Правители эпохи эллинизма

III Деметрий Полиоркет (337 или 336–283 гг. до н. э.)

Среди рукописного наследия Якоба Буркхардта имеется одна рукопись из 19 небольших листов, озаглавленная «Деметрий — покоритель городов». Рукопись находится теперь в Архиве Якоба Буркхардта в Базеле. В этом этюде^{22}, служившем, очевидно, записью лекции, знаменитый швейцарский историк культуры попытался набросать биографию Деметрия, причем ориентировался он в общем и целом на жизнеописание Деметрия, составленное Плутархом. Очевидно, образ этого македонянина имел для него большую притягательную силу, ибо общий портрет получился весьма привлекательным. Буркхардт не пренебрег даже передачей некоторых, сохраненных Плутархом анекдотов, несмотря на то что их достоверность весьма сомнительна. Конечно, Плутарх относился к Деметрию критически, он никоим образом не игнорировал теневые стороны его характера, но в общем в его описании выделяются рыцарские черты личности Деметрия, и оттого никому не удается избегать воздействия Плутарховой биографии.

Однако, как уже говорилось, то, что рассказывают Плутарх и Буркхардт, отнюдь не во всем соответствует истине. Плутарх не задавался вопросом, проводил ли Деметрий хорошую или дурную политику, оп, скорее, пытался вникнуть в его личность и осмыслить ее сущность, а при этом весьма полезную роль сыграли анекдоты. Точку зрения Плутарха мы не можем теперь принять без необходимых оговорок. Напротив, мы должны поставить вопрос: что совершил Деметрий для своего времени и в чем он остался в долгу перед современниками? Был ли он только подобно комете преходящим явлением, или же его деятельность дала какие-то прочные результаты? Это решающий вопрос, от постановки которого не может уклониться ни один серьезный ученый-историк.

Деметрий происходил из знатной македонской семьи. Его отцом был Антигон, которому история дала прозвище Монофтальма (Одноглазого), а его мать звалась Стратоника. От их брачного союза родился еще один сын, по имени Филипп, не доживший, однако, до почтенного возраста (оп умер в 306 г.). Как послушный сын, Деметрий в 321/320 г. до н. э. — стало быть, в очень юном возрасте — женился на дочери Антипатра Филе. Она была много старше своего супруга и ранее была замужем за одним из самых выдающихся генералов Александра — Кратером. Этот последний погиб в борьбе против Эвмена в 321 г. У Деметрия и Филы было двое детей: сын Антигон Гонат, будущий (с 276 до 239 года) царь Македонии (см. ниже, с. 171 и сл.), и дочь Стратоника, названная в честь своей бабушки. Позднее Стратоника вышла замуж за Селевка I, а тот уступил ее затем своему старшему сыну Антиоху I (см. выше, с. 80 и сл.). После утраты Деметрием Македонии в 287 г. Фила покончила жизнь самоубийством: она не могла пережить несчастье своего супруга. Это была женщина исключительных дарований. То, что Фила происходила из семьи имперского регента Антипатра, позволило ей играть выдающуюся роль в политике диадохов. Она неоднократно успешно выступала посредницей между своим супругом Деметрием и своим братом Кассандрой. Политические дарования Филы перешли затем к ее сыну Антигону Гонату, до воцарения которого в Македонии ей, однако, не суждено было дожить (см. ниже, с. 172 и сл.).

Деметрий был первым среди диадохов, кто совершенно открыто практиковал полигамию. Он считал и для себя дозволенным то, что его великий предшественник Александр, служивший ему образцом для подражания, рассматривал как само собой разумеющееся. Еще будучи женат на Филе, Деметрий вступил в связь с Эвридикой (307 г.). Она была вдовой киренского династа Офеллы, павшего от руки Агафокла Сиракузского. Как утверждали, Эвридика происходила из Афинского рода Филаидов, к которому некогда принадлежали Мильтиад и Кимон. Деметрий, похвалявшийся, что он освободил город Афины от тирании Кассандра, заключил брак с Эвридикой, по-видимому, преимущественно из политических соображений: он хотел таким образом еще теснее связать Афины со своей персоной. Афиняне, во всяком случае, почли этот брак за большую честь для себя. Что же касается того обстоятельства, что Деметрий уже много лет прожил в законном браке с Филой, то это никого не смущало, — по крайней мере в источниках об этом ничего не говорится. Быть может, Деметрий полагал, что на основании нового брака он сможет в нужный момент заявить претензии на Кирену (Я. Зейберт).

В не меньшей степени был обусловлен политическими мотивами и третий брак Деметрия, заключенный им с сестрой Пирра Деидамией (303 г. до н. э.). Власть шурина в его родном Эпире была еще очень слаба, однако Деметрий, должно быть, распознал будущее значение юного Пирра, ибо назначил его своим официальным заместителем в Греции, после того как битва при Ипсе (301 г.) окончилась для него сокрушительным поражением. Очевидно, Пирр должен был помочь Деметрию сохранить обломки рухнувшей империи. Но что бы ни имел в виду Деметрий при заключении этого третьего брака, связь дома Антигонидов с домом Эакидов принесла мало счастья обеим сторонам, ибо вскоре после того как Пирр смог вернуться из Александрии в свой родной Эпир, а произошло это, вероятно, в 297 г., Деидамия умерла, и в дальнейшем прежние родичи выступали чаще всего друг против друга как политические противники, поскольку оба претендовали на македонскую корону.

Гораздо более широкие перспективы открывал Деметрию четвертый брак. Он состоялся, вероятно, в 291 г. (установить год с абсолютной точностью невозможно), супругой на этот раз стала Ланасса, дочь сиракузского правителя Агафокла. В приданое она принесла Деметрию острова Коркиру и Левкаду и, кроме того, политический союз с Агафоклом. Отныне Запад — Италия и Сицилия — вошел в круг интересов Деметрия, по реализовать эти планы так и не удалось, поскольку в 287 г. Деметрий был изгнан из Македонии и таким образом лишился основной своей опоры.

И наконец, следует остановиться еще на отношениях Деметрия с Птолемапдой, дочерью Птолемея I и Эвридики. Она была обручена с македонянином уже в 298 г., но официально брак был заключен лишь много лет спустя, в 287 г., в Милете. Почему Деметрий вступил в этот брак — а как-никак он был уже для него пятым, — остается тайной, так как находился он тогда на положении беглеца, и Птолемаида, удалившаяся из Александрии, мало чем могла ему помочь. Впрочем, от этого брака у Деметрия родился сын, тоже Деметрий, по прозвищу Красивый, позднее правивший в Кирене.

Несмотря на многочисленность браков, не может быть и речи о проведении Деметрием продуманной брачной политики в собственном смысле этого слова. «Правда, браки заключались Деметрием с намерением извлечь в данный момент определенные выгоды, по в общем он не преследовал корыстных целей… Только в случае с женитьбой на Деидамии можно было бы говорить о запланированной брачной политике. Но и эта женитьба из-за изгнания Пирра и ранней смерти Деидамии осталась безрезультатной» (Я. Зейберт). К этой оценке надо добавить лишь немногое: в брачных союзах Деметрия опять-таки отражается его нестойкий и недостаточно целеустремленный характер. Похоже, что Деметрий не обнаружил сколько-нибудь глубокой привязанности ни к одной из своих жен, но это нельзя ставить ему в вину, так как заключение брачных союзов основывалось тогда по большей части на политических расчетах, а к первому браку, с Филой, еще очень юного Деметрия явно принудил его отец Антигон.

Деметрий вырос в Келенах в Великой Фригии. Город был столицей сатрапии его отца. Этот последний очень рано оцепил характер своего сына, который был блестяще одарен, особенно в области техники военного дела, обладал способностью быстрого восприятия и искусством внушать к себе любовь окружающих. То, что другие должны были добывать с трудом и большими усилиями, доставалось Деметрию в известной степени само собой. Не было поэтому ничего удивительного в том, что в душе молодого человека родилось чувство собственного превосходства над другими, и этим объясняется его беззаботность в военных и политических делах. Но даже после тяжких поражений, как это было после битвы при Газе (в 312 г.) или после битвы при Ипсе (301 г.), Деметрий всегда был в состоянии снова быстро воспрянуть духом — он был типичным сангвиником; угнетенное состояние удерживалось у него ненадолго, его преимущественным настроением была эйфория, часто спасавшая его в трудные минуты жизни.

На жизненном пути Деметрия пестрой чередой перемежались успехи и неудачи, и особенно примечательным было то, с какой легкостью он переносил эти жизненные перемены. До конца своих дней он оставался всегда одним и тем же, не внемлющим ничьим советам; даже удары судьбы не научили его ни предусмотрительности, ни благоразумию. Это верно прежде всего для второго периода его политической карьеры — с 301 до 283 г. Совсем иначе сложились годы до битвы при Ипсе. Тогда он всецело находился под влиянием своего отца Антигона, чья руководящая рука явственно ощущалась во всем, что сделал или же упустил Деметрий. Все это изменилось после битвы при Ипсе. Политическое развитие в последующие 20 лет не раз протекало вопреки планам Деметрия (если, конечно, вообще можно говорить о существовании у него каких-то настоящих планов). К этому времени большие эллинистические территориальные державы, основанные Лисимахом, Селевком и Птолемеем I, уже достаточно консолидировались, так что Деметрию не оставалось более никакого подходящего поля деятельности, — ситуация, которую всегда необходимо принимать во внимание при оценке всего, что осуществлял или оставлял неосуществленным Деметрий со времен Ипса. Мир изменился, претензии Антигона на единодержавие были окончательно погребены на поле битвы у Ипса. К тому же Деметрий не пользовался у других правителей репутацией падежного союзника: он был неуравновешен и изменчив, его политика отличалась непостоянством, его образ мыслей трудно было разгадать. Так он выглядел в глазах современников. Для них он был фактором беспокойства и непостоянства, на него нельзя было рассчитывать, он всем внушал чувство страха.

Вплоть до битвы при Ипсе, как уже было сказано, за действиями Деметрия нетрудно рассмотреть направляющую руку ого отца. И в этом нет ничего удивительного, ибо Антигон был единственной личностью, которая, по крайней мере издали, напоминала колоссальную фигуру Александра, остававшегося великим идеалом как для Деметрия, так и для Пирра. Деметрий пытался копировать Александра во всем и особенно во внешних проявлениях, например в характерном наклоне головы вправо, — манера, о которой всем хорошо было известно по знаменитым статуям Александра работы великого скульптора Лисиппа. Когда Деметрию было 22 или 23 года, отец доверил ему защиту очень важной для него Сирии. По нашему исчислению времени, это был 314 г. до н. э. Антигон был человеком предусмотрительным и осторожным: он приставил к сыну целый штаб военных советников, на чью верность он мог положиться; среди них были такие испытанные офицеры, как Пифон, Неарх, Андроник и Филипп. Из этих советников Неарх был еще со времен Александра хорошо известен как весьма сведущий в делах мореплавания.

Противником Антигона и Деметрия был сатрап Египта Птолемей I. После первоначальных столкновений на равнинах Киликии последовала битва при Газе (312 г.). Ход этого сражения хорошо известен нам прежде всего благодаря Диодору, опиравшемуся, по-видимому, на рассказ очевидца. Вероятно, это был Гиероним из Кардии, друг Эвмена, перешедший после смерти этого последнего (в 317/316 г.) на сторону Антигона и принятый им с большим почетом. Неудачный для Деметрия исход этой битвы был чрезвычайно тяжелым ударом для Антигона, — зато в большом выигрыше оказались Птолемей и бывший сатрап Вавилонии Селевк. Деметрий в этом сражении все поставил на карту, Однако натиск его слонов разбился о возведенные Птолемеем заграждения, и все до одного слоны были захвачены неприятелем. По рассказам об этой битве, складывается впечатление, что Деметрий все надежды возлагал на атаку слонов, которая, однако, полностью провалилась (см. выше, с. 68).

Проигрыш сражения при Газе имел далеко идущие последствия для державы Антигона: Селевк смог теперь вернуться в свою сатрапию Вавилонию. Опираясь на этот базис, он создал в последующие годы за счет Антигона огромную, протянувшуюся далеко на восток империю, а тот не смог помешать этим завоеваниям. В свою очередь, Птолемей добился значительного успеха в борьбе за Южную Сирию (Келесирию). Даже победа Деметрия над Киллом, одним из стратегов Птолемея, не могла уже изменить положения.

За поражением при Газе последовали — и притом еще в 312 г. — экспедиция Деметрия против набатеев, а затем, зимой 312/311 г., вторжение в Вавилонию. Однако ни подчинения набатеев, ни возвращения Вавилонии так и не удалось достигнуть: для этого не хватало сил, поскольку Антигону приходилось вести борьбу на нескольких фронтах. Тем не менее во время своего похода Деметрий оценил значение асфальта, добывавшегося в Мертвом море и вывозившегося даже в Египет. Но эксплуатация источников асфальта оказалась невозможной, так как этому препятствовали набатеи.

Все же не было недостатка и в успехах. К числу наиболее важных, бесспорно, относится завоевание в 307 г. Афин. Под властью македонского правителя Кассандра город переживал эпоху бурного расцвета (317–307 гг.); заслугу эту прежде всего следует приписать Деметрию Фалерскому, назначенному Кассандрой наместником в Афинах. Неожиданным нападением Деметрию удалось овладеть афинской гаванью Пиреем, затем, после непродолжительной осады, была взята крепость Мунихия, после чего Деметрий совершил триумфальный въезд в город.

Афиняне стали воздавать Антигону и Деметрию невиданные почести, они провозгласили их «царями» и «богами-спасителями». Здесь проявилось обесценение древних и очень почетных титулов, которые отныне стали щедро раздаваться без меры и счета. К своим десяти филам афиняне добавили еще две новых и назвали их по именам Антигона и Деметрия (Антигонида и Деметриада). Впрочем, введение их имело то преимущество, что отныне гражданский год в Афинах стал подразделяться не на десять месяцев, как ранее, а на двенадцать и благодаря этому смог быть приведен до некоторой степени в соответствие с обращением луны. Кроме того, капитуляция Афин имела значение еще и потому, что большой город отказывался от своей автономия в пользу правителя, будучи вынужденным подчиниться его воле под давлением внешних обстоятельств. В оказании почестей Афиняне не знали границ: для «богов-спасителей» Антигона и Деметрия назначили специального жреца, чье имя должно было впредь упоминаться во всех документах вместо имени архонта-эпонима. А на праздничном наряде богини-покровительницы города — Афины-Паллады — помимо имен Антигона и Деметрия были вышиты еще и их изображения. Столь высокие почести свидетельствуют о том, что афиняне давно уже утратили всякое чувство меры; они уважали, по выражению М. Н. Нильссона, лишь существующую власть, пока та проявляла благосклонность и приносила им выгоду.

В решении об оказании всех этих почестей ведущую роль играл аттический политик по имени Стратокл. Это был циник и шутник, не упускавший случая посмеяться над афинянами. Плутарх рассказывает о Стратокле историю, которая, вероятно, соответствует действительности: когда однажды афиняне потерпели поражение на море (возможно, здесь имеется в виду морская битва при Аморгосе в 322 г. до н. э.), Стратокл опередил вестников, которые должны были сообщить о случившемся, и возвестил в Афинах, что одержана большая победа. Он водрузил на голову венок и потребовал публичной раздачи мяса народу, чтобы надлежащим образом отпраздновать эту победу. Через два дня в город явились первые из оставшихся в живых после морского сражения и рассказали правду. Афиняне вознамерились притянуть Стратокла к ответу, по перед лицом бушующего народа он остался совершенно невозмутим и только сказал: «Что дурного случилось с вами, если вы два дня наслаждались жизнью?» Таков был Афинянин, пытавшийся по глазам Деметрия угадывать все его желания и потакать его прихотям.

Не меньшее значение имела морская победа Деметрия у Саламина Кипрского в 306 г. В этом сражении Антигонид использовал косой боевой порядок Эпаминонда в условиях морского боя. Результат не преминул сказаться: противник его, египетский сатрап Птолемей I, потерял бóльшую часть военных кораблей и половицу транспортных судов.

Поначалу военные действия протекали для Лагида не так уж плохо, ибо Деметрий на первых порах смог овладеть лишь несколькими небольшими поселениями в северо-восточной части острова. Однако теперь Птолемей не захотел более рисковать и, сочтя весь остров потерянным, отплыл с остатками флота обратно в Египет, за что его впоследствии сильно порицали. Его брат Менелай, губернатор Кипра, почувствовал себя брошенным на произвол судьбы и заключил с Деметрием договор о капитуляции. Остров, таким образом, стал частью державы Антигона и Деметрия. Для Птолемея он оказался потерянным более чем на десятилетие — вплоть до 294 г.

Результаты выигранной Антигонидами морской битвы у Саламина были весьма значительны. Антигон счел теперь, что пришло время украсить себя царским титулом. Этим он показывал всему миру, что считает себя наследником Александра. Как царь (basileûs), он претендовал на власть над всей прежней империей Александра. Он также наделил царским титулом своего сына Деметрия, и тот стал таким образом его соправителем, — положение, определявшее его как будущего преемника. Деметрий находился на вершине своих успехов; ему было 31 или 32 года, и перед ним открывалось большое будущее, особенно если бы обоим царям удалось реализовать притязания на власть над всей империей. Во всяком случае, Деметрий был морским владыкой в Восточном Средиземноморье, лишь на западе у него был серьезный соперник в лице Агафокла Сиракузского. Так как другой наследник Антигона — брат Деметрия Филипп в это время умер, то, по всей видимости, в недалеком будущем Деметрий мог бы принять наследство своего семидесятилетнего отца. Перспективы обширной Средиземноморской империи всплывали перед его взором, он и в самом деле чувствовал себя преемником и наследником великого Александра.

Однако оставался еще сатрап Египта Птолемей I. До него можно было добраться, лишь вторгнувшись в долину Пила. Но это было не так просто. Прежде всего, наводили страх воспоминания о Пердикке, который в 321 г. потерпел неудачу при нападении на Египет и был убит собственными офицерами. С тех пор прошло уже пятнадцать лет, но события эти все еще не были забыты, и тот, кто планировал экспедицию против Египта, должен был принять в расчет трудности, связанные с характером местности, и в первую очередь проблему переправы через Нил. Для этого необходима была большая техническая подготовка, особенно требовалось обеспечить взаимодействие между сухопутной армией и флотом. Все сводилось к тому, чтобы согласовать действия на суше и на море таким образом, чтобы Птолемей попал в тиски. Так как приготовления затянулись на долгое время, операции могли быть начаты с большим опознанием, лишь в октябре 306 г.

Вследствие осенних бурь флот понес большие потери, а сухопутное войско не смогло преодолеть заграждения, возведенные Птолемеем у Пелузия. К этому добавились многочисленные случаи перехода воинов от Антигона к Птолемею. План военных действий также оказался неудачным. Он предусматривал комбинированную атаку армии и флота на Александрию, причем сухопутное войско должно было пересечь Дельту — маневр трудный и вряд ли осуществимый из-за бесчисленных водных протоков. На беду не позаботились еще и о достаточном количестве провианта, так что неизбежным стало отступление в Сирию, поскольку именно там находились большие запасы продовольствия. Весь поход продолжался, видимо, не более трех недель. Многие детали остаются неясными, поскольку, как это часто бывает, в нашей традиции имеется еще немало белых пятен.

Что, однако, можно сказать о самом Деметрии? Он, как командующий флотом, допустил ряд непростительных ошибок. Так, ему не удалось создать плацдарм в Дельте Нила. Ужо при первой попытке осуществить высадку он был отброшен неприятелем. Когда он вознамерился высадиться в устье Фатмийского рукава Нила (нынешний Думьят), многие его корабли в условиях ночного плавания потеряли ориентацию. Деметрий потратил много времени на их розыски, так что Птолемей смог принять необходимые контрмеры. Даже если принять во внимание хорошо известные трудности, сопряженные с вторжением в Египет, все же остается впечатление о плохой подготовке и столь же скверном проведении наступательных операций. В штабе Антигона и Деметрия в ущерб интересам дела недооценивали противника, и это, вне всякого сомнения, в значительной степени надо поставить в вину Деметрию.

Примечательный рубеж в жизни Деметрия составила осада островного города Родоса в 305/304 г. до н. э. Кроме того, она означала новую эпоху в военной технике. Островной город был тесно связан узами дружбы с Птолемеем I. Родосцы, в частности, отказались поддержать Деметрия во время его кипрских операций. Разумеется, можно было прийти к компромиссу, отвечающему интересам обеих сторон, но Антигон не желал долее терпеть в сфере своего господства город Родос как самостоятельную величину. Поражают громадные силы, брошенные против островной республики: 200 военных кораблей, 170 грузовых судов, сверх того 40 тыс. осадного войска с соответствующим техническим оснащением, в частности с баллистами, которые в древности употреблялись вместо наших орудий. Этой осадной армии город противопоставил войско из 5 тыс. граждан и тысячи парэков (жителей, не имевших прав гражданства). К этому следует добавить еще рабов, число которых неизвестно, вызвавшихся добровольно защищать город.

К счастью для Родоса, городские стены были в хорошем состоянии. Кроме того, непрерывно прилагались усилия к тому, чтобы их еще более укрепить. Деметрий подвел к городским стенам со стороны моря две крытые «батареи» (chelones) и две четырехэтажные башни, возвышавшиеся над стеной. Однако ему не удалось пробить в городской стене значительной бреши, и когда однажды осаждающие все же сумели взобраться на степы, то родосцы из последних сил отбросили их назад.

Родосский флот, достойный своей древней славы, также участвовал в оборонительных боях. Когда попытка Деметрия взять город со стороны моря провалилась, он велел повести атаку с суши, причем в бой была введена высокая осадная башня — гелепола. У этой гелеполы было несколько этажей, высота ее составляла 66 локтей (примерно 30 м), на каждом этаже были установлены баллисты. С трех сторон она была закрыта, четвертая сторона оставалась открытой для действий «артиллерии», но в случае, нужды она также могла быть закрыта толстыми кожаными щитами. Основание этой громоздкой башни достигало 48 кв. локтей; сооружение стояло на колесах, и для приведения его в движение требовалось не менее 3400 человек. Однако родосцы не дали себя запугать этой устрашающей военной машиной. За угрожаемым участком степы они воздвигли новую стену, для сооружения которой необходимый строительный материал был собран из храмов, театров и частных домов. Даже подкопы не принесли Деметрию удачи, поскольку родосцы стали вести встречные подкопы и таким образом разрушали сооружения Деметрия.

Предпринятый Деметрием генеральный штурм, несмотря на отдельные разрушения в кольце оборонительных степ, также не достиг цели: из-за вылазки родосцев царь даже вынужден был отвести свои осадные машины из зоны обстрела неприятеля. Когда наконец осаждающим все же удалось благодаря неожиданному ночному нападению прорваться в город, они были отброшены оттуда контрударом резервных родосских частей. Бои носили исключительно упорный характер: Деметрпй лишился ряда цепных командиров и потерял множество солдат. На стороне родосцев в борьбе за свободу города участвовали буквально все — и знать, и простой люд.

Убедившись, что достичь победы силой оружия невозможно, Деметрий воспользовался удобным случаем и, будто бы по побуждению своего отца Антигона, заключил с родосцами перемирие. За этим соглашением вскоре последовало формальное заключение мира. Важную посредническую роль сыграли при этом этолийцы. Родосцам гарантировались свобода и автономия, в городе не был размещен гарнизон, по он был обязан вступить в союз с Антигоном и Деметрием; родосцы, однако, не должны были оказывать им военной помощи против Птолемея.

Осада Родоса продолжалась целый год (305/304 г. до н. э.). Стоила ли она тех усилий, которые затратил на нее Деметрий? Много лет назад Венедикт Пизе писал: «С пылким усердием занимался Деметрий изобретением, усовершенствованием и строительством машин; при помощи искусных техников он достиг здесь большого успеха и весьма содействовал развитию военной механики. При этом во всех напряженных ситуациях он подавал своим людям добрый пример»^{23}. С этим суждением в части, касающейся технической стороны осады, безусловно, можно согласиться, но возникает вопрос: было ли это предприятие вообще необходимым? Родос никогда не принадлежал к империи Александра, и если бы эту важную торговую метрополию принудили войти в державу какого-либо диадоха, то это означало бы серьезное изменение в соотношении сил в районе Восточного Средиземноморья. Вряд ли остальные диадохи смирились бы с такого рода переменой. Поэтому война против Родоса, кто бы ни был ответствен за развязывание ее, была с самого начала обречена на неудачу, равно как и попытка принудить родосцев отказаться от нейтралитета. Предприятие Деметрия показало, что могло быть достигнуто в такой войне в техническом и военном отношениях, но политическая задача, которую ставили себе Антигон и Деметрий, не была разрешена, поскольку она в принципе была неразрешимой.

Все же для широких заморских связей родосцев показательно, что вскоре после перенесенной ими осады они заключили договор с далеким Римом; несмотря на возражения ряда видных историков (М. Олло и др.), этот договор, несомненно, является историческим фактом^{24}. Однако своего рода насмешкой истории явилось то, что именно Рим в 164 г. положил конец самостоятельности родосцев.

Между тем как Деметрий находился со своим флотом у Родоса, в Элладе свершились существенные перемены. Прежде всего, больших успехов здесь сумел добиться за счет Антигона македонский правитель Кассандр (с 304 г. он тоже носил царский титул). Нетрудно было предвидеть, что вся или почти вся Греция подпадет под его власть, если и дальше ему будет предоставлена свобода действий. Первоочередной задачей Деметрия было помешать этому. Здесь он оказался достаточно удачлив, так как сумел вернуть на сторону Антигона по только Халкиду на Эвбее, этот важный заградительный пункт в Эврипе — проливе между означенным островом и Беотией, по и утраченные ранее владения Афин и среди них — остров Саламин. У Фермопил была занята важная крепость Гераклея, и эти успехи Деметрия побудили как беотийцев, так и этолийцев предоставить себя в распоряжение Антигонида. Взятые в целом годы между 304 и 301 ознаменованы выдающимися успехами Деметрия.

Не удивительно, что уже ближайшую зиму 304/303 г. до н. э. Деметрий отметил в Афинах грандиозными празднествами. Он избрал для себя резиденцией Парфенон; в опистодоме была его главная квартира, здесь без конца сновали чужеземные послы и просители. Постоянной спутницей Деметрия была известная гетера Ламия. Правда, она была на несколько лет старше царя, по сумела всецело подчинить его своей власти. Впрочем, это не мешало Деметрию домогаться других женщин в Афинах, равно как и красивых юношей. Тогдашняя скандальная хроника могла поведать о Деметрии много пикантных историй, и эти его любовные похождения бросали тень даже на политику. Афиняне не переставали изумляться; они, впрочем, колебались между покорностью и неповиновением, народное собрание являло собой типичную картину неуправляемой толпы, готовой в решающий момент покориться силе.

Однако у Деметрия оставались еще дола за пределами Аттики: гарнизоны чужеземных правителей находились совсем недалеко от Афин — в Пелопоннесе, в городах Коринфе и Сикионе; первый из них был занят по приказанию Кассандра Препелаем, второй принадлежал Птолемею I. Проще всего удалось решить дело с Коринфом. Препелай удалился оттуда, и город выпросил для себя гарнизон у Деметрия. Это была большая удача, ибо регулярная осада Акрокоринфа, без сомнения, потребовала бы много времени. Гарнизон оставался потом в городе многие десятилетия, далее еще при Антигоне Гопате. Коринф стал оплотом македонских владений в Греции при Антигонидах; город был утрачен ими лишь в 243 г., когда его сумел захватить неожиданным налетом Арат Сикионский. С этого времени Коринф вошел в Ахейский союз, по примерно 20 лет спустя город снова перешел под власть македонян (224 г.).

Приблизительно в то лее время, во всяком случае еще до 303 г. до н. э., стратегом Птолемея I Филиппом был оставлен также Сикион. Тем самым был положен конец действиям Птолемея в Греции. Здесь, как и на Кипре, его наследником стал на первых порах Деметрий.

Зенита своей власти в Греции Деметрий Полиоркет достиг весной 302 г. Тогда им был заново основан Коринфский союз, который явился точной копией другого, более ранпего, Коринфского союза, созданного в 338/337 г. Филиппом II Македонским. Оба союза — как прежний, так и новый — были симмахиями, т. е. одновременно оборонительными и наступательными союзами. К этому при случае добавлялся еще общий мир, обязательный для всех членов союза. Коринфский союз, возникший по инициативе Деметрия, охватывал почти всю Грецию; не была принята во внимание лишь Спарта, да еще осталась вне союза Фессалия. Достижение соглашения со спартанцами казалось Деметрию слишком сложным и в конечном счете не стоящим труда, ибо Спарта тогда больше уже не имела реального политического значения. Доводить дело до войны Деметрий не хотел, так как ему предстояло решать другие, более важные задачи. Цари Антигон и Деметрий были протекторами союза, а отдельные греческие государства посылали своих представителей в союзное собрание, обычно проводившее заседания в Коринфе. Из членов этого союзного собрания назначался исполнительный комитет в составе пяти человек, причем назначение осуществляли цари или стратег, уполномоченный представлять их в союзе, которого можно рассматривать как своего рода вице-короля. Это положение занимал, между прочим, Пирр (см. ниже, с 121). Непосредственным противником Деметрия в Греции был македонский царь Кассандр, все еще державший под контролем при помощи своих гарнизонов некоторые районы Эллады. В этой связи не следует недооценивать значения вновь основанного Коринфского союза — в целом он располагал значительной вооруженной силой, однако ему было суждено просуществовать лишь очень недолго, ибо после битвы при Ипсе (301 г.) началось всеобщее отпадение от Деметрия. Его державное положение в Элладе практически рухнуло, и лишь немногие общины сохранили верность его сыну Антигону Гонату.

Тем не менее попытка Деметрия создать жизнеспособную союзную организацию в раздираемой противоречиями Греции заслуживает серьезного внимания историков. Что, в самом деле, могло быть более желанным для греков, чем окончание бесконечных внутренних распрей? И разве не было объединение военных и экономических сил страны под руководством гениального политика той целью, ради которой стоило предпринять самые серьезные усилия? Приходится только сожалеть, что многому здесь суждено было остаться неосуществленным, поскольку для этого еще не настало время. Так, Коринфский союз, созданный Деметрием, в отличие от своего предшественника, функционировавшего во времена Филиппа II Македонского, был всего лишь эфемерным явлением. Возможно, о нем и не вспомнили бы сегодня, если бы открытие в Эпидавре надписи с текстом союзной конституции не обратило внимание исследователей на этот союз и не придало бы ему значения, которое из-за его недолгого существования может показаться преувеличенным в новейших работах.

Между тем против Антигона и Деметрия образовалась, новая коалиция. Ее вдохновителем был Кассандр, который неоднократно выступал достойным противником Деметрия. В эту коалицию вошли царь Фракии Лисимах, царь Египта Птолемей I и правитель Вавилонии Селевк. В основном речь шла об окружении Антигона, которого-союзники намеревались зажать в тиски не только с запада, из Македонии и Фракии, по также с помощью Селевка и с юга. Конечно, по сравнению со своими противниками Антигон располагал преимуществом центрального положения, однако расстояния были слишком велики, чтобы он мог воспользоваться им. Чтобы быть в силах противостоять врагам, он решил отозвать своего сына Деметрия из Греции, вследствие чего Кассандр смог отослать часть своего войска в Малую Азию, поскольку в Элладе в нем больше не было нужды.

Крайне удивительно, что Деметрий заключил с Кассандрой договор по всем правилам. Правда, он должен был вступить в силу лишь в том случае, если бы к нему примкнул и Антигон, однако именно это последний сделать отказался. Хотя на море Деметрию сопутствовала удача, объединению врагов — в первую очередь Лисимаха и Селевка — на суше, в Великой Фригии, помешать не удалось. Главное сражение состоялось вблизи Синнады, у Ипса (нынешний Сипсин), летом 301 г. До этого Антигон предпринял попытку принудить Селевка к отступлению в Вавилон. Отрядив с этой целью специальный корпус, он распорядился стремительным натиском занять Вавилон. Однако предприятие оказалось напрасным: Селевк никак не отреагировал на этот отвлекающий маневр, он слишком хорошо знал, что Лисимах полностью зависит от его помощи и что судьба сражения должна решиться в Малой Азии, по сравнению с которой другие участки войны не имели никакого значения.

Решающую роль в исходе борьбы сыграли слоны, приведенные Селевком с востока, из Бактрии и Индии, общим числом будто бы до 400, которым противостояло лишь 75 слонов Антигона. В древности слоны должны были выполнять роль современных танков, и действительно, они довольно часто оказывали определяющее влияние на исход боя. По количеству конницы обе армии были примерно равны: у союзников было 10,5 тыс. всадников, у Антигона — 10 тыс. Что же касается пехоты, то здесь Антигон даже обладал численным превосходством: его 70 тыс. пехотинцев противостояло лишь 64 тыс. у его противников.

Главную вину за проигрыш битвы античные источники возлагают на Деметрия: преследуя разбитую им неприятельскую конницу, он слишком удалился от поля боя, так что не мог уже более участвовать в решающей схватке. Битва закончилась для восьмидесятилетнего Антигона полным разгромом, а сам он пал смертью храбрых на поле брани.

Сражение при Ипсе было одним из тех, которые определяли дальнейшую судьбу древнего мира. Рассыпалась в прах мечта о единой империи, которую вынашивали Антигон и Деметрий; доказали свое превосходство силы партикуляризма, нашедшие воплощение в Лисимахе и Селевке, будущее отныне должны были определять лишь компактные территориальные государства. Что мог предпринять Деметрий? Ему было 36 или, самое большее, 37 лет, он был полон планов, которые были сведены на нет неудачным исходом сражения. Куда ему было податься? В Малой Азии ему нечего было больше делать, ибо она попала в качестве военной добычи во владение фракийского царя Лисимаха. Остальные сатрапии Антигона достались Селевку, возвысившемуся таким образом до положения державного владыки в Передней Азии. Южную Сирию (Келесирию) занял Птолемей I, не испытывавший ни малейшего желания возвратить ее обратно, несмотря на то что нарушал тем самым заключенные союзниками соглашения. Но допустить, что Деметрий смирился с этим положением, означало бы явную недооценку его жизнеппой энергии. Правда, в последующие годы он оставался без сколько-нибудь значительного сухопутного базиса — ив этом заключалось принципиальное отличие его положения от положения остальных диадохов, — однако обстоятельство это скорее усилило, нежели уменьшило активность Деметрия. То, что ему удалось спасти при крушении отцовской державы, ограничивалось в основном островами Эгеиды, важный во всех отношениях Кипром, затем на малоазийском побережье за ним остались помимо других городов Милет и Эфес и, наконец, в Финикии — влиятельные метрополии Тир и Сидон. Афиняне, которые всего несколько лет назад принимали Деметрия с беспредельным восторгом (см. выше, с. 93), теперь закрыли перед ним гавани и городские ворота, а его супругу Деидамию выпроводили с почетным эскортом за пределы страны, в Мегары.

Однако у Деметрия оставался еще Коринф. Самым же большим его богатством был флот: он делал его все еще желанным союзником для других диадохов, в особенности для Селевка, который очень немногого мог добиться на море, поскольку важнейшие гавани Финикии находились во владении его конкурента. Оба царя встретились в маленьком северосирийском портовом городе Россе, у морского залива близ Исса. Здесь с истинно восточным великолепием была отпразднована свадьба Селевка с дочерью Деметрия Стратоникой (299/298 г.). Это был типичный политический брак, ибо оба — и тесть и зять — были разобщены, но оба не были заинтересованы в том, чтобы Южная Сирия оставалась в руках Птолемея. Однако в этой ситуации на первых порах ничего нельзя было изменить.

Другие времена наступили также в Греции и Македонии. Смерть Кассандра (по-видимому, в 298 г.) означала здесь перелом. В Афинах тираном сделался Лахар, нашедший поддержку у македонян. С этим, однако, не пожелал мириться Деметрий — ведь недаром у него был сильный флот. Афины и с моря, и с суши были отрезаны им от внешнего мира. Все же на этот раз афиняне держались до последней возможности, а Лахар проявил себя вполне достойным противником. Однако, когда надежда на помощь извне исчезла, — ибо флот Птолемея I был отброшен Деметрием, — дело Лахара было проиграно: он бросил своих соотечественников на произвол судьбы и скрылся в Беотию.

Капитуляция Афин в 295 г. означала для Деметрия сильное материальное и политическое укрепление власти. Правда, Афины в политическом отношении уже давно не были тем, чем они являлись до морской битвы у Аморгоса (322 г.), но для греков они все еще оставались их духовной столицей. Деметрий сумел воспользоваться этим выгодным моментом: он провозгласил отмену диктатуры (под этим подразумевалось изгнание Лахара) и восстановление демократии. Афиняне снова восхищались Деметрием, они даже выразили готовность предоставить в его распоряжение крепость Мунихию и гавань Пирей, ибо лишь тот, кто господствовал над этими двумя пунктами, с полным правом мог рассматриваться как хозяин Афин.

Однако в бьющую через край радость попала капля горечи: Деметрий охотно подчинил бы теперь своей власти также и Спарту, по эта попытка полностью провалилась — спартанцы даже нанесли отступающему войску Деметрия значительные потери (295 г.); к этой добавились и другие неудачи. На Кипре господству Деметрия положило конец вторжение Птолемея I, а на западной оконечности Анатолии владения Деметрия перешли под власть Лисимаха, причем особенно болезненной была потеря Милета, поскольку этот город был важным торговым центром. Теперь он должен был подчиниться фракийскому царю Лисимаху.

Но жизнь предоставила Деметрию еще один шанс. События 294 года коренным образом изменили обстановку в Македонии, что произошло не без прямого участия Деметрия. После беспримерных интриг, не отступив даже перед предательским убийством, Деметрию удалось овладеть короной македонских царей, которую он удерживал затем целых семь лет — с 294 до 287 г. Македония после смерти Кассандра переживала трудные времена. Выдающейся фигурой была вдова Кассандра, дочь македонского царя Филиппа II Фессалоника. От своих сыновей от Кассандра — Филиппа, Антипатра и Александра — она требовала беспрекословного подчинения своей власти, что привело к раздорам в царском доме. В конце концов Антипатр попросту распорядился убить собственную мать. В данном случае, как и позднее при убийстве Нероном Агриппины Младшей, борьба велась за власть. Александр призвал на помощь эпирота Пирра, который потребовал в награду за поддержку Западную Македонию. Деметрий также приближался к Македонии. В Дии он встретился с юным Александром. Однако здесь оказались не только оба царя — они привели с собой и свои войска, так что маленький городок имел вид военного лагеря. Александр проводил своего высокого гостя до Фессалии, где в Лариссе разразилась катастрофа. Деметрий без долгих церемоний приказал убить юного македонского царя, с именем которого было связано слишком много надежд.

Передают, что Александр сам имел намерение на следующий день убить своего гостя Деметрия. Если бы это предание соответствовало действительности, Деметрий был бы до некоторой степени оправдай, по это вызывает серьезные сомнения; мы, вероятно, имеем здесь дело лишь со встречным, выдвинутым в свою защиту утверждением Деметрия. Пламенной речью, в которой он указывал на неспособность к управлению сыновей Кассандра и на истребление этим последним семьи Александра Великого, Деметрий будто бы сумел завоевать расположение войска юного царя. Войсковое собрание провозгласило его затем царем Македонии.

Тем самым Деметрий достиг положения, возвысившего его над остальными диадохами. Отныне в его распоряжении находились значительные ресурсы Македонии, и прежде всего устрашающее всех македонское войско. не удивительно, что в его уме рождались новые планы, выходящие далеко за пределы Македонии. Но небо над Македонией было не совсем безоблачным: Пирру и Лисимаху — соседям Деметрия — его возвышение пришлось очень не по вкусу. Сильная Македония была у них бельмом на глазу, поскольку таким образом оказалось нарушено равновесие между государствами диадохов, и возникли новые проблемы, прежде всего касавшиеся господства в Эгеиде и проливах — Боспоре и Дарданеллах. Оба — как Пирр, так и Лисимах — отнюдь не были склонны терпеть дальнейшее расширение власти сына Антигона.

Впрочем, Деметрий не совершил в Македонии ничего выдающегося. Этому не приходится удивляться, если учесть, что он не имел никаких серьезных обязательств перед этой страной. Его отец Антигон также никогда не ступал (после смерти Александра Великого) на землю Македонии, потому что здесь хозяином положения был его заклятый враг Кассандр. Деметрий был типичным эллинистическим властителем. Располагал ли он царской властью в Македонии, Греции или в Азии — это было ему, по существу, безразлично. Для него важны были не люди, а единственно и исключительно власть, количество и боевая мощь войска и флота, поскольку только она шли в расчет в войнах диадохов.

Как властитель большого территориального государства, он нуждался в новой столице. Она должна была быть расположена так, чтобы из нее он мог без труда достигать своих главных владений и осуществлять господство над ними. Он нашел такое место на берегу Пагасейского залива в Фессалии. Здесь был основан город Деметриада, представлявший собой сильную крепость, окруженную стенами и укрепленную многочисленными башнями. Ведь осадное искусство — не в последнюю очередь благодаря самому Деметрию — сделало в эллинистическое время существенные успехи, с которыми непременно должна была считаться техника возведения городов. Кстати, Деметриада обнаружена современными археологическими раскопками. Город располагал большой гаванью, доступ к которой проходил через легко перекрывавшийся Пагасейский залив. Деметриада быстро расцвела; она была населена выходцами из самых различных областей, о чем свидетельствуют найденные надгробные стелы. В Деметриаде находились арсеналы и склады всевозможных запасов, а также верфи и помещения для кораблей. Тем не менее сомнительно, чтобы могли быть осуществлены все строительные планы, поскольку время господства Деметрия в Фессалии было весьма непродолжительным. Царь намерен был из Деметриады держать под своим контролем земли, расположенные как на севере, так и на юге, и для этой цели выбранное им место и в самом деле подходило как нельзя лучше.

Державе Деметрия, охватившей земли Македонии, Фессалии и Греции, не хватало все же связующего звена. Этим звеном могла быть лишь Беотия, которой до сих пор удавалось отстоять свою независимость, что для такого правителя, как Деметрий, было особенно нестерпимо, и потому в подчинении им в 292 г. Беотии не было ничего неожиданного.

Основанием к войне явилось для него вторжение в Беотию спартанцев, которым здесь в самом деле нечего было делать. Однако, прежде чем Деметрий начал подводить осадные машины к стенам Фив, беотийцы отказались от сопротивления. Отныне и в Беотии воля монарха стала высшим законом. Деметрий сам определил, кто должен занимать руководящие должности в стране.

Для наблюдения за установленным им порядком он поставил своего друга Гиеронима из Кардии, который позднее столь наглядно изобразил историю диадохов. Гиероним стал гармостом в Фивах, т. е. занял должность военного и гражданского губернатора. Таким образом, Беотия тоже была включена в греческую державу Деметрия. Новое важное предприятие, связанное с укреплением его власти в балканской Греции, было счастливо доведено до конца.

Однако беотийцы не давали ему покоя, и после очередного мятежа город Фивы пришлось подвергнуть осаде по всем правилам. Зачинщиков возмущенный царь велел казнить. Такая жестокость была совершенно чужда его натуре, обычно он всегда проявлял милосердие к своим врагам. Во время осады будто бы возник спор между Деметрием и его сыном Антигоном Гонатом: сын упрекнул отца в том, что тот не щадил жизни солдат, на что Деметрий заметил, что таким образом избавляются от лишних едоков. Цинизм, однако, не был характерной чертой Деметрия, так что этот анекдот следует рассматривать как выдумку.

Серьезным противником Деметрия был эпирский царь Пирр. Он был для него тем более опасен, что пользовался у македонян большой популярностью благодаря своим выдающимся воинским качествам. К политическому соперничеству добавилась еще и чисто личная ссора: Лапасса, дочь сиракузского тирана Агафокла и жена Пирра, пригласила Деметрия к себе на Коркиру, вышла за него замуж и принесла ему в приданое этот остров, а кроме того, еще Левкаду, благодаря чему Деметрий приобрел превосходные позиции для будущей западной политики. Вставал вопрос: как пойдут дальше дела в Сицилии, где приходилось считаться с неизбежной близкой кончиной Агафокла? Деметрий послал в Сиракузы своего друга Окситемида; этот последний присутствовал при кончине Агафокла в 289 г. Последующие тревожные события — убийство сына Агафокла, возрождение внутренних смут в Сицилии и вторжение карфагенян — также происходили на глазах Окситемида. Все эти обстоятельства вряд ли удержали бы Деметрия от вмешательства в сицилийские дела, однако ему пришлось сосредоточить свое внимание на Македонии: вновь вспыхнула война с Пирром, и молоссянину даже удалось разгромить македонское войско, которым командовал стратег Паптавх, причем в плен к Пирру попало не менее 5 тыс. человек (289 г.).

Вскоре, однако, распрям из-за Македонии пришел конец. Деметрий был прикован болезнью к постели, когда с востока и запада в Македонию вторглись царь Фракии Лисимах и Пирр (287 г.). Вторжение было поддержано на море Птолемеем I. Кампания эта, ставившая своей целью свержение и изгнание Деметрия, вне всякого сомнения, подготавливалась давно и была осуществлена с большим размахом. Деметрий, в свою очередь, был занят планом вторжения в Малую Азию и для этого собрал большие военные силы. Хотел ли он снова овладеть державой своего отца Антигона? Считал ли он, что пришел час использовать свою мощь, чтобы принудить других диадохов к существенным территориальным уступкам? К сожалению, источники умалчивают о его планах, так что историк вынужден ограничиваться лишь предположениями. Но когда мы читаем, что для экспедиции было стянуто не менее 100 тыс. человек и составлен флот из 500 кораблей, то становится очевидным, что замыслы здесь были весьма широкими, даже если учесть, что цифры эти сильно преувеличены — ведь обеспечение всем необходимым войска в 100 тыс. человек должно было натолкнуться в те времена на непреодолимые трудности. Как гласит предание, Деметрий исходил в своих планах из того, что власть Лисимаха в Малой Азии была весьма непопулярна. На настроения тамошнего населения, вспоминавшего о правлении царя Антигона как о золотом веке, Деметрий, вероятно, возлагал преувеличенные надежды. Забегая вперед, можно еще упомянуть, что Деметрий, как только вступил на землю Малой Азии, женился на Птолемаиде, дочери Птолемея I и Эвридики. По какую цель он при этом преследовал?

Однако планируемый поход так и не состоялся: Пирр и Лисимах наводнили своими войсками Македонию, и Деметрий должен был поспешно обратиться в бегство. Из Берои он направился в Кассандрию. Его супруга Фила не захотела пережить поражение своего мужа несмотря на то, что тот так часто ее обманывал; она решила уйти из жизни, приняв яд.

Македония была потеряна, но у Деметрия оставались еще несколько греческих городов. Важнейшим из них был Коринф с его считавшимся неприступным кремлем Акрокоринфом. Афины при архонте Диокле (очевидно, в 287/286 г.) освободились от власти Деметрия. Пирен, вероятно, остался во владении македонян, и в этом не было ничего удивительного, поскольку флот Деметрия все еще был грозной военном силой. Деметрий смог спасти от разгрома в Македонии лишь 10 тыс. солдат, они были теперь на кораблях переправлены в Малую Азию. Но и здесь неудачи преследовали его по пятам. После нескольких неожиданных успехов Деметрия в самом начале, положение резко изменилось: сын Лисимаха Агафокл сумел оттеснить бывшего царя Македонии на восток, вследствие чего тот оказался отрезанным от своих греческих ресурсов.

Все попытки Деметрия закрепиться в Малой Азии провалились, так что в конце концов он стал обдумывать план прорыва в Армению или в Мидию. Его войско из-за голода и непогоды непрерывно таяло; с остатками воинов, еще сохранивших ему верность, Деметрий устремился в Киликию, в Таре, принадлежавший державе его прежнего зятя Селевка. Этому последнему Деметрий направил теперь письмо с просьбой оказать ему поддержку в трудном положении. Селевк охотно исполнил бы его желание, по Патрокл, одни из его первых советников, настойчиво предупреждал царя не делать этого: было бы очень неразумно, говорил он, предоставить Деметрию в Киликии полную свободу действий.

Когда Селевк появился с войсками в Киликии, Деметрий отважился на последний отчаянный бой, но преимущество, которого он смог здесь добиться, вскоре снова было утрачено. Скорее вынужденно, чем но доброй воле, предпринял он поход в область Кирра, но здесь с ним вскоре было покопчено, поскольку Селевку удалось переманить на свою сторону остатки его солдат.

Лишь с несколькими спутниками Деметрий бежал в горы Амана и укрылся в лесу. Отсюда он рассчитывал под покровом ночи достичь побережья, чтобы затем на корабле добраться до Кавна в Карии. Однако Деметрий не смог преодолеть горных перевалов, поскольку те охранялись неприятелем. Он должен был поэтому снова вернуться к своему исходному пункту. Оставалось лишь одно — сдаться на милость Селевка, который был этим чрезвычайно обрадовал и приготовил Деметрию весьма почетный прием. Но Селевк не был хозяином своих решений, он позволил себя переубедить и заключил Деметрия под стражу. Последний был отвезен в сирийский Херсонес (Апамея), где его содержали как почетного пленника. В его распоряжении находилось немало слуг, позаботились даже о развлечениях. Все же Деметрий чувствовал себя несчастным, ибо он был лишен свободы, и ее невозможно было возместить тем, что ого друзьям позволено было составить ому компанию.

Согласно преданию, Селевк, который по был его личным врагом, старался облегчить дружескими посланиями участь пленника, но Деметрий давно похоронил все свои надежды. Он передал своему сыну Антигону Гонату и своим офицерам в Греции послание, чтобы они считали его покойником и не верили ни письмам, ни печати, которые могут быть предъявлены от его имени. Аптпгоп великодушно предлагал себя Селевку в качестве заложника ради освобождения отца, и передают, что будто бы и другие властители присоединились к его просьбе, за исключением Лисимаха, не делавшего и теперь тайны из своей ненависти к Деметрию. Лисимах — если только это верно — будто бы даже предлагал Селевку деньги за то, чтобы он избавил человечество от Деметрия.

Рассказывают, что Деметрии поначалу с достоинством переносил свой плен, занимаясь охотой и физическими упражнениями, но затем ему это наскучило — он все-таки ужо перешагнул порог своего пятидесятилетия, — и он стал предаваться пьянству и игре в кости, ища в этом забвения. Плутарх, передающий эти подробности, присовокупляет к ним суждения о ничтожности устремлений царей, воодушевляющихся лишь для войн и опасностей и оттого забывающих об истинном смысле жизни. Они заботятся лишь о наслаждениях и удовольствиях вместо того, чтобы радеть об истинных ценностях жизни, которые заключаются в добродетели и в стремлении к прекрасному. Так читаем мы у Плутарха [Деметрий, 52, 3]. И понятно, что Деметрий является для Плутарха убедительным примером, позволяющим ему демонстрировать бренность любой земной славы и любого тщеславного устремления.

После трехлетнего заточения в Апамее (с 286 до 283 г.) Деметрий умер. Бездеятельность и невоздержанность ускорили его конец. Царю было тогда лишь 53 или 54 года. Историку трудно пройти мимо того, что Деметрий мог бы оказать большую услугу потомству, если бы употребил время своего пленения на составление сочинения о своей жизни. Но к этому у него, по-видимому, не было ни желания, ни склонности. Впрочем, соответствующие главы Плутарха свидетельствуют о том, что в основе их лежит рассказ очевидца. Был ли это Гиероним из Кардии — сказать трудно.

Необычными, как и жизнь царя, были также церемонии после его смерти. Антигон Гонат встретил корабль, который вез на родину бренные останки его отца, торжественным морским парадом. Прах находился в золотой урне, помещенной на самый большой военный корабль. Где бы ни приставал флот, появлялись люди, возлагавшие на урну венки, а общины посылали своих представителей сопровождать траурную процессию. Когда флот подходил к коринфскому берегу, все увидели урну, украшенную царским пурпуром и диадемой; она возвышалась на передней палубе адмиральского корабля в окружении почетного эскорта вооруженных молодых людей. Виртуозный флейтист Ксенофант сопровождал удары весел игрой на своем инструменте. Антигон вызвал к себе всеобщее сочувствие, когда он, сгорбленный от горя и в слезах, появился на людях. Останки Деметрия были в конце концов захоронены в царском городе Деметриаде; с тех пор их никто больше не мог обнаружить.

Плутарх заключает жизнеописание Деметрия обзором его потомства. Его супруга Фила подарила ему сына Антигона по прозвищу Гонат и дочь Стратонику; два других сына носили имя отца — Деметрий, один — по прозвищу Тощий — родился от иллириянки, а другой — по прозвищу Красивый — от Птолемаиды. От Деидамии у него был сын по имени Александр, а от Эвридики — сын Корраг.

Род Деметрия правил в Македонии свыше 100 лет, с 276 до 168 г.; последним в его роду был Персей, разбитый при Пидне и умерший в римском плену. Из детей Деметрия двое сыграли важную роль в эллинистической политике: это дочь Стратоника, выданная замуж за Селевка I, уступившего ее затем своему сыну Антиоху I, и Деметрий Красивый. Последний отправился по просьбе Апамы, вдовы Магаса, в Кирену, чтобы жениться на дочери-наследнице Бсреппке. Осуществилось ли это на самом деле, мы не знаем, так как источники об этом умалчивают. Достоверно лишь то, что в Кирене Деметрий Красивый — видимо, в 258 г. — был убит. Инициатором убийства, по всей вероятности, была Береника, не пожелавшая смириться со связью Деметрия с ее матерью Апамой. Кстати, этот Деметрий был отцом Антигона Досона, который с 230/229 (?) и по 222/221 г. правил в Македонии, сначала как регент, а затем как царь.

Нелегко воздать должное такой личности, как Деметрий Полиоркет. Он был, без сомнения, высокообразованным, духовно богато одаренным человеком, однако при всей энергии ему недоставало весьма важного качества — постоянства. Это можно продемонстрировать на многих примерах, по здесь нет нужды повторять частности. На всех людей Деметрий производил чарующее впечатление, причем не в последней степени на своих друзей, постоянно приводивших доказательства своей преданности и самопожертвования. Царь мог и в беде рассчитывать на них, а он, в свою очередь, никогда не оставался у них в долгу.

Иначе вел себя Деметрий по отношению к женщинам. Супружеская верность была для него понятием незнакомым, наоборот, он совершенно откровенно придерживался полигамии, и никто этому не удивлялся. Браки заключались им по политическим расчетам — о личной склонности Деметрия к Филе, Деидамии, Ланассе или Птолемаиде источники ничего не сообщают. Если такая женщина, как Фила, бывшая много старше своего мужа, служила ему до самого своего конца, то это свидетельствовало о силе ее характера, а вовсе не о любви Деметрия, который жестоко пренебрег ею. Многочисленные гетеры, флейтистки и актрисы, окружавшие царя, значили для него очень немного, за исключением Ламии, сумевшей, очевидно, благодаря своему уму и, в меньшей степени, внешним данным привязать его к себе. Для современников Деметрия жизнь при его дворе была настоящей сенсацией, по никого не смущало, что он позволял себе то, что обычаи и условности запрещали простому смертному. У других диадохов также были возлюбленные, но они не афишировали эти связи перед общественностью, как это делал Деметрий. Однако Деметрий не заботился о толках современников — он был выше этого, и подобную позицию еще более укрепили божеские почести, которые ему охотно воздавали подданные. Вдобавок после гибели его отца в битве при Ипсе (301 г.) не было больше никого, кто мог бы повлиять на него.

Идея обожествления живого правителя сыграла важную роль в жизни Деметрия. Возникавший культ правителя поднял личность царя в сферу божественного. Это выступает особенно наглядно в случае с Деметрием, весьма падким на лесть и находившим удовольствие в чрезмерных почестях. не было ничего удивительного в том, что между обожествленным правителем и его подданными пролегала глубокая пропасть, еще более увеличивавшаяся из-за поведения Деметрия.

Имеется множество примеров прижизненного обожествления Деметрия. Относившиеся ранее с непримиримостью и отвращением к апофеозу царей, Афиняне уже в 307 г. приняли решение об оказании Деметрию небывалых почестей, поскольку он освободил город от власти Кассандра. Деметрия чествовали как спасителя и благодетеля; ему вместе с его отцом Антигоном воздвигли алтарь, на котором оба почитались как «спасители». В их честь распевали пэаны (культовые песни), процессии чередовались с жертвоприношениями, а музыкальные представления — с театральными постановками. Для проведения конкурсов были установлены награды победителям. Так, мы узнаем, что некий Гсрминн из Кизика получил награду за победу над своими соперниками, выступая в качестве сочинителя пэана.

Воздвижение позолоченных статуй Антигона и Деметрия рядом с изображениями тираноубийц Гармодия и Аристогитона также было почестью, не имевшей аналога в прошлом. Об учреждении двух новых фил под названиями Антигонида и Дсметриада уже говорилось (см. выше, с. 93). Было принято решение, чтобы в будущем вступать в отношения с этими властителями только через феоров, т. с. религиозные посольства, обычно направлявшиеся на празднества в честь богов, — почесть, которую также следует признать небывалой. Предложение об этом внес Стратокл, выступавший и в других случаях в качестве придворного льстеца Деметрия.

Крайнего своего проявления культ Деметрия достиг в одном из гимнов, созданном в его честь в Афинах. Он был написан особым коротким стихом, называвшимся у греков птифаллическим. Этот гимн вообще является поучительным свидетельством разочарования людей в старой вере: олимпийские боги, говорится в нем, слишком далеки; они не внемлют просьбам людей (стало быть, не являются более «богами внемлющими»), а Деметрий присутствует здесь, среди людей; он не из дерева или из камня, а существует на самом деле. Затем следует мольба, обращенная к «новоявленному богу», чтобы он сверг со скалы этолийского сфинкса. Этот пэан^{25} является впечатляющим подтверждением почитания, выказанного афинянами земному властителю Деметрию.

Все барьеры между человеческой и божественной сферами были таким образом уничтожены. Неизбежным результатом явилось то, что эти чрезмерные почести оставили в характере Деметрия глубокие, неизгладимые следы. Имеются прямые свидетельства тому, что Деметрий воспринимал себя как властелина всего мира. Согласно Плутарху, на его плаще — хламиде — были вытканы земля и небесные тела, да и историк Дурид Самосский, проявлявший особенный интерес к этим сюжетам, рассказывает, что Деметрий велел изобразить на своей одежде земной шар и звезды. До Деметрия никто не осмеливался на подобное, даже Александр Великий, однако Деметрий был человеком, который своим эксцентричным и театрализованным костюмом хотел привлекать повсюду внимание и тем самым приковать взоры людей к своей персоне. Вокруг своей широкополой шляпы он обычно носил двойную диадему; кроме того, он облачался в пурпурную одежду и отороченные золотом пурпурно-красные башмаки. Золото и пурпур были, однако, атрибутами богов, и вряд ли можно сомневаться в том, что Деметрий такой одеждой хотел сравняться с богами. В этих показных внешних атрибутах и проявляется идея обожествления царя, сыгравшая огромную роль в жизни Деметрия.

В характере царя соединялись глубочайшие контрасты: с одной стороны, рыцарское поведение по отношению к друзьям, с другой — бесцеремонность и беспощадность в достижении политических целей (особенно яркий пример тому — убийство юного сына Кассандра) (см. выше, с. 106). Правда, здесь речь шла о высокой ставке — о македонской короне, но даже это вряд ли может оправдать образ действий Деметрия.

Современники, привыкшие к политическому насилию такого рода, игнорировали преступление Деметрия — никто не сделал ему на этот счет никакого упрека. Окружавшие его люди скорее интересовались экстравагантными выходками этого правителя, его роскошным образом жизни, его женщинами и костюмом, производившим сильнейшее впечатление на современников. До известной степени это можно понять, ибо для граждан греческих полисов, и прежде всего для афинян, Деметрий был невиданным явлением: в этом городе еще никогда не видели правителя, осмеливавшегося разбить свою ставку на Афинском акрополе и вместе с гетерами и флейтистками справлять празднества в Парфеноне. К тому же, этот человек с 306 г. носил царский титул, который некогда носил великий Александр. В ту пору полис не отличался ни блеском, ни роскошью, его время уже прошло, и но было ничего удивительного в том, что люди падали ниц перед Деметрием в ожидании от него чего-либо сверхъестественного. Этому отношению граждан в немалой степени содействовала широта натуры Деметрия: он находил радость в празднествах и не был мелочен в раздаче подарков и в оказании милости. А широта натуры во все времена ценилась выше, чем ее противоположность.

Плутарх в «Жизнеописании Деметрия» передает несколько высказываний своего героя. Соответствуют ли эти слова исторической правде — это особый вопрос; все же пекоторые из них могли быть заимствованы из исторического труда Гиеронима из Кардии, хотя в пользу этого нельзя привести ни одного сколько-нибудь веского доказательства. Анекдоты, связанные с жизнью Деметрия и его отца Антигона, несомненно, получили распространение уже при их жизни, но это как раз и показывает, каким большим весом обладали в свое время оба эти правителя. Что же касается высказываний гетер, в которых нет недостатка у Плутарха [см., например, 27, 4], то они принадлежат к известному жанру греческой литературы, вызывавшему во все времена большой интерес, но и они вряд ли могут претендовать на достоверность.

Несколько иначе обстоит дело с передачей сновидений. Так, Плутарх рассказывает (гл. 29), что Деметрий накануне битвы при Ипсе видел сон, в котором ему явился в полном вооружении Александр и спросил о пароле. Когда Деметрий ответил, что пароль «Зевс и Ника (Победа)», Александр будто бы сказал, что он намерен удалиться и способствовать победе неприятеля. Никто не знает, насколько исторично это сновидение, но одно совершенно безусловно: образ Александра постоянно занимал мысли Деметрия, и вполне естественно, что эти размышления могли отразиться в сновидениях.

О том, насколько легковесно Деметрий относился к долгу правителя Македонии, свидетельствует рассказ о прошениях граждан, которые Деметрий будто бы бросал в воды реки Аксия нераскрытыми и нечитаными [Плут., Деметрий, 42, 2]. Он посвящал себя делам управления лишь тогда, когда у него появлялось желание, и если так никогда и не дошло до настоящего доверия между ним и македонянами, то вина за это лежит исключительно на самом царе, видевшем в македонянах в конечном счете лишь своих подданных. При таком его отношении становятся также понятными тяжелые удары судьбы, постоянно его постигавшие. К этому следует добавить еще известную слабость его здоровья. Много раз — и притом именно во время критической ситуации — Деметрий неожиданно заболевал, и в течение более или менее длительного периода не был в состоянии осуществлять свои обязанности правителя.

Вообще личность Деметрия является весьма переменчивой. Великодушие и произвол соседствуют в ней. К этому еще добавляется известная неустойчивость, доставлявшая много хлопот даже его друзьям. Плутарх заявляет, что перед взором Деметрия в качестве цели маячило восстановление отцовской державы [Деметрий, 43, 2]. Если это соответствует действительности, то Деметрий так и не достиг сокровенной цели своей жизни, ибо поход в Малую Азию завершился его пленением войсками Селевка. Однако политика и стратега можно оценить, лишь задав вопрос, чего он желал и чего достиг. Суждение о Деметрии может быть поэтому только отрицательным. В самом деле, был ли план Деметрия вообще выполним в 287 г.? На территории прежней империи Антигона Одноглазого образовались две новые державы — государство Селевка в Передней Азии и государство Лисимаха по обе стороны Геллеспонта. Со времени битвы при Ипсе (301 г.) прошло уже более десятилетия, за которое эти державы точно так же, как и другие государства — воспреемники империи Александра, нашли необходимое время для своей консолидации. Деметрий пришел слишком поздно, он не мог ни остановить развития, ни обратить его вспять. Его силы были слишком слабы, чтобы он мог тягаться с двумя столь значительными противниками, как Селевк и Лисимах. У него отсутствовал необходимый глазомер, без которого не может обойтись ни один политик или полководец. В эпоху сложившихся территориальных государств Деметрий был возмутителем спокойствия; все правители чувствовали исходившую от него опасность, никто не протянул ему руку дружбы.

В жизни Деметрия преобладал авантюризм, его личности недоставало солидности и постоянства, без чего невозможно создать что-либо устойчивое. Поэтому и не осталось никаких прочных следов его деятельности. И тем не менее воспоминания о его необычайной личности никогда не угасали в древности, а в новое время Якоб Буркхардт охарактеризовал его следующим образом: «Он не был гигантом, как его- отец, однако, все же сильно возвышаясь над средним уровнем, с великолепной внешностью героя, он был царем по призванию; он то внушал страх, то был неотразимо обаятелен; люди приходили издалека, чтобы только взглянуть на него; он мог быть олицетворением сплошной неги, а затем — бурной деятельности и превосходно умел отделять одно от другого. Лучший собеседник на пиру, любящий роскошь и даже изнеженный, он проявлял трезвость на войне и необычайную энергию в делах; его идеалом среди богов был неистовый и вместе с тем исполненный неги Дионис»^{26}. Все это, несомненно, соответствует действительности, но этим еще не сказано самое главное: жизнь Деметрия была лишь эпизодом в эпохе, волнениям которой он сам более всего содействовал.