Преданный друг (СИ)

ГЛАВА 26. НИКА

Всю субботу я не находила себе места. Лаврик не звонил, но написал, что приезжает в воскресенье днем, и у меня как будто бы даже было время подготовиться, но я не знала, как и к чему.

Так что просто ждала.

У меня не было друзей и жизни без моего сына и мамы, но никому из них я не могла бы рассказать, что творится у меня на душе. Я рассказала Егору, но это ничего не меняло. Признание вырвалось у меня потому, что я была растеряна, не более, но оно не делало нас снова друзьями.

Так что еще днем я занялась уборкой и вымыла дом до блеска. Испекла Олежке пиццу, сварила из прошлогодней заморозки огромную кастрюлю вишнево-сливового компота, подмела двор и все-таки обрезала разросшуюся вишню. Если запустить, кустарник быстро заполонит весь сад, так что я взяла лопату и выкопала тонкие наглые прутики новых вишен, пробившиеся из земли у самых тигровых лилий. Кустики держались крепко и пытались нежной зеленью листочков донести до меня, как сильно они хотят жить.

А вечером мы с Олежкой и мамой жевали пиццу и смотрели по видику «Корпорацию монстров».

— Ну а ты кем хотел бы стать, когда вырастешь? — решила вдруг узнать моя мама.

Олежка зарычал и растопырил покрытые крошками пальцы.

— Монстыром!

Будущее моего сына было определено.

Утром, когда мама ушла на работу, мне пришлось выдержать настоящую битву смонстыромиз-за того, что мы не пошли на детскую площадку и не встретились там с его другом Артемом. Сын был страшно обижен, ведь мы говорили о площадке уже три дня. Но я обещала ему, что мы сходим после обеда и нагуляемся вдоволь, когда я закончу дела.

Сердце екало — но обещала.

— А это скоро, мам?

— Скоро, — сказала я, начиная нарезать кусочками мясо для гуляша. — Пообедаем, поспим и пойдем.

— У-у-у-у, — разочарованно заныл сын. — Опять спать. Я обиделся.

— А я тебя люблю, — сказала я.

Я нарезала мясо и начистила и нарезала лук, поминутно глядя в окно. Я ждала Лаврика, и все же когда возле дома затормозила его блестящая черная машина, разволновалась и так неловко дернула ножом, что едва не отхватила себе полпальца.

— Мам! — раздался вопль и топот ног из спальни и прихожую. — Папка приехал!

— Я знаю, сынок, — с пальца текла кровь, обильно, капая на стол и пол, и я, чертыхаясь, добежала до раковины и подставила его под холодную воду. — Подожди меня, я сейчас!

Олежка пронесся мимо кухни.

— Я пойду встречать!

— Стой!

Я схватила полотенце, кое-как зажала им палец и рванула следом. Успела перехватить сына уже у самой двери, в которую он изо всех сил упирался обеими руками — и на мое счастье его четырехлетних силенок, чтобы ее открыть, пока не хватало.

— Идем, идем, мам! Идем!

— Идем, конечно! Только под ноги смотри.

Сердце билось в груди, как бешеное, но я толкнула дверь и решительно вышла на крыльцо в момент, когда Лаврик, в кожаной куртке, с улыбкой на лице и огромным пакетом в руке, повернулся от закрытых ворот к нам.

— Эге-гей, кого я вижу!

Олежка почти кубарем скатился с крыльца и рванул отцу навстречу. Моя рука сама дернулась за ним, ухватила воздух, но потом нашла точку опоры в виде деревянного перила — и медленно, пристально глядя на Лаврика, который, обнимая Олежку, так же пристально глядел на меня поверх его головы, я преодолела ступени.

— Это все мне? — попытался заглянуть в пакет наш сын.

— Кое-что тебе и бабушке, ну еще и маме, конечно, — сказал Лаврик, поднимаясь с корточек и улыбаясь мне. — У нее был день рождения, не забыл?

Олежка замотал головой.

— Конечно, не забыл! — Он сжал отцовскую руку своей ладошкой и потянул его к дому. — Идем скорее. Мама готовит гуляш! А бабушка работает.

— Привет, — сказал Лаврик, останавливаясь рядом со мной. Его глаза смотрели на меня честно и открыто, и от этого моя растерянность стала еще сильнее. — Пригласишь в дом?

Я только махнула рукой. Что он задумал? Неужели он все-таки опомнился и решил не отбирать у меня сына силой… но тогда зачем приехал и почему не звонил?

Олежка еще в прихожей извлек из пакета огромную красную гоночную машину и с довольным воплем убежал в спальню — проводить тест-драйв.

— А на мамин подарок не хочешь посмотреть? — засмеялся Лаврик, заходя следом за мной в кухню и ставя пакет на стул. Вздернул брови. — Что ты тут, Никанор Палыч, свинью что ли резала? Все в крови.

— Хуже, — сказала я, показывая замотанный полотенцем палец. — Погоди, сейчас пластырь налеплю и вытру.

— Ну давай, я пока разгружусь. — Лаврик достал из пакета банку любимых Олежкой зеленых оливок и поставил на стол. — Кое-что по дороге уже купил. Хорошо, что до обеда успел.

Я собрала в кулак всю свою решимость и задержала своей рукой его руку, готовую снова нырнуть в пакет.

— Лаврик, не томи. Так хуже.

Он посмотрел сначала на мою руку, потом перевел взгляд непроницаемо темных глаз на меня. Я никогда не умела понимать выражение его лица, не вышло и сейчас, но вот Лаврик кивнул и чуточку нервно дернул уголком губ.

— Ник, я не собираюсь тебя томить. Я с миром.

Волна облегчения едва не сбила меня с ног.

— Спасибо.

Он пожал плечом и, когда я убрала руку, продолжил разгружать пакет.

Я быстро протерла пол и переместила то, что привез Лаврик, в холодильник. Икра, ананасы, манго, замороженные креветки, дорогая колбаса, кусок настоящего жирного сыра, большая упаковка кофе — все то, что нельзя было купить у нас в деревне и то, что я не стала бы покупать сама.

Лаврик даже привез для меня мельнички с приправами, которые я оставила на столе, чтобы добавить в гуляш. Пока я возилась с мясом, сделал себе «нормальный» кофе и ушел с кружкой в спальню, откуда вскоре донеслись Олежкин смех и голоса.

Я перемешала приправленные лук и мясо с томатной пастой на аппетитно скворчащей сковородке и как раз заливала все водой, когда Лаврик снова вошел в кухню.

Пустая кружка стукнула по столу.

— Отвлекись на минутку, Ник, я хочу отдать тебе подарок.

Я накрыла гуляш крышкой, убавила огонь и обернулась. Лаврик сидел за столом. На столе черным квадратом Малевича лежал плоский, обитый бархатом футляр из оренбургского ювелирного салона.

Я закусила губу и приблизилась.

С тех пор, как у него появились деньги, Лаврик всегда дарил мне на день рождения украшения. До этого — всего один раз, в самый первый год — это были какие-то ужасные духи, от запаха которых у меня потом полдня болела голова. Но потом только украшения. Браслет, кольцо, серьги, все — с настоящими бриллиантами, как полагается.

Лаврик держал меня в стороне от мира, в котором вращался, и на деловые встречи с ним я ходила редко. Правда, как образцовый муж, он все-таки выводил меня в ресторан, и в те вечера на мне всегда были подаренные им украшения и дорогое платье.

Но тогда это было вложение, а я была его женой.

К чему такой подарок теперь?

— Я не возьму это, что бы это ни было, — сказала я.

На мгновение досада проглянула во тьме его глаз.

— Не глупи. Это ведь подарок. Можешь сказать «прощальный», если хочешь, — он пододвинул футляр в мою сторону. — Ник, послушай, я хочу, чтобы ты его приняла. И выслушала меня, потому что в прошлый раз ты не дала мне сказать ни слова.

Я не дала? Я открыла рот, чтобы перебить, но Лаврик уже поднял руки вверх, признавая ошибку.

— Ладно, не дал я, но ты вывалила на меня это все без подготовки, а я был усталый, как черт, и сорвался.

— Я два дня набиралась храбрости, — призналась я честно. — Лаврик, если бы я не брякнула все это сразу, я бы не решилась еще пару недель, а там ты бы приехал. И как бы я сказала тебе, что Олежка не поедет с тобой?

Лаврик откинулся на стуле, упершись затылком в стену, и какое-то время смотрел прямо перед собой.

— Я хочу его забрать. Стой, молчи, иначе мы опять поругаемся, а я не хочу ругаться с собой из-за сына. — Он повернул голову, когда я не сказала ни слова, и будто нехотя продолжил. — И из-за Егора.

— Мы не вместе, — торопливо сказала я, скрещивая на груди руки.

— И он что, не позвонил тебе в пятницу и не сказал, что я наорал и на него тоже?

— Я не хочу говорить о нем. — Я отвела взгляд, но тут же снова посмотрела на Лаврика. — Ты сказал, что хочешь забрать Олежку.

— Если ты его со мной отпустишь.

Его взгляд изучал мое лицо, пока я изо всех сил пыталась понять, к чему все идет.

— Я хочу еще один месяц с сыном. Я хочу побыть с ним еще тридцать один день, а потом я привезу его и его вещи, и он переедет к тебе, как ты хочешь. За это время мой юрист разработает для нас соглашение об алиментах и о порядке общения с ребенком. Я приеду с документом, ты его подпишешь, и мы будем его соблюдать. И если кто-то его нарушит, вторая сторона сможет подать на нарушителя в суд. Идет?

Я неуверенно переступила с ноги на ногу. Лаврик нехорошо прищурился.

— Ты что, не веришь мне? — спросил он прямо. — Ты думаешь, я украду у тебя твоего собственного ребенка?

— Нет, — сказала я быстро, видя, что он распаляется, — нет, я тебе верю. Я знаю, что ты имеешь право злиться…

— Сейчас я спокоен, Ник, — но чуть дрогнувший голос его выдал, и он поморщился и продолжил уже с легким раздражением. — Ну да, может быть, уже чуточку разозлен тем, что я вынужден выпрашивать у тебя то, на что по закону — и по нашей с тобой договоренности — имею полное право.

Мой разум был всецело с ним согласен, но вот сердце…

— Прости, — сказала я. — Я после того разговора уже две ночи нормально не сплю. Уже готова была к скандалу, а тут вдруг ты приезжаешь с миром.

Я подскочила к сковородке, будто вспомнив, что пора помешать, и попыталась привести в порядок хаотично мечущиеся в голове мысли.

— Ты ведь останешься на ночь?

— Нет, не останусь, — сказал он. — На завтра у меня планы.

— Но хотя бы на обед?

— На обед останусь, — я услышала нетерпеливый вздох, — Ник, не тяни кота за одно место, ладно? Ты пустишь Олега со мной?

Я накрыла сковородку крышкой и повернулась к Лаврику с деревянной лопаткой в руке. Я верила ему и не хотела причинять своему сыну боль, и если этот вопрос можно было решить мирно и без ссоры — как я могла отказывать себе и ему в этом решении?

— Пущу.

Широкая улыбка на его лице полыхнула, как молния, и в груди у меня что-то сжалось.

— Отлично, значит, вопрос закрыт. И ты примешь подарок. Там ничего такого, просто подвеска.

— Мне все равно некуда все это надевать, — сказала я, вспыхнув, когда вспомнила тот злосчастный день рождения Эмилии.

— Какие твои годы, — Лаврик, похоже, окончательно развеселился, услышав то, что хотел услышать, и даже подмигнул. — Ладно, не буду тебя отвлекать от процесса. Пойду, пообщаюсь с сыном, скажу ему новость.

Он ушел, оставив меня в особенно оглушающей после моего согласия тишине кухни, а спустя пару минут я услышала из спальни торжествующий вопль.

Снова открыв крышку сковородки, я почти с остервенением еще раз помешала гуляш.

Но это не дало мне ответ на вопрос, правильно ли я поступила.