же понимали, что «девочка» может в очередной раз съехать. И она явно размышляла об этом. Потому что смотрела ему под ноги, сжимала свою же кожу до побелевших костяшек, решалась…

А когда вскинула взгляд, произнесла так, будто и не она вовсе — спокойно и решительно.

— Меня не устраивает формат параллельных отношений. Ты может не считаешь, что у нас с тобой — отношения. Пара поцелуев, наверное, для тебя и вовсе не в счет. Но для меня все иначе. Ты живешь в моей душе. Для меня это предательство. И я тоже не хочу становиться предательницей. Если это устраивает вас с Илоной, то я…

— А теперь слушай, Аня… — Корней собирался все же дать договорить, но не сдержался. Потому что неслась лютая дичь. — В каждого человека с рождения «встроено» достоинство. Его не позволено унижать. Никому. «Параллельные отношения», как ты их деликатно назвала, если это предварительно не оговорено с каждым из их участников — это унизительно. Предварительно, Аня. И я с тобой согласен — это предательство. Для тебя — чувств, для меня — договоренностей. Если ты сомневалась во мне — стоило бы спросить. Если бы ты получила ответ, который тебя не устроил, — действительно стоило бы уйти. Потому что ни один мужчина, впрочем, как и женщина, не стоят того, чтобы предпочитать его или ее собственному достоинству. Понимаешь меня? Так я отношусь к себе. И к окружающим я отношусь так же. И если я даю шанс нам, со своей стороны делаю все, чтобы он имел смысл. Загодя, а не по факту. «Параллельные отношения» тебе никто не предлагал, Аня. Впрочем, как их не предлагали и Илоне. Наши отношения с ней прекратились в сентябре. Так бывает. Люди расстаются. Это неизбежно. И это честно. По моему мнению. А еще это об уважении, Аня. К себе. К тебе. К Илоне.

Корней не ждал ответа. Какой тут ответ, если… Девочка успела в голове сложить все совершенно иначе. Наверняка все слезы выплакала. Наверняка действительно тварью себя почувствовала. По глупости. Просто по глупости. И потому что на ее неопытности отлично сыграли. Илона умела.

— Ключи давай сюда, — следя за тем, как Аня хлопает глазами, к щекам наконец-то приливает краска, а губы шевелятся, не выдавая наружу ничего членораздельного, Корней произнес, вытягивая руку…

И тут же снова — нет, чтобы спросить, а потом впадать в панику…

— Я забираю твои ключи и уезжаю. Как оказалось, я тебя знаю немного лучше, чем ты знаешь меня. Квартиру открытой не оставишь, правда? Дверь автоматически не захлопывается. Придется ждать. Вернусь — договорим. Задашь все вопросы, которые гложут. Все, Аня. А не выборочно. Захочешь уехать — я сдержу свое слово. Так понятно?

Корней задал вопрос, снова привлекая внимание к вытянутой ладони. На которую Аня посмотрела с опаской, сглотнула…

Видно было, что она выбита из колеи. Видно было, что действительно запуталась и не может разобраться. Видно, что не забери он ключи, высок риск, что все же сбежит. Куда-то в ночь. Чтобы снова страдать. На ровном чертовом месте.

— Ты к ней поедешь? — девушка задала неожиданный, как показалось Корнею, вопрос шепотом, глядя снизу-вверх теперь уже с опаской.

— А ты как думаешь? Конечно, к ней. Я не приглашал ее в свой дом, Аня. Я не считаю допустимым то, что она сделала. Я не хочу повторения. Я решаю проблемы, а не прячусь от них. Ключи.

Аня помешкала еще несколько секунд, потом же потянулась к карману джинсов, достала оттуда связку… Когда тянулась к Корнею, пальцы дрожали…

Действие, которое должно бы длиться пару мгновений, затянулось на добрый десяток секунд, и если изначально Корней действительно собирался просто забрать связку, а потом уехать, пока не ляпнул ничего лишнего. Пока не сорвал-таки злость на девочке, вина которой в случившемся минимальная, а вот последствия — все ей. Но стоило встретиться коже ее пальцев с его ладонью, как накрыло. Внезапно и сильно.

Достаточно, чтобы перехватить руку за запястье, игнорируя звон выпавших ключей, сначала дернуть на себя, потом завести за спину, параллельно хватая второе, увидеть во вскинутом взгляде испуг, не скрывать свою злость…

— Ты меня в могилу сведешь, дурочка. Угробишь нежно — не поймешь. Дождалась, пока ни спать не буду, ни работать нормально не смогу из-за тебя. Не видишь, что ли? Думаешь, мне это нравится? Я привык все контролировать. Себя, твою мать, контролировать, Аня. А ты…

Оборвал себя же на полуслове, смотрел еще секунду в глаза — такие большие и такие отчаянно пораженные, что ни в жизни не заподозришь притворства… И ведь ему изначально было понятно, что это не кокетство, это не игра… Непонятно только, почему так затянуло? И куда затянуло вообще?

Резко отпустив, Корней поднял ключи, взял с дивана мобильный, вышел в коридор, обошел сумки, остановился, окидывая их взглядом, потом снова глянул на застывшую девушку…

— С ног на голову поставила и сумки собрала…

Бросил напоследок, вышел, с силой хлопнув дверью. Не заботясь о том, что громкий звук наверняка отзывается дрожью в девичьем теле. Вряд ли настолько же сильной, как колотило сейчас его.