Правители эпохи эллинизма

IX Филипп V, царь македонян (238–179 гг. до н. э.)

История царя Филиппа V (оп правил с 222/221 до 179 г.) в значительной степени совпадает с историей македонского народа в период римской экспансии, начавшейся с 1-й Иллирийской войны (229 г.), когда римляне впервые решили вмешаться в дела восточного побережья Адриатического моря. С этого момента над Македонией навис Дамоклов меч римской интервенции. Положение обострилось еще и потому, что Македония в силу необходимости оказалась втянутой во внутренние дела Греции. Союзническая война (220–217 гг.) подвергла тяжкому испытанию структуру эллинской симмахии, протектором которой был македонский царь. Вступление Филиппа V на стороне Ганнибала во 2-ю Пуническую войну (215 г.) означало поворотный пункт в македонской внешней политике, однако силы македонян были недостаточны, чтобы они могли оказать карфагенянам действенную поддержку. И окончательно судьба Македонии была решена на поле боя при Кипоскефалах во 2-й Македонской войне (200–197 гг.). Победителем стал римлянин Т. Квинкций Фламинин, большой друг эллинов. Последующие годы, вплоть до смерти Филиппа (179 г.), являются лишь эпилогом большой драмы. Никаких дел всемирно-исторического значения Филипп в эти десятилетия уже не мог совершить — он целиком зависел от приказаний могущественных римлян.

Филипп V был сыном царя Деметрия II и Фтии, которую называли также Хрисеидой. Он появился на свет в 238 г., т. с. год спустя после смерти своего деда, великого царя Антигона Гоната. Фтия была эпирской царевной — ее отцом был Александр, а дедом — Пирр. Ее матерью была Олимпиада, сводная сестра эпирского царя. Связь с эпирским царским домом не имела, однако, никакого значения в жизни Филиппа, поскольку монархия в Эпире была уничтожена революцией в 233 г. Тогда, в Амбракии, погибла родственница Филиппа Деидамия.

Правление Деметрия II характеризуется, в сущности, беспрерывными войнами, и в борьбе с дарданами на северной границе Македонии царь, должно быть, и погиб (в 229 или уже в 230 г.). Его сыну и наследнику Филиппу было тогда только восемь лет. Правление перешло в руки его дяди Антигона Досона, приходившегося двоюродным братом Деметрию II. Антигон Досон управлял Македонией с 230 (или 229) до 222/221 г. до н. э. сначала (по-видимому, в течение трех лет) как стратег, а затем, по воле македонского войскового собрания, в качестве царя. Он взял себе в жены мать Филиппа, вдову Деметрия II.

Для Македонии это было в высшей степени критическое время, но энергия Антигона Досона (прозвище означает, по-видимому, «тот, кто вернет власть») проявила себя в этих обстоятельствах с самой лучшей стороны. Он не только отбросил от северной границы дарданов, по и предпринял — для многих совершенно неожиданно — морскую экспедицию в Карию (в 227 г.), где он сумел приобрести ряд территорий, унаследованных впоследствии Филиппом V. Ио самым важным было учреждение в 224 г. большой эллинской симмахии, совместно с которой Антигон выступил против возглавляемых царем Клеоменом III спартанцев. При Селласии (июль 222 г.) победу одержали македоняне и союзные с ними ахейцы. Сам Антигон Досон несколько месяцев спустя умер — в конце 222 или в начале следующего года. Причиной смерти в античных источниках называют туберкулез.

Ранняя смерть Антигона была тяжелым ударом для царской семьи. Единственному престолонаследнику — Филиппу было всего 16 лет. До сих пор он не принимал значительного участия в политической жизни, но в пользу дальновидности Антигона говорит то, что он зимой 222/221 г. отправил юного царевича в Элладу с целью установить контакт с главой Ахейского союза Аратом. Миссия Филиппа имела важное значение, ибо на тесное сотрудничество в эллинской симмахии можно было рассчитывать лишь в том случае, если бы македоняне и ахейцы выступали заодно. Помимо этого Антигон оставил своего рода политическое завещание. В нем он назначал в помощь юному Филиппу коронный совет. Полибий [IV, 87, 8] сообщает имена членов этого совета. Это были Апеллес, о должности которого ничего не известно, предводитель пельтастов (легковооруженных) Леонтий, глава государственной канцелярии Мегалей, генерал-губернатор македонских владений в Пелопоннесе Таврион и министр двора Александр. Из этих пяти садовников Филипп больше всего ценил Леонтия и Мегалея. Мнения остальных не спрашивали, ибо Филипп с самого начала желал править один или, самое большее, с помощью своих друзей, за что его и порицает Полибий: юный царь будто бы очень скоро обнаружил признаки недомыслия и алчности. Естественно, что тем самым изложение Полибия приобретает неблагоприятную для Филиппа окраску и поэтому его следует воспринимать лишь критически.

Начало правления Филиппа V падает на время, характеризующееся существенными переменами в эллинистических государствах. и империи Селевкидов незадолго до того (в 223 г.) на троп вступил Антиох III, а в Египте закончил свой жизненный путь Птолемей III Эвергст (по-видимому, в первые недели 221 г.). Его преемник Птолемей IV Филонатор отнюдь не был выдающимся правителем — во всяком случае, политические дела он передо- верил своему фавориту Сосибию, обладавшему качествами крупного государственного деятеля.

У Филиппа же было достаточно своих забот. В первую очередь они касались его отношений с греческими государствами. В Элладе снова начались военные столкновения между этолийцами и ахейцами. Ахейский союз был важным членом основанной Антигоном Досоном эллинской симмахии — объединения, куда входили почти все значительные эллинские государства и племена, а именно: наряду с ахейцами также беотийцы, фокидяне, акарнаны, фессалийцы и даже эпироты. Но и этолийцы выросли в значительную силу в Средней Греции, в частности, они удерживали ведущее положение в Дельфах и в Дельфийской амфиктионии, которая полностью зависела от них. Вообще этолийцев побаивались из-за их разбойничьих нападений как на море, так и на суше. Страх перед ними побуждал многие греческие государства заключать с ними договора об асилии, чтобы обезопасить себя от их разбойничьих набегов. Яблоком раздора между ахейцами и этолийцами была прежде всего область Мессении, жители которой не могли решиться на присоединение ни к той, ни к другой стороне. Аналогично обстояли дела и в Лакедемоне. Здесь шла борьба между друзьями македонян и приверженцами этолийцев. Короче говоря, обстановка в Пелопоннесе дошла до всеобщего брожения, и никто не мог предугадать, что принесет будущее.

В Македонии с тревогой наблюдали за развитием событий в Элладе, по предел выжидательной политике был положен лишь тогда, когда в смуты вмешались еще и иллирийские пираты под водительством династа Деметрия Фаросского. Царь Филипп направился в Коринф, главный опорный пункт македонского владычества в Греции, чтобы взять руководство действиями в свои руки. Со Спартой справились быстро, по объявление войны этолийцам летом 220 г. было решением, последствия которого тогда еще нельзя было предусмотреть. За этим объявлением войны, несомненно, стоял глава Ахейского союза Арат, сумевший направить действия юного царя в нужном для себя направлении.

Не удивительно, что во время своего выступления перед ахейским союзным собранием в Эгии Филипп заслужил горячее одобрение. Как правитель он был совершенно в духе ахейцев. Однако не все гало но желанию союзников. В Спарте верх взяла этолийская партия, а во время пребывания Филиппа в Эпире — он осаждал там крепость Амбрак — этолийцы под водительством Скопаса предприняли вторжение в Македонию. При этом они разграбили город Дион, известный своим святилищем Зевса. Портики святилища были уничтожены огнем, а скульптурные изображения македонских царей разбиты (лето 219 г.). Вообще, для Союзнической войны характерны были с обеих сторон грабительские набеги. Так, этолийцы причинили большой ущерб святилищу Зевса Додонского в Эпире (осень 219 г.).

В эти же недели и месяцы в войну была втянута также Иллирия. На этот раз римляне обратились против Деметрия Фаросского. Его быстроходные корабли — лембы — наносили торговле римлян и италиков в Адриатике большой ущерб. Но Деметрию Фаросскому было не по плечу бороться с римлянами, и он удалился в Македонию, где его весьма дружелюбно принял царь Филипп. Римляне же распространили свою власть на города Фарос и Дималл, чем они сильно приблизились к Македонии и во всяком случае заняли прочные позиции на восточном побережье Адриатического моря (219 г.).

Разумеется, Филиппу действия римлян пришлись не по вкусу, по он не видел никакой возможности пресечь их и потому на первых порах должен был смириться с присутствием неприятеля, вторгшегося с противоположной стороны Адриатики. Лучше складывались дела у Филиппа в Греции: в Пелопоннесе македоняне добились легкой победы, в частности над элейцами. При этом македоняне тоже обратились к грабежам и уводили все, что попадало в их руки, — людей и их добро; особенно тяжело пострадала богатая область Элида, в не меньшей степени Трифилия, которую, кроме того, принудили к вступлению в эллинскую симмахию. Пелопоннесский поход завершился большим успехом Филиппа. Сам царь зарекомендовал себя способным стратегом. Во время осад он неоднократно подвергался опасностям и давал своим воинам замечательный пример храбрости. Даже обычно весьма критически настроенный Полибий на этот раз не жалеет похвал. Он отмечает в царе присутствие духа, отличную память и обходительность, восхищается его царским воспитанием, энергией, а кроме того, его способностью действовать и смелостью на войне [IV, 77, 2–3]. Это суждение Полибия особенно ценно, так как в нем ярко проступают положительные стороны характера царя. И в ряде других мест Полибий указывает на личное участие юного правителя в военных действиях, как, например, при захвате городка Алифиры [V, 78, 8 и сл.]. Не удивительно, что к царю повсюду относились с уважением и восхищением. Филиппу было тогда всего 20 лет (зима 219/218 г.), но он уже проявил себя достойным наследником своих выдающихся предшественников на македонском троне.

Лето 218 г. было отмечено морской экспедицией на остров Кефаллепия, но здесь военная удача изменила македонскому царю, ибо ему не удалось покорить город Палы и осаду пришлось спять. Таким образом, не была достигнута поставленная цель — покончить с морским разбоем жителей Кефаллении. Мало славы принесло также нападение македонян — и снова под личным водительством молодого царя — на город Ферм в Этолии. Этот город был центром Этолийского союза. Он не был укреплен и изобиловал храмами и портиками. Здесь македоняне дали волю своей ярости; они решили отомстить этолийцам за разрушение Диона и явно преуспели в этом. По всему Ферму можно было видеть низвергнутые статуи, так что македоняне не остались в долгу у этолийцев (лето 218 г.).

Полибий был преисполнен возмущения поведением Филиппа, которое в самом деле противоречило как божеским, так и человеческим законам греков, однако он считает, что действия царя следует объяснить влиянием на него Деметрия Фаросского, но в пользу этой версии не приводится никаких убедительных доказательств [Polyb., VII, 14, 3].

Между тем в лагере македонян начались трения. Образовались две партии: одна держала сторону Арата и Ахейского союза, другая действовала против них. Произошел раскол также в среде высокопоставленных сапов-пиков македонского царя. В то время как министр царского двора Александр и генерал-губернатор Пелопоннеса Таврион выступали за Арата, Апеллес, Леонтий и Мегалей заняли противоположную позицию. По-видимому, царь сначала не мог решиться на то, чтобы открыто заявить о своей позиции; сначала он был скорее против Арата, но, когда во время праздника с жертвоприношениями противники Арата набросились на него с грубой бранью и оскорблениями и дело дошло до открытого скандала, юный царь, которому только что исполнилось 20 лет, не мог больше ограничиваться ролью молчаливого наблюдателя. Он велел арестовать Мегалея и некоего Кринона, впрочем, первый вскоре снова был отпущен на свободу. Несколько позже в Коринфе начались волнения среди македонских войск, ответственность за которые несли Леонтий и Мегалей. Царь снова был вынужден вмешаться, по он еще воздерживался от принятия жестких мер, и только бегство Мегалея в Фивы заставило его изменить свою позицию: Леоптий и Апеллес по приказу царя были казнены, а Мегалей, попавший в безвыходное положение, покончил жизнь самоубийством в Фивах.

Эти события бросают мрачную тень на ближайшее окружение македонского царя, который, очевидно, не сумел сгладить противоречивые интересы сторон. В частности, ему так и не удалось добиться примирения между приверженцами Ахейского союза и их противниками из числа друзей самого монарха. Историку трудно избавиться от подозрения, что здесь — и притом именно со стороны ахейцев, т. е. Арата, — не обошлось без основательного подкупа, ибо иначе было бы немыслимо сочувствие высокопоставленных македонских сановников делу Арата.

Между тем Союзническая война стала совершенно невыносимым бременем для Греции. Прекратилась всякая деловая жизнь, никто не был застрахован от нападений, грабежей и контрибуций. Филипп, который понял, что война не принесет ему решающей победы, был готов на приемлемых условиях заключить мир. Но надежда на мир появилась лишь тогда, когда посредниками выступили внешние силы — сначала Родос и Хиос, а затем также Византий и царь Птолемей IV Филопатор.

Греки давно уже устали от этой войны, ибо, хотя и нельзя было отметить крупных сражений, потери в людях были велики. Одним лишь элейцам после двух военных столкновений пришлось оплакивать не менее 600 убитых и 280 пленных^{58}, а в других участвовавших в войне государствах картина была, видимо, еще более удручающей. В Греции в то время уже не было избытка в людях, тем более что многие эллины зарабатывали свой хлеб в качестве наемников за пределами своей страны.

Во время пребывания царя на Истме, где он любовался Немейскими играми, поступило неожиданное сообщение: Ганнибал наголову разбил римлян у Тразнменского озера. Это было первое большое сражение в ходе 2-й Пунической войны летом 217 г. Деметрий Фаросский решил, что пробил его час, и настойчиво стал уговаривать юного царя направиться в Иллирию и, смотря по обстоятельствам, также вступить в войну против римлян на территории Италии. Разумеется, это были всего лишь мечты, которым, как известно, никогда не суждено было осуществиться. Но Филипп был буквально заворожен широтой открывавшихся перед ним перспектив. Разве не был он отпрыском рода Филиппа II и Александра Великого^{59} и разве его долг не состоял в том, чтобы подражать им? Так как этолийцы тоже не были более заинтересованы в войне, принесшей им лишь тяжелые потери и никаких выгод, то осенью 217 г. представители воюющих сторон собрались на мирный конгресс в Навпакте, в Коринфском заливе (нынешний Лепанто).

Территориальные приобретения Филиппа были очень скромны, поскольку в основу соглашения был положен status quo. За македонским царем признавалось владение Закинфом и Трифилией. Впрочем, война никому не принесла выгоды. Большие пространства плодородных пахотных и садовых земель в Пелопоннесе находились в запустении, а варварские разрушения, учиненные этолийцами в Македонии, долго еще оставались в памяти эллинов устрашающим примером. Они были признаком растущего огрубения нравов и исчезновения прежней веры в богов. На мирном конгрессе в Навпакте — а это был последний мир, заключенный только между греками и македонянами, без вмешательства Римлян, — этолиец Агелай произнес памятную речь, с которой в основных чертах можно еще и сегодня ознакомиться у Полибия [V, 103, 9]. Эта речь содержала страстный призыв к эллинам, а еще больше к царю Филиппу Македонскому. Он обязан, говорил Агелай, заботиться о защите родственных ему греков и не допускать никакого влияния на греческие дела со стороны западных держав, ибо если хотя бы однажды тучи с запада сгустятся над Грецией, то будет покопчено с эллинским самоопределением и нельзя будет уже по собственному усмотрению вести войну и заключать мир.

Мы не знаем, откуда Полибий узнал об этой речи, но несомненно одно — она в большой степени соответствовала помыслам и чувствам греков того времени. Большой агон в Элладе (впрочем, он был проведен не очень агональным способом) подошел теперь к концу. Однако по ту сторону Адриатики находились римляне, которые в 217 г. — еще не состоялась битва при Каннах (216 г.) — должны были напрячь все свои силы для отражения пунийцев под водительством Ганнибала. В Навпакте еще никто не знал, как закончится вооруженное столкновение между Римом и Карфагеном. Не знал этого и Филипп, готовившийся теперь возвратиться на свою родину, чтобы оттуда выступить против иллирийца Скердилаида. Последний с запада вторгся в македонскую область Пелагонию, причем не исключено, что он действовал по прямому побуждению римлян, так как их иллирийский протекторат должен был обеспечить ему определенную поддержку.

Разногласие между Филиппом и Скердилаидом было достаточно взрывоопасным именно потому, что здесь мог быть затронут римский протекторат в Иллирии, распространявшийся на прибрежные области к югу от Лисса вплоть до района к северу от Финики. Филипп никогда не мог примириться с этим протекторатом, ибо он представлял до некоторой степени обширный плацдарм для римских операций к востоку от Адриатики.

Большой бедой было то, что Филипп не располагал сколько-нибудь значительным военным флотом, каким, например, владел еще Антигон Гонат во время борьбы за морское господство в Эгеиде. Македонских финансов было недостаточно, чтобы наряду с большим сухопутным войском содержать еще соразмерный с ним флот. Помимо денег, недоставало также морского персонала, каким, например, располагали Птолемеи. Примечательно, что Филипп немедленно отказался от морской экспедиции против Скердилаида (опа должна была начаться с Кефаллении), как только пришло известие, что римляне будто бы направили военную эскадру из Лилибея (в Сицилии) в сторопу Иллирии. Разведывательная служба Филиппа оказалась в данном случае совершенно несостоятельной, ибо Римляне смогли тогда отрядить для действий в Иллирии всего-навсего десять кораблей. Ио Филипп тотчас оставил начатое предприятие (лето 216 г.), что свидетельствовало о его страхе перед римлянами. Решение это, однако, было ошибочным, ибо несколько позже — все еще в то же лето — на далеких полях Апулии состоялась битва при Каннах, в которой Ганнибал одержал убедительную победу над римлянами. Казалось, что могло быть естественнее для македонского царя в этих условиях, чем намерение установить связь с великим пунийским полководцем, находившимся тогда на вершине своей славы?

Филипп действительно отправил посольство в лагерь Ганнибала. Но тут произошел неприятный для македонян инцидент. Посланец царя Филиппа афинянин Ксенофан, находясь уже в Италии, попал в руки римлян, которые оказались настолько великодушными, что снова отпустили Ксенофана на свободу. Нам неизвестно, узнали ли римляне о цели его миссии. Мы равным образом не уверены в том, случилось ли это событие по прибытии посланца в Италию или уже на обратном пути, однако все это можно оставить без внимания, ибо точно установлено, что между Филиппом V и Ганнибалом был заключен договор. Этот союз двух властителей имел всемирно-историческое значение. Впервые две державы двусторонним пактом о взаимопомощи обязались совместно вести войну против римлян и только совместно заключать мир.

В договор были включены также союзники македонского царя, в частности члены эллинского союза. Римский протекторат в Иллирии должен был прекратить свое существование. Впрочем, вряд ли подлежит сомнению, что эта область была поставлена под верховную власть македонского царя. Договор в том виде, как он передан у Полибия, предусматривал раздел сфер интересов или районов боевых действий, однако его эффективность зависела от того, как скоро карфагенянам удастся окончательно победить римлян^{60}. Кстати, то, что можно вычитать у Ливия [XXIII, 23, 10] и у некоторых его позднейших интерпретаторов (Аппиан, Зонара) — будто бы Ганнибал обещал по окончании войны в Италии переправиться в Грецию и здесь прийти на помощь Филиппу, — совершенно немыслимо, ибо как мог Филипп желать вмешательства карфагенян в дела Эллады?! Но, как бы то ни было, для Рима договор между карфагенянами и македонским царем представлял поначалу большую опасность, особенно после проигрыша римлянами сражения при Каннах.

Тем не менее в Риме собрались с силами и отправили в Адриатическое море эскадру под командованием претора М. Валерия Левина. Этой акцией Рим дал своим иллирийским подданным попять, что не бросит их на произвол судьбы. А они, в свою очередь, меньше всего были заинтересованы в том, чтобы менять римский протекторат на господство македонского царя. Поэтому в Иллирии все осталось по-старому, тем более что Филипп не мог соперничать с римлянами на море, а Ганнибалу вполне хватало дел на италийской территории. Без активной поддержки эллинской симмахии Филипп мог добиться лишь немногого, по греки не выказали склонности к тому, чтобы подвергать себя опасности в предприятиях Филиппа против иллирийцев и римлян, — позиция, которую можно попять, тем более что Союзническая война уже до предела истощила силы эллинов.

Что оставалось делать Филиппу? Без греков и их флота нельзя было рассчитывать на успех в борьбе против римлян — стало быть, приходилось туже натянуть поводья. Если до сих пор, особенно под влиянием Арата, Филипп по возможности шел навстречу эллинам, то теперь его поведение в корне изменилось. Как правильно подчеркнул Бенедикт Пизе^{61}, вытеснить римлян из Иллирии стало для македонского монарха буквально вопросом жизни. Они были для него в высшей степени неприятными соседями, да и греческое сопротивление македонскому царю находило поддержку в первую очередь у римлян, утвердившихся в Иллирии.

Противоположность интересов Филиппа и греков нашла выражение в одном печальном событии: в Мессении вспыхнули волнения, в которые оказался замешай также Филипп. При этом были перебиты высшие государственные магистраты-архонты и до 200 граждан — сторонников олигархического курса. На следующий день после этой резни, в которой был повинен и Филипп, к македонскому царю явились в качестве посланцев Ахейского союза два Арата — отец и сын. Арат Младший не мог сдержать своего возмущения и осыпал царя градом упреков. Филипп же, не ответив ему ни единым словом, направился со своими друзьями на холм Ифомат, чтобы принести здесь жертву Зевсу. Царь, однако, не последовал совету Деметрия Фаросского захватить акрополь Мессены (подобного рода налет лишил бы его последних симпатий в Пелопоннесе). Тем не менее между Филиппом и ахейцами возник столь глубокий раскол, который уже нельзя было преодолеть (зима 215 г.).

1-я Македонская война продолжалась целых десять лет, с 215 до 205 г. до н. э. В целом она не изменила положения в Элладе. Надежды македонского царя не сбылись, и отчасти виноват в этом был сам Филипп. К тому же он позволил себе вступить в любовную связь в доме Арата с невесткой последнего, супругой Арата Младшего. Подобное поведение царя было уже полным глумлением над хорошим тоном и прежде всего над законом гостеприимства. Филипп даже взял Поликратию — так звали молодую женщину — с собой в Македонию.

Это абсолютно бестактное поведение тяжко дискредитировало царя в глазах всех греков. И если кое-кто из новейших исследователей (К. Ю. Белох)^{62} высказывает предположение, что Поликратия происходила скорее всего из Аргоса, что она стала законной супругой царя и матерью престолонаследника Персея, то это не только совершенно невероятно, но и никак не подтверждается источниками. Известным оправданием царя как здесь, так и в некоторых других случаях может служить лишь то, что ему было всего 24 года. Когда Арат Старший, который был его союзником на протяжении многих лет, умер от болезни (зимой 214/213 г.), то по всей Элладе стали поговаривать о яде, который будто бы дал ему стратег Таврион, управлявший македонскими владениями в Пелопоннесе. Но эта версия является, безусловно, злостным вымыслом, хотя Полибий и отнесся к ней с доверием. Так как Арат Младший, потрясенный похищением своей супруги, вскоре тоже умер, ситуация в Эллинском союзе стала критической — никто не мог предсказать, что произойдет в будущем.

Тем не менее в зоне иллирийского протектората римлян Филипп мог отметить ряд примечательных успехов. Атинтаны и парфины перешли в лагерь македонян, а захват царем Филиппом города Лисса означал дальнейшее усиление его державного положения (213 г.). Однако в следующем году в Греции произошли большие изменения: этолийцы, до сих пор выжидавшие, на чью сторону перекинется военная удача, заключили с римлянами договор и выступили вместе с ними против Филиппа.

Этот союзный договор благодаря счастливой случайности был обнаружен на одной надписи из Тирреона^{63}. Он свидетельствует о большой предупредительности римлян к этолийцам, — обстоятельство, которое находит достаточное объяснение, учитывая трудное положение римлян. Впрочем, этот договор был ратифицирован в Риме лишь два года спустя, в 210 г. Причины этому следует искать в принципиальных сомнениях римского сената насчет целесообразности вмешательства в запутанные дела Греции, ибо никому не дано было знать, как конкретно будут развиваться здесь события. Но нужда заставит пойти на все, и поэтому в Риме согласились вступить в союз с этолийцами, хотя и по эту и по ту сторону Адриатического моря он должен был вызывать мало симпатий.

Кроме этолийцев в войну, которая все более распространялась, вступили и другие государства, в частности сторону римлян приняли пергамский царь Аттал I (211 г.), а также элейцы, мессеняне и лакедемоняне, между тем как ахейцы, уже из одной только давней вражды к этолийцам, выступили на стороне Филиппа, не предоставив, правда, больших военных контингентов. Однако Филиппа трудно было назвать желательным союзником: он постоянно давал волю своим прихотям. Так, к примеру, сообщается^{64}, что в 209 г. во время пребывания в Аргосе (тогда как раз праздновали Немей) македонский царь снял с себя свои царские эмблемы — диадему и пурпуровый плащ — и смешался с толпой народа, но лишь с единственной целью — предаться разгулу. Полибий говорит, что ни одна женщина, будь то вдова или замужняя, не была застрахована от его преследований. Под надуманными предлогами царь мог вызвать к себе отца или брата своей жертвы и надругаться над ними. Хотя этот рассказ и воспринимается как злостное измышление, он настолько хорошо подкреплен доказательствами, что не дает повода к сомнениям, даже несмотря на то, что в основе его лежит ахейская, неблагоприятная для царя, традиция. Было ли все это пропагандой или нет, во всяком случае, в обращении со своими эллинскими союзниками царь придерживался не очень удачного курса, и его так часто восхваляемая общительность имела, по-видимому, и свои теневые стороны.

Операции, осуществлявшиеся с 208 до 205 г., с военно-исторической точки зрения не имели особого значения. Заслуживает внимания лишь то, что Филппп должен был напрячь все силы, чтобы удержать свои опорные пункты на вытянутом в длину острове Эвбее, поскольку им угрожал флот римлян и Аттала I. В 206 г. Филипп добился заключения мира с этолийцами — мира, приемлемого для обеих сторон. Этолийцы были разочарованы римской военной помощью. Они едва ли не одни несли тяготы войны на суше, и, кроме того, их земля подверглась страшным опустошениям. Так, между прочим, македоняне еще раз напали на город Ферм. Поскольку в договор о мире были включены члены Эллинского союза, Греция вновь обрела покой, а Филипп развязал себе руки для наступления на иллирийские владения римлян, которые, впрочем, также устали от этой войны. У них не было никакого желания использовать далее в Греции свои военные силы, поскольку те безотлагательно требовались для войны с Ганнибалом.

В 205 г. при посредничестве эпиротов в Финике (в Эпире) был заключен мир. Территориально в Иллирии не произошло больших изменений; можно лишь предположить, что атинтаны и парфины остались на стороне македонян. Перечень примкнувших к миру правителей и государств уточняет состав обеих выступавших в этой войне группировок: к числу союзников Филиппа принадлежали вифинский царь Прусий, ахейцы, беотийцы, акарнаны и эпироты; в качестве римских союзников в договор внесены Аттал I Псргамский, Плеврат Иллирийский, Набис Лакедемонский, элейцы и мессеняне. О карфагенянах в договоре не сказано ни слова. Очевидно, стороны, заключавшие договор, не считали нужным упоминать карфагенян, так что последние остались вне договора.

Мир, заключенный в Финике, оставил в Греции все по-старому: ни Филипп, ни этолийцы, ни ахейцы не могли записать на свой счет какие-нибудь существенные приобретения. Кто, подобно Ф. В. Волбенку^{65}, рассматривает этот мир как триумф царя Филиппа, заблуждается. Хотя царю, вопреки всем усилиям противников, удалось удержать свои владения, его позиция не стала сильнее, а о триумфе и вовсе не могло быть и речи, тем более что ему не пришлось иметь дело с основными силами римлян. Что касается римлян, то они оставили Элладу такой же, какой она была до их вступления. Тем не менее они были единственными, кто извлек из этой войны значительную выгоду: был разрушен альянс между Филиппом и Ганнибалом, и Рим таким образом был освобожден от грозившей ему большой опасности. Использовав весьма ограниченные средства, сенат довел войну в Греции до конца, Однако в Риме не забыли, что Филипп объединился с Ганнибалом, причем в период, когда судьба войны в Италии висела на волоске.

Когда стороны в Финике обменялись документами о заключении мира, Филиппу было 33 года; приблизительно столько же было его великому кумиру Александру в конце его короткой жизни. Положение в эллинистических государствах характеризовалось в этот момент двумя факторами: в 205/204 г. правитель Селевкидской державы Антиох III завершил свой поход в Верхние сатрапии (см. выше, с. 232), а в Египте умер, вероятно в 204 г., Птолемей IV Филопатор. Его преемник Птолемей V, по прозвищу Эпифап, был еще ребенком. Ввиду этого в 203/202 г., по-видимому, по инициативе македонского правителя возник план раздела Птолемеевской державы между Антиохом III и Филиппом V. Этот договор о разделе явился нарушением всякого права; речь шла попросту о разбойничьем соглашении. Он имел важные последствия — 2-я римско-македонская война (с 200 до 197 г.) в конечном счете также была результатом этого договора. Во всяком случае, он подверг эллинистическую систему равновесия тяжкому испытанию.

Без флота можно было добиться очень немногого. Поэтому в 203 г. в Македонии заложили новый флот, и этим Филипп продолжил традицию своего деда Антигона Гоната, добившегося с помощью флота морского господства в Эгеиде. Вообще Филипп отличался глубоким пониманием технических проблем. Так, например, в 208 г. он ввел систему огневых сигналов, с помощью которых ему могли быть переданы важные сообщения из самых отдаленных районов его державы. Но ближайшая задача состояла в том, чтобы быстрым вторжением поставить под македонский контроль проливы. В город Лисимахию на полуострове Галлиполи был введен македонский гарнизон. Калхедон и Перинф также были вынуждены присоединиться к Филиппу. Наконец, совместно с вифийским царем Прусием Филипп осадил город Киос в Пропонтиде (Мраморное море). В том же 202 г. он покорил остров Фасос. Эти завоевания привели Филиппа к конфликту не только с этолийцами, по прежде всего с родосцами, не желавшими терпеть власть македонского царя в проливах. В 201 г. дело дошло до настоящей войны, в которой на стороне противников Филиппа выступил также Аттал I Пергамский. Однако в морском бою при Ладе союзники потерпели поражение.

Вслед за этим Филипп вторгся на суше в Пергамское царство, где им были произведены страшные опустошения, во время которых пострадал знаменитый Никефорий с его храмами и портиками, — акция, не принесшая, впрочем, македонскому царю симпатий греков.

Летом 201 г. в водах Хиоса состоялось решающее морское сражение, в котором победителями вышли родосцы, оказавшиеся достойными своей прежней славы и сражавшиеся с замечательным мужеством. Напротив, Аттал I лишь с трудом смог спасти свою жизнь. Так или иначе, после этого поражения на море Филипп снова перенес свои военные операции на материк, в Карию, где у него был союзник в лице династа Олимпиха. Здесь македонский царь мог продолжить политику захватов, которую начал при вторжении в Карию в 227 г. его предшественник на тропе Антигон Досон^{66}.

Однако в Карин не все шло согласно желанию Филиппа, и в конце концов он даже оказался блокированным родосцами в гавани Баргилии. Правда, когда положение стало совсем отчаянным, ему удалось прорвать блокаду и морским путем возвратиться в Македонию (весна 200 г.)

Но тем временем обстановка в мире изменилась., Рим и Карфаген завершили 2-ю Пуническую войну, и уже осенью 201 г. в далекий путь в Рим отправились послы из Родоса и Пергама. Они хотели изложить здесь свои жалобы на Филиппа V и побудить римлян к вмешательству в конфликт с Македонией. Однако всерьез римляне занялись этим делом лишь тогда, когда Филипп сумел добиться новых успехов во Фракии и когда Афиши в начале 200 г. по всей форме объявили македонскому царю войну^{67}. Теперь комиции тоже высказались за войну (июль 200 г.), и М. Эмилий Лепид посетил македонского царя в его лагере под Абидосом на Геллеспонте, чтобы передать ему требования сената, включавшие, как и следовало ожидать, прекращение войны против греков (под ними понимались в первую очередь афиняне), возвращение завоеванных территорий в Малой Азии и учреждение нейтрального третейского суда для решения споров между Филиппом V и Атталом I.

Под стенами осажденного Филиппом Абидоса разыгралась знаменательная сцена. Филипп заявил, что не он, а родосцы и пергамцы являются нападающей стороной. на это Лепид возразил: «А афиняне, жители Киоса, а теперь и жители Абидоса — они тоже совершили на тебя нападение?» На это Филипп не смог ответить ничего другого, как то, что он прощает юному римскому послу его речь, и притом, как он замены, по трем причинам: во-первых, потому, что тот еще молод и неопытен, во-вторых, потому, что он — самый красивый из людей своего времени, и, в-третьих, потому, что он римлянин. К этому Филипп еще добавил: «Более всего я бы хотел, чтобы римляне не нарушали договоров (под этим подразумевался мир, заключенный в Финике) а не вели с нами войны. Если они все ясе начнут с нами воевать, то мы с помощью богов будем мужественно защищаться»^{68}. Это были весьма смелые слова, они могут быть поняты лишь в том случае, если учесть большое чувство собственного достоинства македонского монарха.

В операциях 2-й Македонской войны (200–197 гг.) Филипп в общем проявил себя способным полководцем. Но в качестве государственного деятеля он оказался не на должной высоте, ибо для него, безусловно, было очень важно обзавестись сильными союзниками. Здесь прежде всего в расчет мог бы идти селевкидский царь Антиох III, однако контакты между двумя монархами ни к чему не привели, тем более что селевкидский правитель был занят завоеванием Келесирии (см. выше, с. 236).

Филипп имел большое преимущество по сравнению с римлянами — возможностью действовать но внутренним направлениям, между тем как римлянам оставалось лишь наступать любой ценой. Успехи римлян были поначалу весьма незначительны. Хроника за 200 и 199 гг. по отмечает никаких решающих сражений между римлянами и македонянами. Вопреки всем ожиданиям, Филипп неплохо защищался от римлян, однако на море он должен был уступить перед объединенным флотом родосцев, пергамцев и римлян. Тяжким ударом для македонского царя было вступление в войну на стороне римлян этолийцев (приблизительно в сентябре 199 г.). Этим была создана угроза позициям Филиппа в Средней Греции и особенно в Фессалии.

Резкий поворот в войне обозначился в 198 г., когда весной верховное командование у римлян принял Т. Квинкций Фламинин. Хорошо известный как филэллин, он проявил себя и на поле боя достойным противником Филиппа. Ужо в нюне 198 г. царь был вынужден оставить заградительные позиции возле Антигонии у реки Лоя (к юго-востоку от Валоны). Как Фессалия, так и Македония оказались теперь в опасности — над ними нависла угроза прямого вторжения врага. Отступая через Медово и Зигийский перевал в Фессалию, Филипп беспощадно предавал огню города, деревни и поселки, а жителей принуждал покидать свои селения. Все, что они не могли взять с собой, отдавалось на разграбление солдатам. Эти суровые военные меры глубоко запечатлелись в сознании современников, они бросили тень на облик царя и омрачили память о нем.

В довершение неудач, обрушившихся на Филиппа, в октябре 198 г. в лагерь римлян перешел также Ахейский союз. Несколько недель спустя царь предложил начать переговоры о мире. Они имели место в маленьком локрийском местечке Никее. Царь поспешил туда на корабле из Деметриады; среди сопровождавших его людей находились также представители союзных с ним эллинов. Римский главнокомандующий Т. Квинкций Фламинин также появился с многочисленной свитой, среди которой находился даже один царь (Аминандр из Атамании), а кроме того, представители ахейцев, этолийцев и родосцев. При встрече произошел занятный инцидент: Филипп решительно отказался покинуть корабль и вступить на землю^{69}. Фламинин спросил его, не боится ли он кого-либо. На это Филипп ответил: «Я не боюсь никого, кроме богов, но я не доверяю большинству присутствующих, в особенности же этолийцам». Эти слова Филиппа получили широкую известность.

Вообще же Филипп сумел держаться перед посланцами Этолийского союза с такой находчивостью и иронией, что Фламинин якобы получил огромное удовольствие от развернувшейся оживленной дискуссии. Однако в целом конференция в Никее была неудачей для македонского царя: он должен был освободить укрепленные пункты в Локриде, а окончательное решение было предоставлено римскому сенату. Последний обратился к посланцам Филиппа с вопросом, полномочны ли они отказаться от грех македонских укреплений в Греции (речь шла о Коринфе, Халкиде и Деметриаде). Когда послы ответили отрицательно, их тут яге отправили домой.

Для решающей кампании в Македонии теперь мобилизовали все, что еще было возможно. В войско были призваны даже подростки без какой-либо военной подготовки, равно как и ветераны, давно уволенные со службы. Македонские войска концентрировались вблизи Диона; они насчитывали до 25 тыс. пехотинцев и 2 тыс. всадников, по большей части македонского происхождения, но наряду с ними имелись также контингенты фракийских и иллирийских войск и навербованные за большие деньги наемники.

Войско двинулось походом из Диопа в Ларису в Фессалии. В области Фер у Киноскефал («Собачьи головы» — по форме холмов) дело дошло до решающего сражения… Все началось с обычного встречного боя, и ни римским, ни македонским командованием не было предусмотрено, что сражение примет такой размах. Местность была окутана туманом, появившимся после сильной грозы. В начале боя Филипп оказался победителем, однако, когда Фламинин привел в порядок свои ряды и повел их па; врага, македонский царь вынужден был отступить, особенно когда римляне ввели на правом фланге слонов, против которых македоняне оказались бессильны. В рядах обратившихся в бегство врагов Римляне произвели страшные опустошения: на поле боя погибло будто бы до восьми тыс. македонян, а пять тыс. попали в римский плен. Потери римлян исчислялись якобы в 700 человек. Битва произошла в горной местности Мавровуни в июне 197 г.

Поражение Филиппа при Киноскефалах сравнивалось (например, М. Олло) с поражением прусской армии при Иене и Ауэрштедте. Действительно, оба сражения и их последствия имеют много сходства. При Киноскефалах, так же как и при Иене, победу одержала новая военная техника: мапипулярная тактика римлян доказала свое превосходство над тактикой македонской фаланги. Нельзя было упрекнуть ни македонян, ни пруссаков в том, что они почивали на лаврах, но теми и другими плохо командовали, их передвижения во время боя не были надлежащим образом скоординированы, так что никакая храбрость не могла помочь.

Македонский царь сознавал, что на карту поставлено все, однако он выпустил из рук руководство действиями — ход боя диктовал его противник Фламинин, точно так же, как это сделали в двойном сражении 14 октября 1806 г. Наполеон и Даву. Венедикт Пизе справедливо заметил: «Царь дал увлечь себя настолько, что повел фалангу неподготовленной на врага, в местности, которую предварительно не обследовал, и потому проиграл и битву, и кампанию»^{70}.

Во время поспешного бегства Филипп распорядился в Ларисе сжечь все важные документы, чтобы они не попали в руки римлян. Он немедленно стал добиваться перемирия, которое ему тут же — к большому неудовольствию этолийцев — было предоставлено. Римляне не были заинтересованы в полном уничтожении Македонии, поскольку существование этого государства было необходимо для отражения натиска северных народов. При переговорах в Ларисе Филипп заявил, что надо все предоставить на усмотрение сената, чем и обезвредил происки своих противников в Элладе. Сенат ввиду растущей угрозы со стороны Антиоха III (см. выше, с. 236 и сл.) постарался как можно быстрее заключить мир с македонским царем. Последний должен был отказаться от своих греческих и малоазийских владений (в Карии), он должен был выдать свой военный флот и выплатить тысячу талантов в возмещение военных убытков. К этому добавлялось обязательство действовать на войне совместно с римлянами. Тем самым Македония превращалась в вассальное государство, зависимое от Рима. Македонская монархия выбывала из круга великих эллинистических держав. Отныне ее главной задачей становилось отражение надвигавшихся с севера народов, все настойчивее ломившихся в ворота Македонии.

Сам Филипп рассматривал свое поражение как низвержение с высоты прежнего своего положения в глубочайшую бездну. Не было ничего удивительного в том, что в его характере именно с этих пор стали появляться черты, прежде ему чуждые. Его решения отныне были лишены твердости и противоречивы, а хуже всего было то, что он стал проявлять вероломство и жестокость в отношении своих друзей. Это по праву ставила ему в вину современная историография.

Мирный договор, заключенный с Римом, царь выполнял вполне лояльно. Когда по просьбе этолийцев Антиох III переправился в Грецию, Филипп отказался сотрудничать с ним. Напротив, весной 191 г. он действовал в Фессалии на стороне римлян. При этом монарх лелеял в душе надежду на осуществление некоторых территориальных приобретений в Элладе. И действительно, римский сенат показал себя с лучшей стороны: сын Филиппа Деметрий, находившийся в качестве заложника в Риме, был отпущен домой (ноябрь 191 г.), а летом следующего года римляне освободили царя от уплаты контрибуции. Они были заняты теперь борьбой с Антиохом III и изо всех сил старались продемонстрировать подчеркнуто дружеское отношение к македонскому царю.

Ситуация изменилась после битвы при Магпсспи (190 или 189 г.), когда Филипп должен был вернуть свои приобретения в Атамании, а его жалобы в Рим были безуспешны. В 187 г. царь предпринял поход во Фракию, подчинил города Эпос и Маронею и оказался тем самым в опасной близости от проливов. В сущности, он предпринял эту операцию, чтобы опередить здесь пергамского правителя Эвмена II.

Примечательны его внутренние реформы в Македонии, приведшие к значительному повышению доходов государства [Liv., XXXIX, 24, 2]. Признаком экономического подъема являются также монеты, многочисленные выпуски которых были предприняты в эти годы. Были также сделаны попытки решить демографическую проблему: Филипп придавал большое значение тому, чтобы македонские семьи были многодетными, и увеличил население своей страны, переселив большое количество фракийцев из пограничных районов внутрь Македонии.

Но начались новые неприятности с греками, и при встрече с римской комиссией в Темпе в 185 г. Филипп будто бы произнес знаменитые слова: «пе в последний же раз закатилось солнце» (non omnium dierum solem occidisse). Слова эти, впрочем, являются стихом Феокрита. Во Фракии царь также должен был по приказу римлян отступить и вывести свои гарнизоны из городов, что привело к страшному преступлению. По инициативе Филиппа в Маронее фракийскими наемниками были перебиты все его противники — акция, которая была использована римлянами, чтобы еще раз унизить царя. Они потребовали от него выдачи ответственных за избиение в Маронее, Однако Филипп сумел вызволить главного виновника — стратега Ономаста. Другой стратег, по имени Кассандр, должен был отправиться в Рим, однако по пути туда стал жертвой якобы подстроенного Филиппом отравления [Polyb., XXII, 14, 5].

Вообще симпатиям царя по отношению к Римлянам — если таковые действительно когда-либо имелись — пришел конец. Он был раздражен политикой римлян, которые всячески вредили ему и оказывали услуги врагам Македонии эллинам и царю Эвмену II. Чтобы скрыть свои вооружения от римской инспекции, Филипп перенес их внутрь страны, и туда же были переселены жители прибрежных городов. Македонянам была не по душе эта мера, и они осыпали проклятиями деспотичного монарха. Говорили, что он предавал казни многих своих советников, если они более не соответствовали его требованиям. А теперь он дошел до того, что стал преследовать членов их семей, — мера, о которой раньше в Македонии не имели понятия. Еще и сейчас можно прочитать у Ливия [XL, 4, 2], как жестоко преследовал Филипп потомков фессалийца Геродика, и в частности его дочь Феоксепу. Последняя вместе с детьми собиралась отплыть из Халкидики на Эвбею, когда к ним приблизился корабль береговой охраны с намерением взять беглецов под стражу. Однако Феоксена, чтобы избежать этого, покончила с собой, предварительно умертвив всех своих детей. Возможно, что мы имеем здесь дело с враждебной Филиппу традицией. И все же не приходится сомневаться, что эти или подобного рода события бросали тень на репутацию царя.

В 181 г. монарх предпринял поход во Фракию. После очень трудного подъема он добрался до вершины горы Гема. Рассказывали, что с этой вершины (вероятно, это был Дупакс) можно было обозреть Адриатическое и Черное моря, Дунай и даже Альпы. Но в тот день, когда Филипп на вершине горы приносил жертвы Гелиосу и Зевсу, о подобной перспективе не могло быть и речи, ибо, невзирая на середину лета, вершина была окутана облаками и туманом. С фракийской политикой царя были тесно связаны контакты, установленные им с бастарнами, которые жили тогда к северу от устья Дуная. Они нужны были ему как противовес дарданам, непрестанно беспокоившим северные границы его царства. Но использовать бастарнов — народ, по всей видимости, кельтского происхождения — в военных целях так и не пришлось, ибо в царской семье начались трения. Они возникли из-за соперничества сыновей Филиппа Персея и Деметрия, из которых последний сумел подружиться с Т. Квинкцием Фламинином. Во время смотра войск между обоими царевичами дело дошло до публичного скандала. Персей подал царю жалобу на брата, а Филипп велел рассмотреть эту жалобу специальному суду. Ничего подозрительного не было установлено. Однако Персей не успокоился до тех пор, пока не погубил своего брата. Уликой послужило подложное письмо Т. Квинкция Фламинина, доставленное македонскими послами из Рима.

Царь теперь согласился на устранение Деметрия, и царевич был поручен надзору стратега Пеонии Дидаса; последний велел дать ему яд, а затем, чтобы ускорить смерть, распорядился удушить его в спальном покое одеялами. Филипп якобы впоследствии очень сожалел о происшедшем. Послы, которые привезли письмо из Рима, были привлечены к ответу, и один из них, Филокл, был даже казнен, тогда как другому, Апеллесу, удалось скрыться. Все это омрачило отношение царя к престолонаследнику Персею. Филипп будто бы в конце жизни даже собирался передать корону не Персею, а племяннику Антигона Досона Антигону, сыну Эхекрата. Но этому намерению, если оно вообще существовало, не суждено было сбыться, потому что осенью 179 г. царь в возрасте 59 лет скончался в Амфиполе. Придворный врач Каллиген счел необходимым немедленно уведомить об этом царевича Персея. Таким образом, смена правления произошла без каких-либо осложнений. Единственным пострадавшим оказался Антигон, сын Эхекрата: он был тут же устранен, поскольку его существование казалось новому правителю опасным.

Таков был конец жизни царя Филиппа V, на протяжении 42 лет направлявшего судьбы македонского государства. Противоречивый характер Филиппа не позволяет современному историку вписать его имя среди великих фигур эллинистической эпохи. Он был образованным человеком, хорошо владевшим словом, по ему не хватало твердости и энергии, качеств, без которых не может обойтись ни один правитель. В политике он — если рассматривать все в целом — также был мало удачлив. Правда, не следует упускать из виду, что в Греции он принял такое наследие, которое нельзя было надолго удержать.

У Филиппа было много врагов как внутри, так и вне его государства; равным образом и взаимоотношения с сыновьями были не самыми лучшими. Полибий определяет его политику по отношению к грекам как безусловно предосудительную. В особенности он упрекает царя в том, что тот нередко достигал своих целей лишь с помощью лжи и обмана. Это обвинение, возможно, в какой-то степени правильно, по абсолютно ошибочным является другое утверждение Полибия, что царь в последние годы жизни планировал новую войну с целью отмщения римлянам. Вернее будет считать, что Филипп хотел свою страну и державу снова видеть сильной, и нельзя не согласиться, что ему это до некоторой степени удалось.

Английский историк Ф. В. Волбенк отстаивает мнение, что свидетельства Полибия о последних годах жизни царя относятся к слабейшим разделам его труда, однако другие историки справедливо подчеркивают, что и в данном случае изложение Полибия, поскольку оно опирается на факты, заслуживает полного доверия^{71}. А факты показывают нам человека противоречивой натуры, который своим поведением ставил в тупик как друзей, так и врагов. Историк не сможет отказать Филиппу в уважении ввиду его стойкости в несчастье, по ни в политике, ни в личной жизни царь не знал угрызений совести, и именно этим он нажил себе много противников.

Резко отрицательно характеризует его в своей «Римской истории» Теодор Моммзен^{72}, который хотя и признает ряд положительных черт в характере царя, но тем не менее считает, что Филипп был одной из самых преступных натур, каких породило то «бесцеремонное время». Для него не было в жизни ничего святого, он следовал правилу, что абсолютный монарх не связан никаким обещанием и никакими принципами. Все это, возможно, верно, Однако не следует забывать, что Филипп в течение 42 лет своего правления постоянно сталкивался с большими трудностями. Сначала Союзническая война, затем обе Македонские войны и, наконец, последствия битвы при Киноскефалах! Никто не станет оправдывать его поведение при захвате Ферма, Киоса и Маронеи — здесь Филипп, несомненно, вышел за пределы допустимого. Но он жил, пользуясь выражением Моммзена, в «бесцеремонное время», для которого ничто не было свято. И личность Филиппа следует рассматривать и оценивать исключительно на этом фоне.

Управляемая им Македония не была похожа на прежнюю. Его подданные уже не придерживались старинных взглядов, а честность и верность царю не были больше естественными качествами. Филипп жил в эпоху, коренным образом отличавшуюся от эпохи его деда Антигона Гоната. Лишь философ, каким был дед царя, мог бы примириться с ударами судьбы. Филипп же не был философом, он был импульсивным человеком, чьи действия подчас определялись прямо-таки иррациональными побуждениями.

Любовь и ненависть играли важную роль в его жизни, в частности и любовь к женщинам, которых он с юных лет искал и находил. Он не был тем человеком, какой был нужен его государству в то кризисное время, по он был — если оценивать его в целом — правителем, умевшим отстаивать свое достоинство как перед эллинами, так и перед римлянами. Он был личностью, которая значительно возвышалась над средним уровнем, Однако, столкнувшись с серьезными проблемами, не всегда была в состоянии успешно их разрешить. Если он в конечном счете потерпел крушение, то в этом была не только его вина. Сильнее Филиппа оказалась судьба, Тюхе, которая вела с ним жестокую игру. Надо было быть сверхчеловеком, чтобы ее укротить.

О его семье многого по скажешь, неизвестно даже, кто была его законная супруга. Болох считал царицей Поликратию, по это всего лишь предположение (см. выше, с. 259). Преемник Филиппа Персей происходил от его первого брака (он родился в 213/212 г. до н. э.), а от второго брака, заключенного около 209 г., родились еще два сына — Деметрий и Филипп, но кто была их мать, мы не знаем. Кроме того, Филипп имел еще двух дочерей, из которых одна стала женой фракийского князя Тереса, а другая — вифинского царя Прусия II. Этот последний брак был заключен уже после смерти Филиппа.