XII
Клеопатра VII, царица Египта
(70/69—30 гг. до н. э.)
Жизнь Клеопатры, последней македонской царицы Египта, падает на необычайно бурное время. Оно характеризуется множеством событий первостепенной важности. Когда Клеопатра родилась, Помпей — всего лишь 36 лет от роду и, стало быть, по римским понятиям слишком рано — был в первый раз назначен консулом. Когда ей было 10 лет, в Риме был заключен первый триумвират между Помпеем, Цезарем и Крассом, который подрубил под самый корень res publica libera — свободную республику. Приблизительно 20 лет от роду, в 49 г. до н. э., Клеопатра стала свидетельницей начала гражданской войны между Помпеем и Цезарем. А еще 10 лет спустя, уже на пороге своего тридцатилетия, ей пришлось пережить тяжелое испытание, когда ее оставил Антоний, чтобы жениться на сестре Октавиана Октавии. И наконец, когда Клеопатре исполнилось 40 лет, римские легионы под командованием Октавиана вступили в Александрию и положили конец независимости Египта. Это случилось после того, как разыгравшаяся 2 сентября 31 г. до н. э. морская битва при Акциуме завершилась решительной победой Октавиана и поражением великого покровителя Клеопатры Антония.
За свою жизнь она сумела завоевать любовь и симпатии двух великих людей — Цезаря и Антония. Первый пал жертвой подлого заговора в Риме, второй потерпел поражение в борьбе за власть со своим противником Октавианом и в своем падении увлек за собой и Клеопатру. Пропаганда Октавиана не уставала поносить египетскую царицу и изображать ее заклятым врагом римлян. По последующие поколения совершенно справедливо не переняли этой отрицательной характеристики Клеопатры, скорее, наоборот, в последней царице из дома Птолемеев они видели и видят личность, которая не только оказалась вполне достойной своих предшественников на тропе, по даже еще превзошла их. Ведь именно Клеопатра направляла политику Египта в то изменчивое время и благодаря своей связи с Антонием она смогла придать родной стране еще раз большое политическое значение.
Со смертью Клеопатры со сцены сошла последняя из великих эллинистических держав, хотя египетская цивилизация продолжала жить еще целые столетия, а вместе с нею и память о царице, которая покончила жизнь самоубийством, чтобы не идти пленницей в триумфальном шествии Октавиана.
Имя Клеопатра неоднократно засвидетельствовано в истории македонских династий. Оно, очевидно, означало «славная своим отцом». Это имя носила дочь Филиппа II и сестра Александра Великого. В доме Птолемеев оно появляется благодаря селевкидской принцессе, дочери Антиоха III Клеопатре I (см. выше, с. 236), выданной замуж за Птолемея V, прозванного Эпифаном (правил с 204 до 180 г. до н. э.). Среди их детей была дочь с тем же именем. Это — Клеопатра II, которая была замужем сначала за своим старшим братом Птолемеем VI Филометором (правил со 180 до 145 г.), а после его смерти — за своим младшим братом Птолемеем VIII Эвергетом II (правил со 145 до 116 г.). От брака с Птолемеем VI у псе была дочь Клеопатра III, а от второго брака — по крайней мере три дочери, получившие то же имя: Клеопатра IV, Клеопатра Трифена и Клеопатра Селена. Клеопатра V, в свою очередь, была дочерью Птолемея IX по прозвищу Сотер (II). Клеопатра VI (тоже с модным тогда прозвищем Трифена, что означает «Великолепная») происходила, так же как и ее знаменитая сестра Клеопатра VII, от брака Птолемея XII Нового Диониса (прозванного также Авлетом) и его сестры Клеопатры V. Родственные отношения в семье поздних Птолемеев отличаются целым рядом браков между братьями и сестрами. Впрочем, браки эти примечательны тем, что о каких-либо проявлениях вырождения в династии Лагидов — во всяком случае, насколько об этом можно судить в настоящее время — не может быть и речи. И менее всего это относится к женским членам царской семьи, которые все без исключения были выдающимися по своему уму женщинами и правительницами.
Какова же была обстановка в Египте около 70/69 г. до н. э.? Держава Птолемеев еще существовала, но ее лучшие времена давно были позади. Государство это и возглавлявшая его династия находились теперь в сфере влияния восточной римской политики, а Египет стал объектом державных устремлений крупных политических деятелей Рима. Первым здесь надо назвать Помпея, намеревавшегося тогда принять наследство Л. Лициния Лукулла на Востоке. Закон Габиния (67 г.) передал ему верховное командование в войне с пиратами, а закон Манилия (66 г.) — еще и верховную власть в войне против заклятого врага римлян Митридата. Опираясь на свои обширные полномочия, Помпей многого добился в Малой Азии и Сирии и создал огромную клиентелу. С основанием в 64/63 г. до н. э. из остатков рухнувшего государства Селевкидов провинции Сирии римская держава вплотную подошла к восточной границе Египта и теперь, если бы понадобилось, могла зажать Египет в тиски с двух сторон — отсюда и с запада, со стороны Киренаики (римская провинция с 74 г.). Время присоединения к Риму долины Пила казалось близким, и если этот процесс задержался более чем на 30 лет, то это, по крайней мере частично, заслуга Клеопатры, которая, как бы там ни было, в течение 21 года владела двойной короной египетских фараонов (51–30 г. до н. э.).
Отцом Клеопатры был Птолемей XII Новый Дионис, правивший с 80 до 51 г. до н. э., но с довольно большим перерывом, когда он находился в изгнании в Риме (58–55 гг.). Об этом Птолемее можно сообщить мало хорошего. Современниками он был прозван Авлетом, т. е. «Флейтистом». Прозвище это он получил, потому что с удовольствием аккомпанировал на флейте во время выступлений хоров. Ранее исследователи считали Птолемея XII незаконнорожденным ребенком, однако многое все же говорит за то, что он был законным сыном Птолемея IX Сотера II.
Правление Птолемея XII приходится на весьма безрадостный для Египта период. Государство давно уже утратило былое политическое значение, повсюду в стране ширилось движение сопротивления коренного населения. Вследствие притеснений со стороны высокомерных чиновников, а также из-за постоянных неурожаев непрестанно возникали волнения, имевшие самые пагубные последствия и приведшие страну в бедственное положение. В 58 г. Птолемей XII оказался даже вынужден в связи с разразившимся восстанием покинуть свою страну и столицу Александрию. Сначала он остановился на Родосе, где засвидетельствовал свое почтение Катону Младшему, а затем через Афины направился в Рим. Здесь он попытался установить связи с могущественными нобилями, чтобы добиться своего восстановления на троне в Александрии.
Есть все основания предполагать, что царя сопровождала в этой поездке его одиннадцатилетняя дочь Клеопатра. Это было ее первое путешествие за границу, и впечатления, полученные ею как в Афинах, так и в Риме, остались у нее на всю жизнь. В Риме она стала свидетельницей борьбы римских политических группировок за командование в египетском походе. Во главе войска, которое должно было позаботиться о восстановлении Птолемея ХII на троне в Александрии, каждая партия хотела видеть своего вождя — соответственно Помпея или Красса (Цезарь тогда был в Галлии). 6 февраля 56 г. этот жгучий вопрос был поставлен на обсуждение в народном собрании. Народный трибун П. Клодий, выступая в собрании, умышленно драматизировал ситуацию, чтобы разжечь страсти толпы. Клодий так выразил суть дела: «Кто хочет, чтобы его послали в Александрию? Помпей! А кого вы хотите послать в Александрию? Красса!» Но на этот раз еще не настало время для решения этой проблемы, так как никто не пожелал уступить другому жирный кусок. Таким образом, отправка Птолемея XII на родину была отложена, и он должен был еще некоторое время остаться в Риме. Однако щедро раздаваемое им золото постепенно оказывало свое воздействие, и в следующем, 55 году дело наконец сдвинулось с места. Царю достаточно долго пришлось ждать и унижаться. Но вот наместник Сирии А. Габиний получил приказ вернуть Птолемея в его страну, за Габинием же стоял Помпей. Восстановление у власти стоило Птолемею XII немало денег: передают, что он пообещал Габинию колоссальную сумму, якобы в 10 тыс. талантов. Разумеется, он смог выплатить ее лишь тогда, когда снова стал распоряжаться царскими доходами в Египте.
При вступлении армии римлян в Египет в первый раз отличился Антоний. Неожиданным налетом он вместе со своими всадниками подчинил римской власти город и крепость Пелузий. Римскому войску был теперь открыт свободный путь. Легионы без задержки двинулись на Александрию, и Птолемей XII снова смог принять бразды правления. Эти события приходятся на начало 55 г. до н. э. (вероятно, на февраль или март этого года). Клеопатре было 15 лет, когда она в свите своего отца снова вступила на землю египетской столицы. Несмотря на юные годы, она уже познала изменчивость судьбы, а то, что теперь пришлось пережить в Александрии, должно было глубоко запасть ей в память. Ее отец, который не мог забыть своего изгнания, не долго думая, распорядился казнить сестру Клеопатры Беренику IV, так как последняя уступила желанию александрийцев и в отсутствие отца дала согласие на коронование ее на царство в Египте. Отец ей этого не простил; в ее поведении он усмотрел оскорбление царского величия, лично направленное против него. Такие понятия, как пощада и прощение, для Птолемея XII не существовали; он был убежден, что здесь необходимы решительные меры, чтобы подобного рода события впредь не повторялись.
До сих пор ни слова не было сказано о матери Клеопатры VII. Вероятно, Клеопатра была дочерью Клеопатры V Трифены. Ее мать умерла уже в 69 г. (возможно, только в следующем, 68 году). Так как рождение Клеопатры VII приходится на самое начало 69-го, а может быть, даже на конец предыдущего года, то эти даты вполне совместимы. Вообще, в античной литературе нигде нет ни малейшего намека на то, что мать Клеопатры VII не принадлежала к царскому дому. Беспощадность отца, не отступившего перед казнью своей собственной дочери Береники IV, не преминула, как уже было сказано, произвести глубокое впечатление на Клеопатру. Она поняла, что история — в частности и история дома Птолемеев — пишется кровью. Она также осознала, что любое средство оправдано, если хочешь удержать власть в своих руках.
У Клеопатры было пять братьев и сестер, по они все происходили от другой матери. Это были старшие сестры: Клеопатра VI Трифена (умерла в 57 г.) и Береника IV, о печальном конце которой уже упоминалось; далее, два младших брата, Птолемей XIII (родился около 61 г.) и Птолемей XIV (родился около 58 г.), и еще сестра Арсиноя IV, которая тоже была на несколько лет моложе ее. Эту сестру также ожидала печальная судьба. Во время неурядиц, связанных с Александрийской войной (см. ниже, с. 335 и сл.) она была провозглашена царицей Египта. Позднее Цезарь увез ее с собой, а в 41 г. она была убита в Эфесе по приказу Антония, ибо Клеопатра видела в ней опасную соперницу. Однако, касаясь этих событий, мы опережаем историю более чем на десятилетие.
Отец Клеопатры Птолемей XII умер в 51 г. до н. э. Его жизнь была преисполнена превратностей. Удачи и неудачи попеременно то возносили его, то пригибали к самой земле. Он был человеком, абсолютно лишенным щепетильности; в нем нельзя было обнаружить и следов того, что зовется моралью, зато ему были присущи в избытке жестокость и неумолимость даже по отношению к собственным отпрыскам. Этим он не выделялся на фоне других эллинистических монархов, по ему недоставало гениальности, присущей, например, Митридату Понтийскому, который далеко превосходил его своей беспощадностью.
Птолемей XII неплохо распорядился своим царством. Согласно его последней воле, править в Египте должен был его, тогда еще десятилетний, сын Птолемей XIII вместе со своей сестрой Клеопатрой VII, которая была почти вдвое старше его. Таким образом, предусматривалось совместное правление: оба правителя должны были иметь равную долю власти. Однако царь Птолемей XII не мог не догадываться 0 том, что юный принц будет лишь игрушкой в руках своей энергичной сестры. Несмотря на это, он счел такое распоряжение целесообразным. Ведь в Египте было традицией, чтобы правили мужчины, а женщины, находясь на троне, по возможности меньше появлялись на публике. Насколько велика была зависимость Птолемеев от Рима, обнаруживается в том, что завещатель по всей форме просил римский народ позаботиться об исполнении его завещания. Это был разумный ход со стороны царя. Он давно уже оценил знамение времени и понял, что в Египте в будущем не может быть никаких изменений без согласия Рима. Возможно, что царь за несколько месяцев до своей кончины назначил обоих старших детей — Клеопатру VII и Птолемея XIII — своими соправителями, чтобы таким образом гарантировать переход короны к своим наследникам, но утверждать это с абсолютной уверенностью все же нельзя. В принципе такая акция со стороны Птолемея XII не исключена, ибо династическая преемственность власти была для него столь важна, что он не мог доверить ее судьбу случайности.
Но что, собственно, известно о личности юной Клеопатры? Своими женскими чарами она, должно быть, с юности притягивала к себе мужчин, если только верно известие, что Антоний был совершенно пленен ею, когда он в 55 г. вместе с Габинием появился в Александрии. Безусловной красавицей юная Клеопатра не была — это подтверждают ее изображения на монетах. Они рисуют нам хотя и правильное, но, скорее, характерное, чем красивое, лицо, с чрезмерно длинным, загнутым книзу носом, — лицо, свидетельствующее о силе и решительности. Во всяком случае, Клеопатра не сочла необходимым стилизовать свое изображение на монетах— она хотела быть такой, какой в действительности казалась людям своего времени. У Плутарха [Антоний, 27] можно прочитать по этому поводу следующее: «Красота этой женщины была не тою, что зовется несравненною и поражает с первого взгляда, зато обращение ее отличалось неотразимою прелестью, и потому ее облик, сочетавшийся с редкою убедительностью речей, с огромным обаянием, сквозившим в каждом слове, в каждом движении, накрепко врезался в душу (буквально — «оставлял свое жало»). Самые звуки ее голоса ласкали и радовали слух, а язык был точно многострунный инструмент, легко настраивающийся на любой лад — на любое наречие, так что лишь с очень немногими варварами она говорила через переводчика, а чаще всего сама беседовала с чужеземцами — эфиопами, троглодитами, евреями, арабами, сирийцами, мидянами, парфянами. Говорят, что она изучила и многие иные языки, тогда как цари, правившие до нее, не знали даже египетского, а некоторые забыли и македонский». Плутарх, жизнь которого приходится на время Римской империи (приблизительно 46—127 гг. н. э.), очевидно, почерпнул эти данные из современного источника, возможно, например, у лейб-медика Клеопатры по имени Олимп. Впрочем, хорошо знал царицу и Кв. Деллий, друг Антония, а позднее друг Октавиана, Однако мы не знаем, оставил ли он какие-либо записи о ней.
При вступлении в управление Клеопатра столкнулась с крайне тяжелым положением в стране. Но она, вне всякого сомнения, обладала большим умом и потому знала, что благосостояние страны основывается прежде всего на трудоспособности местного населения, которую необходимо было снова активизировать. Главное внимание следовало обратить на должную обработку полей, но на пути решения этой задачи вставали большие трудности, вызванные, по крайней мере частично, слабыми разливами Нила (48 и 42 годы были отмечены исключительно низким уровнем воды). Клеопатра, безусловно, понимала эти задачи, однако к управлению страной она не испытывала особого желания. Ей было чуждо стремление трудиться во имя своего народа — этим должен был заниматься опекунский совет, назначенный ей в помощь отцом.
Главой правительства был тогда евнух Потин. Но и от него мало что можно было ожидать, потому что основная его задача состояла в том, чтобы ублажать римлян, выколачивавших из Египта огромные доходы. Свидетельством беспомощности правительства является папирусный документ{81}, в котором содержится требование ко всем скупщикам зерновых и бобовых в Среднем Египте, чтобы они под страхом смерти все зерно и все бобовые везли только в Александрию, очевидно во избежание там голодных бунтов. Если грозились применять столь строгие наказания, то положение в стране действительно должно было быть безотрадным. Но ответственным за все был, как мы сказали, Потин. От юной царицы, которой было всего около 20 лет, трудно было ожидать более глубокого понимания необходимости непреклонной правительственной деятельности. Клеопатра и ее брат Птолемей XIII были правителями Египта лишь по форме: они фигурировали в заголовках документов, каждый в Египте знал этих правителей, но они не управляли, а наслаждались привилегиями своего почти божественного положения и расточали время в пустых дворцовых церемониях и празднествах.
Контрастом блестящего птолемеевского двора в Александрии было положение в сельской местности. Население давно уже утратило веру в справедливость, многие крестьяне проявляли недовольство, администрация была поражена коррупцией, а жречество лишь ревностно оберегало свои привилегии. Кругом можно было видеть невозделанные поля, крестьяне скрывались в храмовых убежищах в ожидании лучших времен. В 50-е годы I в. до н. э., еще до вступления в управление Клеопатры, в стране вспыхнуло восстание, распространившееся на значительную часть Среднего Египта — на округа Гераклеополя, Оксирипха, а также Арсинои (сегодняшний Фаюм). Власти, как это часто бывало, оказались беспомощными перед этими событиями, и не удивительно, если и при Клеопатре VII пришлось использовать войска в Гераклеопольском округе, чтобы образумить тамошнее население{82}. Кстати, весьма примечательно появление обозначения speira для воинского подразделения; по-видимому, здесь может идти речь лишь о римских войсках (speira = манипул), которые были расквартированы в стране со времен Габиния (55 г.). Разумеется, при этом не следует думать о природных римлянах или италиках; речь идет скорее о солдатах — выходцах с Востока, подобных тем, которых позднее в избытке можно было обнаружить в легионах Антония. Однако правительство не ограничивалось подавлением восстаний. Мы располагаем указом царя и царицы, т. е. Птолемея XIII и его сестры Клеопатры VII, от 49/48 г. до н. э.{83}. В этом документе известной части населения, а именно обладателям охранных грамот, гарантируется свобода личного передвижения, чтобы они могли заниматься экономической деятельностью на благо страны. Все эти распоряжения представлены лишь двумя-тремя случайно дошедшими до нашего времени документами, Однако они свидетельствуют о том, каким тяжелым стало экономическое положение Египта при Клеопатре VII.
Не удивительно, что совместное правление двух столь различных по возрасту представителей династии Птолемеев вскоре привело к трениям. Оба находились под влиянием своих советников, а эти последние преследовали разные цели. При дворе в Александрии образовались две противоположные партии, пытавшиеся оспаривать друг у друга первенство. Большая доля вины за все ложится здесь на Клеопатру. Она совершенно подавила своего младшего брата и отстранила его от какого бы то ни было участия в делах управления, хотя в завещании их отца недвусмысленно было предписано обратное{84}. Сначала царица, очевидно, вообще правила одна, но это, по-видимому, продолжалось лишь очень недолго, поскольку в одном документе, датируемом 27 октября 50 г. до н. э.{85}, в прескрипте появляется имя юного царя, притом подчеркнуто на первом месте, перед именем царицы. За этой переменой угадывается рука Потина.
Когда весной или летом 49 г. в Александрии находился сын Помпея Магна Гн. Помпей — в ту пору уже началась гражданская война в Риме между Помпеем и Цезарем, и Помпей Магн переправился в Грецию, — он встречался в египетской столице с обоими представителями птолемеевской династии. Но когда Плутарх [ «Антоний», 25, 4] сообщает о любовной связи молодого Помпея и царицы, то это не более как клевета, точно так же как и указание Аппиана [ВС, V, 8], согласно которому Клеопатра будто бы уже в 55 г. вступила в любовную связь с М. Антонием. Эти сообщения изобретены тогдашней скандальной хроникой, однако они показывают, что Клеопатру считали способной на все. На самом деле она вряд ли могла быть столь неосмотрительной, чтобы, вступив в связь с Гн. Помпеем, недвусмысленно оказаться на стороне противников Цезаря. Ведь тогда никто еще не знал, какое развитие получит великое противоборство двух могущественнейших политических лидеров Рима, а до битвы при Фарсале (летом 48 г.) было еще далеко.
Засвидетельствованное в 49 г. совместное правление брата и сестры продолжалось, очевидно, недолго; за два-три месяца до прибытия Цезаря в Александрию (1 октября или, по Юлианскому календарю, 27 июля 48 г.) Клеопатре снова пришлось уйти в изгнание, которое, по-видимому, падает на лето 48 г. (по измененному календарю). Возможно, что она удалилась в Фивы, однако указанию сирийца Иоанна Малалы{86} не следует слишком доверять, поскольку этот историк, который жил в VI в. н. э., многого не понимал, а кое-что превратно истолковывал.
Признание Птолемея XIII помпеянским антисенатом в Фессалониках было решающим событием и в жизни Клеопатры. Оно относится к концу 49 г. до н. э. и имело значение постольку, поскольку законное римское правительство совершенно недвусмысленно высказалось в пользу юного Птолемея. А Клеопатра? Ее положение было, мягко говоря, неопределенно: победу одержала противная группировка, к которой нужно отнести не только Потина, но и Ахиллу и Феодота, греческого ритора с Хиоса. Какими мыслями мог руководствоваться при этом великий Помпей? Он намеренно игнорировал завещание Птолемея XII, которое по вполне попятным причинам не предусматривало единоличного правления его сына Птолемея XIII. Однако Помпей полагал, что необходимо приноровиться к политической ситуации в Египте, ибо эта страна была очень важна для республиканцев и ее ресурсы имели большое значение для предстоящей решающей борьбы с Цезарем.
Спрашивается, как должна была отнестись к решению великого Помпея Клеопатра? не толкнуло ли оно ее невольно на сторону другой партии — партии Цезаря? Но в конце 49 г. Цезарь был еще далеко. Он занял Италию, затем отправился в Испанию, а в конце 49 г. собирал свои войска в Южной Италии для предстоящей решающей борьбы в Греции. У него были совсем другие заботы и не было времени беспокоиться из-за внутренних событий в Египте.
А затем разразилась Фарсальская битва (9 августа 48 г.). Помпей, вопреки всем ожиданиям, потерпел катастрофическое поражение. Его поведение в этом сражении свидетельствует о том, что он был сломлен — это была лишь течь прежнего Помпея. Великий полководец поднялся на случайно проходивший мимо корабль римского негоцианта и через Амфиполь и Лесбос направился в Пелузий. Явившуюся было мысль обратиться за помощью к парфянам он тут же отбросил, и вполне обоснованно, ибо соглашение с заклятым врагом Рима (напомним о поражении Красса при Каррах в 53 г.) полностью дискредитировало бы его в глазах всех римлян. Согласно традиции, роковой совет направиться в Египет дал Феофан Митиленский, друг и историограф Помпея. Птолемей XIII был связан с Помпеем отношениями гостеприимства, и потому надеялись, что царь не оставит на произвол судьбы потерпевшего поражение римлянина.
Как, однако, обстояло дело в долине Нила? Здесь все еще не был закончен династический спор. Клеопатра отправилась в Сирию; по-видимому, следует предположить, что она была изгнана из Египта. В Сирии она рядом наборов сколотила войско, при поддержке которого рассчитывала вернуть себе трон. Птолемей XIII ожидал ее вторжения у восточной границы Египта; он стоял у Касийского мыса, а напротив разбили лагерь отряды его сестры.
Здесь и разыгралась страшная трагедия. Сюда прибыл бежавший на корабле Помпей. Хотя друзья отговаривали его, он все-таки сошел на берег, и бывший римский военный трибун Л. Септимий и центурион Сальвий закололи его мечами. Помпей погиб 28 сентября 48 г. до н. э., за день до своего пятидесятивосьмилетия. Убийство это, вне всякого сомнения, лежит на совести советников Птолемея XIII Потина, Ахиллы и Феодота. Всего два дня спустя в Александрии высадился Цезарь (1 октября 48 г.) и узнал о смерти своего великого противника. Цезарь вступил в город как римский консул, с фасциями, — жест, воспринятый александрийцами как публичное оскорбление, ибо римскому магистрату не следовало нести фасции там, где кончалось dominium populi romani — господство римского народа, Египет же, несмотря на свою зависимость от Рима, номинально был свободной страной — он подчинялся своим собственным законам, а не законам римлян. Однако Цезарь просто не обратил на это никакого внимания. Он игнорировал также вспыхнувшее в городе волнение, хотя прекрасно знал, что это был ответ на его поведение.
Когда царь Птолемей XIII вернулся в столицу, настало время уладить династический спор между ним и его сестрой Клеопатрой. В ту пору Цезарь уже начал переговоры с Клеопатрой; ей было позволено возвратиться в Александрию. При помощи авантюристической проделки царице удалось проникнуть в укрепленный дворец к Цезарю. Ее друг, сицилийский грек Аполлодор, помог ей сесть в маленькую лодку, где она велела упрятать себя в большой мешок для белья. Таким образом, никем не замеченная, она пробралась со стороны моря в царский дворец, который Цезарь сделал своей резиденцией.
Возникает вопрос, была ли эта затея предусмотрена самим Цезарем? Так предполагает Жером Каркопино{87}, по это его предположение, как и многие другие гипотезы остроумного французского историка, ничем — ровным счетом ничем — не подтверждено, ибо существенным элементом этой авантюры Клеопатры было то, что она должна была остаться тайной для всего мира, в том числе и римлян. Клеопатра сумела тронуть сердце Цезаря. Она бросилась к его ногам и умоляла его позволить ей участвовать в управлении Египтом, так как имела на это полное право, поскольку так распорядился в своем завещании ее отец. Передают, что царица будто бы назвала истинным виновником постигшего ее несчастья евнуха Потина и потребовала от Цезаря его казни. Помимо этого, она якобы привела еще и другие аргументы. Таково, во всяком случае, мнение Лукана{88}, который в конечном счете, видимо, опирается на Ливия. Римскому полководцу было тогда уже 52 года, Клеопатре же не было и двадцати двух. Ей не стоило особого труда пленить Цезаря, который был более чем вдвое старше ее, и тот, как многие мужчины до и после него, не устоял перед чарами египтянки. Отныне он был не только ее великим патроном, но и ее любовником, который, по выражению Корнеманна{89}, охотно дал себя убедить в нраве царицы на власть в Египте.
На следующее утро в Александрии произошла бурная сцена: когда Цезарь вызвал юного ората Клеопатры Птолемея XIII, чтобы помирить его с сестрой, самообладанию юного царя — ему было всего 13 лет — пришел конец. Он даже не стал слушать слова Цезаря, а ринулся из дворца и закричал толпившемуся в ожидании народу, что его предали. При этом он сорвал с головы знак своего царского достоинства — диадему. Толпа начала угрожать Цезарю, Однако римлянину удалось еще раз утихомирить александрийцев. В сопровождении обоих представителей птолемеевской династии Цезарь появился на публике и огласил завещание Птолемея XII. Затем он по всей форме подтвердил право обоих — брата и сестры — на власть в Египте и право следующей родственной пары — Арсинои и Птолемея XIV — на остров Кипр. То, что названный остров за 10 лет до того уже был включен в римскую державу, Цезаря нисколько не волновало; возможно, он был того мнения, что эта уступка римской территории оправдана временными затруднениями, в которых он оказался. И если даже он так не думал, то все равно, очевидно, он не считал вопрос о Кипре важным: остров расположен далеко, пусть Птолемеи сами думают, как им решить эту проблему, и вообще, как гласит пословица, поживем — увидим… В своих сочинениях Цезарь благоразумно обходит молчанием эту уступку, и это привело даже к тому, что некоторые современные историки (В. Юдейх) сообщение о Кипре не принимают всерьез. Однако поступать так значило бы совершить грубую ошибку, ибо передача Кипра двум младшим родичам Клеопатры подтверждается тем фактом, что в 43 г. на острове засвидетельствован птолемеевский губернатор (стратег) по имени Серапион. И это представляется решающим для суждения по вопросу о Кипре.
Но проблема примирения Клеопатры с ее братом Птолемеем XIII все еще не была решена удовлетворительным образом: оставался еще евнух Потин, державший в своих руках все нити управления и внутренней политики. Своего действительного противника Потин, естественно, видел в Цезаре, и ему было важно удалить его из страны. Традиция сообщает о предпринятой Потином попытке отравить Цезаря, но это, несомненно, легенда, ибо Цезарь слишком хорошо знал, насколько недоброжелателен к нему Потин, и потому, безусловно, принял соответствующие меры предосторожности. Вместе со своим другом Ахиллой Потин хотел двинуть на Александрию птолемеевское войско, стоявшее у Касийского мыса на берегу Сирбонийского озера, с тем чтобы напасть на Цезаря и уничтожить его. Но Цезаря оповестили об этом замысле Потипа, и он распорядился казнить евнуха{90}.
Получив известие о подходе египетского войска, Цезарь попытался через двух посланцев, Диоскурида и Серапиона, вступить в переговоры с главнокомандующим птолемеевской армией стратегом Ахиллой. Однако ожесточение в противном лагере достигло уже столь высокого накала, что Ахилла попросту велел убить одного из посланцев, а другой своевременно обратился в бегство.
Без особого труда Ахилла сумел овладеть столицей. Цезарь пытался защищаться в дворцовом квартале; ему удалось занять остров Фарос, благодаря чему он сохранил связь с морем. Но в целом положение Цезаря и находившейся при нем во дворце Клеопатры было исключительно тяжелым; птолемеевские войска обладали подавляющим численным превосходством, и если бы Цезарь не получил подкреплений, ему грозила бы гибель. Оба — Цезарь и Клеопатра — стали бы жертвами народного гнева, если бы египетскому командующему Ахилле удалось захватить их.
Таково было начало Александрийской войны, разразившейся приблизительно в середине ноября 48 г. до н. э. Закончилась она в конце марта следующего года; стало быть, она все-таки затянулась на четыре с половиной месяца. Ход военных действий подробно отражен в сочинении под названием «Bellum Alexandrinum» («Александрийская война»). Хотя оно включено в «Corpus Caesarianuni» (свод сочинений Цезаря), вышло оно не из-под пера Цезаря. Его автором, вероятно, был друг Цезаря А. Гирций. При этом надо иметь в виду, что Гирций не был в Александрии, и военные события были изображены им, очевидно, на основе записей в походном журнале. Поэтому можно не сомневаться, что Цезарь внес свою лепту в это изложение, так как он находился в центре всех событий. Характерно, что в этом сочинении нигде не упоминается о Клеопатре, однако здесь нет ничего удивительного, ибо предметом описания в «Bellum Alexandrinum» были военные события, а Клеопатра не играла в них никакой роли.
Во время боев в Александрии для Цезаря и Клеопатры решался вопрос: быть или не быть. Неоднократно смертельная опасность угрожала самому Цезарю, однако, как это часто бывало в его жизни, ему сопутствовала удача. Кроме того, большую помощь ему, должно быть, оказала Клеопатра благодаря ее знанию топографии столицы. Можно даже предположить, что без этого он вряд ли смог бы продержаться так долго. Важнее всего было для Цезаря сохранить связь с морем. Если бы ему это не удалось, дело было бы проиграно, а снятие блокады, которого он настоятельно добивался, стало бы уже невозможно. Не удивительно, что он любой ценой хотел заполучить в свои руки решающие пункты — остров Фарос и дамбу Гептастадий, — намерение, которое ему удалось осуществить (в феврале 47 г.).
Но не все шло по его желанию: когда он вознамерился запять южный плацдарм у оконечности дамбы, он потерпел поражение. В этом сражении Цезарь как никогда подвергался опасности. Спасая свою жизнь, он спрыгнул с дамбы и вплавь достиг одного из кораблей. При этом он потерял свой пурпурный плащ главнокомандующего, который был захвачен в качестве добычи торжествующими врагами. Самому городу эти сражения причинили много бед, возникли пожары, во время которых от пламени погибла часть книг знаменитого Музея{91}. Возможно, Цезарь ссылался на то, что он обнажил меч в защиту прав Клеопатры, однако на александрийцев это не произвело ни малейшего впечатления. Для них Цезарь был и оставался чужеземным захватчиком, римлян вообще в Египте ненавидели, и александрийцам было бы гораздо более по сердцу, если бы управление страной осуществлял единолично юный Птолемей XIII. В довершение всего Цезарь допустил грубую психологическую ошибку: юного царя, находившегося в его власти, он возвратил александрийцам. Последние требовали его освобождения в качестве непременного предварительного условия для начала мирных переговоров.
Как должна была относиться Клеопатра к этим действиям Цезаря? Она знала своего брата, знала также александрийцев, и для нее не было неожиданностью, когда Птолемей XIII, едва вернувшись в лагерь египтян, тотчас же предоставил себя в их распоряжение. Однако решение Цезаря имело также известное преимущество: позиции сторон ясно определились, и война в столице приблизилась к решающему концу.
В начале марта в Египте появился вызванный Цезарем Митридат Пергамский, которого считали незаконнорожденным сыном знаменитого Митридата VI Евпатора. После взятия заградительного укрепления Пелузия (на восточной границе Египта) Митридат сухопутным путем через Мемфис двинулся к египетской столице; при этом он вынужден был сделать большой крюк, огибая Дельту с юга. Тем не менее он пришел вовремя. У Мареотийского озера он натолкнулся на сопротивление, однако Цезарь правильно оценил ситуацию (очевидно, он был осведомлен своими разведчиками о приближении деблокирующего войска) и соединился с Митридатом, введя египтян в заблуждение маневрами флота. Место решающего сражения неизвестно, по его следует искать вблизи Мареотийского озера, возможно, у городка Херен. Противник Цезаря царь Птолемей XIII утонул в Ниле. Цезарь со своей конницей поспешил обратно в столицу и смог по всей форме принять капитуляцию Александрии. Это произошло 27 марта 47 г. до н. э. по неизмененному римскому календарю, что соответствует 15 января Юлианского стиля.
Со смертью Птолемея XIII завершилась целая эпоха в истории птолемеевской династии, ибо отныне в Александрии и Египте царила лишь воля Цезаря. Он назначил младшего брата Клеопатры одиннадцатилетнего Птолемея XIV ее соправителем. Оба — Клеопатра VII и Птолемей XIV — номинально осуществляли совместное правление, однако младший брат был всего лишь марионеткой. В документах они именуются «отцелюбивыми богами», но все знали, что теперь ничего не могло произойти без согласия Цезаря. Он был всемогущим патроном, которому все должны были подчиняться. Три римских легиона остались в Египте в качестве гарнизона. Это показывает, какое большое значение придавал Цезарь обладанию этой страной. Египет, как житница Востока, представлял для Рима поистине ни с чем не сравнимую ценность. Кто станет упрекать Цезаря в том, что после ужасов войны, в которой над ним не раз нависала смертельная опасность, он поддался чарам Клеопатры и справлял вместе с ней шумные празднества на Ниле? На роскошно убранном корабле он поплыл вместе с царицей вверх по течению на юг. В пиршествах, нередко продолжавшихся до утра, Цезарь не ударял лицом в грязь; перенесенные опасности и близость Клеопатры пробудили в нем прежнюю любовь к радостям жизни, а Клеопатра делала все, чтобы всецело пленить римлянина. Однако пребывание Цезаря в Египте стало подходить к концу. В начале июня 47 г. он покинул эту страну. Больше в своей жизни он уже никогда не ступал на ее землю, и если позднее вспоминал о Египте, то все происшедшее Должно было казаться ему сном, изменившим всю его жизнь.
События, происходившие на Переднем Востоке, настоятельно требовали личного присутствия Цезаря. В частности, в Малой Азии в липе Фарнака у римлян появился противник, которого во что бы то ни стало следовало обуздать.
Лишь несколько недель спустя после отъезда Цезаря у Клеопатры родился сын (согласно стеле, найденной в Серапеуме, а в настоящее время находящейся в парижском Лувре, — 23 июня 47 г.). Он получил имя Цезарь, но александрийцы называли его Цезарионом, т. е. «маленьким Цезарем». Поскольку диктатор Цезарь недвусмысленно разрешил дать ребенку свое имя, отцовство Цезаря не может вызвать никаких сомнений. Не меняет дела и то, что уже в древности высказывались и противоположные мнения. Так, друг Цезаря Г. Оппий оспаривал его отцовство, и в этом следовал ему живший во времена Северов историк Кассий Дион [Hist. Rom., XLVII, 31, 5]. А в наши дни прежде всего Жером Каркопино старался доказать, что этот ребенок не мог происходить от Цезаря. Однако все это — совершенно напрасный труд, и доводы видного французского историка надо признать теперь совершенно несостоятельными, в особенности с тех пор, как Хейнц Хейвен еще раз весьма основательно исследовал этот вопрос.
Благодаря рождению Цезариона, которого мы уверенно можем считать сыном Цезаря, положение Клеопатры заметно упрочилось. Да и всемогущий римский диктатор наконец получил сына, в котором ему было отказано в его браке с Кальпурнией. Этот сын стал теперь законным наследником трона фараонов; тем самым Клеопатра теснейшим образом связала своего любовника с судьбой птолемеевской династии. Хотя царица не была формально законной супругой Цезаря, она все же была царицей Египта и в качестве протеже Цезаря, по римским понятиям — его клиентки, пользовалась его личной защитой. В Египте отцовство Цезаря также было воспринято безоговорочно. Жрецы Гермонфиды утверждали, что сына Клеопатры зачал бог Ра, приняв образ Цезаря. На стене храма в Гермонфиде они реалистически изобразили рождение царевича. Таким образом, союз Цезаря и Клеопатры был узаконен перед всем миром. Иначе, разумеется, думали об этом римляне. Когда спустя год Цезарь праздновал триумф в Риме, он не мог помешать своим воинам потешаться над его отношениями с Клеопатрой и публично декламировать стишки фривольного содержания.
Летом 46 г. Клеопатра вместе со своим братом и номинальным супругом Птолемеем XIV отправилась в Рим. Она прибыла туда по приглашению диктатора, будто бы для заключения союза между Римом и Египтом. Она поселилась в садах Цезаря но ту сторону Тибра; там, на вилле, она принимала посетителей — своего великого патрона и многих других римлян, наперебой оказывавших ей знаки внимания. Однако у истинных республиканцев ее присутствие в римской столице вызывало возмущение, особенно едко и желчно высказывается о египетской царице в своих письмах Цицерон. Клеопатра неоднократно продлевала свое пребывание в Риме, и потому случилось так, что она все еще находилась там в мартовские иды 44 г., когда Цезарь пал жертвой злодейского заговора Брута и Кассия. Спрашивается, не содействовало ли присутствие царицы в Риме возникновению заговора против Цезаря? Это вполне возможно, ибо трудно отрицать, что пребывание Клеопатры в римской столице было бельмом на глазу каждого настоящего Римлянина старого закала. Да и ее покровитель Цезарь был убит прежде всего потому, что он без конца попирал староримские традиции, в частности и своей связью с египетской царицей. Этого римляне не могли ему простить, ибо опасались, как бы он не перенес столицу с берегов Тибра на берега Нила, в Александрию. Впрочем, Клеопатра и после убийства ее патрона оставалась еще несколько недель в Риме. Лишь в письме от 15 апреля 44 г. Цицерон замечает, что бегство царицы его нисколько не расстроило. В Риме радовались, что наконец избавились от нее. А для самой Клеопатры пребывание в Риме после смерти Цезаря утратило всякий смысл.
Вскоре по прибытии Клеопатры в Египет в возрасте 14 лет скончался ее брат и соправитель Птолемей XIV. Хотя заклятый враг царицы Флавий Иосиф утверждает, что Клеопатра устранила своего брата с помощью яда, это по меньшей мере не доказано и, вероятно, является не чем иным, как злостной клеветой. Вместо брата, никогда не возвышавшегося над ролью статиста на тропе фараонов, Клеопатра, следуя в данном случае обычаю египтян, снова выбрала себе соправителя мужского пола — это был тогда всего лишь трехлетний, только выросший из пеленок Цезарион. Тем не менее он стал царем и соправителем. Если Цезарион не мог властвовать в Риме (в завещании Цезаря его имя не упоминалось, напротив, наследником был назван внучатый племянник диктатора Октавиан), то мать но крайней мере хотела обеспечить ему власть над Египтом. Но кто мог ей теперь помочь? И кто мог знать, как окончится борьба за наследство диктатора Цезаря в Риме и Италии? на убийц Цезаря Клеопатра не могла возлагать никаких надежд, впрочем, и на Октавиана и Литония тоже: у них были совсем другие заботы; Египет находился тогда вне их поля зрения. Можно только подивиться энергии царицы, сумевшей сохранить хладнокровие в (сумятице римской гражданской войны. Из своей резиденции в Александрии она внимательно наблюдала за борьбой претендентов, не делая никаких попыток вмешиваться в их споры. Но затем она установила контакт с Корнелием Долабеллой. Однако это был совершенно никчемный человек — исключительно по его вине римские легионы в Сирии перешли на сторону Кассия.
Наконец наступили дни двух битв при Филиппах (октябрь 42 г. до н. э.). Победителями здесь вышли цезарианцы Антоний и Октавиан; побежденные — оба убийцы Цезаря, Брут и Кассий, — ввиду постигшего их поражения покончили с собой. Ярко засияла теперь слава Антония; это его доблестное полководческое искусство сломило противников, между тем как соперник его, Октавиан, содействовал успеху лишь в самой скромной степени.
Солдаты боготворили Антония, он был любимцем женщин, расточительным, щедрым, великодушным, безудержно предававшимся своим страстям. Деньги имели для него лишь тот смысл, что их можно было разбрасывать полными пригоршнями. С невероятной щедростью дарил он привилегии и свободы городам и гражданам. Его окружение по преимуществу составлял беззаботный народ: актеры, танцовщицы и музыканты; все они находили в нем доброжелательного патрона, а оп, со своей стороны, необузданно предавался удовольствиям, когда не приносил жертвы богу войны Марсу, Он чувствовал себя земной копией бога Диониса, а греки, радовавшиеся избавлению от вымогательств, которыми их донимали убийцы Цезаря, почитали его в такой степени, как это уже давно, с незапамятных времен, не было более в обычае.
Антоний сильно отличался от Цезаря. Он был на 15 лет моложе и старался подражать своему великому предшественнику, но не мог сравняться с ним в самом существенном. После битвы при Филиппах Антоний, несомненно, был самым знаменитым человеком своего времени, он чувствовал себя некоронованным царем всего Востока. В свои планы он хотел включить также Египет. С этой целью он послал в Александрию своего друга Кв. Деллия, и тот передал царице требование, чтобы она оправдалась перед Антонием за свое поведение во время гражданской войны. Возможно, что какую-то роль в решении Антония сыграло любопытство: ведь он ужо в 55 г. видел Клеопатру в Александрии, и от него не укрылось, что это была выдающаяся женщина. О ее очаровании и уме рассказывали сущие чудеса.
Царица повиновалась и в 41 г. прибыла на корабле в Таре (в Киликии). Она поднялась вверх по реке Кидп, причем не на обычном, употреблявшемся в ту пору для путешествий корабле, а на роскошной барке, где паруса были окрашены в пурпур — цвет царей, весла были обиты серебром, а в такт их ударам раздавались нежные звуки флейт. Сама царица возлежала в роскошном, сотканном из золотых нитей шатре, по сторонам от нее стояли одетые эротами мальчики, держа в руках разноцветные опахала, а рядом с ними — служанки, подобные нереидам и сиренам. Сам корабль распространял все благоухания Востока. Навстречу ему столпился народ: все спешили к реке, и Антоний — первый раз в своей жизни после битвы при Филиппах — остался на торговой площади Тарса в полном одиночестве. Клеопатра отклонила его приглашение к обеду, более того, она ответила встречным приглашением. Антоний без колебаний принял его и, не желая и не подозревая того, вскоре полностью очутился в плену чар египтянки, от которых ему уже не суждено было освободиться. Не удивительно, что все ее желания выполнялись им отныне безотказно. Когда она потребовала, чтобы ее избавили от родной сестры Арсинои, Антоний поспешил исполнить и эту просьбу. Хотя Арсиноя находилась далеко от Египта, Клеопатра видела в сестре опасную соперницу. Арсиною постиг печальный конец: ее силой вытащили из храмового убежища в Эфесе, где она искала спасения, и предали смерти. Это была расправа, противоречившая всякому праву.
Однако ни Клеопатра, ни Антоний нимало не беспокоились об этом — жизнь человека они ни во что по ставили. Кто становился им поперек пути, должен был погибнуть. Любовь и свирепость, чувственность и жестокость, симпатии и ненависть одновременно уживались в душе царицы, с юных лет познавшей силу женских чар. Она прибегала к ним всякий раз для достижения личной или политической выгоды. Пожалуй, она никогда не была наивной влюбленной — ни в своих отношениях с Цезарем, ни тем более с Антонием. И что самое важное: своим топким, изощренным умом она полностью покоряла своих возлюбленных; они никогда уже по могли освободиться от ее чар, и не случайно, что отношения Клеопатры как с Цезарем, так и с Антонием кончились гибелью обоих.
Зиму 41/40 г. до н. э. неразлучная пара провела в Александрии. Это было время, заполненное празднествами, беспутством и. рафинированными развлечениями, какие только способен был породить один из центров античного мира. Ведущую роль, по-видимому, играла царица, Антоний же целиком подпал под ее влияние. Клеопатра была неистощима в изобретении все новых удовольствий, и развлечения не прекращались ни днем, ни ночью. Она участвовала в игре в кости, в продолжительных пирушках, в охоте, она присутствовала при фехтовальных занятиях Антония (он не прерывал их и в Александрии, чтобы не изнежиться вконец), а когда темнело, они устремлялись переодетыми на улицы города, вытворяя всевозможные шутки над испуганными обывателями. На Клеопатре был наряд служанки, ее возлюбленный облачался в одежду простого раба. При этом подчас доходило до жестоких потасовок, поскольку горожане не всегда знали, с кем имеют дело, хотя и угадывали в странных фигурах Антония и Клеопатру.
Впрочем, как полагает Плутарх [Антоний, гл. 29], александрийцы не так уж и негодовали по поводу выходок влюбленной пары, напротив, эти проделки их забавляли. Они говорили, что римлянам Антоний показывает свой трагический лик, а им — комический. И далее Плутарх рассказывает о смешной сцене, происшедшей во время рыбной ловли. Антоний, которому в этот день мало везло, велел насадить на крючок рыбу, пойманную им ранее. Но ему снова не повезло. Клеопатра подсмотрела это и приказала одному из слуг нырнуть и прицепить к крючку своего друга засоленную понтийскую сельдь. Когда Антоний радостно вытащил удочку из воды, поднялся поистине гомерический хохот. Однако Клеопатра быстро оцепила ситуацию и крикнула расстроенному любителю рыбной ловли: «Император, отдай свою удочку рыбакам{92} Фароса и Канона! Твое призвание — не рыбная ловля, а охота на города, царства и целые материки».
Если эта история и не соответствует действительности, то она все же неплохо придумана: насмешка и лесть в выходке Клеопатры тесно сплетены воедино. Но все эти проделки не могут скрыть того, что в действиях царицы присутствовал и трезвый политический расчет. В 41 г. Антоний был самым могущественным человеком на земле, перед ним склонялись народы Переднего Востока, его пороги обивали посланцы со всех концов света, и даже на западе Римской державы, в Галлии и Италии, у Антония были многочисленные приверженцы, готовые поддержать его. Все эти обстоятельства Клеопатра не только хорошо знала, по и вполне могла оценить по достоинству. Если бы ей удалось надолго привязать к себе этого человека, то отблеск его славы должен был коснуться и ее. На вопрос, кто был движущей силой в этом союзе, можно с уверенностью ответить: Клеопатра, а отнюдь не Антоний, который был ей предан лишь до тех лор, пока находился под непосредственным обаянием ее личности.
Между тем на западе империи произошли события, которые не могли оставить Антония совершенно безучастным:. Сначала, в 41/40 г., вспыхнула так называемая Перузинская война, главная ответственность за которую падает на жену Антония Фульвию. Октавиан погасил пламя этой войны, впрочем, не без жестокости. Антоний не вмешивался в нее: он был слишком далек от места столкновения и не был заинтересован в тот момент в разрыве с Октавианом. Но затем парфяне со своими конными отрядами под командованием римлянина Лабиена наводнили широкие пространства Передней Азии; они достигли даже Эгейского моря, и настало время свести с ними счеты. Антоний на корабле поспешил в Италию — ему нужна была помощь Октавиана. Он встретился с Октавианом в Брундизии (сентябрь 40 г.), а результатом было заключение договора, по которому Октавиан должен был править на западе империи, а Антоний — на востоке. Но это означало, что Октавиан предоставлял своему сопернику вести Парфянскую войну, которая уже маячила на горизонте. Таким образом, жребий был брошен: Антоний избрал для себя Восток, разграничительная линия между областями обоих правителей проходила теперь через городок Скодру (Скутари) в Иллирии.
Соглашение двух самых могущественных людей в мире было скреплено брачным союзом: Антоний предложил руку сестре Октавиана Октавии (его жены Фульвии уже не было в живых). Для войны с парфянами Антоний нуждался в рекрутах из Италии, и достоинства Октавии, слывшей одной из самых умных женщин в Риме, затмили воспоминания о египетской царице. Клеопатра, по-видимому, поддерживала с Антонием письменную связь, по со временем ее образ должен был поблекнуть в памяти Антония, тогда как Октавия завладела теперь всеми его помыслами и чувствами. Можно ли считать Антония неблагодарным по отношению к александрийской правительнице? На этот вопрос следует, очевидно, ответить утвердительно, однако здесь в свои права вступила политика и с точки зрения державных устремлений поведение Антония было понятно. Не удивительно, что он забыл клятвы, которые давал ранее Клеопатре. А как она отнеслась к поведению своего патрона? Проявила ли она должное понимание или же поддалась гневу за неверность и предательство? В качестве залога любви у нее остались от Антония близнецы (родились в 40 г.) — сын по имени Александр Гелиос и дочь Клеопатра Селена. Их имена весьма примечательны: они имеют космическое значение и символизируют вечность власти, подобно тому как существуют от века солнце и луна. Вечность птолемеевской династии — вот идея, воодушевлявшая Клеопатру, и она твердо рассчитывала, что Цезарион и ее дети от Антония продолжат династию Птолемеев.
Пока Антония не было на Востоке, античные источники ничего нам не сообщают о Клеопатре. Время это — а прошло все же более трех лет, с 40 до 37 г. до н. э., — было для нее, несомненно, исполнено горечи, в особенности когда она вспоминала о том, что ее возлюбленный, находясь рядом с другой женщиной, потерян для нее. Ведь тем временем от брака Антония с Октавией родилось двое детей — Антония Старшая, появившаяся на свет в 39 г., и Антония Младшая, родившаяся в следующем году. А когда в 37 г. Антоний отправился на Восток, Октавия, как передают, снова была беременной, хотя о рождении ребенка нам ничего не известно. Октавия же весьма содействовала заключению Тарентского договора (37 г.); это соглашение между двумя властителями — Октавианом и Антонием — в значительной степени следует приписать ее инициативе. Тарентский договор положил конец причинявшей ей сильные огорчения гонке вооружений между ее братом и ее супругом. Для Антония заключенное в Таренте соглашение явилось предпосылкой для начала Парфянской войны, в которой всесильный триумвир рассчитывал приобрести новую славу. В самом деле, представлялось необходимым обуздать парфян, тем более что Римляне все еще не отомстили за поражение, понесенное Крассом при Каррах (53 г.). В планы Антония, однако, входило полное сокрушение Парфянского государства. При этом он полагал, что не сможет обойтись без помощи Египта. А это волей-неволей должно было привести к новому сближению с Клеопатрой, от которой в силу обстоятельств он был оторван в течение более трех лет.
Едва Антоний высадился в Сирии, как он немедленно вызвал к себе Клеопатру; она послушалась — как долго ждала она этого зова своего господина и возлюбленного! Зиму 37/36 г. Антоний и Клеопатра провели вместе в древней резиденции диадохов Антиохии-на-Оропте. Октавия исчезла теперь из поля зрения Антония, и воспоминание о супруге лишь изредка оживало в пом, когда до него доходили письма из Рима и Италии, и среди них озабоченные послания Октавии. Однако вновь вспыхнувшая страсть была сильнее, и теперь пакопец Антоний узаконил свой союз с египетской царицей: отныне он считал Клеопатру своей законной супругой. Так, во всяком случае, следует толковать слова самого Антония [Светоний, Август, 69]. Правда, это свидетельство пытались подвергнуть сомнению. Так, Копрад Крафт{93} полагал, что фразу uxor mea ost («она моя жена») в указанном месте Светония следует воспринимать как вопросительную, что, естественно, придало бы этому высказыванию совершенно обратный смысл. Однако такая интерпретация вряд ли была бы правильной, да и если бы Антоний хотел сказать, что Клеопатра не является его женой, он, пожалуй, выразился бы более определенно.
А как обстояло дело с детьми Клеопатры от Антония — Александром Гелиосом и Клеопатрой Селеной? Близнецам шел уже четвертый год, и следует, по-видимому, предположить, что Антоний и их тогда признал своими законными детьми. В 36 г. Клеопатра снова родила Антонию сына. Он получил имя Птолемея Филадельфа — династическое имя, которое должно было воскрешать в памяти славные времена Птолемеев.
Окруженная своими детьми, к числу которых относился также Цезарион, Клеопатра была признанной правительницей Птолемеевского государства, и Антоний, ее супруг, недвусмысленно остановил свой выбор на египетской царице, хотя так и не отправил Октавии письма о разводе. В этом отношении Антоний не был мелочно-щепетилен. Разве в Риме у него не было уже законной супруги Фульвии, когда он жил с Клеопатрой в Египте?. Эти вещи не следует рассматривать с сугубо юридической точки зрения; гораздо важнее были тогда державные устремления, которые не следует игнорировать при оценке отношений Антония с египетской царицей. Так или иначе, Антоний велел поместить на обратной стороне своих монет изображение Клеопатры, и таким образом союз обоих властителей был доведен до сведения мировой общественности. Вдобавок Клеопатре был передан ряд территорий — подношение, которое можно обозначить как своего рода Morgengabe (дар молодого мужа новобрачной на утро после свадьбы. — примеч. пер.). Сюда относились финикийское побережье от реки Элевтера (Литани) до Сидона, остров Кипр, побережье Киликии, а также земли на Крите, в Иудее и в области набатеев.
Антоний проявил чрезвычайную щедрость за счет Римской империи, что вызвало сильное порицание не только со стороны Октавиана. Однако и здесь Антоний был далек от юридических сомнений: его побудила к столь дорогостоящему подношению лишь его природная щедрость. Клеопатра приняла эти территории с большой радостью, они служили округлению Птолемеевского государства, которое находилось на пути к тому, чтобы превратиться в значительную силу в Передней Азии. Клеопатра рассматривала этот дар как событие настолько важное, что с 36 г. до н. э. начала отсчет новой эры, причем этот год — 16-й год ее правления — стал обозначаться как 1-й год. Для Клеопатры началась, таким образом, новая эпоха, она праздновала полный триумф как женщина и как царица. Прежние исследователи иногда относили новую датировку (16-й год правления = 1-му году) к заключению брака между Антонием и Клеопатрой, однако этот взгляд опровергается убедительным свидетельством Порфирия (III в. н. э.), отраженным у Евсевия{94}.
Впрочем, передают, что Клеопатра осталась не совсем удовлетворенной полученным даром — она требовала большего, на что якобы Антоний ответил ей отказом. Поскольку, Однако, это известие встречается в заведомо враждебном Клеопатре источнике, у Флавия Иосифа то к нему следует отнестись скептически. Во всяком случае, Клеопатре вполне удалось соединить личные и политические цели. Была ли она в состоянии с помощью Антония еще раз поднять Птолемеевскую державу на вершину могущества? Быть может, ей бы это и удалось, если бы не помешали политические перемены мирового значения. О них нам и следует теперь поговорить.
В 36 г. Клеопатре было примерно 34 года; хотя ее первая молодость прошла, она все еще была опасна для мужчин, так как благодаря своему блестящему уму, без сомнения, могла соперничать даже с самыми образованными из них. Но к какой цели она стремилась и был ли у нее на самом деле конкретный план? Не зависело ли все от успеха ее супруга Антония, поставившего себе ближайшей задачей разгром парфян? И разве не было очевидным, что победитель парфян не остановится перед последним шагом — провозглашением себя царем всего Востока? Этого момента и ждала Клеопатра. Было ясно, ее доля будет велика в славе Антония, если ему удастся осуществить парфянские планы, как он рассчитывал. А как только парфяне будут побеждены, новый Александр, каким мнил себя Антоний, продиктует и Октавиану свои условия, ибо невозможно было себе представить, что Антоний ограничится одним Востоком. Но все это были фантастические проекты, их выполнение приходилось отложить до времени после парфянского похода и победы над Великим царем парфян.
Но все произошло совсем иначе. Предпринятый Антонием при поддержке по меньшей мере 16 легионов парфянский поход{95} окончился осенью 31 г. полной неудачей, разбившись о мощные степы Газака-Веры (позднее переименованной во Фрааспу) в Мидии-Атропатене. При отступлении в Армению, отдаленно напоминавшем отступление Великой армии из России в 1812 г., Антоний лишился почти трети своего войска. Это было страшное кровопускание, от которого он никогда уже не мог оправиться, тем более что Октавиан лишил его теперь возможности проводить наборы в Италии и вообще в западной части империи.
Парфянский поход означал не только временное военное поражение — с его провалом начинается новая эра в жизни Антония и Клеопатры. По несчастье лишь теснее связало их; отныне они могли рассчитывать лишь друг на друга, и если бы упал одни, он неизбежно увлек бы за собой и другого.
Иудейские источники рассказывают о Клеопатре невероятные вещи. Когда Антоний перед началом парфянского похода отпустил ее в Александрию, она будто бы на пути из Дамаска посетила Ирода Иудейского, чтобы взыскать с него арендную плату за пользование землями у Мертвого моря. При этом, по утверждению Флавия Иосифа, она якобы хотела соблазнить Ирода с тем расчетом, чтобы, если бы дело получило огласку, скомпрометировать его в глазах Антония. Однако не может быть ни малейшего сомнения, что эта история является совершенно ни на чем не основанной выдумкой Иосифа, она опровергается уже одним тем, что Ирод с почетным эскортом сопровождал царицу вплоть до Пелузия. Между ними абсолютно ничего не произошло. По этому случаю видно, на какие измышления был способен Иосиф по отношению к женщине и царице, которая повсюду была известна своей враждебностью к иудеям. Спрашивается также, каким образом Ироду даже могло прийти на ум убийство царицы, как об этом пишет иудейский историк?
После неудачи с парфянским походом Антоний нуждался в Клеопатре как никогда. Он вызвал ее в Левкокому, маленькую гавань между Беритом (Бейрут) и Сидоном. Клеопатре понадобилось некоторое время, чтобы собрать предназначенные для Антония подкрепления. Наконец ее корабль появился на рейде. Антоний поджидал ее с величайшим нетерпением. В этой ситуации в жизни обоих снова соединились воедино любовь и политика, для триумвира же в его тяжелом положении помощь Клеопатры была прямо-таки даром небес. Теперь у него больше не было никаких колебании: он порвал все связи с Западом и окончательно перешел в лагерь Клеопатры. Ведь если кто и мог еще его спасти, так это была Клеопатра. Когда ему было передано известие, что Октавия отправилась на Восток, чтобы доставить ему 2 тыс. солдат и необходимые припасы, он приказал ей незамедлительно вернуться в Италию. Он отказывался от этой поддержки — пользы от нее все равно почти не было.
Вообще предложенную Октавианом помощь Антоний должен был расценивать как совершенно недостаточную — его соперник на западе практически полностью списал его со счета. Как гласит традиция, решение отказаться от помощи Октавии вырвала у Антония Клеопатра своими сетованиями и угрозой покончить с собой. Это вполне могло соответствовать действительности, однако последствия этого решения были чрезвычайно серьезны. Между Антонием и Октавианом с этого момента — шел 35 год до н. э. — все было кончено: западная и восточная части империи шли каждая своим путем.
Между тем противоположность интересов Ирода и египетской царицы снова привела к напряженности в отношениях, пока наконец искусному политику Ироду не удалось в присутствии Антония спять с себя все упреки. Клеопатра осталась этим недовольна, так как видела в Ироде своего врага, к которому испытывала жгучую ненависть как по личным, так и по политическим причинам. Охотнее всего она бы уничтожила державу Ирода в Палестине, но Антоний не мог себе позволить лишиться такого вассала. Все просьбы и заклинания Клеопатры на этот раз были безуспешны, ибо Ирод занимал прочное место в системе вассальных государств Востока, которые после неудачного парфянского похода играли более важную роль, чем когда-либо.
Но победа Клеопатры над своей соперницей Октавией была полной: римлянка была унижена, чего она никоим образом не заслужила. Царица Египта достигла давно желанной цели: Антоний, ее супруг и патрон, на веки вечные связал с ней свою судьбу. Для него теперь не было отступления — он должен был идти рука об руку с Клеопатрой до самого конца.
Отношения обоих стали еще теснее после того, как Антоний, отказавшись от вновь задуманного парфянского похода, обратился против Армении и ее царя Артавазда (34 г.), которого он — абсолютно несправедливо — рассматривал как главного виновника своего поражения. При помощи запугивания и коварства Антоний завладел несчастным царем, его заковали в серебряные цепи и доставили в Александрию. Здесь он должен был стать украшением триумфального шествия Антония. Его и впредь содержа-.411 в заключении в Александрии, а в конце своего царствования Клеопатра еще успела его казнить.
Этот триумф Антония был первым, отпразднованным вне Рима. На всем Переднем Востоке он произвел огромное впечатление, но в конечном счете этот триумф означал отказ от Рима и от всей римской традиции. Велико было возмущение в Риме, а когда Антоний вложил свой тавровый венок в руки александрийского Сараписа, стало ясно, куда он держит путь. Антоний хотел утвердиться на Востоке в качестве мирового властелина и наследника Александра. Клеопатра всячески ему содействовала в этом: восседая на высоком троне, она требовала для себя проскипесиса. Однако она не приняла во внимание гражданское мужество армянского царя, наотрез отказавшегося унижаться перед ней, и Клеопатра ему этого не простила.
Затем — лишь несколько дней спустя после триумфа — произошла знаменитая сцена в александрийском гимнасии. На высокой трибуне восседали Антоний и Клеопатра, окруженные своими детьми и пестрой толпой высших государственных сановников, римских офицеров и македонских наместников. Для царицы был воздвигнут золотой троп, трибуна была обита серебром. Взору народа предстали могущественные повелители Востока вместе с их детьми — Цезарион в римской одежде, прочие царевичи в роскошных нарядах восточных властителей. И здесь Антоний сделал последний шаг, который ему еще оставалось сделать: перед всем народом он провозгласил Клеопатру «царицей царей» (basilissa basiléon), а ее детей — царями. Клеопатре было вверено управление Египтом и Ливией, кроме того, осуществление своего рода высшего надзора над своими детьми. Старший из них, Цезарион, был провозглашен соправителем матери, Александру Гелиосу предстояло получить власть над Арменией и Мидией, включая все области к востоку от Евфрата, Клеопатра Селена должна была править Киреной (а это была римская провинция), а Птолемей Филадельф — сопредельными птолемеевскими владениями в Сирии и Финикии вплоть до Киликии. В действительности, однако, все выглядело совсем иначе, ибо ни Антоний, ни Клеопатра не пользовались сколько-нибудь реальным авторитетом в странах Востока и многословные прокламации в александрийском гимнасии не могли скрыть того, что действительной властью они практически не обладали.
Во время этой внешне очень впечатляющей сцены Антоний продолжал играть роль всемогущего патрона Птолемеев. У него была известная слабость к пышным массовым сценам, а население египетской столицы было в восторге от его мужественного облика и повелительных манер. Клеопатра, которая выступала в наряде богини Исиды, стала называться отныне — и притом совершенно официально — Новой Исидой. Таким образом, была преодолела грань между сферой человеческого и сферой божественного: царица уже при жизни была возвеличена до уровня богов. С полным правом заметил по этому поводу Феликс Штеелин: «То, к чему напрасно стремился Цезарь, — достижение греко-римской basileia, т. е. царской власти двойного римско-эллинистического характера, — было теперь осуществлено в эллинистическо-римской форме» Все же Антоний не решился — ив этом он подобен своему великому предшественнику Цезарю — сделать последний, заключительный шаг: нигде мы не найдем даже малейшего указания на то, что Антоний хотел провозгласить себя наравне с Клеопатрой «царем царей»; ему было достаточно в качестве ее патрона иметь в своих руках реальную власть. Но что в конечном счете удержало его от этого? По-видимому, дело заключалось в недостаточной легитимности его положения. Антоний мог быть супругом царицы и ее защитником, но не государем божьей милостью, наделенным особой личной харизмой. Не следует недооценивать этого различия: оно подводит нас к пониманию сокровенных тайн античного единовластия.
Дарения, сделанные в Александрии (34 г. до н. э.), навлекли на Антония большое недовольство в Риме. Действительно, он отрекся от всех римских традиций, среди которых вырос. Он мнил себя новым Александром. Не следует удивляться тому, что в Риме получили хождение самые нелепые слухи. Особенно много поводов к всевозможным злобным высказываниям давали устраивавшиеся при дворе Клеопатры пиры. В этих пиршествах не стыдились якобы принимать участие даже некоторые римляне, как, например, Мунаций Планк, ставший позднее одним из самых близких друзей Августа. В костюме морского старца Главка он будто бы исполнял перед придворным обществом непристойный танец, а когда Клеопатра из чистого озорства поспорила с Антонием, что может за один раз проглотить 10 миллионов сестерциев, тот же Мунаций Планк будто бы принял на себя обязанности третейского судьи. Клеопатра же растворила в уксусе баснословной цены жемчужину и в таком виде проглотила ее, если только сообщения античных источников (в первую очередь Плиний, NH, IX, 119 и сл.) соответствуют действительности. Возможно, однако, что все это лишь вымысел. Равным образом рассказы об аметистовом амулете, будто бы предохранявшем от опьянения, и ночной посуде египетской царицы из чистого золота являются всего лишь измышлениями безудержной фантазии, которым, однако, в Риме верили даже очень серьезные люди, поскольку считали, что в Александрии — этом античном Вавилоне — все было возможно. Особенно старались изобразить, не жалея красок, гаремную жизнь Антония его прежние друзья, переметнувшиеся в противоположный лагерь, такие, как Г. Азиний Поллион и М. Валерий Мессала. Но это относится уже к области пропаганды, которой усердно занимались враги Антония. Они не могли не воспользоваться столь благодатным материалом, чтобы представить Антония грубым ландскнехтом, а Клеопатру — отъявленной колдуньей, полностью покорившей римлянина своими чарами.
В Александрии на самом деле пир шел горой. Застольные утехи сменялись охотой, изысканные пиршества — грубыми развлечениями на столичных улицах. Антоний был окружен толпой паразитов и льстецов. Все они заискивали перед ним, превозносили его как величайшего полководца всех времен. За всем этим Антоний забывал о действительности и жил только своими удовольствиями. Лишь скудные известия проникали в мир обоих влюбленных из Рима, тем более что у Антония были все основания порвать отношения с Октавианом и изгнать его из своего сердца. Были порваны все связи и с Октавией, так что неограниченной хозяйкой положения осталась Клеопатра.
Однако небо над Александрией было далеко не безоблачным. В 33 г. Антоний еще раз побывал в Армении. Для нового парфянского похода времени уже не было, ибо начались военные приготовления против соперника на западе — Октавиана. Сухопутное войско было передислоцировано с востока на запад, и легионы из Армении двинулись в Западную Анатолию. Своей ставкой Антоний избрал знаменитый древнегреческий город Эфес, куда за ним последовала в том же году и Клеопатра. Между Октавианом и Антонием завязалась переписка, по откровенности не оставлявшая желать лучшего. Особенно не стеснялся в выражениях Антоний, раздраженный различными предпринятыми против него мерами соперника. Октавиан был возмущен тем, что Антоний признал законными своих детей от Клеопатры, и прежде всего тем, что он согласился считать Цезариона сыном Цезаря. Октавиан по мог относиться к этому иначе, как к выпаду против него самого, рассматривавшего только себя наследником великого Цезаря. Короче говоря, напряженность в отношениях между двумя властителями стала очевидна для всего мира. Однако не нашлось человека, готового их примирить. Впрочем, это бы вряд ли удалось, ибо, пока Антоний держался за свой брак с Клеопатрой, ему трудно было рассчитывать на понимание в Риме.
С другой стороны, Клеопатра сумела стать незаменимой для триумвира. И прежде всего целиком зависел от посылавшихся Клеопатрой морских транспортов с провиантом флот Антония. Сама Клеопатра не оставляла его более ни на миг, причем выказывала полное неуважение к римским обычаям. По-прежнему влюбленный в нее Антоний допускал, чтобы Клеопатра, передавая любовные записки, мешала ему проводить судебные заседания, а когда однажды, при разборе дел на эфесской агоре, она велела пронести себя мимо в паланкине, Антоний будто бы тут же все бросил, устремился к Клеопатре и проводил ее до экипажа. Все это были факты сами по себе совершенно безобидные, однако распространители слухов с жадностью кидались на каждое такое сообщение, так что друзьям Антония в Риме приходилось очень трудно. Они послали поэтому к Антонию Геминия, но тот ничего не смог добиться у триумвира, тем более что Клеопатра почуяла в нем противника. Передают, что Геминий просил Антония, притом в присутствии царицы, чтобы он отослал ее обратно в Египет, на что Клеопатра якобы сказала: «Ты правильно поступил, Геминий, сказав правду, не дожидаясь пытки». Этот анекдот не очень Достоверен, но еще менее правдоподобен другой — по по» воду высказывания Кв. Деллия. Он будто бы упрекнул царицу, что она подает своим друзьям кислое вино, тогда как друзья Октавиана могут попивать в Риме фалернское.
В Риме Октавиан узнал от перебежчиков Мунация Планка и Тития о завещании Антония, оставленном на хранение у весталок. Октавиан, без всякого на то права, принудил их отдать ему этот документ. В нем среди прочего значилось, что Антоний желает быть погребенным в Александрии рядом с Клеопатрой. Кроме того, в завещании содержались важные распоряжения, сделанные в интересах детей Антония от Клеопатры, равно как и прямое признание Цезариона сыном Цезаря. Нужны ли были дальнейшие доказательства того, что Антоний забыл о своем отечестве и наряду с египетской царицей стал врагом Рима?
Между тем Антоний перенес — примерно в апреле 32 г. до н. э. — свою главную ставку из Эфеса на остров Самос. Здесь, среди избранного общества царей и династов, устремившихся сюда со всего Переднего Востока, от Сирии до Армении, для него началась новая полоса в жизни, отмеченная всякого рода торжествами и празднествами. В главной квартире толпились актеры и музыканты, театральные постановки чередовались с состязаниями во всех видах искусств, и каждый город на подвластной триумвиру территории будто бы должен был предоставить по быку для жертвоприношений. Чужеземные цари состязались друг с другом в подношениях и представлениях; короче говоря, это была пестрая ярмарка, на которой перед всем светом демонстрировались роскошь и могущество Антония. Когда он приблизительно в мае 32 г. переехал в Афины, торжества продолжались и здесь. Перед этим Антоний отпустил обратно в Приену дионисийских технитов, предоставив им многочисленные привилегии. Клеопатра по-своему старалась завоевать благосклонность афинян, которые до нее восхищались Октавией. В знак благодарности царице город издал ряд почетных декретов, а среди депутатов, возложивших эти постановления к ее ногам, находился также Антоний — ведь он тоже обладал правами аттического гражданства.
В отношении Октавии он проявлял теперь полную бесцеремонность, даже жестокость. Он приказал ей оставить его дом в Риме и взять с собой детей; лишь Фульвию, старшему сыну Антония от Фульвии, позволено было остаться в его доме. Вместе с этим распоряжением Антоний переслал ей наконец и письмо о разводе, написанное под давлением Клеопатры (май — июнь 32 г.). Тем самым Антонин порвал последнюю формальную связь, которая еще соединяла его с римской женой. Так, Клеопатра, хотя и поздно, одержала окончательную победу над соперницей, которую она видела в Риме много лет назад.
В Риме же держались того мнения, что Антоний потерял рассудок и стал послушным орудием в руках египетской колдуньи. Он полностью лишился своей волн, важно было лишь то, что признавали правильным советники царицы и ее камеристки Ирада и Хармион. Так, во всяком случае, судил Октавиан. Конечно, это не соответствовало действительности, и Октавиан это хорошо знал, по таким образом он мог убедить тех, кто все еще был предан Антонию, в бессмысленности их действий. Антоний стал пленником египтянки — таково было господствующее мнение в Риме.
Между тем для Антония наступило время позаботиться наконец о стратегическом плане военных действий. Наступать или защищаться — таков был вопрос, который должен был обсудить штаб Антония. Антоний высказался за оборону. При этом, разумеется, было принято во внимание желание Клеопатры. Можно даже предположить, что военный план был обсужден с ней во всех деталях. Принятое решение оказалось крайне неудачным: намеревались защищать невероятно растянутую позицию, простиравшуюся от Кирены до Коркиры. Эта диспозиция требовала перенапряжения сил союзников и, кроме того, противоречила элементарному стратегическому принципу, который Фридрих Великий сформулировал следующим образом: «Кто хочет защищать все, тот не защищает ничего». Главную часть своего флота Антоний сконцентрировал у побережья между островом Коркирой и Акарнанским материком. Здесь находились также 200 кораблей из Египта. Все это должно было помешать вторжению Октавиана; иными словами, исход войны хотели решить на море. Однако Октавиан не доставил своим противникам такого удовольствия. Наоборот, маневрами превосходного полководца М. Випсания Агриппы флот Антония был загнан в Актийский залив; вскоре у него начало иссякать продовольствие, поскольку снабжение огромных людских масс по суше натыкалось на значительные трудности.
В конце концов у Антония остались только две возможности: либо попытаться прорвать блокаду, и тогда основная масса сухопутного войска оказалась бы предоставленной своей судьбе, либо же вместе с сухопутным войском отступить в Среднюю Грецию или Македонию, но в этом случае брошенным на произвол судьбы оказался бы флот. Последнее было невыгодно, поскольку врагу был бы отдан Египет. Ввиду этого в военном совете верх одержало мнение Клеопатры: она высказалась за отвод сухопутного войска и за прорыв флотом морской блокады. Ничто не могло более убедительно доказать, как сильно был привязан Антоний к Клеопатре даже в вопросах стратегии. Однако что он стал бы делать без Клеопатры? Если бы был потерян Египет, то вся структура, созданная им на Переднем Востоке, рухнула бы как карточный домик — с властью Антония на Востоке было бы покопчено раз и навсегда.
Посмотрим теперь, как обстояло дело с соотношением сил в битве при Акциуме. По Плутарху [Антоний, 61], Антоний располагал 500 линейными кораблями, частично восьми- и даже десятипалубными, а кроме того, армией из 100 тыс. пехотинцев и 12 тыс. всадников. Под его знаменами стояли многочисленные цари и династы: свои отряды прислали царь Мавритании Бокх, царь Верхней Киликии Таркопдем, Архелай Каппадокийский, Филадельф Пафлагонский, Митридат из Коммагены и фракийский царь Садал. Эти правители и сами присутствовали в битве при Акциуме{96}, кроме того, войска поставили арабский царь Малх, Ирод Иудейский, царь Ликаонии и Галатии Аминта, а также мидийский царь. Напротив, у Октавиана в распоряжении было лишь 250 военных кораблей, 80 тыс. пехоты и 12 тыс. всадников. Из этих данных с очевидностью следует, что Антоний ввиду своего численного превосходства вполне мог бы взять верх, однако ему крайне мешало то, что он непрерывно оглядывался на Клеопатру, и именно в этом надо искать причину его поражения. У Плутарха можно еще прочитать, что у Антония были трудности с комплектованием экипажей для своих огромных кораблей, так Что командиры кораблей должны были прибегать к помощи совершенно неподготовленных людей, среди которых имелись даже бродяги и погонщики ослов. Корабли Антония были страшно неповоротливы в отличие от быстрых и подвижных кораблей противника. Это обстоятельство в сочетании с более искусным руководством М. Випсания Агриппы должно было доставить безусловное преимущество Октавиану.
То, что произошло 2 сентября 31 г. до н. э. в морском сражении у Акциума, сводится, по существу, к попытке прорыва, которая была предпринята Клеопатрой и в общем вполне удалась. С 60 кораблями она заняла позицию позади фронта, чтобы выждать удобного момента для своего рискованного маневра. Антоний, по всей видимости, не рассчитывал на победу, ибо еще перед началом военных действий распорядился сжечь часть своих кораблей. Для битвы он выделил лишь 60 судов. На них была посажена отборная часть его войска; эти воины должны были составить ядро новой армии, которую он рассчитывал сформировать в другом месте, вероятнее всего в Египте и прилегающих к нему областях.
Военному плану Антония и Клеопатры нельзя отказать в последовательности. Если бы его удалось осуществить без слишком больших потерь, то Октавиану пришлось бы вести новую войну, в которой на карту для него было бы поставлено все. С помощью поднявшегося северо-западного ветра Клеопатре удалось на своих быстроходных парусниках прорваться сквозь ряды неприятеля. Ее эскадра последовала за ней, и тогда Антоний, вместо того чтобы взять на себя командование в решающей морской схватке, покинул свой знаменитый адмиральский корабль и вместе с двумя друзьями, сирийцем Алексой и римлянином Сцеллином, перебрался на одну из пентер (пятипалубное судно), а остальные были брошены на произвол судьбы. Антоний же последовал за Клеопатрой. Попутный ветер надул паруса, и вскоре корабли, державшие курс на юг, в сторону Пелопоннеса, исчезли за горизонтом.
Клеопатра подняла сигнал и пригласила Антония перейти на свой корабль, однако оба избегали встретиться лицом к лицу — слишком сильно было впечатление от проигранного сражения. Антоний ушел на нос корабля и сел там, обхватив руками голову. Когда быстрые либурнийские парусники из флота Октавиана стали догонять их и приблизились на опасное расстояние, Антоний приказал вступить с ними в бой. Все вражеские корабли были отогнаны, и лишь корабль спартанского тирана Эврикла продолжал наседать на Антония. Эврикл подплыл настолько близко, что смог даже метнуть копье на палубу Антония и громко назвать свое имя: «Я Эврикл, сын Лахара, — будто бы крикнул он, — которому Тюхе дает возможность отомстить за смерть отца». Но затем он обратился против второго адмиральского корабля, который был тяжело нагружен. Эвриклу удалось овладеть этим кораблем, но для Антония это не было большой потерей, поскольку утраченные вместе с кораблем съестные припасы легко можно было возместить. Когда опасность миновала, Антоний снова впал в летаргию. Три для он будто бы провел на палубе, неизвестно, то ли гневаясь на Клеопатру, то ли стыдясь ее. Когда причалили к мысу Тенар у южной оконечности Лаконии, женщины из свиты Клеопатры свели их наконец вместе. Оба дали себя уговорить вновь делить друг с другом и стол и ложе.
Таков рассказ Плутарха [Антоний, 65 и сл.]. Хотя Плутарх и не был свидетелем описываемых им событий, он, должно быть, располагал достоверными источниками. Какие чувства владели сердцем царицы? Может быть, попытаться отделить собственную судьбу от судьбы своего патрона, а затем обратиться с предложением мира к Октавиану? Могла ли она вообще надеяться на пощаду у этого холодного и расчетливого противника? Война, которую вели римляне, была направлена исключительно против нее, царицы Египта, а не против Антония, и ей нетрудно было себе представить, что ждало ее после капитуляции. Но если Клеопатра когда-либо и обдумывала всерьез возможность разрыва с Антонием, то вскоре она ее отвергла как нереальную. Наоборот, проигрыш морского сражения у Акциума еще больше сблизил обоих влюбленных. Им надо было постараться преодолеть временную депрессию и осмотреться в поисках новых возможностей для сопротивления. В Риме же господствовало убеждение, что бегство царицы отодвинуло окончание войны в далекое будущее. Выражения радости по поводу победы у Горация достаточно сдержанны — египетская царица, большой враг римского народа, отнюдь не была еще повержена. В Риме это хорошо понимали.
Антоний также снова начал питать надежду. Он приказал Канидию, командовавшему сухопутным войском у Акциума, как можно скорее отступить через Македонию в Малую Азию. Своим друзьям Антоний преподнес богатые дары и отослал их в Коринф, посоветовав им примириться с Октавианом. Солдатам, служившим в войске и на флоте Антония, бегство их полководца на первых порах осталось неизвестным. Когда же слух об этом дошел до них, все были поражены, что он бросил произвол на судьбы не менее 19 непобежденных легионов и 12 тыс. всадников. Однако они и впредь хранили ему верность, в которой некогда поклялись. В течение семи дней они отказывались пойти на капитуляцию, предложенную Октавианом. И лишь бегство Канидия сломило их сопротивление, они сдались победителю, который обещал им в будущем лично позаботиться об их щедром обеспечении.
Антоний между тем направился в Ливию. Клеопатру он отослал вперед в Египет через Паретоний. Но в Ливии легионы перешли на сторону противника Антония Октавиана. Клеопатра же торжественно прибыла в гавань Александрии на кораблях, украшенных венками, и в сопровождении победных песнопений. Однако она не чувствовала себя здесь более в безопасности от Октавиана и поэтому начала готовиться к тому, чтобы покинуть Египет. Для этого она велела перетащить несколько кораблей по суше через перешеек в Акабский залив и погрузить на борт свои самые ценные сокровища. Все было готово к отплытию, даже команда уже находилась на кораблях, но набатейские арабы сожгли суда, так что от задуманного предприятия пришлось отказаться. Тем временем Антоний, который, видимо, все еще ничего не знал о капитуляции своего сухопутного войска у Акциума, велел построить для себя новую резиденцию на острове Фаросе. Здесь он жил в обществе своих друзей и говорил, что хочет вести такой же образ жизни, как мизантроп Тимон, поскольку испытания, выпавшие на его долю, нисколько не отличаются от того, что пришлось пережить Тимону; Антоний считал, что он обижен всем миром и предан большинством друзей. Впрочем, некоторые из них остались при нем. Они образовали клуб «совместно стремящихся к смерти», предавались застольным радостям и тешились мыслью о близком конце.
Положение в Александрии было безотрадным, воля Антония была сломлена, а Клеопатра обдумывала все новые планы, как ей покинуть Египет и уйти от мести Октавиана. Но куда ей было направиться? На запад, в Испанию, на восток, в Азию, или, наконец, в Индию, значительно приблизившуюся к Египту благодаря освоению прямого пути через открытое море? На всякий случай она опробовала целый ряд смертельных ядов. Их действие испытывали на преступниках, приговоренных к смертной казни. Но Клеопатра осталась недовольна действием ядов: самые сильные из них причиняли страшные мучения, более слабые — слишком затягивали наступление смерти. Тогда она начала наблюдать за животными, которых стравливали друг с другом. При этом она заметила, что укус одной из змей влечет за собой относительно безболезненную смерть.
Тем не менее она все еще не считала свое дело окончательно проигранным. Она отправила к Октавиану, который тогда продвигался с войском из Сирии к Египту, посольство во главе с наставником своих детей Эвфронием. Она просила сохранить за ее детьми власть над Египтом, а Антоний выражал пожелание, чтобы ему позволили жить в Афинах на положении частного лица, если уж ему нельзя будет остаться в Египте. Ранее окончилась неудачей попытка вступить в контакт с Октавианом через друга Антония Алексу из Лаодикии при посредничестве идумейского правителя Ирода. Алексу заковали в цепи, а затем казнили в Лаодикии. Предложения Антония Октавиан отверг раз и навсегда, по Клеопатре он будто бы предложил избавиться от Антония: либо убить его, либо изгнать из страны. Среди посланцев Октавиана находился некто по имени Тирс. Продолжительным частным разговором с царицей он навлек на себя подозрения Антония; последний велел схватить Тирса и наказать, подвергнув его бичеванию. Октавиану Антоний будто бы написал, чтобы тот также отхлестал Тирса, а затем повесил. Соответствует этот анекдот исторической действительности или нет, сказать трудно, но из него все же можно заключить, что Антоний предпринимал попытки вступить в контакт со своим соперником.
По тут в военных действиях наступил перерыв. Октавиан был вызван Агриппой обратно в Италию, где его присутствие было крайне необходимо из-за трудностей, возникших с ветеранами. Однако это была лишь отсрочка неизбежной гибели, ибо уже весной 30 г. до н. э. войска Октавиана с востока и запада вторглись в долину Нила. Когда нала крепость Пелузий, видимо, не оказав особого сопротивления, разнесся даже слух, что город был сдан его комендантом Селевком не без ведома Клеопатры. Но царица распорядилась казнить жену и детей Селевка. Она стала прибегать к наказанию членов семей подозреваемых лиц, чтобы таким образом запугать своих подданных. Впрочем, сама царица была теперь также охвачена паническим страхом; она велела отнести все свои драгоценности — золото, серебро, изумруды, жемчуга, эбеновое дерево, слоновую кость и корицу — в свою гробницу, воздвигнутую ею в пределах укрепленного царского дворца рядом с храмом Исиды. Кроме того, в гробницу сложили много горючего материала — дрова и паклю. Клеопатра подумывала о самосожжении и хотела унести с собой в могилу все свои драгоценности. Но, с другой стороны, в ней еще теплилась искра надежды, что Октавиан все же изъявит готовность пойти на соглашение. 14 января 30 г. еще раз с большой пышностью отпраздновали день рождения Антония. Напротив, по поводу дня рождения Клеопатры — он приходился либо на начало января, либо на последние недели декабря — не стали поднимать много шума. Не хотела ли она усыпить бдительность Антония? Она давно уже боролась не за него, а лишь за свою собственную жизнь и жизнь своих детей, и единственным, кто мог ей в этом помочь, был Октавиан, а не Антоний.
Конница Октавиана пересекла Дельту и приблизилась непосредственно к городским стенам Александрии, и здесь Антоний еще раз попытался вступить в борьбу. В состоявшемся бою он в последний раз одержал победу и преследовал противника вплоть до его лагеря. Еще опьяненный этим успехом, он поспешил на коне в столицу, заключил Клеопатру в свои объятия и осыпал поцелуями. Он представил ей храбрейшего из храбрых среди своих воинов, и Клеопатра преподнесла ему почетный дар — золотой панцирь и изготовленный из того же металла шлем. Но все это было напрасно: рассказывают, что этот солдат, удостоенный высокой награды, на следующую ночь дезертировал и перешел на сторону Октавиана.
Ночью в Александрии царила тягостная тишина, каждый ждал беды. Антоний же в последний раз ужинал со своими друзьями и слугами; прислуживавших за столом он просил наливать ему побольше вина, поскольку, мол, никто не знает, что принесет с собой утро. Между тем в юроде распространился слух, что Вакх (Дионис) покинул Антония и что бог будто бы проследовал через те ворота, которые находились напротив неприятельского лагеря.
На следующее утро — это было 1 августа 30 г. до н. э. — Антоний попытался еще раз, в виду городских стен, оказать сопротивление на море и на суше. Все было напрасно: корабли вместе со своими экипажами и конница перешли на сторону врага. Антоний оказался всеми покинут, поскольку и пехота не смогла выдержать натиска неприятеля; его оттеснили в город; он осыпал проклятиями Клеопатру, обвиняя ее в том, что она его предала, хотя войну он вел лишь ради нее. А Клеопатра укрылась в своей гробнице, велев запереть входы мощными засовами, чтобы никто не мог к ней проникнуть. К Антонию она отправила вестников, сообщивших ему, что царица мертва. Поверив этому известию, Антоний обратился к одному из своих преданных рабов по имени Эрот, чтобы тот прикончил его мечом. Однако раб с горя сам ринулся на свой меч. Антоний будто бы сказал на это, что раб показал ему, как надо умирать, и затем пронзил себя мечом. Однако рана оказалась не смертельной, и, хотя Антоний упорно просил друзей прикончить его, не нашлось ни одного, кто бы это сделал. Это была страшная сцена: Антоний лежал, корчась и крича от боли на своем ложе, пока наконец не явился личный секретарь царицы Диомед, получивший приказ перенести Антония в гробницу Клеопатры. Когда Антоний на носилках был доставлен к царской усыпальнице, Клеопатра не пожелала его впустить через дверь, так как не хотела открыть запоры. Но пот она появилась в окне и на веревках спустила корзину, в которую положили Антония; истекая кровью и борясь со смертью, он простирал к ней руки. Ценой больших усилий трем женщинам удалось втащить этот груз; лицо Клеопатры отражало страшное напряжение, а стоявшие внизу ободряли ее и сочувствовали ее мукам.
Втянув Антония через оконный проем и уложив его на ложе, царица стала рвать на себе одежды. Склонившись над умирающим, она била себя в грудь и раздирала не ногтями. Она стирала с него кровь, размазывала ее по своему лицу, называя Антония своим господином, супругом и императором. Плутарх говорит, что из чувства сострадания к Антонию, Клеопатра совершенно забыла о собственных горестях. Антоний однако, велел ей прекратить эти излияния скорби, он попросил у нее глоток вина — то ли потому, что его мучила жажда, то ли потому, что ему хотелось скорее покончить со своими мучениями. Затем он стал уговаривать ее позаботиться о собственном спасении, а из друзей Октавиана особенно рекомендовал ей Прокулея. О нем самом, говорил он ей, она не должна печалиться, напротив, она должна считать его скорее счастливым, поскольку жизнь вознесла его на такую высоту, о которой только может мечтать человек. С этими словами он умер.
Между тем появился Прокулей, посланный Октавианом, которому стало известно от Деркетея, одного из телохранителей Антония, о попытке последнего покончить с собой. Известие это будто бы произвело на Октавиана сильное впечатление. Он тотчас стал делиться со своими друзьями воспоминаниями об Антонии, об их прежней дружбе и союзе, равно как и о совместных ратных подвигах. Передают, что он даже прочитал своим друзьям письма Антония и свои ответы на них, чтобы показать, что сам он всегда был настроен миролюбиво, тогда как письма Антония были надменны и высокомерны. Прокулею же он дал поручение захватить Клеопатру по возможности живой. Большое значение он придавал также захвату ее драгоценностей, которые собирался продемонстрировать во время своего триумфа в Риме.
Прокулею пришлось вести переговоры с Клеопатрой, стоя снаружи у дверей. Царица снова просила, чтобы ее детям оставили власть над Египтом. С этой просьбой Прокулей вернулся к Октавиану, который отправил теперь к Клеопатре вместе с Прокулеем Корнелия Галла. Последний также пытался вступить с Клеопатрой в переговоры, стоя, как и Прокулей, перед запертой дверью гробницы. Однако Прокулей тем временем раздобыл лестницу и через то же самое окно, через которое втащили Антония, проник в гробницу. Он застал царицу врасплох, и поэтому ему удалось с помощью двух рабов схватить ее. Попытку Клеопатры заколоть себя кинжалом, который она носила на поясе, римлянин сумел вовремя предотвратить. Таким образом, царица попала в руки своих врагов, весьма заинтересованных в том, чтобы их пленница осталась в живых ради предстоящего триумфального шествия в Риме.
Что же было дальше? Первой жертвой стал Антилла, сын Антония от второй жены Фульвии. Он был выдан своим наставником Феодотом и убит солдатами Октавиана. Дети Клеопатры были взяты под стражу, но с ними обращались вполне достойно, поскольку еще не была решена их дальнейшая судьба. Цезарион находился на пути к Красному морю, где он рассчитывал с помощью взятой им с собой значительной суммы денег найти корабль и отплыть в Индию. Если бы он это сделал! Но он послушался своего учителя Родопа, убедившего его вернуться, поскольку Октавиан якобы собирался передать ему Египетское царство. Но тот и не помышлял об этом, и, когда Клеопатры уже не было в живых, он попросту распорядился убить юношу: ему не нужен был соперник ни в Египте, ни в Риме. Кстати, поведение Октавиана свидетельствует о том, что Цезарион был действительно родным сыном Цезаря.
Тем временем Клеопатра с позволения своих римских тюремщиков достойным образом похоронила Антония. Сама она была больна, ее грудь была воспалена из-за pan, которые она сама нанесла себе. Вдобавок началась лихорадка, которой она радовалась, поскольку могла, ссылаясь на нее, воздерживаться от пищи и таким образом спокойно дождаться смерти. В ее окружении был врач по имени Олимп, советами которого она пользовалась. Олимп был свидетелем последних испытаний, выпавших на долю несчастной царицы, и даже написал об этом книгу, получившую широкую известность. Однако Октавиан заподозрил недоброе и угрожал Клеопатре расправиться с ее детьми; одновременно он делал все возможное, чтобы обеспечить ей надлежащий уход и питание. Через несколько дней Октавиан сам явился, чтобы переговорить с царицей. Этого визита она давно ждала. Похоже было на то, что она надеялась расположить к себе всемогущего римлянина.
Сцена свидания описана Плутархом, вероятно, по книге Олимпа. Клеопатра лежала на простом ложе в хитоне без всяких атрибутов царского достоинства. Когда Октавиан вошел, она бросилась к его ногам, волосы ее были растрепаны, лицо искажено перенесенными муками, голос дрожал, взор ее был безжизнен. По мнению очевидцев, т. е., по-видимому, все того же Олимпа, состояние ее тела было ничуть не лучше, чем состояние ее духа. Однако присущее ей очарованье, ее зрелая красота исчезли не совсем, они все еще проявлялись в каждом ее движении. Октавиан предложил ей снова лечь и, усевшись рядом, повел с ней беседу, во время которой Клеопатра пыталась свалить всю вину на Антония. Когда Октавиан стал ей возражать, она перешла к просьбам и пыталась вызвать в императоре сострадание, делая вид, что цепляется за жизнь и боится смерти. Затем она передала Октавиану перечень своих драгоценностей и очень рассердилась, когда один из ее слуг, Селевк, стал утверждать, что она изъяла из списка и спрятала несколько очень ценных предметов. Клеопатра говорила, что она удержала эти вещи лишь для того, чтобы подарить их Октавии и Ливии. По ее поведению у Октавиана, должно быть, сложилось впечатление, что она действительно цепляется за жизнь; он заверил ее, что позаботится о ней, и решил, что ему удалось ее обмануть, тогда как в действительности он сам оказался обманут хитроумной царицей. Клеопатра же после того, как еще раз посетила гробницу, где хранилась урна с прахом Антония, решила покончить с собой. Она велела приготовить себе ванну и затем заняла место за обеденным столом. В это время пришел человек с полной корзиной смокв. После еды царица отослала Октавиану исписанную и запечатанную табличку. Затем она приказала всем присутствующим покинуть ее покои и, оставив при себе лишь двух служанок, велела запереть двери.
Распечатав ее послание, Октавиан прочитал в нем о желании Клеопатры быть погребенной рядом с Антонием. Тут он понял, что произошло. Он срочно отправил гонца к Клеопатре, чтобы предотвратить самое худшее. Но гонец прибыл слишком поздно. Царицу нашли мертвой на золотом ложе в полном царском облачении. Из ее служанок одна, Ирада, лежала, умирая у ее ног, другая, Хармион, приводила в порядок диадему на голове мертвой царицы. Она вскоре также умерла. Это произошло 12 августа 30 г. до н. э.{97}, одиннадцать дней спустя после взятия Октавианом Александрии.
Вероятнее всего, что в корзине со смоквами была спрятана одна из ядовитых змей, чей укус был абсолютно смертелен. Клеопатра, видимо, сначала ничего об этом не знала, но когда она вынула несколько смокв, она промолвила: «Так вот ты где!» — и протянула змее свою руку для укуса. По другой версии, змея была спрятана в сосуде для воды; Клеопатра растревожила ее золотым веретеном, отчего змея выскочила и ужалила царицу в руку. Удивительно, однако, что в комнате, где умерла царица, не было найдено никакой змеи. Но рассказывали, что на ее руке было обнаружено два маленьких укола. Смерть Клеопатры от укуса змеи была версией, которую принял и Октавиан. Впрочем, он позаботился о том, чтобы устроить ей подобающие похороны в полном соответствии с ее волей: она нашла вечный покой рядом со своим супругом Антонием. Клеопатре было тогда 39 лет, а царствовала она в общем 22 года. С Антонием она делила власть в течение 12 лет. Ему, когда он умер, было 56 лет; согласно некоторым другим источникам, ему было всего 53 года.
Таков был конец одной из самых удивительных женщин во всей древней истории. Память о ней жила еще очень долго, однако позднейшая римская традиция не переставала оскорблять ее, называя «царственной шлюхой». Это не соответствовало истине; она была царицей и женщиной и в качестве таковой совершенно осознанно пользовалась своим умом и телом, когда игра шла по самой высокой ставке. Она в одинаковой степени очаровала диктатора Цезаря и Антония, но перед Октавианом ее искусство оказалось бессильным, он вынес ей смертный приговор еще до того, как удостоил ее последней аудиенции. Рим объявил ей войну, и не в интересах Октавиана было щадить врага своего народа.
С полным правом упрекали царицу в том, что она слишком мало внимания уделяла вопросам управления Египтом. Действительно, когда страна перешла во владение Октавиана, она находилась в жалком состоянии. Своими эдиктами{98} Клеопатра пыталась провести ряд решительных мер, но длительного успеха они, в общем, не имели. Однако во всем этом виновата была не она одна. Римляне своими действиями начиная с 55 г. также значительно содействовали упадку страны. Тем не менее Египет все еще обладал чрезвычайно богатыми ресурсами, и без этой опоры Антонию едва ли было бы по силам вести войну с парфянами. В натянутых отношениях находилась царица с иудеями, причем не только с иудеями Александрии. Как утверждает ее заклятый враг Флавий Иосиф, царица заявила, когда египетская столица попала в руки Октавиана, что спасение теперь возможно лишь в том случае, если она собственноручно перебьет всех иудеев. Об этом можно еще и сейчас прочитать в полемическом сочинении Флавия Иосифа против Апиона [II, 60]. Само собой разумеется, что иудейская традиция никогда не делала тайны из своей неприязни к Клеопатре. Поэтому факты, приведенные Иосифом, не следует воспринимать без должной критики, как исторически достоверные.
По своей образованности Клеопатра вполне могла соперничать с Антонием. Она подобно шведской королеве Кристине находила удовольствие в беседах с филологами и философами. В ее окружении был даже музыкант-виртуоз по имени Тигеллий. Однако наука вовсе не была ее стихией; она была царицей до мозга костей и знала, что такое власть. Мы, пожалуй, не ошибемся, предположив, что она оказала значительное влияние на планы Цезаря и Антония. Если Цезарь действительно стремился к царской власти эллинистического типа — мнения на этот счет расходятся, — то за этими планами, несомненно, стояла Клеопатра, равно как и подражание Антония Александру трудно себе представить без ее воздействия. Она мечтала о новом, неслыханном подъеме Птолемеевской державы, и провозглашение ее в Александрии «царицей царей» имело чисто политическую подоплеку, во всяком случае в ее представлении, которое, Однако, нисколько не согласовалось с действительностью. Идеальное и действительное вообще играли в ее жизни противоположную роль. Она хотела слишком многого, а кроме того, она совершила одну роковую ошибку: она недооценила силы римлян, а в конечном счете недооценила также и Октавиана, который, опираясь на верных друзей, сумел планомерно ввести эти силы в действие. История обязана Октавиану тем, что следующие столетия прошли уже под знаком римского господства, а не эллинизма.
ТЕЛЕГРАМКанал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками
Книжный Вестник
Бот для удобного поиска книг (если не нашлось на сайте)
Поиск книг
Свежие любовные романы в удобных форматах
Любовные романы
О психологии, саморазвитии и личностном росте
Саморазвитие
Детективы и триллеры, все новинки
Детективы
Фантастика и фэнтези, все новинки
Фантастика
Отборные классические книги
Классика
ВКОНТАКТЕБиблиотека с любовными романами, которая наверняка придётся по вкусу женской части аудитории
Любовные романы
Библиотека с фантастикой и фэнтези, а также смежных жанров
Фантастика
Самые популярные книги в формате фб2
Топ фб2
книги