Правители эпохи эллинизма

IV
Пирр, царь молоссов (319–272 гг. до н. э.)

Полная превратностей жизнь Пирра — имя означает «рыжий», вероятно, царь обязан им цвету волос — издавна вызывала иптерес биографов, и потому не стоит удивляться, что жизнеописание Пирра, вышедшее из-под пера усердного Плутарха (около 46—127 гг. н. э.), находило бесчисленных читателей и в древности, и в новое время. Но Плутарх не был в состоянии разрешить загадку жизни Пирра. Вообще сомнительно, что это когда-либо удастся. Вопрос, чего, собственно, хотел Пирр, остался без ответа, и как раз на этом основании современная наука, целиком присоединяющаяся к Плутарху, видит в царе молоссов более или менее законченного авантюриста, чья жизнь прервалась из-за чистой случайности. Маловероятно, Однако, что такое представление оправданно. Ведь можно сослаться на то, что компетентные лица видели в нем величайшего после Александра полководца. Таково, во всяком случае, было мнение Ганнибала. Конечно, интересы Пирра были направлены исключительно на военные дела. Как и Пауль фон Гипдепбург, Пирр, похоже, никогда не читал книг, не относившихся, в узком смысле, к специальной военной литературе. Но тем по менее он написал труд о тактике (произведение это не дошло до нас), а кроме того — том мемуаров. Если существование последней работы некогда было поставлено под сомнение, то на это не было никаких оснований. Пирр не был необразованным человеком, но образование его было односторонним, и этого он сам никогда не отрицал.

Пирр происходил из царского рода Эакидов в Эпире. Его отца звали Эакид, а мать, принадлежавшая к одному из знатных фессалийских родов, носила имя Фтия. Кроме Пирра от этого брака родилось еще двое детей — дочери Деидамия и Троада, из которых первая стала одной из жен Деметрия Полиоркета (см. выше, с. 89). Во главе родословной Пирра стояли Ахилл и Геракл. Царская власть у молоссов осуществлялась в историческое время двумя лицами, — аномалия, которая обнаруживается также и в Спарте, с той, однако, разницей, что у молоссов оба царя происходили из одного правящего дома, между тем как в Спарте роды Агиадов и Эврипонтидов выдвигали каждый по царю.

Наряду с хаонами и феспротами молоссы были важнейшим племенем древнего Эпира. Относительно этнической принадлежности эпиротов существуют лишь предположения: одни считают их иллирийцами, другие — греками. Наличие иллирийского компонента кажется совершенно бесспорным, хотя влияние в Эпире греческой цивилизации также несомненно.

С точки зрения политических связей Эпир занимал очень важное положение: страна поддерживала контакты со Средней Грецией, Македонией и Иллирией, несмотря на то что горы на ее восточной окраине, и прежде всего Пинд, не очень содействовали сообщению с этими областями. Но, возможно, важнее было то, что из Эпира и с расположенных рядом с ним островов, в первую очередь с Коркиры, давно уже были проложены морские пути в Южную Италию и Сицилию. Центральную область Эпира занимали молоссы; сравнительно больших поселений было очень немного, и даже Додона с ее знаменитым оракулом Зевса и Пассарон были лишь незначительными общинами. Не случайно поэтому, что Пирр должен был искать себе резиденцию вне самого Эпира, в расположенной по соседству Акарнании; при нем центром всей страны стала Амбракия.

Жизнь Пирра с самого начала протекала среди опасностей, а когда он подрос, то прямо-таки выискивал их, что в конце концов привело его к гибели. Отец Пирра, Эакид, вмешался в распри в Македонии, где Кассандр, сын Антипатра, выступил против матери Александра Великого — Олимпиады. Эакид возвратил Олимпиаду и ее внука, сына Александра Великого и Роксаны, Александра IV, в Македонию (317 г. до н. э.). Однако Кассандр одержал верх, более того, он сумел утвердиться в Эпире. Верные друзья спасли тогда еще двухлетнего Пирра и переправили его в Иллирию. Попадись тот в руки Кассандра, его судьба была бы решена уже в раннем детстве.

В Иллирии Пирр нашел дружеский прием у царя Глав-кия. Бегство из Эпира в Иллирию со всеми драматическими перипетиями, в частности с опасной переправой через реку, во всех подробностях и весьма впечатляюще описано Плутархом. Источником ему, видимо, послужил труд Проксена, своего рода «придворного историографа» Пирра. У Главкия мальчик оказался в хороших руках, иллирийский царь будто бы усыновил его и обращался с ним как с собственным ребенком. В 306 г. до н. э., когда Пирру было примерно 13 лет, приемный отец даже возвратил его в Эпир.

Эти события связаны с изменениями, вызванными в Греции выступлением Деметрия Полиоркета. Они бросили тень и на Эпир. Примечательно, что на 304 год падает свадьба Деметрия и Деидамии. Однако Пирр не смог долго удержаться в Эпире — происки Кассандра вынудили его снова отправиться в изгнание (302 г. до н. э.).

Немного позже мы застаем его в войске Деметрия Полиоркета. В битве при Ипсе (во Фригии, в 301 г.) Пирр сражался геройски. Затем мы видим его в Греции «стратегом Эллады», т. е. уполномоченным представителем Деметрия в городах Панэллинского союза. Вскоре диадохи снова заключили мир, и Пирр вынужден был в качестве заложника, т. е. своего рода ответственного за верность Деметрия, заключенному договору, отправиться в Египет. Здесь он завоевал любовь и уважение Птолемея I. Узы дружбы были еще теснее скреплены брачным союзом юного Пирра с Антигоной, дочерью Береники от ее первого брака с никому не известным македонянином по имени Филипп. В 297 г. Пирр, вероятно, смог возвратиться из Александрии в Эпир. Здесь тем временем при поддержке Кассандра власть принял Неоптолем, сын Александра Эпирского и Клеопатры.

Неоптолем был энергичным человеком; Пирр заключил с ним соглашение, по которому он стал соправителем Неоптолема. Возможно, итогом явилось своего рода совместное правление, при котором оба царя поделили между собой полномочия. Соглашение это становится понятным лишь в том случае, если предположить, что Неоптолем находился в безвыходном положении, а Пирр мог рассчитывать на симпатии эпиротов. По двоевластие не было продолжительным, по всей вероятности, оно длилось не более двух-трех лет. Затем Пирр решил избавиться от соправителя. В изложении Плутарха, по-видимому восходящем к Проксену, можно вычитать своего рода оправдание этому убийству: Пирр якобы почувствовал угрозу со стороны Неоптолема и опередил его, нанеся смертельный удар, — версия, не заслуживающая, однако, доверия.

Смерть соперника — Неоптолема — сделала Пирра единодержавным правителем, и до самой смерти это положение никто больше не оспаривал у него. Позиция Пирра была двоякой: он был царем молоссов, самого могущественного племени среди эпиротов, и одновременно вождем (гегемоном) Эпирского союза. Этот союз был видом симмахии, добровольно подчинявшейся царю. Наряду с царем имелся еще простат молоссов. Подробности того, как соотносились между собой царская власть и простасия, до нас не дошли, однако это напоминает о сосуществовании спартанских царей и эфоров. В любом случае Пирру, как царю, провозглашенному войском, приходилось мириться с известными ограничениями, которые выражались в том, что дарование прав гражданства и проксепии, а, возможно, также и осуждение государственных и военных преступников находились в компетенции народного собрания молоссов. Пирр, вероятно, стремился к тому, чтобы создать себе положение, независимое от гражданской общины молоссов. Ио это могло произойти лишь в том случае, если бы он подчинил своей власти другие эпирские племена, прежде всего хаонов и феспротов, а также захватил бы и ряд чужих областей, в частности пограничные районы Македонии и Северную Акарнанию с городом Амбракией.

Если в позднейшей традиции (Юстин) Пирр именуется «царем Эпира», то это следует объяснить его фактическим господством над всем Эпиром. Но более всего в этом обозначении отразилась идея эллинистического территориального государства. В том же смысле надо истолковывать и знаменитую посвятительную надпись Пирра в Додоне, которую он велел сделать после своей победы над римлянами при Гераклее^{27}.

Чем, собственно, Пирр сумел произвести на своих современников столь глубокое впечатление? Традиция подчеркивает — и совершенно справедливо — харизматический элемент в этом царе. Так, например, говорили, что большой палец на правой ноге Пирра обладал чудодейственной силой: он был в состоянии исцелять от болезни печени, стоило только больному коснуться его, — точно так же Бурбоны исцеляли золотуху. По это еще не все: мы знаем, что на Пирра глубоко воздействовали его сновидения — перед его мысленным взором постоянно стоял образ Александра Великого. Пирр знал царя лишь по рассказам старших, однако, несмотря на это, Александр был тем кумиром, которому он старался во всем подражать. Конечные цели Пирра навсегда останутся для нас тайной; определенно лишь одно — Эпир был для него слишком тесен, и он стремился выйти далеко за пределы этой области. Македонское царство, наследие Агафокла в Сицилии и, наконец, власть над большой частью Италии, возможно, с городом Локрами в качестве столицы. — все это составляло цель его честолюбивых замыслов. О причинах крушения последних речь пойдет ниже.

Период единоличного правления Пирра в Эпире продолжался 25 лет, с 297 до 272 г. до н. э. Что успел совершить царь за эти четверть столетия? Первой целью его было достигнуть господства над Македонией, которая после смерти Кассандра (298 г.) попала под власть более сильных соседей — Деметрия Полиоркета, Лисимаха Фракийского и самого Пирра. Из этих трех властителей Деметрий был самым беззастенчивым: кровавым убийством он проложил себе дорогу к македонскому трону. Из-за его коварства погиб сын Кассандра Александр. Деметрий правил этой страной семь лет, с 294 до 287 г., и правил отнюдь не во благо ее жителем, ибо нисколько но заботился о них — ему было важнее реализовать свои внешнеполитические притязания. Так, в 290 г. он сумел отнять у Пирра остров Коркиру. Если с доверием относиться к традиции, то в этом деле известную роль сыграла дочь Агафокла Сиракузского Ланасса: она покинула Пирра за то, что тот проявил благосклонность к иллирийской царевне по имени Биркенна. Так как Пирр не располагал более или менее значительным флотом, он должен был смириться с потерей острова.

Однако на суше он все еще имел преимущество. Так, он одержал решительную победу над стратегом Деметрия Паптавхом (289 г.). Когда в 287 г. македонское войско изменило Деметрию, Пирр был провозглашен вместо него царем Македонии, но восточный сосед Македонии, царь Фракии Лисимах, потребовал часть этой страны для себя; Пирр волей-неволей должен был согласиться с этим притязанием, так как по хотел вступать в войну с таким выдающимся стратегом и правителем, как Лисимах.

Раздел страны между двумя соседями — границу составила, по-видимому, река Аксий — демонстрирует внедрение принципа территориального государства также и в Македонии, что ввиду всего происходившего в Передней Азии ни у кого не вызовет удивления. В качестве «царя Македонии», назначенного македонским войсковым собранием, Пирр достиг положения, которое, безусловно, поставило его вровень с другими диадохами. Однако не все трудности были тем самым устранены. В Лисимахе Пирр по-прежнему имел грозного соперника, и никто не мог знать, как Лисимах поведет себя по отношению к своему соседу в будущем. Кроме того, не была полностью уничтожена опасность со стороны Деметрия и его сына Антигона Гоната. Примечательно, что Пирр в том же году (287 г.) напое визит в Афины, вновь получившие после различных перипетий как раз в это время свободу. Пирр посоветовал афинянам по принимать в будущем в свои степы ни одного царя — действительно мудрый совет, которому, Однако, было очень трудно последовать, поскольку силы царей намного превосходили силы города Афин.

Впрочем, у Пирра вскоре обнаружились другие заботы: его соперник, царь Фракии Лисимах, аннексировал западную часть Македонии (284 г. до н. э.), так что за Пирром остались только некоторые, граничившие с Эпиром области, полученные им еще в 294 г. от сына Кассандра Александра. Македонская авантюра Пирра завершилась тяжким поражением. Он вновь потерял корону Македонии и оказался вынужденным направить свою деятельность на другие области и на решение других задач.

Всего несколько лет спустя, осенью 281 г., от руки Птолемея Керавна погиб Селевк I (см., выше, с. 84). Несмотря на это, македонское войсковое собрание провозгласило Птолемея своим царем, — событие, выставляющее в ярком свете упадок политической морали. Пирр видел в Птолемее Керавне своего естественного соперника и был готов силой оружия добиться осуществления своих притязаний на Македонию. Но тут его устремления обратились совсем в другую сторону. Большой греческий город в Южной Италии Тарент обратился к Пирру с просьбой оказать ему помощь против римлян, и ситуация мгновенно изменилась. Пирр учел эту перемену и помирился с Птолемеем Керавном, после чего последний предоставил в его распоряжение войско для похода в Италию, и Пирр принял предложение тарентийцев.

Решение Пирра отправиться в Италию, которое, впрочем, было одобрено народным собранием эпиротов, означало начало нового периода в жизни царя. В течение шести лет, с 280 до 274 г., Пирр завоевывал в Италии славу искусного полководца; он добился здесь больших успехов, по своей цели — установить господство в Южной Италии и Сицилии — он так и не достиг. Впрочем, на вопрос, какие цели преследовал в конечном счете Пирр на западе, все еще нельзя ответить определенно. Плутарх [Пирр, гл. 14] повествует о беседе Пирра с его доверенным советником, фессалийцем Кинеем. Во время этого разговора Киней будто бы спросил Пирра, что тот намерен делать, если сможет одолеть римлян. «Тогда, — отвечал Пирр, — в нашем распоряжении окажется вся Италия с ее огромными ресурсами». На следующий вопрос Кинея, что будет дальше, царь ответил: «Совсем рядом находится Сицилия; этот остров легко покорить, ибо греки там разобщены, особенно с тех пор, как ушел из жизни Агафокл». Киней снова пожелал узнать, каковы дальнейшие планы Пирра. На это царь сказал: «Следующей целью будут Ливия и Карфаген, и тогда уже никто из наших врагов не сможет нам противиться». Это показалось Кинею вполне убедительным. Ведь тогда можно будет вернуть Македонию и в полной безопасности править Элладой. Ну, а затем? «Затем, мой милый, — ответил Пирр, — у нас будет довольно времени и досуга для пирушек и бесед». На это Киней возразил: «А что, собственно, нам мешает немедленно предаться этому? Нам бы тогда не пришлось погрязать в крови и опасностях и причинять зло себе и другим».

Переданный Плутархом разговор, естественно, неисторичен, но он правильно отражает положение перед Италийским походом Пирра: планы царя уже тогда были устремлены вдаль, он надеялся без труда справиться с римлянами и полагал, что, как зять Агафокла, обладает законным правом на остров Сицилию. Как мститель и продолжатель дела сиракузского тирана, он хотел рассчитаться и с Карфагеном. Возросшие таким образом силы и могущество можно было бы затем употребить в Македонии и Элладе. Правда, не следует упускать из виду, что Плутарх в своей биографии Пирра особенно подчеркивал идею плеонексии — ненасытного стремления к власти. Кроме того, он заклеймил Пирра, так же как и других диадохов, позором, бросив ему упрек в неверности им же самим заключенным и даже подтвержденным клятвой договорам. Но этот упрек оправдан — по крайней мере в наших глазах — лишь частично, поскольку хотя бы только один инстинкт самосохранения прямо-таки вынуждал Пирра поступать не иначе, чем его конкуренты. И в отличие от них он лишь однажды запятнал себя позором злодейского убийства, когда счел необходимым избавиться от Неоптолема (см. выше, с. 122).

Пирр в Италии и Сицилии. Это было весной 280 г. до н. э., когда Пирр, отплыв из Эпира, вступил на италийскую землю. Таронтийцы направили к нему подряд два призыва о помощи, по только после довольно долгих приготовлений Пирр пустился в плавание на запад. Он завербовал множество наемников и собрал большой транспортный флот. Войско его состояло из отличных профессиональных солдат, которых привлекла слава имели Пирра. В целом под его знаменами собралось войско, состоявшее из 20 тыс. наемников. 3 тыс. фессалийских всадников, 2 тыс. лучников, 500 пращников и 20 боевых слонов. По это было еще не все: в Италии Пирр мог с уверенностью рассчитывать на присоединение тарентийцев и их союзников, а кроме того — на контингенты многочисленных италийских племен, враждовавших с римлянами.

Переправа через Адриатическое море состоялась, по преданию, при драматических обстоятельствах: налетевший с севера шторм отнес флот далеко на юг. Плутарх [Пирр, гл. 15], вероятно, на основании рассказа Проксена, a, может быть, также по мемуарам самого Пирра сумел поведать множество подробностей о приключениях царской галеры. По высадке на побережье Мессании Пирр будто бы имел в распоряжении не более 2 тыс. пехотинцев и лишь двух слонов. С этими небольшими силами он прибыл в Тарент, куда мало-помалу собралось и остальное его войско. Античное предание не поскупилось на краски, описывая встречу прославленного героя с гражданами Тарента. Пирр будто бы закрыл городские гимнасии как обители праздности и призвал на военную службу всех способных носить оружие молодых тарентийцев, после чего многие граждане решили покинуть город, не желая получать какие бы то ни было приказания от Пирра. Вероятно, в Таренте царю была предоставлена должность «полномочного стратега». Такие командные полномочия позволили отныне Пирру проводить различные мероприятия, необходимые для войны, причем он не отступал и перед самыми крутыми мерами, как, например, перед арестом политических противников. Эти последние были даже высланы из Италии в Эпир, откуда они не могли ему вредить.

Для римлян Пирр явился очень некстати. Одержав победу над галлами (битва при Сентине, 295 г. до н. э.), римляне еще не завершили борьбу с этрусками, да и луканы и бруттии также были настроены к ним враждебно. Римляне должны были использовать последние резервы, даже пролетарии будто бы были призваны к оружию. Сенат решил послать против Пирра одного из двух консулов 280 года — П. Валерия Левина. Царь предложил консулу, как это было принято в эллинистической практике, создать арбитраж по поводу Тарента, Однако Левин отклонил это предложение. И в самом деле, можно было предвидеть, что ввиду вероятного состава такого рода третейского суда у римлян было бы мало шансов выиграть дело.

Первое крупное военное столкновение окончилось победой Пирра, однако судьба сражения долго висела на волоске, и сам царь подвергался смертельной опасности. Вообще же эта битва — она произошла в 280 г. при Гераклее-на-Сирисе — показала, что Римляне в тактическом отношении вполне могли помериться силами с Пирром: они смело, можно сказать, прямо на глазах великого эллинистического полководца форсировали переправу через реку, сначала конницей, а затем и пехотой. Лишь вступление в бой фаланги эпиротов спасло положение. Слоны — эти танковые войска древнего мира — завершили победу: они вызвали среди римлян замешательство, а в конце концов и панику, так что те должны были покинуть свой лагерь. С обеих сторон человеческие потери были тяжелыми. Согласно нашему лучшему источнику — Гиерониму из Кардии, римляне потеряли 7 тыс. человек, а Пирр — 4 тыс., но урон, понесенный эпиротами, ложился на них большей тяжестью, поскольку царь лишь с трудом мог восполнять потери своих наемников. Античная традиция упоминает о высказывании Пирра: «Еще одна такая победа, и мы погибли!» Мы, однако, не знаем, вырвалось ли это высказывание после Гераклеи или же после битвы при Аускуле. Из этих слов Пирра произошло крылатое выражение «Пиррова победа», которое, впрочем, в античной традиции не встречается.

После первой битвы на италийской земле на сторону победителя перешли племена луканов, бруттиев, самнитов и некоторые значительные южноиталийские города греков, среди них, в частности, Кротон и Локры Эпизефирские. Последний город был для Пирра особенно важен, ибо царь намеревался сделать его центром своей державы, которую хотел создать на земле Италии. В Локрах было найдено не менее 38 бронзовых таблиц с перечислением «выплат царю». Если под этим царем следует подразумевать Пирра, что вполне вероятно, то таблицы надо отнести ко времени между 280 и 276 гг., поскольку именно в эти годы царь Пирр владел городом Локрами. Греческие города Южной Италии были таким образом привлечены Пирром к несению военных расходов.

Вслед за победой при Гераклее Пирр предпринял наступление на Рим, во время которого он дошел до Анагнии, расположенной примерно в 60 км к юго-востоку от Рима. Однако этот поход был всего лишь демонстрацией: Пирр все равно не был бы в состоянии захватить римскую столицу с первого штурма, поскольку Рим располагал крепкими стенами, но это, очевидно, и не входило в его планы. Впрочем, войско Левина все еще находилось в полной боевой готовности, да и вторая консульская армия под командованием Корункания, благодаря заключенному между Римом и этрусками перемирию, освободилась и могла выполнять другие задачи.

Для противников наступило время начать переговоры, и действительно, предание повествует, что после битвы при Гераклее в Таренте появилось римское посольство из трех бывших консулов, которое должно было представить просьбу об обмене или освобождении римских пленных. Через посольство во главе с Кинеем Пирр представил Риму свои встречные требования: римлянам предлагалось отказаться от всех среднеиталийских земель, их власть должна была ограничиваться пределами Лациума. Кроме того, высказывалась мысль о заключении союзного договора между Римом и Пирром (этот договор следует, по-видимому, истолковать как своего рода пакт о ненападении). Вследствие решительного сопротивления Линия Клавдия Цека, игравшего в сенате ведущую роль, предложения эпирота были отклонены, и снова окончательное слово оказалось за оружием. В течение двух дней в битве при Аускуле (в Апулии, в 279 г. до н. э.) шла борьба за победу. Хотя войска Пирра в целом доказали свое превосходство над противником, они все-таки не добились успеха. О полном разгроме римлян не могло быть и речи, наоборот, они заняли прочную позицию на возвышенности, оказавшейся неприступной для эпиротов. Потери с обеих сторон снова были значительными: Пирр потерял 3500 человек, а римляне, в свою очередь, даже 6 тыс. Битва при Аускуле также не принесла окончательного решения, однако силы Пирра все таяли, между тем как римляне далеко не исчерпали своих возможностей.

Но тут в судьбе Пирра произошел неожиданный поворот: правившая в Сиракузах партия обратилась к нему с призывом о помощи, предлагая ему принять руководство в борьбе с карфагенянами. Союз менаду сильнейшим греческим городом Сицилии и прославленным военным героем был для карфагенян тяжелым ударом. Они почувствовали, что в Сицилии им угрожает серьезная опасность, и стали высматривать союзников. В силу обстоятельств первыми предложили им свои услуги римляне, которые все еще находились в состоянии войны с Пирром. Между Римом и Карфагеном был заключен союзный договор — уже третий между этими державами. Он может быть датирован 279/278 г. (хронология оспаривается). Текст договора является довольно трудным для понимания, поскольку его фразеология по всегда ясна. Все же несомненно одно: карфагеняне опасались того, что римляне могут вступить в союз с Пирром, вследствие чего, естественно, произошла бы полная смена декораций. Пирр в этом случае получил бы в Сицилии полную свободу действий против карфагенян (Ф. В. Волбэнк).

Решение Пирра отправиться в Сицилию и оставить италийских союзников, по крайней мере на первое время, на произвол судьбы, было, естественно, чрезвычайно опасно. Римляне оставались непобежденными на поле боя, и никто не мог предвидеть, как долго италийские народы смогут выдержать борьбу на стороне Пирра, если Рим сочтет необходимым навести порядок в Сродней Италии, ударив всей своей мощью. Кроме того, совершенно ненадежной была позиция богатого греческого города Тарента; здесь, после того как непосредственная опасность со стороны римлян миновала, своего обременительного союзника Пирра охотнее всего отправили бы домой.

На пути из Тарента в Сицилию Пирр проследовал через городок Локры, где он оставил своего сына Гелена, чтобы тот отсюда защищал его интересы в Южной Италии. В Тавромении (нынешняя Таормина) Пирр вступил на сицилийскую землю, откуда на кораблях отправился в Катану (Катания) и, наконец, в Сиракузы. По прибытии эпирского царя карфагеняне сияли осаду города, так что тот с ничтожной затратой сил овладел им. Этот неожиданный успех склонил на его сторону почти все остальные греческие города острова; важнейшими среди них были Леонтины и Акрагант. Но Пирр ввязался теперь в борьбу с карфагенянами, он вторгся в их провинцию в Западной Сицилии и стал завоевывать один город за другим. Взята была штурмом даже горная крепость Эрике, относившаяся к числу важнейших опорных пупктов пунийского владычества в Сицилии. Равным образом не смогли устоять против Пирра города Геиркта и Панорм (Палермо). Лишь Лилибей он не смог принудить к сдаче. Пирр охотно принял бы теперь мирные предложения карфагенян, по, поддавшись чужому влиянию, он их отверг. Осаду Лилибея через два месяца пришлось спять. Город снабжался всем необходимым со стороны моря, и все усилия Пирра оказались напрасными. Это был первый серьезный удар для эпирота, которому до сих пор неизменно сопутствовал успех.

В Сицилии Пирра несомненно постигла неудача, после которой он уже не смог оправиться. В современной науке обсуждается вопрос, как относиться к деятельности Пирра в Сицилии. Пирр выступал здесь как наследник великого тирана Агафокла (умер в 289 г. до н. э.) и называл себя царем Сицилии. С этим, однако, не совсем согласен Полибий, по свидетельству которого [VII, 4, 5] Пирр был провозглашен гегемоном и басилевсом в Сиракузах. Это следует, по-видимому, понимать в том смысле, что по отношению к городу Сиракузам Пирр занимал особое положение, определявшееся понятием «гегемон».

Как бы то ни было, Пирр объединил в своих руках две короны — царскую власть в Эпире и в Сицилии, — обстоятельство, которое, между прочим, подтверждает также Юстин [XXIII, 3, 2]. Спрашивается, Однако, мог ли один правитель на самом деле управлять этими областями? Сицилия находилась далеко от Эпира, а кроме того, Пирр на этом острове полностью зависел от доброжелательности греческих городов, в особенности Сиракуз. Его господство на италийской земле не было прочным — ни в Таренте, ни в Локрах, ни в других греческих городах (к примеру, в Кротоне). Греки Южной Италии следовали за ним главным образом из страха перед Римом, и если Пирр действительно мог помышлять о том, чтобы сделать Локры центром Италийской державы под началом своего сына Гелена (другой его сын Александр должен был стать царем Сицилии), то на пути к достижению этой цели стояли большие трудности, и прежде всего господство римлян.

В Сицилии не все шло по воле Пирра. В Италии Гераклея, Кротон и в конце концов Локры достались римлянам; все более настойчивыми становились призывы италийских племен о помощи. Когда к концу лета 276 г. Пирр собирался отплыть из Сицилии в Италию, оп, по преданию, сказал: «Какое поле для сражения мы оставляем карфагенянам и римлянам!» Однако это изречение вряд ли исторически достоверно; его сочинили на основе позднейших событий.

У Регия Пирр лишился чуть ли не всего своего флота: корабли были либо потоплены, либо сильно повреждены карфагенянами. К довершению неудач, ему не удалось нападение на город Регий, находившийся тогда под властью кампанских наемников. Но Локры после подавления римского гарнизона снова перешли на сторону эпирота, а от Локров было уже недалеко до Тарента, все еще удерживавшегося эпирским гарнизоном (275 г.).

Военным операциям римлян в 276 г. помешала вспышка чумы. По в 275 г. римляне снова бросили в бой две консульские армии. Пирр не стал дожидаться их появления, и сам со своим войском двинулся в Сампиум. Здесь, у местечка Малевент (позже названного Бепевептом), он наткнулся на укрепленный лагерь консула Мания Курия Диктата. Принятый Пирром план военных действий оказался на этот раз не слишком удачным; в частности, царь истощил силы своих солдат совершенно ненужным ночным маршем, вместо того чтобы прямо напасть на римлян в их расположенном на высотах лагере. В конечном счете атака его была отбита, и тогда на равнине произошла решающая схватка, которую Пирр проиграл, поскольку римляне избавились наконец от страха перед слонами. Поражение Пирра станет попятным, если вспомнить, что царь уже долгие годы оставался без сколько-нибудь значительных подкреплений со своей родины — Эпира. Его призывы о помощи к Антигону Гонату и к Селевкиду Антиоху I оставались без ответа, а италийские союзники, как справедливо подчеркнуто у Плутарха, больше по были склонны Нести огромные жертвы ради интересов Пирра [гл. 25].

Понимание того, что на италийской земле больше ничего нельзя достигнуть, побудило царя осенью того же года (275 г.) возвратиться из Тарента в Эпир. Италийская авантюра, начавшаяся со столь больших надежд и успехов, была таким образом прекращена, однако в Таренте остался эпирский гарнизон под командованием Мнлопа, одного из полководцев Пирра, и Гелена. Войско силою в 8 тыс. пехотинцев и 500 всадников было перевезено на кораблях в Эппр. Сколько солдат осталось в Италии, традиция не сообщает.

Не лишним будет привести здесь соображения Плутарха по поводу Италийского похода Пирра [Жизнеописание Пирра, гл. 26]: «Так рухнули все надежды Пирра в Италии и в Сицилии; шесть лет потратил он на эти войны и хотя был побежден, но и в поражениях сохранил свое мужество непоколебленным и по-прежнему считался повсюду самым опытным, сильным и отважным из современных ему царей. Однако добытое подвигами он терял ради надежд на будущее и, алчущий далекого и нового, не мог удержать достигнутого, если для этого нужно было проявить упорство. Поэтому Антигон и сравнил Пирра с игроком в кости, который умеет сделать ловкий бросок, но не знает, как воспользоваться своей удачей». С этими словами Плутарха согласится любой, кто занимался биографией Пирра.

Последующие предприятия Пирра были главным образом направлены против его заклятого врага Антигона Гоната. Последний в 270 г. установил свою власть над Македонией и над некоторыми греческими городами, в частности над Коринфом и Аргосом. Антигон, конечно, не был полководцем, равным Пирру, по он обладал в очень высокой степени выдержкой и упорством, качествами, которые в конечном счете оказались решающими. Военные столкновения за обладание македонской короной, начались с успеха Пирра. Он нанес сопернику сокрушительное поражение, после которого часть войска Антигона переметнулась к Пирру (весна 274 г.). Под власть молосса перешли обширные районы Македонии — Антигон сумел удержать лишь несколько приморских городов. Высшую точку своих успехов в Македонии Пирр отметил посвящением захваченного им оружия храму Афины Итонийской (в Фессалии). Посвятительная надпись состоит из двух дистихов, которые в современном переводе гласят:

Эту эпиграмму, возможно, следует приписать Леониду Тарентскому. Впрочем, победа над македонянами была запятнана злодеянием: состоявшие на службе у Пирра галлы из страсти к наживе разграбили гробницы македонских царей в Эгах, — преступление, которое сильно повредило эпироту в общественном мнении македонян и греков. Поскольку Пирр уже отказался от италийских планов, он вызвал теперь из Тарента своего сына Гелена и продолжил войну против Антигона в Пелопоннесе, где находились лажные владения Антигона. Кроме того, к Пирру обратился спартанец Клеопим с просьбой восстановить его на троне в Спарте. Клеоним считал, что имеет полное право на этот трон, как сын царя Клеомена II, но дядя Клеонима Арен изгнал его из Спарты.

Хотя Пирр располагал значительным войском, походу с самого начала не сопутствовала счастливая звезда. Пелопоннесцы не ожидали ничего хорошего от Пирра, особенно спартанцы были полны недоверия, а все греческие города, сохранившие свободу, боялись за свою независимость.

Роковым для Пирра было то обстоятельство, что он недооценивал своих противников, а вторжение в область спартанцев без какого бы то ни было объявления войны не способствовало пробуждению симпатий к Пирру. Спартанцы отправили ему навстречу посольство во главе с Мандроклидом; они жаловались на то, что Пирр даже не счел необходимым объявить войну. По преданию, Мандроклид обратился к царю на лаконском диалекте со следующими словами: «Если ты бог, то с нами ничего не случится — мы ничем против тебя не погрешили, если же ты человек, то найдется кто-нибудь и посильнее тебя».

Тем не менее спартанцы опасались прямого вторжения эпирота. Поэтому очень странно, что Пирр, одержав на поле боя победу над спартанцами, аргивянами и мессенцами, не принял сразу мер к тому, чтобы подчинить город Спарту своей власти. Он удовольствовался том, что опустошил поля Лаконии и лишь после этого перешел в атаку, но в решающем успехе ему теперь было отказало, поскольку спартанцы, достойные своей древней военной славы, сражались героически. Для защиты города они прорыли глубокий ров. Пирр смог его преодолеть лишь на следующий день, распорядившись частично засыпать его. Царь первым ворвался в город, но конь под ним был ранен, и Пирр свалился на землю.

Когда исход битвы висел на волоске, спартанцам пришла помощь извне: Антигон Гонат послал им из Коринфа наемников под командой стратега Аминия, а с Крита поспешно прибыл царь Арен и привел в город дополнительные подкрепления. Все же Пирр поначалу не думал уходить из Лаконии. Не имея возможности удержать за собой саму Спарту, он все же остался в укрепленном лагере вблизи города. Именно здесь, в этом лагере, чуть севернее Спарты, Пирр, должно быть, и принял роковой план двинуться на Аргос, с тем чтобы там прийти на помощь одному из своих приверженцев по имели Аристей. Если Пирр рассчитывал добиться успеха, ему следовало провести это предприятие с большой поспешностью, ибо с другой стороны, с севера, на Аргос двигался с войском Антигон Гонат. Спартанцы, по-видимому, пристально следили за передвижениями Пирра — во всяком случае от них не укрылся отход его войска. Арей устроил вражескому войску засаду, вследствие чего значительная часть воинов Пирра оказалась отрезана от основной армии. В этой битве пал старший сын Пирра Птолемей. Так или иначе, в Аргос эпирский царь явился слишком поздно. Антигону удалось раньше него достичь города и запять на высотах к западу от Аргоса укрепленную позицию. Приверженец Пирра Аристей открыл эпироту одни из городских ворот, через которые часть его войска сумела проникнуть в город. Это были прежде всего кельты, расположившиеся на торговой площади Аргоса.

Никто, однако, не знает, что побудило Пирра ввести через узкие ворота в город своих слонов, где они лишь мешали передвижению и вызвали страшный беспорядок. Возникли также затруднения и для конницы Пирра. Поперек узких улочек города пролегали открытые водосточные канавы, создававшие большие помехи лошадям, так что постоянно возникали разные непредвиденные происшествия.

Вообще вся операция страдала от того, что Пирр не сумел провести предварительную рекогносцировку города, в противном случае он, несомненно, отдал бы совсем другие распоряжения. Неразбериха в городе еще больше увеличилась, когда в него вступил со своим отрядом сын Пирра Гелен, которому неверно передали приказ отца. В создавшейся суматохе, когда невозможно было ничего разобрать, Пирр был ранен ударом копья, а затем якобы какая-то старуха швырнула в него кровельной черепицей, ударявшей его в шейный позвонок. Один из солдат Антигона, Зонир, отрубил Пирру голову. Труп был опознай сыном Аптигона Галкионеем и доставлен царю. Галкионей будто бы бросил голову Пирра к его ногам; Антигон обозвал сына грубым варваром, а по поводу смерти Пирра пролил горькие слезы. Рассказ этот скорее всего является легендой, которая должна была выставить в выгодном свете гуманность Антигона.

Таков был конец самого выдающегося полководца эпохи эллинизма. Гибель Пирра в Аргосе в 272 г. могла показаться следствием несчастного случая — в действительности это было крушением человека, строившего слишком широкие планы и не умевшего подготавливать свои предприятия с должной осмотрительностью. Спрашивается, чего вообще Пирр мог искать в Пелопоннесе? Эта область была расположена вдали от Эпира, и с самого начала было маловероятным, чтобы Пирр смог добиться там продолжительного господства, хотя бы потому, что Антигон имел в Коринфе гораздо лучшую исходную позицию.

И все же верно то, что никто в Греции не мог игнорировать Пирра, пока тот располагал войском, прошедшим высшую школу эллинистического военного искусства. Поэтому не случайно, что политические отношения в Элладе стабилизировались лишь после смерти Пирра. Пока Пирр был жив, он был великим возмутителем спокойствия; он беспрестанно преследовал новые цели, приводившие его к конфликтам с соседями. Особенно его поединок с Антигоном Гонатом на протяжении ряда лет держал в напряжении весь греческий мир. Где бы Пирр ни появлялся, он везде зажигал страшный факел войны, и это еще осложнялось тем, что на войне Пирр не заботился ни о человеческом, ни о божеском праве. Как воплощение бога войны Ареса (Марса), проходил он через земли, оставляя позади себя опустошение и смерть. Но это — лишь одна сторона его натуры, другая состояла в том, что от его личности исходило особое обаяние, с огромной силой притягивавшее сердца людей. Верили, что от большого пальца его ноги исходит чудодейственная сила, и вообще трансцендентальное всегда играло заметную роль в его жизни. Известны — вероятно, от «придворного историографа» Проксена — некоторые сновидения Пирра. Они, правда, до сих пор еще толком не проанализированы, по выдают совершенно определенные желания и надежды царя, причем видную роль во всем этом играл образ Александра. не случайно один из сыновей Пирра носил имя великого царя.

Заслуживает внимания также воздействие Пирра на своих солдат, которые шли за него в огонь. Впрочем, Пирр и сам всегда проявлял бесстрашие в битвах, он повсюду стоял в первых рядах, вполне уподобляясь и в этом отношении Александру.

Иначе, однако, обстояло дело с его дипломатией. Правда, в лице уроженца Фессалии Кинея он имел превосходного советника, однако во вред себе он не всегда считался с его мнением. В политике Пирра нельзя найти ни крупицы от эллинистического принципа равновесия сил — он всегда шел на поводу лишь собственных интересов. В этом, естественно, значительную роль играл династический момент. Так, поход в Сицилию следует приписать родственным отношениям Пирра с Агафоклом Сиракузским, его тестем. Как господство в Сицилии могло быть согласовано с его царской властью в Эпире, Пирра, очевидно, не беспокоило. В отношениях с союзниками он не всегда был удачлив. Своей суровостью он приобрел в Таренте так же мало симпатий, как и среди греков Сицилии. Городская автономия была для него чуждым понятием. Полис должен подчиняться приказу монарха — таков был основной принцип его действий, и в этом отношении он мало отличался от других эллинистических царей, хотя они и прилагали известные усилия к тому, чтобы связать воедино эллинистическое единодержавие и свободу городов. Выросший в патриархальном окружении, Пирр видел в людях лишь орудия для своих действий, лишь покорных подданных, поэтому не удивительно, что в Таренте и в Сицилии он допустил в обращении с эллинами тяжкие психологические просчеты. В конечном счете они также сыграли не последнюю роль в его гибели.

Откуда черпал Пирр силы для своих широких предприятий? Эакиды возводили свою родословную к Ахиллу и Гераклу, и Пирр всегда сохранял очень тесную связь с Зевсом Додонским (о Дельфийском святилище он, по-видимому, нисколько не заботился, тем более что со времени вторжения кельтов оно находилось исключительно под покровительством этолийцев). Пирр чувствовал себя опекаемым величайшим из богов и отразил это в своих посвящениях в Додоне. Эту веру разделяли многие его современники. Эллинистические монархи считали, что их опекают боги, — все равно, были ли это Зевс, Аполлон или даже имперское божество Птолемеев Александр. И если Пирру предстояло принять решение особой важности, он не пренебрегал обильными жертвоприношениями. В этом царь не отличался от прочих греков. Сомнительно, однако, чтобы он верил в эти жертвы.

Нелегко отнестись с должной справедливостью к личности Пирра. Его свершения в области стратегии являются, вне всякого сомнения, выдающимися, его позитивные человеческие качества подчеркивались уже его современниками. Однако, чтобы идти по стопам Александра Великого, как это представлялось ему в сновидениях, ему многого еще недоставало. Вообще со времени смерти Александра ситуация сильно изменилась: в лице Антигона Гоната, а также римлян появились соперники, вполне способные помериться силами с Пирром. Кроме того, Эпир был слишком малым плацдармом для осуществления столь далеко идущих планов царя. По этой причине в большей или меньшей степени страдала вся политика Пирра, отсутствие реальной силы не могло быть возмещено личной храбростью правителя. Конечно, если бы удалось спаять в единый державный блок Эпир и Македонию, многое, возможно, пошло бы иначе. По Македония с 284 г. была для Пирра потеряна, а попытка оспорить власть у Антигона Гоната завершилась гибелью эпирского царя в Аргосе.

У Пирра было от первой жены Антигоны трое детей: Птолемей, Олимпиада и Александр. Последний после смерти отца в 272 г. унаследовал троп в Эпире. Пережил Пирра и другой его сын, Гелен, родившийся от иллирийской царевны Биркенны. Что касается Птолемея, то он пал в Пелопоннесе от руки критянина (272 г.). Отец возлагал большие надежды на старшего сына, но вместе с тем он порицал его за легкомыслие, с которым тот неоднократно подвергал себя опасности в битвах. С 280 до 275 г., когда Пирр находился в Италии, Птолемей замещал отца в управлении Эпиром. Вообще же династия Пирра через несколько десятилетий совершенно угасла. Последней царицей была правнучка Пирра Деидамия. Ее убили, вероятно, в 233 г. до н. э. в храме, после чего эпироты решили отказаться от монархической власти. С тех пор многочисленные племена Эпира снова образовали союз, во главе которого в качестве своего рода президента стоял стратег.