Преданный друг (СИ)

ГЛАВА 17. ЕГОР

В честь 8 марта в школе устроили вечер с чаепитием и танцами. Амалия Константиновна заранее заказала у Никиной мамы торты, днем после занятий дежурные задержались в классе, чтобы украсить его лентами и воздушными шарами, а часть мальчиков должна была прийти пораньше, чтобы накрыть стол.

Они тоже ждали этого дня с нетерпением: и Ника, и Егор, и Лаврик, который с удовольствием брал на себя на таких вечерах обязанности «тамады». Придуманные им в паре с Сашкой Лапшиным конкурсы приводили Амалию Константиновну в восторг. Их класс был последним, который она выпускала, и все они были ее любимчиками, хоть и не понимали этого тогда и пользовались добротой «Амальюшки» с присущей подросткам жестокой беззастенчивостью.

— Ох, затейники, — говорила старая учительница, подперев рукой седую голову и ласково поглядывая на виновников очередной выходки сквозь толстые стекла очков. — Ох, выдумщики.

Впрочем, поглядывать на мальчишек десятого «А» в этом году стала не только Амалия Константиновна. Доселе не особенно обращавшие внимание на знакомых с детства «Сашек», «Лешек» и «Колек» девочки вдруг словно опомнились, осознали их принадлежность к мужскому полу — и развернули масштабное наступление по всем фронтам.

В ход пошли туфли на платформе и юбки-трапеции, томные взгляды и заговорщически передаваемые из руки в руки яркие тетради с анкетами, в которых один каверзный вопрос сменялся другим. «Кто тебе нравится в классе?» «Кто тебе не нравится в классе?»

И каждое «секрет» в ответ на первый вопрос вызывало оживленное обсуждение.

К весне в классе наметились два любовных треугольника: Кравцова-Жерех-Арсеньева и Лапшин-Мазурина-Андроников. И если тихая Кравцова страдала молча и изливала душу только в стихах, над которыми потешались все желающие, то во второй тройке бушевали страсти посильнее.

Эмилия, очень хорошо осознающая силу своей внешности и оттого высокомерная и даже надменная в общении со всеми и вся, вдруг взяла привычку хлопать ресницами и заливаться глупым смехом, когда Лаврик оказывался поблизости. Она выгнала из-за его стола близорукую Кравцову, отправив ее на «камчатку» к толстяку Лешке Хрюне, стала постоянно забывать учебники, вынуждая его класть то физику, то астрономию на середину стола — и наклонялась, так близко наклонялась, чтобы прочитать текст, что Амалия Константиновна забеспокоилась, не нужны ли самой Эмилии очки, — стала интересоваться грузинской кухней и даже попыталась завести дружбу с Никой, которая от такого внимания блеяла, краснела и вскоре уже почти пряталась от Эмилии по углам.

Прекрасно понимающий суть происходящего, но совершенно беспомощный Лапшин зверел, рычал, бил себя кулаками в грудь и грозился разбить Лаврику его грузинское хлебало, если хоть раз застанет их вместе.

Лаврик же вел себя так, будто Эмилия была кем-то чуть посимпатичнее Хрюни — и своим безразличием доводил ее почти до слез. Она вымещала свое плохое настроение на Лапшине, заставляя его носить свою сумку, высмеивая его влюбленность, а когда он злился — и его злость, небрежно бросая «проводишь меня сегодня» и уходя из школы с толпой подружек у него на глазах.

Лапшин зверел еще сильнее и грозил Лаврику еще громче.

Лаврик вел себя, как ни в чем не бывало.

Эмилия сохла.

Лапшин сох.

Сериал продолжался.

— Как ты это делаешь? — не выдержала Ника уже перед самым праздником, когда они обсуждали, где встретятся, чтобы пойти в школу вместе. — У нее даже глаза как стеклянные становятся, когда ты рядом. Так хлопала ресницами, я думала, они у нее отвалятся.

— А мне нравятся ее… ресницы, — широко ухмыльнулся Лаврик, как будто неожиданно довольный этим вопросом. — Они у нее большие и красивые!..

Ника и Егор одинаково сморщили носы.

— Да ну тебя! — сказала она. — Но уж лучше Эмилия, чем эта Утлик, которая прицепилась с нами в прошлый раз… — Ника бросила взгляд на Егора. Утлик была по его душу. — Всю дорогу болтала про «Иванушек» своих… хотя бы не пела, и на том спасибо.

— Да и на небе тучи, а тучи… — замурлыкал Лаврик, но тут же перестал и сосредоточился на главном, пытливо заглянул Нике в лицо. — Так, значит, Эмилию ты бы одобрила?.. Была бы не против?..

— Да я тебе что, я просто сказала, — дернула она плечом уже явно сердито. — Встречайся, с кем хочешь. Дело твое.

…Егор не любил такие их разговоры. Не признавался себе до конца, почему… но не любил.

В день праздника они забежали к Зиновьевым пораньше, за тортами, и клятвенно пообещали проводить Нику после вечера домой. В деревне не было опасностей, но не было и уличных фонарей, если не считать тех, что стояли у магазина, школы и на выезде из деревни. Приходилось носить с собой фонарики или брать провожатых.

Ника вышла из комнаты уже одетая в пальто и пахнущая духами и немного поспорила с мамой по поводу шапки — не хотела ее надевать, чтобы не испортить завитые локоны.

— Мам, я накину капюшон, — сказала, обматывая шею белым шарфом. — Все волосы помну, если в шапке пойду!

— А если простудишься?.. И опять накрасилась сильно. — Ника в последнее время стала по примеру других девчонок рисовать на веках густые черные «стрелки» и подводить глаза карандашом. — В девушке важна естественная красота, правда, ребята?

— Правда, — искренне поддакнули «ребята».

Ника тайком закатила глаза.

Они вошли в школьный коридор и сразу услышали доносящиеся со стороны класса музыку — Сашка Лапшин, взявший на себя обязанности диск-жокея, уже развернул колонки и готовил репертуар для танцевальной части вечера — и возбужденные голоса.

— Шампанским развлекаются, пока Амалии нет, — предсказал Лаврик, когда вслед за чьим-то воплем послышался взрыв смеха, который почти сразу же резко оборвался. — Лапша собирал деньги вчера, обещал притащить… Ник, а ты чего не раздеваешься? Идем!

Но она все стояла у гардероба и мялась, теребя пальцами пуговицу уже расстегнутого, но крепко запахнутого пальто. И только когда Лаврик спросил, глубоко вздохнула и все-таки сняла пальто с плеч — и Егор на мгновение остолбенел, увидев ее наряд.

Платье яркого синего цвета облегало фигуру и спадало до колен мягкими складками. Золотистый пояс подчеркивал тонкую талию, скромный округлый вырез был отделан кружевами, как и рукава, доходящие до середины предплечья. Волосы Ники, казалось, светились на фоне этой глубокой синевы, а карие глаза будто стали еще темнее и ярче.

— Мама подарила. — Ника закусила губу и переступила с ноги на ногу, почти готовая развернуться и убежать прочь, если они скажут, что что-то не так. — Аляпистое, да? И кружева эти… Как будто из бабушкиного сундука.

— Красивое платье, — вымолвил Егор, с трудом заставляя себя складывать слова в предложения. — Хорошо выглядишь.

— Да, Никанор Палыч, ты просто отпад, — прокашлялся и все-таки выдал Лаврик. — Ну-ка, покружись вокруг себя.

— Обойдешься, — сказала Ника, шутливо сморщив нос и тут же перестав смущаться. — Вон, пусть твоя Эмилия кружится…

И она как будто как-то слишком быстро отвернулась, поймав на себе внимательный взгляд Егора.

Они вошли в класс все втроем, и тут же оказались в центре событий. Девчонки в основной своей массе столпились у учительского стола, разрезая торты, мальчишки либо уже сидели на местах за расставленными по периметру столами, либо бродили по классу, обмениваясь рукопожатиями с теми, кого сегодня еще не видели. В дальнем углуНиколаЖерех разливал желающим шампанское из очередной стремительно пустеющей бутылки, изредка поглядывая на стоящего «на часах» Лешку Якименко. Сам Лешка — а в глаза и за глаза «Хрюня» — своей ролью вовсе не наслаждался, и то и дело тоскливо оглядывал класс, понимая, что ему веселья, как обычно, не видать.

Его тоску разделяла только сидящая в одиночестве за дальним столом Кравцова.

Егор стоял у магнитофона в другом конце класса, проглядывая заготовленные для танцев кассеты, когда к нему подошла Ника.

— А почему ты ушел? — Она оглянулась на стол, возле которого в окружении девушек с Эмилией во главе остался стоять Лаврик. — Я тебя потеряла.

Он намеренно небрежно пожал плечами, взял в руки следующую кассету, пробежал глазами по списку песен.

— А ты почему ушла?

— А они мне надоели, — сказала она честно.

— И мне, — признался Егор, наконец, посмотрев на нее, и Ника широко улыбнулась.

— Тогда постоим вдвоем? — Улыбка стала лукавой, и сердце его сделало в груди сумасшедший кульбит. — Пусть кое-кто сам отбивается от назойливых поклонниц.

Как же она все-таки менялась рядом с ними! Робкая, застенчивая девочка, к которой в классе относились со смешанным чувством непонимания и покровительства — «а, это Зиновьева. Она нормальная так-то, только малость зашуганная», — не доверяющая незнакомцам и замирающая безмолвной статуей, стоило только кому-то обратить на нее внимание, рядом с Егором и Лавриком будто расцветала.

Это была Ника только для своих: смешливая, искренняя, открытая и даже немножко дерзкая с теми, кому безусловно доверяла. Она не боялась высказать свое мнение и показать симпатию, не боялась выглядеть глупой или слишком чувствительной; она горько плакала на груди Егора над раздавленной кошкой, которую они как-то нашли на дороге, и вскрикивала и прятала лицо на плече Лаврика, когда они смотрели «Муху» с Джеффом Голдблюмом и Джиной Дэвис в главных ролях.

Егор не мог злиться на нее, когда она так улыбалась. Спустя минуту они уже весело болтали обо всяких глупостях, сидя за столом.

Через час и пару веселых конкурсов спустя Амалия Константиновна — опоздавшая из-за плохого самочувствия и оттого немного усталая и рассеянная — попросила Марата Аленичева отвезти ее домой. Лапшин переместился за свое диджейское место к магнитофону, и вскоре из колонок донеслось безошибочно узнаваемое «Ветер с моря дул, ветер с моря дул, нагонял беду, нагонял беду».

— Вас приветствует ди-джей Алекс! Сегодня в программе только новые и лучшие хиты! — вещал Сашка, пока на импровизированную площадку в центре класса одна за другой выходили, пока не очень уверенно, девчонки. — Вас ждут: Руки вверх! Иванушки Интернешнл! Мистер Президент! Макарена! Группа «Нэнси» и Линдаа-а-а! И, конечно же, медленные…очень медленные танцыдля наших прекрасных девушек!

Музыка стала громче, свет в классе погас, и дискотека началась.

Постепенно из соседнего кабинета подтянулась шумная и веселая «татарская параллелька», шампанское начали наливать, не скрываясь, и вскоре танцы стали развязнее, а голоса — громче. Эмилия отшила Лапшина и уже без стеснения висла на Лаврике, который, впрочем, предпочтения ей перед другими не отдавал и первый медляк, объявленный Сашкой под хихиканье девчонок, вдруг отдал болтушке Латыповой.

В объятьях Егора неожиданно оказалась черноволосая Наиля из «параллельки». Они были знакомы, но почти не общались, а теперь вдруг разговорились о том, о сем. Она была симпатичная и умная, и тоже собралась поступать в медицинский, и тоже усиленно готовилась, хоть и остался до окончания школы еще целый год.

Музыка кончилась, а они все говорили и говорили, стоя у выхода из класса, пока Егор вдруг не понял, что уже давно не видит Нику ни среди танцующих, ни среди тех, кто входил и выходил в коридор.

— Эй, Лаврик! — Тот как раз вышел из класса, чтобы остыть после «Макарены». — Где Ника?

Лаврик тут же напрягся.

— Я думал, она с тобой.

— Нет, — сказал Егор, оглядываясь вокруг и понимая, чтона самом делеуже давно Нику не видел. — Вот куда она могла уйти?

— А она, кажется, с Теркиной ушла на улицу, — вспомнила Наиля. — Недавно совсем.

Лаврик и Егор рванули обратно в переполненный класс. Они хватили со стульев куртки и уже шли по коридору к выходу, когда увидели Нику — растрепанную, решительную и возбужденную, почти летящую навстречу в расстегнутом пальто.

— Ника!

Она добралась до них широкими стремительными шагами, и только тогда Егор заметил, что помада на ее губах слегка размазана, и дышит она часто и тяжело, а глаза лихорадочно блестят. Каким-то невероятным усилием воли он все же заставил свой голос звучать спокойно, когда спросил:

— Где ты была?

— С Теркиной на улицу выходила, — она оглянулась, будто ожидая, что кто-то следует за ней, и снова повернулась к ним, улыбаясь нервной улыбкой. — Глупая, зачем я пошла с ними?.. А вы, что уходите уже?

— С ними? — уточнил Лаврик, не отвечая на вопрос и одновременно оттесняя ее поближе к стене, чтобы не мешать проходящим мимо. — Это с кем?

— Да так… Глупости. — Ника нахмурилась и мотнула головой. — Я пойду домой, ладно? Вы оставайтесь еще, я…

— Погоди-ка, — сказал Егор обманчиво мягко, но делая шаг в сторону и преграждая ей путь. — Что случилось?

— Тебе кто-то что-то сказал? — заговорил следом Лаврик, тоже вперив взгляд в ее лицо. — С чего ты засобиралась домой?

Ника дернула головой, достала из сумочки салфетку и принялась вытирать губы так ожесточенно, что это могло означать только одно.

— К тебе приставал, что ли, кто-то? — процедил Лаврик сквозь стиснутые зубы. — Ника, ежкин кот! Чего молчишь-то?

Но сначала она скомкала салфетку в руке и сунула ее в карман пальто.

— Да нечего рассказывать, — переступила с ноги на ногу под их взглядами и все-таки продолжила, хоть и неохотно. — С Теркиной был ее парень и… Семен Шаповалов. Я правда не знала…

— Да он же наркоман, травку курит! — выплюнул Лаврик. — С чего ты пошла-то с ними?

— Аленка попросила. Сказала, кое-кто хочет со мной познакомиться… — Ника пожала плечами, уперлась взглядом в плечо Лаврика. — Ты танцевал с Дилькой, Егор разговаривал с Хайсановой. Я не обиделась, правда, — поспешно сказала она, — вы же не должны со мной нянчиться… Да и я не хотела ходить за вами, как хвост…

— Мы вообще-то не нянчимся с тобой, а дружим, — сказал Егор. — И что потом? — спросил он, когда Лаврик промолчал.

— Мы встретились, — она вздохнула, — вроде как познакомились, они предложили выпить…

— И ты согласилась?

— Я похожа на такую, да? — Ника обиделась. — И они пили водку из пластикового стаканчика!.. Откуда я знаю, сколько он у него в багажнике валялся, и сколько народу из него пило? Я не стала!.. Они выпили, и мы постояли немножко, и даже весело было, а потом Аленка и ее парень отошли покурить, и… Шаповалов… полез ко мне целоваться и под платье руку… — она запнулась, глядя на выражения их лиц, — и я ударила его коленкой в пах и ушла. Вот и все.

— Под платье полез, да? — очень спокойно спросил Егор. — «Вот и все»?

Лаврик накинул куртку и застегнул, рванув замок с такой силой, что чуть его не оторвал. Он теперь молчал — это было гораздо хуже его рычания, потому что молчание Лаврика обычно обозначало крошечный шаг до неуправляемой ярости, заставляющей его бросаться в драку.

— Они еще там? — спросил Егор.

— Да… — сказала Ника неуверенно, следуя за ними, когда они быстро пошли к выходу, — наверное, там, я так быстро ушла, что не видела…

Они вышли на школьное крыльцо и на мгновение остановились, настороженно глядя вокруг.

— А вон их машина, — сказала Ника Егору, указывая на белую «девятку», возле которой стояли четверо взрослых парней и две девушки. — Аленка еще там. Надо сказать ей, что я ушла…

— Очень хорошо, — сказал он, не слушая и как-то автоматически и совершенно неосознанно погладив ее по волосам. — Ник, ты погоди-ка здесь, ладно? Мы сейчас.

— «Вы сейчас» что?.. Даже не вздумайте! Лаврик! — Ника дернулась и обхватила Лаврика сзади, когда тот почти прыгнул вперед. Они едва не упали, но она только со вскриком зажмурилась и вцепилась в него крепче, не давая идти. — Стой. Стой!

— Пусти меня! — заскрежетал он, пытаясь оторвать от себя ее руки. — Я выбью этому наркоману все его гнилые зубы!

— Нет. Нет! Никуда ты не пойдешь!

— Да отпусти же! Егор, отцепи ее от меня!

— Нет!

Но он уже оттащил Нику от Лаврика — она упиралась, да еще как! — развернул ее к себе лицом, крепко удерживая и почти не чувствуя ударов, которые она наносила ему ладонями по груди.

— Не вздумай! — отчаянно вскрикнула она, цепляясь уже за него, когда вдруг осознала, что и он намерен драться. — Егор!

— Мы должны с ними поговорить, — начал Егор, пытаясь оторвать ее уже от себя и одновременно справиться с ошеломляющим ощущением ее тела, прижатого к его. — Ника, черт возьми, он лез к тебе под…

— Ничего вы не будетеговорить, Лаврик же хочет драку!.. Никола! — Она дернулась в сторону Жереха, вышедшего из-за угла с Арсеньевой в обнимку, так неожиданно, что они оба едва не полетели со ступенек. — Никола, не пускай его, не пускай!

Жерех без лишних слов ухватил Лаврика за шкирку и заставил остановиться на полпути.

— Не вмешивайся! — зарычал тот, вырываясь. — Отвали!

— Перестань-ка трепыхаться, Князь. — Жерех был спортсмен-силовик, крутой норовом и телом, и его боялись даже старшеклассники. И он удерживал Лаврика так легко, словно тот был ребенком, и говорил с ним так, как не рискнул бы говорить никто другой. — Ты в драку, что ли, собрался?

— Не твое дело! — огрызнулся Лаврик.

— Там три лба, угашенных водкой и марьиванной. И Певчих с ними, за грабеж сидевший, так тот вообще на ногах не стоит. Тебе это точно надо?

— Не надо ему! — крикнула Ника. — Никому это не надо!

Она отпустила Егора, но не раньше, чем Лаврик перестал дергаться и рычать. Схватила его сухую горячую ладонь в свою, сжала, чтобы он не вырвал, и так, рука в руке, спустилась с ним по ступеням к месту, где стояли Никола, Лаврик и нетерпеливо дожидающаяся своего парня Таня.

— Что ты делаешь? — Никола тоже отпустил свою жертву, и Ника сжала кулаки и подступила к Лаврику, глядя огромными глазами ему в лицо. — Ты думаешь, я вам для этого рассказала? Думаешь, янажаловалась? Думаешь, я хочу, чтобы вы дрались?..

— Слушай, Ника, мы сам знаем, что нам делать, ладно? — начал Лаврик, но она замахала руками и замотала головой, не желая ничего слушать и дрожа так, что все тело, казалось, ходило ходуном.

— Я никогда больше ничего не буду вам рассказывать. Я никогда больше ничего вам не расскажу! — Она обернулась к Егору, почти плача и вдруг как-то сразу растеряв свой боевой пыл, и даже голос сел и почти превратился в громкий шепот. — А ты…Я не думала, что ты такой. Я не думала, что и ты тоже…

Она пошла прочь быстрыми шагами, и они двое остались стоять на месте, не понимая, как так вышло, что их попытка защитить ее и наказать обидчика стала причиной первой самой настоящей… ссоры?

— Жерех, блин! — позвала Таня уже совсем нетерпеливо. — Я замерзла!

Никола похлопал Лаврика по плечу.

— Ладно, Князь, ты не расстраивайся. Вернется ваша… фурия.

— Иди ты далеко и надолго, — посоветовал Егор, не повышая голоса.

— Ага, и тебе пожалуйста. — Жерех, когда надо, был непробиваем. Подхватив свою Таню, он поднялся по ступенькам и зашел в здание, как ни в чем не бывало.

Лаврик поглядел на Егора, Егор на Лаврика, потом они вместе поглядели на гогочущую пьяную компанию, едва ли заметившую, что происходило у них под самым носом.

— Ника здорово разозлилась, — цокнул языком Лаврик. — Догоним?

Но Егор покачал головой.

— Не разозлилась она, — сказал он, глядя удаляющейся Нике вслед. — Она испугалась. Я знаю.

Они медленно двинулись за ней.

— Предлагаю в понедельник подкараулить этого Шалопутова и поговорить, — сказал Лаврик.

— Я готов не только поговорить, — сказал Егор мрачно, сжав кулаки. Помолчал. — Тебе она нравится, да?

Лаврик свел брови.

— Ты к чему это клонишь? — Но почти сразу же сдался. — Ну да, она, может, и наш друг, но глаза-то у меня есть. Но ты не переживай, я это так, тебя немножко позлить и ее подразнить. Я же вижу, как вы друг на друга смотрите…

Он увидел выражение лица Егора и рассмеялся коротким и каким-то даже завистливым смехом.

— Интроверты. Вечно вы не видите ничего дальше собственного носа.