Предать, чтобы спасти

Глава тринадцатая

После того как отгремел очередной день музеев, Игорь сообщил на планерке, что пришел подписанный договор на двухдневный семинар, в котором принимаем участие я и он. Тема «Экспозиционно-выставочная деятельность музея». Мы были вместе год, а я до сих пор испытывала неловкость, когда мы вместе куда-то выезжали. Я по-прежнему встречала осуждающие взгляды со стороны коллег. И хоть иначе они никак не проявляли ко мне нерасположение, но часто их разговоры замолкали, стоило мне войти в отдел. Либо говорили обо мне, либо о чем-то, что я не должна была знать. Но когда озвучили место проведения семинара, я забыла о коллегах. Проходить он будет в Сочи.

Где-то там, в одном из районов этого города, жил Шандор. Я свято хранила бумажку с адресом его поселка, и соблазн встречи никогда не был так велик, как в эти дни. Быть так близко и не увидеть его! А что если этот семинар очередной знак, и мне дан шанс что-то изменить в своей жизни?

В гостинице, расположенной в центральном районе Сочи, нас с Игорем разместили в один номер. С двуспальной кроватью. Это обстоятельство снова меня смутило. Я подумала о том сотруднике, который заказал нам этот номер.

– Кто занимался организацией нашего размещения? – спросила я.

– Кто-то в кадрах. Я все время забываю ее имя.

– Резида?

– Точно!

– Почему она выбрала такой номер? Ты ей сказал?

– Она интересовалась, два номера или один нам заказывать, я сказал один. Что не так? Все и так знают, что мы спим вместе. Еще издевалась, спрашивая меня, одну нам кровать или две.

– И что ты ответил?

– Сказал, что нам было бы удобнее заниматься сексом на одной большой кровати.

– Ты шутишь?

– Я серьезно. Я прямой человек, что думаю, то и говорю.

– Ты знаешь, что обо мне на работе и так не очень лестного мнения с тех пор, как я с тобой? А ты подливаешь масла в огонь.

– Не создавай проблемы на пустом месте. Людям нужно кого-то обсуждать. Не обращай на них внимания.

Игорь умел убеждать, и я быстро оправилась от смущения. Он прав, все давно знали о нас. Даже если бы у нас были раздельные номера, сплетни все равно гуляли бы по залам нашего музея. Просто было обидно, что меня перестали воспринимать как личность, теперь я была любовницей Харитонова, и что бы ни делала, многие считали, что это с его подачи.

Но все это оказалось пустым перед той тревогой, что зародилась в моем сердце, едва мы вышли из гостиничного здания. А отправились мы в конференц-зал в соседний корпус, где должен был проходить семинар. В сердце началась сумасшедшая тахикардия, и в голове воцарился полный хаос. Я так близка к Шандору! Мне казалось, я шла по его следам, дышала одним с ним воздухом, чувствовала те же запахи, что чувствовал он.

Не избавилась от этого чувства я и на мероприятии. Никак не могла на нем сосредоточиться. Я хотела его увидеть. Увидеть и узнать, что он жив, здоров, и с ним все хорошо. Наступило лето, и в школе начались каникулы. Наверняка, сейчас он в отпуске и застать его дома шансов больше, чем в учебный год.

Я возвращалась мыслями на семинар, как будто бы вникала в обсуждения, даже что-то отвечала, но затем вновь погружалась в свои безумные думы. Вечером после семинара мы планировали прогуляться по городу, сходить к морю. И я задумалась, как избежать этой прогулки? Можно сказаться больной, остаться в номере, позволить Харитонову одному насладиться красотами Сочи. Но уйдет ли он, не предпочтет ли остаться со мной, вылечить известными ему методами? А если уйдет, то разве я успею осуществить поездку по неизвестному мне направлению до его возвращения? Как потом объяснить свое отсутствие?

Безумие, творившееся в моей голове, не мог не заметить Харитонов. Во время кофе-брейка он спросил, все ли со мной в порядке? Щеки горели, и выглядела я нездоровой. Тут же подумала, а не тот ли это шанс, который я желала получить? Что если сказаться больной прямо сейчас и рвануть в сторону Хосты? Сколько для этого было времени? Пять часов? Я наверняка успела бы обернуться до конца семинара. Но точной уверенности не было, потому что не ориентировалась в местных расстояниях.

А если я действительно его встречу, разве не захочу приблизиться и обнаружить себя? Обрадуется ли он такой встрече? Может у него жизнь наладилась, и он счастлив. Зачем эта встреча ему? Зачем она мне? Снова разбередить раны, которые если не затянулись до конца, то хотя бы не кровоточат так, как несколько лет назад. Начинать все сначала? Не буду ли я глупо выглядеть перед ним, объясняя, зачем я здесь? Да и как объяснить?

Мне показалось, прошла вечность прежде, чем я ответила Харитонову. Сказала, что здешний климат плохо на меня действует. Была здесь в далеком детстве и из-за этой непереносимости больше сюда не приезжала. Не знаю, поверил ли Игорь в эту чепуху, но больше о моем здоровье он не спрашивал.

Но я никуда не поехала. Улетая из Сочи, я смотрела в иллюминатор и провожала глазами побережье до тех пор, пока оно не скрылось из виду. Искала глазами предполагаемое место обитания Шандора, словно могла увидеть его с той высоты и расстояния, которые нас отделяли от земли. Думала, что он в этот момент мог смотреть в небо на самолет и даже не подозревать, что в нем лечу я. Это безумие лишний раз подтвердило, что никакое время не властно над моими чувствами. Я любила Шандора так же, как и четыре года назад.

Спустя две недели случилось несчастье. Жена Дениса Кравченко Люся умерла при родах. Ее беременность протекала тяжело, она постоянно лежала на сохранении, почти не ходила, и Денис сильно за нее тревожился. Рядом с Люсей он держался твердо и уверенно, но при встречах с нами становился слабым и уязвимым. Не раз мы слышали от него, что, если встанет выбор между Люсей и ребенком, он выберет ее. Как бы он не хотел иметь с Люсей детей, но она ему все-таки дороже.

Врачи делали все от них зависящее, я постоянно подключала своего отца, чтобы он своими связями помог найти специалиста, который бы довел эту беременность до благополучного исхода, но – увы. Никакие меры не помогли.

Это горе свело нас всех вместе. На похоронах кроме близких родственников и подруг девушки были Юля с мужем и я. Игорь со мной ехать отказался, сказал, что плохо знал покойную и вообще не любит подобного рода мероприятия. А мне так требовалось в эти дни его крепкое мужское плечо! Люся была хрупким нежным ангелом, и ее уход больно ранил меня.

Сын Дениса выжил, но оставался в инкубаторе еще целый месяц. Он родился недоношенным. Первую неделю Денис не хотел его видеть, винил малыша в смерти его матери, но после разговора с моим отцом, взял себя в руки и навестил сына. Входить к ребенку не позволяли, но он смотрел на него через стекло. Малыш лежал в инкубаторе крохотным и беззащитным, к нему были подключены аппараты, поддерживающие его жизнедеятельность, и это зрелище вызывало сострадание. Казалось, мучения Дениса не закончатся никогда. Но именно вид сына в таком состоянии придал молодому отцу сил, и он воспрянул духом. Он нужен этому малышу, и тот нужен ему. Как память о женщине, которую он любил. Впервые в жизни он обратился к богу и стал молиться. Молиться, чтобы Илюша, так он назвал сына, выжил и вернулся с ним домой.

И бог услышал его молитвы. Илью отключили от аппаратов и убрали из инкубатора. Через месяц он смог обходиться без них. Денис забрал сына домой. В помощь к нему приехала мама, которая уже находилась на пенсии, и занялась уходом за внуком вместе с сыном. Илья быстро вернул Дениса в строй, появился стимул для жизни, он весь ушел в его воспитание.

Не найдя поддержки от Игоря, всю боль от потери Люси я делила с отцом. Я снова и снова спрашивала его, как такое могло случиться в двадцать первом веке, когда технологии и медицина так далеко шагнули вперед. Он пытался доступным языком объяснить мне, какие сложности были со здоровьем Люси, и почему ей нельзя было помочь. Оказывается, ей предлагали вызвать преждевременные искусственные роды, чтобы прервать беременность, но она отказалась. Несмотря на то, что на кон была поставлена ее собственная жизнь. Она хотела подарить Денису сына, и она это сделала. Денис этого не знал, и я обещала отцу, что он никогда не узнает этого от меня.

За два месяца до этого события мамой стала и Юля. У нее тоже родился сын, которого назвали Константин. Новый статус преобразил ее, она светилась от счастья, и никакие бессонные ночи не влияли на ее отношение к сыну. Она все воспринимала как должное и с улыбкой выносила любые тяготы.

После всех этих событий я остро почувствовала, как мне не хватает в личной жизни нежности, и я пыталась искать ее в кругу своей семьи. Чаще приезжала к маме, усаживала Полину к себе на колени, прижимала и целовала в макушку, как это часто делал мой отец со мной, читала ей книжки. В свои два с половиной года она довольно хорошо разговаривала. Мама начинала показывать ей буквы и кое-какие она уже могла назвать. Со мной любила пообщаться, но все же бабушка была для нее самым близким человеком. Если требовалась помощь, она, прежде всего, обращалась к ней. Если падала или ударялась, то тоже ждала сочувствия именно от нее. Я не могла обижаться на дочь за это. Я долго была для нее чужой.

В сентябре мы с Игорем были в отпуске, и он повез меня по станицам Краснодарского края, в которых и сам никогда не бывал. Его дед был казаком, и жил в одной из таких станиц. Правда, сейчас она опустела, молодежь уехала в город, и на все селение осталось три дома, где доживают свой век последние жильцы. Туда мы не поехали. Хотя мне было любопытно посмотреть место, где прошло детство Харитонова. Вместо этого наш путь лежал в станицы, где жили коренные казаки на протяжении двух веков, они угощали нас своими блюдами, рассказывали о своих обычаях, и я узнавала для себя много нового.

Главными обычаями кубанских казаков были и остаются – уважительное отношение к старшему поколению и к женщине, и почитание гостей. Независимо от возраста гостя ему в доме казака выделяется все самое лучшее – лучшее место за столом и для отдыха. Особенно если гость незнакомый и издалека, как было в нашем случае. Даже старый человек уступает место такому гостю, пусть даже он моложе его.

Нас кормили окрошками, борщами и рассольниками, к ним подавали овощи и сало. А свежий хлеб из самой печи оказался таким вкусным, что я готова была есть только его.

В станицах, которые мы посещали, широко развиты прикладные ремесла, и самым близким из них для меня оказалось гончарное ремесло. Я не сдержала своего восторга при виде гончарного круга, расположившегося прямо во дворе дома, и попросила у хозяина позволения мне что-нибудь сделать на нем. На это зрелище вышла посмотреть половина станицы. Во всяком случае, мне так показалось. Хозяйка Варвара дала мне фартук, которым я обмоталась несколько раз, и довольно увесистый кусок глины. Я собиралась сделать кувшин. Несколько лет я не бралась за глину, и от такого столпотворения вокруг себя немного нервничала. Но когда взялась за дело, все тревоги отступили, и я снова была в гончарной мастерской с Шандором. Его руки касались моих, направляли и поправляли.

Когда я закончила, я впервые посмотрела на Игоря. Он стоял позади любопытных зевак, и наблюдал за мной сквозь прищуренные веки. Мое мастерство не вызвало у него восторга, больше всего он был озабочен состоянием моих рук. Мне пришлось тщательнее, чем обычно их вымыть, чтобы доказать ему, что это ремесло не настолько уж и грязное. Когда я продемонстрировала свои чистые ногти и ладони, он поцеловал мою руку и сказал, что гончарство не женское дело, и видеть меня за ним он больше не хочет. Это вызвало у меня внутренний бунт, и я пару дней думала, что бы еще такого сделать, чтобы ему не угодить.

Случай «не угодить» Игорю представился в другой станице. Местные казаки, узнав, что я умею ездить верхом, предложили мне прокатиться на лошади, и я с радостью откликнулась на этот призыв. Игорь впервые увидел меня в седле, и мне было, что ему показать. Я держалась в седле прямо и уверенно, и легко управляла даже незнакомой лошадью. Несколько раз смогла поднять ее на дыбы, чем вызвала волну переживаний среди казаков, но умело сохранила равновесие, и в ответ услышала радостные аплодисменты.

Харитонов не отважился проехаться верхом, но говорил, что в детстве в станице у деда часто ездил на коне не только в седле, но и без него. Я лишь усмехнулась, выражая тем самым недоверие его словам. Решила, что он просто боится лошадей и не переносит их запах. А сама гарцевала на коне так долго, сменяя один шаг на другой, что ему бы стоило меня возненавидеть за пренебрежение его чувствительным носом.

Однако каково же было мое удивление, когда вместо презрения, он встретил меня с восторженными объятьями, помогая спуститься на землю. Он не успел сказать ни слова, когда нас обступили местные казаки и стали выражать мне свое восхищение. Управление лошадью, это конечно не женское дело, но любому казаку было бы приятно иметь такую женщину как я своей женой. И тогда я поняла, чем вызван восторг Игоря. Я покорила сердца казаков, а он любил, когда его женщина вызывала у других мужчин восторженные отклики.

В другом месте меня поразил он. Сначала тем, что предложил свою помощь одинокой старушке, наколов ей дрова. Я очень удивилась такой инициативе, переживая, как бы он не покалечился за этим занятием. Он не выглядел белоручкой, но топор в его руках я не представляла. Однако он весьма искусно им орудовал, и поленья раскалывались под его ударами равными брусками. Такого Игоря я не видела и не знала, и знакомство с этой стороной его характера оказалось приятным сюрпризом этой поездки. Я даже подумала, что в такого человека могла бы влюбиться.

А потом мы попали на праздник в день осеннего солнцестояния, и в станице проходила ярмарка. На ней выставлялись товары народного промысла. Один из местных мастеров, кроме того что представил на продажу свои изделия, взялся обучать детей резьбе по дереву. Для этого он организовал небольшой столик, на котором разложил заготовки из дерева, специальные ножи и наждачную бумагу. Около стола разместил небольшие пни, на которые рассадил ребят, и вручил им по бруску и инструменту.

Игорь пристроился рядом с ними. Я думала, он тоже будет обучаться резьбе по дереву, но он взял в руку нож-резак, деревянную заготовку и стал уверенно стругать по бруску. Убрав все лишнее с краев, он сменил нож и стал вырезать углубления. Он работал инструментом ловко и слаженно, не замечая никого вокруг, и полностью сосредоточившись на своей работе. Я следила за ним и вновь удивлялась его способностям. В его руках за год совместной жизни я не видела даже отвертки. Казалось, в его доме ничто не ломалось или чинилось невидимой для меня рукой. Единственными ножами, к которым он прикасался, были кухонный и столовый нож, но их он использовал только по прямому назначению. Откуда такие навыки?

Он никогда не рассказывал о своем детстве и увлечениях тех лет, и для меня его жизнь начиналась после смерти матери, когда он был вынужден жить со своей мачехой и братьями, общение с которыми причиняло ему только боль и страдание. Но когда-то существовал и маленький Игорек, и он наверняка отличался от нынешнего мужчины своим характером. Был ли он мягче и добрее? Или нежнее и приветливее? Чем жил? Кого любил? О чем мечтал? И кто научил его резьбе по дереву? Расскажет ли он мне об этом?

Я потеряла счет времени, засмотревшись на работу рук Игоря. Из-под его ножа выходила фигурка, и скоро в ней мы узнали русалочку. Вокруг него столпилась любопытная детвора, в том числе и те, кто еще несколько минут назад пытались сами что-то сотворить. Их учитель тоже засмотрелся на случайного гостя, и с пониманием отнесся к отвлечению мальчишек. Детишки зашептались между собой, дивясь мастерству Игоря, и мне стало приятно восторженное отношение детей к нему.

Когда работа подходила к завершению, один из мальчиков спросил Игоря, куда он денет эту русалочку, можно ли ее купить. Игорь, не поднимая глаз и не отрываясь от работы, сказал, что это подарок одной очень красивой девочке, и поэтому русалочка не продается. Неужели речь обо мне? Я заметила, как расстроились мальчишки. А девочки, наоборот, оживились и принялись гадать, кто эта счастливица. Но не обманет же он их ожидания, подарив русалку мне? Ох, нет, это надо предотвратить.

– Игорь, – приблизившись к девочкам и коснувшись двух из них за плечи, сказала я, – здесь все девочки красивые, как ты выберешь из них самую красивую?

Харитонов поднял на меня глаза. Я осторожно помотала ему головой и взглядом указала на девочек, давая понять, что выбрать нужно среди них. Он усмехнулся, глубоко вздохнул и окинул юных прелестниц взглядом.

– Подарок достанется той, у которой самые красивые глаза. Голубые.

Девочки бросились заглядывать друг другу в глаза, и половина из них взгрустнула, отойдя на второй план. А те, что остались, стали убеждать Игоря, что у них голубые глаза, и, конечно, самые красивые. Он отложил в сторону нож, взял наждачную бумагу и стал осторожно шоркать по изделию.

– А как вас зовут, красавицы? – спросил он, не поднимая глаз.

– Меня Алиса.

– А меня Маша.

– А я Соня.

– А я Даша.

– А меня не зовут. Я сама прихожу. Я – Вика.

Игорь поднял глаза и внимательно посмотрел на нее. Это была рыжеволосая девочка лет девяти-десяти в желтом сарафане в крупный белый горох и сандалиях на босу ногу. Ее лицо и плечи были густо усыпаны веснушками, нос вздернут вверх, а в голосе слышалась дерзкая самоуверенность.

– У тебя не голубые, а зеленые глаза, – с упреком сказал Игорь.

– А вот я надену голубое платье, и они сразу станут голубыми.

– О, как интересно. Но сейчас на тебе не зеленое платье, отчего тогда глаза зеленые?

– Потому что от деревьев отражается.

Мы с Игорем рассмеялись.

– А ты молодец, находчивая, – похвалил Игорь. – Меняю правила. Русалка достанется самой находчивой. Вот возьми, она твоя.

И Игорь протянул ей свое готовое изделие. Девочка радостно схватила ее и, бросив поспешное: «Спасибо», побежала со всех ног.

– Мама, мама, – закричала она по дороге, – смотри, какую куклу мне дяденька сделал.

Остальные девочки надули губы и с укором посмотрели на Игоря.

– А вы еще сделаете русалочек? – сказала та, что назвалась Дашей. – Для нас.

– В другой раз. На сегодня с меня хватит. У вас вон какие казаки растут, они научатся резьбе и вам сделают таких русалок. Просите у них.

Мальчишки вернулись к своей работе и кропотливо вырезали узоры на брусочках. Мастер указывал им на их недочеты, и они послушно их исправляли. Услышав слова Игоря, один из мальчиков поднял глаза и сказал, что может сделать одной из девочек кошку, но только она будет не такая резная как русалка. Их учитель тоже не остался в стороне, добавив, что каждая девочка получит по резному сувениру в конце обучения от каждого мальчика. Девочки радостно захлопали в ладоши, и на том инцидент был исчерпан.

Дети, кроме тех, что вырезали из дерева, разбежались, и Игорь поднялся со своего места. Он скинул фартук и размял спину. Взяв друг друга за руку, мы двинулись с ним вдоль рядов с сувенирами и украшениями местных мастеров.

– Расскажешь, где ты научился резьбе по дереву?

– Дед научил. Он был хорошим резчиком. Вся его изба была в резных наличниках и на коньке крыши резная голова коня. Я любил в детстве залезть на нее и изображать лихого казака. Мать, конечно, натерпелась страху тогда.

– Это ее отец?

– Да. Отцовских родителей я не застал.

– А дрова колоть тебя тоже дед научил?

– Он. Сказал, что в жизни все пригодится.

– Чему еще он тебя научил?

– Скакать на коне.

– Почему же ты отказался ехать со мной?

– Однажды я не удачно упал с коня и сломал руку. Мне тогда было всего восемь или девять лет. После этого я стал немного их побаиваться.

– Ого, Игорь Владимирович признался, что он чего-то боится?

Харитонов насмешливо усмехнулся.

– Я тоже человек, и у меня есть свои слабости.

О, неужели есть что-то, в чем я его превосхожу? И он тоже может быть уязвим. Неожиданно.

– Вырежешь мне что-нибудь из дерева?

– Хм. Твоя русалочка с твоей подачи была «продана» за находчивость зеленоглазой Виктории.

– Но не мог же ты обидеть детей?

– А что, по-твоему, я сделал с остальными девочками?

– Ты не мог удовлетворить всех. Но зато дал стимул мальчикам. Теперь они будут делать резные фигурки девочкам, которые им нравятся.

Мы проходили мимо прилавка с вязаными вещами, и Игорь остановился около него, заметив чудесную белую шапку с вязаными кроличьими ушами на макушке. Неожиданно он взял ее и натянул мне на голову. Женщина, торговавшая шапками, подала мне зеркало и сразу заметила, что шапка мне очень к лицу. По ощущениям она была мне в пору и, посмотрев на свое отражение, я согласилась с мастерицей.

– Мы берем, – заключил Игорь, посмеиваясь.

– Куда ты хочешь, чтобы я в ней ходила?

– Поедем зимой кататься с гор.

Мы собирались сделать это еще прошлой зимой, но случая так и не представилось.

– Тогда и тебе нужно что-нибудь подходящее подобрать.

Я окинула взглядом остальной прилавок и увидела шапку, напоминающую шлем викинга. Она также была вязанной, а рога набиты синтепоном. Игоря мой выбор впечатлил меньше. Наличие рогов его явно не устраивало.

– Ну ты что? Это же шлем викинга! Ты будешь выглядеть, как суровый и беспощадный воин!

– Таким ты меня видишь?

– А я значит для тебя трусливый кролик?!

– Нет, ты очень милый кролик.

– А ты очень сильный воин, – и я попыталась пальцами сжать его бицепсы.

В итоге мы взяли обе шапки, чем весьма осчастливили их мастерицу.

Это были замечательные две недели отпуска, о которых осталось много приятных впечатлений, сувениров и подарков. Один из них представлял собой книжку с кубанскими сказками, которую прочитало не одно поколение юных казаков, и я когда-нибудь рассчитывала почитать ее на ночь Полине. Нас снова звали к себе в гости, и мы обещали, что если снова решим отдыхать по краю, то обязательно выберем эти же места.

По пути домой Игорь свернул с дороги в чистое поле. Весь урожай на нем был собран, и даже не осталось никаких отходов. Вдалеке виднелась небольшая рощица с полуголыми деревьями, в небе парили птицы, и других машин вокруг не наблюдалось.

– Почему мы остановились? Что-то с машиной?

– Нет, что-то со мной.

– Тебе плохо? – обеспокоенно спросила я, разворачиваясь к Игорю. – У тебя есть аптечка?

Игорь отстегнул ремень безопасности и тоже развернулся ко мне. В его глазах я увидела самое страшное из его заболеваний, называемое возбуждением. Он обхватил мою голову руками и приник своими губами к моим. Две недели отпуска с преимущественным воздержанием давали о себе знать.

Нам приходилось жить на постое у местных жителей, и наши ночи не отличались особым уединением. Где-то нам предоставляли отдельную комнату, но в доме были такие тонкие стены и скрипучие кровати, что заняться сексом по-тихому было совершенно невозможно. Только если спуститься на пол, но и старые половицы предательски выдавали наши отчаянные попытки сблизиться. В другом доме нам и вовсе не нашлось отдельного помещения, и мы спали в одной комнате с хозяевами, разделенной на две части шторами. Всю ночь мы слушали громкий храп Николая, хозяина избы, и Игорь никак не мог подстроиться под его «мотив». А в третьем пристанище и того похлеще – нас разделили по разным комнатам, уложив меня спать с хозяйскими дочерями, а Игоря – с их сыновьями. Мы не были женаты, и высоконравственные хозяева рассудили, что негоже нам спать вместе в доме, где живут дети.

Эти обстоятельства меня нисколько не огорчали, а скорее веселили. Игорь был инициатором отпуска, и я была рада, что он своими руками загнал себя в жесткие рамки сексуальных ограничений. Я же получила передышку и в эти дни находила удовольствие от вещей духовных, а не телесных.

– Игорь, ты можешь потерпеть до дома?

– Нет, я больше не могу терпеть. С того самого дня, как я увидел тебя на коне, я только и мечтаю, чтобы ты меня оседлала.

Он снова стал тем Игорем, которого я знала, и все очарование им, возникшее в течение двух недель, вмиг улетучилось.

Зимой, когда в горах выпал снег, мы поехали кататься на горки. Полине было почти три года и мне хотелось взять ее с собой, но когда я намекнула об этом Игорю, он сказал, что она слишком мала для таких горок. Я не стала развивать тему, не зная, с чем в действительности мне придется столкнуться. Возможно, Игорь прав, и это место для Полины не подойдет.

На базе оказалось несколько горных склонов. Один для умелых лыжников, второй – более пологий – для новичков. А третий склон для санок и плюшек. И среди катающихся на плюшках я заметила молодые семьи с детьми, которые были того же возраста, что и Полина. Я слышала радостные визги этих малышей, и мое материнское сердце с тоской отзывалось на них. Я снова отказалась от своего ребенка в угоде мужчине, который все также не горел желанием знакомиться с моей дочерью. Но зато с нами были его друзья с подругами, которых он был рад видеть больше, чем ее.

Когда я указала Игорю на присутствие на санной трассе маленьких детей, он назвал их родителей беспечными и бестолковыми людьми, о которых часто можно услышать в сводках трагических новостей. И кроме того он приехал сюда не только кататься с горок на плюшках, но и на лыжах, и с ребенком это делать было бы проблематично.

Я не умела ездить на горных лыжах и, если честно, этого боялась. Но Игорь все равно настоял на обучении, показывая, как маневрировать на трассе в разные стороны. Мне потребовалось время, чтобы справиться с паникой и страхом, и когда это удалось, я стала спускаться с горы чуточку увереннее, хотя и без особой скорости. Конечно, были и падения, и столкновения с другими лыжниками, но к счастью, обошлось без травм.

Друзья Игоря, да и он сам успевали дважды съехать и подняться в гору, пока я совершала один спуск, и я чувствовала их насмешливые взгляды. Но я не падала в грязь лицом, улыбаясь им в ответ и всячески изображая удовольствие. И даже когда мы уезжали, с азартом спрашивала, когда мы выберемся сюда снова, а про себя думала, что это будет последнее место, куда я приеду с Игорем и его друзьями. Во мне осталась обида на Харитонова, что он не взял с нами Полину, и с некоторых пор такое пренебрежение моим ребенком стало меня раздражать.

К двум годам наших отношений с Игорем, я стала замечать, что теряюсь на работе как личность. Несмотря на все достижения – грамоты, награды, сертификаты о пройденных курсах, – я оставалась для коллектива лишь любовницей Харитонова. Только в этом и усматривали мои успехи. Меня это задевало. Авторитет Игоря довлел надо мной. Я не стремилась превзойти его, это было невозможно, но хотела показать всем, что значу что-то и без него. Если я предлагала что-то разумное, это считали положительным влиянием на меня Харитонова, если моя точка зрения никого не устраивала, в этом видели мою незрелость. Все забыли, что первой идею театрализованных экскурсий озвучила я. Сейчас этот вид пользовался большим спросом, особенно среди детских групп. А они посещали наш музей довольно часто. Были и другие идеи, которые с моей подачи воплотили в деятельности музея после моего возвращения с обучения в Питере, но я ведь ездила не одна, и мои заслуги в этих начинаниях померкли наряду с идеями Харитонова.

И на фоне всего этого вдруг мы узнаем, что Жанна Михайловна собирается на пенсию. Зимой ей исполнилось пятьдесят пять, и она устроила для всех коллег небольшое застолье, чтобы его отметить. В ходе празднования не мог не прозвучать вопрос: будет она продолжать работать или пойдет на заслуженный отдых. Она ответила твердо и уверенно, что если руководство удовлетворено ее работой, то она бы хотела еще год или два поработать на своей должности. Трегубов не возражал, и вопрос с выходом на пенсию был закрыт. По крайней мере, на год.

Но неожиданно, спустя два месяца, она поменяла свое решение и оповестила о том руководство, и нас в том числе. Я видела, как довольно потирала руки Лилия Дмитриевна, уже мысленно готовясь занять ее место, и я понимала, что под ее руководством работать будет не так сладко, как с Жанной Михайловной. Лилия Дмитриевна меня не любила, и постоянно была чем-то недовольна в моей работе. Не раз я слышала, стоя под дверями отдела, что своим положением в музее обязана исключительно любовной связи с Харитоновым, а без него я ноль без палочки. Умею хорошо болтать, да и только.

Я никогда не жаловалась на нее Игорю, но он не был слепым и сам все видел. В тот вечер, когда Жанна Михайловна заявила о своем уходе на пенсию, Игорь заговорил со мной о ее приемнике. Я ждала, что он назовет имя Лилии Дмитриевны, и морально готовилась к таким переменам, а Харитонов возьми и выдай, что он предложил Трегубову назначить меня на должность руководителя отдела. Я молодая, перспективная женщина, с кучей сертификатов и дипломов, подтверждающих мою квалификацию, и было бы разумнее занять это место мне, чем Лилии Дмитриевне, которая «много пыжится, да толку мало». Я не понимала, как я могу перескочить через голову человека, проработавшего в музее больше двадцати лет, у которого тоже имелось немало заслуг в работе и соответствующая аккредитация, но Игорь просил по этому поводу не волноваться. Он возьмет все хлопоты на себя, и добьется, чтобы я заняла это место.

Но я так не могла. Да, я хотела сделать карьеру, но не переступая через головы своих коллег. Я возмутилась и стала с ним ругаться. Мне даже в мыслях было страшно представить реакцию Лилии Дмитриевны на такой поворот событий. Как после этого мы с ней сможем работать? Как коллеги будут смотреть на меня? Кто из них порадуется моими успехам и искренне признается, что я заслужила это место? Кем я была еще четыре года назад? Оператором, вносящим музейные экспонаты в электронный каталог. И вдруг такой прорыв. Ладно бы заслуженный. А то лишь потому, что я сплю с важной птицей, которая прочно свила свое гнездо в стенах нашего музея.

Игорь не понимал моего возмущения, и считал, что я снова чересчур заморачиваюсь. Что мне дело до других? Всем не угодишь. А доказать, что я заслуживаю этой должности, труда не составит. Не зря же он таскал меня по всяким семинарам и курсам, пришло время отработать полученные знания.

Он был настроен решительно, и я торопилась переговорить с Жанной Михайловной, пока планы руководства не вышли на всеобщее слушание. Я умоляла ее остаться.

– Жанночка Михайловна, пожалуйста, не уходите. Как же мы без вас? Вы еще так молоды и энергичны, без вас мы пропадем. У нас нет еще в коллективе такого стержня, как вы, который бы позволил нам почувствовать себя уверенно. Лилия Дмитриевна, конечно, хороший специалист, но она так импульсивна, ей бы еще с вами поработать, поднатореть.

– Ты Лильки боишься, что ли? Она конечно остра на язык, но баба-то неглупая, не станет лезть на рожон и трогать тебя.

– Жанночка Михайловна, но вы ведь хотели еще поработать, почему вдруг передумали?

– Да с внуками хочу больше времени проводить. Дети умаялись с ними, то сопли, то ветрянка, то еще какая беда, им помощь нужна.

– Да, я вас понимаю, сама не знаю, как бы без мамы справилась. Но… – И я решаюсь ей сказать, как есть. – Если вы уйдете, я это не потяну и наживу себе врага. Я ведь не конфликтный человек, мне этого не надо.

И я рассказала Жанне Михайловне о том, что было известно самой. Она тоже не понимала, как возможно организовать мне такой карьерный рост с моим опытом и моей категорией, и предположила, что это блеф и рассчитан на то, чтобы произвести на меня впечатление своим покровительством. Что на самом деле ничего у Игоря не выйдет, но участие в моем профессиональном росте вроде как должно упасть ему в зачет.

Я не хотела проверять возможности Игоря, и снова просила Жанну Михайловну хорошо подумать.

И она подумала. И решила остаться.

Лилия Дмитриевна была разочарована, и даже не пыталась это скрыть. Она попрекала Жанну Михайловну в переменчивости настроения, которая сбивает остальных с толку, и просила в следующий раз взвешивать свои решения, прежде чем выдать их на публику. А то она теперь чувствует себя немножко униженной, оставшись не у дел.

Игорь разозлился и назвал Жанну Михайловну шавкой-пустолайкой. Не в лицо, конечно. В разговоре со мной. Но и в лицо не особо подбирал выражения. Мне было стыдно за Игоря перед Жанной Михайловной, и я просила за него прощения.

– Мне с ним не жить, что мне на него обижаться? А ты держись, девочка. Он, конечно, лоб расшибет для тебя, но остальных перетопчет.

Но инцидент был исчерпан и скоро о нем забыли.

Тогда же я стала понимать, что устала от Игоря. Его стало слишком много для меня. На работе и дома, в кафе и ресторанах, в клубе и на выставках – везде мы были вместе. Я все также влекла его, но моя страсть начала утихать. Я полюбила дни, когда он отсутствовал. Тогда я могла побыть в тишине и покое. Особенно нравилось засыпать и просыпаться одной. Редко, когда мне удавалось с ним рано уснуть и выспаться по утрам в выходной день. Я чувствовала перебор во всем, что связано с Харитоновым. Как в общении, так и в сексе. Я больше не выдерживала такого ритма.

Как-то Игорь уехал в очередную командировку, и я решила навестить маму с Полиной. Дома меня встретил громкий детский плач. Мама с растрепанными волосами суетливо пробежала мимо на кухню, едва удостоив меня взглядом. Я поздоровалась с ней и поспешно прошла в спальню. Полина лежала на нашей кровати, укутанная в одеяло и плакала. Я подняла ее с постели и прижала к себе, но она лишь истошнее зарыдала. Рядом с ней на постели я заметила мокрое розовое пятно и, коснувшись его, поняла, что это какой-то сироп. Полина закашляла.

– Мама, Полина болеет? Почему ты мне не сказала?

– Ну что ты ее трогаешь грязными руками? С улицы и сразу к ней.

Мама вбежала в комнату, бесцеремонно оттолкнула меня в сторону, и сама опустилась рядом с внучкой. Она дала ей из глубокой ложки какой-то сироп, а затем напоила водой. Дочь притихла и выпила все, что ей дали.

– Сколько она уже болеет?

– Третий день.

– Третий день? Ты вообще собиралась мне об этом сказать?

Я села с другой стороны от дочери и попыталась ее обнять. Но она потянула руки к бабушке и снова заплакала.

– Не трогай ее, – сказала мама, убирая мои руки от дочери, – видишь, ей не до тебя.

Мама взяла Полину на руки и прижала к себе, стала покачивать. Она быстро успокоилась.

– Что с ней? Врач была?

– Обычное ОРВИ. Была. Назначила лекарства, лечимся.

– Ты сама как?

– Нормально, пью противовирусные.

На тумбочке зазвонил мамин телефон. На дисплее высветился Марк. Мама взяла сотовый и ответила:

– Да, Марк. Уже лучше. Температура снизилась, но появился кашель. Она капризничает, лекарство пролила, но это ничего, выпили новую порцию.

Я подскочила с кровати и отошла в сторону. Вот это диво! Марк находится за тридевять земель и знает, что Полина болеет, а я всего в нескольких километрах от нее, и -нет! Внутри все заклокотало от возмущения. Словно я совершенно посторонний человек и мне не должно быть дело до того, что происходит с моей дочерью. А что если мама Марку сказала, что я редко звоню и не в курсе болезни Полины? Что он обо мне подумал? Ох, только не это.

– Мама, сегодня я останусь здесь, – сказала я.

Она закончила разговор с Марком и отложила телефон.

– Зачем?

– Моя дочь болеет. Я хочу быть рядом.

– Она к тебе все равно не идет. Зачем ты будешь здесь? Тебе завтра на работу, а она плохо спит по ночам.

Мама подняла на меня глаза, и мы смерили друг друга пристальным взглядом.

– Я возьму больничный.

– Ерунда какая. Не геройствуй. Твоему хахалю это не понравится.

– Мама, ты забыла, Полина моя дочь.

– Я забыла? Я думала, это ты забыла об этом. Поезжай домой к своему любовнику. Мы справимся. Не впервые. Привыкли уже.

Я опустилась на колени около кровати.

– Мама, ты хочешь настроить дочь против меня?

– А разве нужно настраивать? Она и так видит, кто рядом с ней.

– Вот именно, поэтому сегодня я остаюсь здесь.

Мама вздохнула и уже мягче сказала:

– Лиза, поезжай домой. Сейчас Полина не расположена на контакты с другими людьми, кроме меня. От тебя здесь все равно не будет толку. Выздоровеет, потом приезжай. А то еще сама заболеешь, какому мужику это понравится?

Я перевела взгляд на Полину. Она косо поглядывала на меня, прижимаясь к бабушке. Конечно, мама права, сейчас мне не удастся установить контакт с Полиной, не в том она состоянии. Но я должна это переломить в наших отношениях. Она моя дочь и должна знать об этом. И у нее должен сложиться верный стереотип о матери. Мать та, кто рядом, кто заботится о ней. И я хочу стать такой матерью. Мое время настало.

Через два дня вечером, когда вернулся Игорь, я решила поговорить с ним о своей дочери. Я готовила на кухне ужин. На мне была голубая майка на бретелях и короткие черные шорты. Волосы я собрала в шишку, чтобы они случайно не попали в блюдо. Игорь сидел на диванчике и, потягивая свежеотжатый апельсиновый сок, читал газету. Он тоже был в спортивной майке и шортах.

Я не знала, как мне начать разговор, заранее понимая, что он будет нелегким. Вероятно, на кону наши отношения, но из двух зол, я выбираю дочь. Он должен принять меня с ней или я уйду.

Я помешала капусту в сковороде, подлила немного воды, и прошла к столу. Взяла у Игоря стакан с соком и вмиг осушила его.

– Нам надо поговорить, – выпалила я, опускаясь напротив него на стул.

Игорь оторвал взгляд от газеты и настороженно посмотрел на меня.

– Говори.

– Я хочу, чтобы моя дочь жила со мной.

– С тобой – где?

– Это зависит от тебя. Либо здесь, либо я буду жить с ней у себя дома.

Игорь кашлянул, свернул газету и убрал ее на диван.

– Что-то произошло, пока меня не было? С твоей мамой все хорошо?

– Все хорошо. Полина болела, но ей уже лучше.

– Тогда что за порыв тобой движет?

– Полина моя дочь, и должна жить со мной. Не думал же ты, что она вечно будет жить со своей бабушкой? Она скоро пойдет в детский сад, и я не хочу, чтобы кто-то из воспитателей или детей задавался вопросом, где ее мать. Но не это главное.

Игорь налил из графина еще сок, и сделал глоток.

– Ты уверена, что справишься? Два года большой срок. Ты уже отвыкла от маленького ребенка.

– Ничего, справлюсь.

– Но в сад она пойдет только осенью, так?

– В муниципальный, да, только осенью.

– Значит, у меня есть время подумать.

– Нет, Игорь, ты не понял. Я хочу жить с ней уже сейчас. Я могу определить ее в частный детский сад. Я видела его в соседнем доме, и вчера заходила туда. Там очень мило. Молодые образованные воспитатели, своя огороженная детская площадка во дворе дома, все, как было в моем детстве, только за деньги. Для адаптации ее можно было бы отдать пока в этот детский сад.

– У тебя что-то горит, – сказал Игорь.

Я быстро подскочила и подошла к плите. Вода еще не успела выкипеть, и признаков горения не было. Что это? Попытка уйти от разговора? Я развернулась к Игорю и смерила его насмешливым взглядом. Он сжимал стакан с соком так сильно, что его ногти побелели. Как бы он не треснул в его руках.

– А я смотрю, ты боишься не только лошадей. Перестань нервничать. Я не доставлю тебе неудобств. Так и быть, я закончу готовить ужин, а потом соберу вещи и уеду домой.

Я снова повернулась к плите, открыла крышку и помешала капусту. Игорь звучно поставил стакан, и вышел из-за стола. Он подошел ко мне и взял за плечи.

– Лиза, что все-таки произошло, пока меня не было? Дочь у тебя была всегда, но это рьяное желание жить с ней появилось только сейчас.

Я закрыла крышку, убавила огонь и обернулась к Игорю.

– Я просто поняла, что чужой для нее человек, а я так не хочу. Это неправильно. Меня так не воспитывали.

– А как же твоя мама? Она отдаст тебе дочь?

– Полина моя дочь, мама не может препятствовать мне жить с ней.

– Ты хочешь оставить свою мать одну? Или она тоже должна переехать сюда?

– Нет, она останется дома. Я буду возить Полину к ней. Иногда.

Харитонов сделал несколько шагов по кухне и снова взял свой стакан с соком.

– Игорь, я не хочу тебя ни к чему принуждать. Если ты считаешь, что детей в твоем доме быть не должно, я не стану настаивать.

– И ты легко уйдешь, перечеркнув два года наших отношений?

– Мне нечего терять.

И я вернулась к своему ужину. Я открыла крышку и попробовала капусту на вкус. Она оказалась готова, и я выключила огонь.

– Я понял ход твоих мыслей, – вдруг насмешливо выпалил Игорь. – Хорошо, я подумаю.

Какой ход мыслей? О чем он?

– Подумаешь над чем?

– Над переездом твоей дочери. Но пока тебе надо к ней привыкнуть. Да и ей к тебе тоже. Бери ее у матери на выходной. Заодно и познакомимся. Посмотрим, что из этого выйдет.

Но когда я взяла Полину к себе в воскресение, Игорь уехал. Снова в командировку. И я поняла, что все-таки он не готов к переменам в своей жизни. Ему не нужна моя дочь и скорее всего рано или поздно мы с ним расстанемся.

Мама неохотно согласилась отдать мне Полину на сутки. Дочь уже не болела, но у нее имелись остаточные явления после перенесенного заболевания, и мама пыталась спекулировать этим обстоятельством. Она без конца твердила, что по ночам Полина кашляет и моему мужчине это может не понравиться. Она не хочет, чтобы появление в доме больного ребенка спровоцировало его неприязнь к девочке. Мне пришлось сказать ей, что Игорь в отъезде, чтобы успокоить ее нервную систему, но и это не помогло.

– Лиза, может тогда тебе остаться дома? Полина будет постоянно ко мне проситься.

– Мама, не переживай. Я найду, чем отвлечь дочь.

Я набрала игрушек и книжек для Полины, и мы поехали к Игорю домой. По дороге я без конца разговаривала с дочерью, пытаясь расположить ее к себе и отринуть у нее всякие мысли о бабушке. Сегодня она принадлежит только мне. И даже хорошо, что нет Игоря. Мне ничто не помешает побыть наедине с дочерью.

Но перед самым сном Полина заговорила о бабушке. Она стала спрашивать, когда мы поедем к ней домой. Бабушка читает ей сказки на ночь, и только так она засыпает.

– Полиночка, сегодня я́ буду читать тебе сказки. Помнишь, я привозила тебе книжку из казачьих станиц? Мы будем читать ее.

– Я хочу, чтобы мне бабушка почитала. Она хорошо читает.

– Я тоже умею читать. Все говорят, у меня хорошая дикция. Тебе понравится.

– А я хочу к бабушке!

Она встала посреди гостиной и топнула ножкой. Поглядывая на меня исподлобья, она как никогда сейчас была похожа на Марка.

– Полина, бабушка далеко и уже легла спать. Давай мы тоже будем ложиться спать.

И вдруг она заревела.

– Я к бабушке хочу! Отвези меня к ней.

Как хорошо, что Игорь этого не слышал. Мне было нелегко в эту минуту сохранять спокойствие, но я стискивала зубы и продолжала улыбаться дочери. Я опустилась на колени около дочери, протерла ее щеки, по которым лились слезы, и сказала:

– Полина, сегодня ты останешься со мной, со своей мамой. А завтра утром мы позвоним бабушке и расскажем ей, какую сказку мы читали, и как нам было вместе весело…

– Я хочу к бабушке!

– Нет, Полина. К бабушке ты поедешь завтра вечером. А днем мы пойдем в парк и будем кататься на каруселях. Ты любишь парк? Помнишь, мы с тобой ходили туда с Машей?

– А Маша там тоже будет? – перестав плакать, но все еще кривя губы, спросила дочь.

– Нет, Маша ходит в детский сад, и не сможет составить нам компанию.

– Тогда я не хочу в парк! – и Полина снова заревела.

Мое терпение было на исходе, и я сама была готова расплакаться.

– А еще я хотела показать тебе детский садик, в который ты будешь ходить. Как взрослая девочка. Ты же взрослая?

– Да.

– А взрослые не плачут.

Я отсела от дочери на диван и стала рассматривать книжки, которые ждали своего часа. Листая страницы, я улыбалась и создавала видимость любопытства. Полина, заметив, что я перестала обращать на нее внимание, перестала реветь, успокоилась и только шмыгала носом, не решаясь подойти и посмотреть, что меня веселит.

– Ой, Полиночка, – захохотала я, – какая забавная книжка, у меня такой в детстве не было. А здесь такая интересная сказка. Я, наверное, пойду к себе в кровать, ее почитаю, а ты собери свои игрушки в тот большой пакет, и, если хочешь, приходи ко мне.

Но не успела я выйти, как дочь подбежала ко мне и вцепилась в мою ногу.

– Не уходи, я боюсь. Можно я пойду с тобой?

– Конечно.

– Ты мне почитаешь?

– Хорошо. Только давай сначала помоемся.

Утром Полина сказала, что бабушка готовит ей кашку, и самая любимая у нее манная. Не приготовлю ли я ей именно эту кашу? Ох, как непредусмотрительна я оказалась. Я забыла спросить у мамы, что ест по утрам дочь, и в доме были какие угодно крупы, но только не манка. Переживая, что Полина снова закатит мне истерику, я стала пробовать предлагать ей другие каши.

Но она встала в позу. Подавай ей манку и все. Я уже собиралась пойти в магазин за манкой, но потом вспомнила о любимых блюдах Марка, и решила предложить одно из них дочери.

– Полина, а может, ты хочешь омлет? Я готовила его твоему папе почти каждое утро. Он его очень любил.

– Ты знаешь моего папу?

Я с трудом поборола смех. Ох, уж эти дети! Умеют насмешить, не прикладывая к этому никаких усилий.

– Да, Полина, я знаю твоего папу. Будешь омлет?

– Буду.

– Вот и отлично.

Перед выходом в парк Полина спросила меня, когда мы поедем к бабушке, и я ответила, что вечером. И потом каждый час уточняла у меня, не наступил ли вечер. Мне пришлось объяснять ей, что вечер, это когда начинает темнеть, и любое исчезновение солнца за облака ассоциировалось у нее с вечером.

Все это весьма удручало меня. Как я ни старалась за эти сутки отвлечь дочь от мыслей о бабушке, она незримо присутствовала рядом с нами. Но могла ли я обижаться на это? Я сама стала тому виной. И потребуется немало времени, чтобы занять в сердце дочери то место, на которое я претендовала.

Так продолжалось еще месяц. Я брала Полину в воскресение и возвращала в понедельник. Но в последующие разы Игорь был дома. Полина его пугалась, и даже когда он с ней знакомился, не вышла из-за подола моей юбки и не протянула ему руку в ответ на его призыв. Если он появлялся в гостиной, где я обычно проводила с ней время, она спешила ко мне и снова пряталась за моим телом. Его это не особо тревожило, он уходил в спальню и предоставлял нас друг другу.

Я пыталась с ней разговаривать на эту тему, убеждая, что Игорь не злой и очень хочет с ней подружиться. Она со мной соглашалась, но очередная встреча заканчивалась одним и тем же результатом. Она не хотела идти с ним на контакт. Даже когда он подарил ей куклу, она взяла ее, тихо поблагодарила, и снова спряталась за мной.

Спать мне тоже приходилось с ней. Что, разумеется, Игорю не нравилось.

– Зачем ты приучаешь ее к совместному сну? А что будет, когда она переедет сюда окончательно? Ты всегда будешь с ней спать?

– Игорь, ей надо освоиться. Она долгое время жила вдвоем с мамой, она отвыкла от мужчин. Когда она расположится к тебе и этому дому, она будет спать одна.

– А дома она спит одна?

– Я не знаю. Наверное. У нее есть своя кровать.

Но я задумалась над словами Игоря. Когда Полина болела, она лежала в нашей с Марком кровати. Не потому ли, что спала в ней с мамой? После этого я задала тот же вопрос маме. И как оказалось, в последнее время Полина действительно спала с бабушкой. Однажды – еще до болезни – дочери приснился страшный сон, и с тех пор мама перекочевала в свою бывшую спальню и стала спать с внучкой.

Игорю я об этом говорить не стала, но искала пути решения. Если дочь переедет в его дом насовсем, Игорь не позволит мне проводить с ней все ночи. Да и мне бы этого не хотелось. Полина спала очень неспокойно, срывала одеяло, складывала на меня свои ноги, и удовольствия от такого сна я не получала. Хоть мне и нравилось вместе засыпать. В этом было что-то умилительное.

А однажды, когда Полина ночевала у нас в четвертый раз, Игорь пришел за мной ночью и унес в нашу спальню. Мы занялись любовью, но в самый неподходящий момент дочь проснулась и стала плакать. Да так истошно, что я жутко перепугалась. Я стала скидывать с себя Игоря, но он просил дать ему еще несколько секунд, не желая прерываться в данный момент. Я думала, меня разорвет от злости – моя дочь требовала к себе внимания, а Игорь не отпускал меня, потому что, видите ли, ему не хотелось пропустить приближающийся оргазм.

Когда, в конце концов, я оказалась около дочери, я сама была не в лучшем состоянии, чем она. Из моих глаз катились слезы и руки тряслись от страха за нее. Она проснулась среди ночи и испугалась, когда не обнаружила меня рядом. Я долго ее успокаивала, извиняясь и обещая больше ее не оставлять. Даже когда она снова уснула, я еще долго слышала ее всхлипывания.

Все это осложнило отношения с Игорем, и я стала чаще думать, чтобы от него уйти. Наш разговор с ним на тему ночных привязанностей Полины не приходил к согласию. Каждый оставался при своем мнении. Он считал, что я иду на поводу у дочери и позволяю собой манипулировать. Она вполне может спать одна. Надо лишь раз позволить ей проплакаться, чтобы она поняла, что никто к ней не подойдет, и больше таких истерик не последует. Я не разделяла его мнения, полагая, что пока Полина не почувствует себя здесь как дома, спокойного сна у нее не будет. А чтобы это произошло, Игорь должен стать ей другом. Ему надо расположить к себе мою дочь, и тогда страхи пройдут.

Удивительно, но только спустя два года наших отношений мы начали ссориться по-настоящему. Его перестала возбуждать моя злость и раздражительность, и он не спешил закончить ссору страстным примирением. И в этот последний вечер он впервые ушел из дома, хлопнув дверью. Была пятница, и наверняка он поехал в клуб.

Когда в квартиру позвонили, я подумала, что вернулся Игорь. Сразу отклонила мысль о клубе. Он не мог вернуться из него так рано. Видимо, просто вышел проветрить голову. Но открыв дверь, я остолбенела от неожиданности. Передо мной стояла высокая шатенка в голубых джинсах, короткой белой футболке с принтом и белых кроссовках, на плече – рюкзак. Около ее ног ютился светловолосый мальчик лет четырех. Позади стоял небольшой чемодан. Увидев меня, женщина усмехнулась. Что-то знакомое было в ее лице и этой ухмылке. Словно мы встречались раньше.

– Игорь Харитонов здесь живет?

– Да, верно. Вы к нему?

– Да, девушка, к нему. Он дома?

– Нет, вы немного разминулись.

– Можем мы войти?

Она настойчиво вцепилась в дверь, боясь, что я закрою ее. Я перевела взгляд на мальчика. И его карие глаза я тоже видела не раз. Я отступила и пропустила их в дом. Женщина занесла чемодан, разулась и, оглядывая все вокруг, не стесняясь, прошла до гостиной. Мальчик последовал за ней.

– Мама, кто эта тетя? – тихо спросил малыш.

– Сейчас мы узнаем у нее, Кирюша. Вы нам скажите, кто вы нашему папе?

Она окинула меня изучающим взглядом. Я не могла отделаться от мысли, что знаю ее. Но что-то мешало восстановить образ с именем в памяти.

– Какому папе? О ком вы? – Не понимала я.

– Игорь Харитонов – мой муж, а это его сын. А вы ему кто, девушка? – насмешливо закончила она вопросом. – Впрочем, можете не отвечать. Я и так поняла.

Она опустилась на колени и поравнялась с мальчиком.

– Это любовница твоего папы, сынок. Так бывает, когда муж живет далеко от своей жены.

– Зачем вы так ребенку?

Они оба посмотрели на меня.

– Вы предлагаете лгать ему? Пусть знает правду. Мы приехали, чтобы здесь обосноваться. И боюсь, вчетвером нам будет тесновато. Поэтому можете собирать вещички и уматывать.

Она поднялась на ноги и, еще раз окинув взглядом комнату, подошла к окну.

– Почему я должна вам верить?

– А у меня есть доказательство.

Она обернулась и, вернувшись в холл, открыла рюкзак, вынула оттуда конверт. Достала бумагу и, развернув, протянула мне. Я взяла ее и увидела, что это свидетельство о заключении брака. Харитонов Игорь Владимирович, дата рождения совпадала. Лисицкая Екатерина Сергеевна… Я резко перевела на нее взгляд. Конечно, как же я могла забыть?! Уже не блондинка. Но этот взгляд и эта ухмылка… даже голова заболела от воспоминаний, которые нахлынули на меня. Я думала, не увижу ее никогда. Тщательно хоронила ее образ в своей памяти. Но она снова передо мной. И что вижу? Она – жена Игоря! Так не бывает… Почему из всех женщин на земле именно она?

– Я могу показать паспорт, чтобы вы убедились, что Лисицкая, это я.

– Не нужно. Я вам верю.

– Судя по вашему лицу, вы не знали, что он женат. Мне очень жаль, что огорчила вас. Вы такая милая, – ехидно закончила она.

Я не знала, что больше меня удивило – тот факт, что Харитонов женат, или тот, что его жена та самая аспирантка, с которой спал Шандор. В памяти всплыли слова Слободы о ней: «Есть женщины, на которых мужчины женятся… А есть женщины, с которыми мужчины… проводят время». Как женщина из категории тех, с которыми проводят время, превратилась в ту, на которой женятся?

Я вернулась мыслями к свидетельству о браке. Они поженились четыре года назад. Где он ее нашел? В документе указан один из ЗАГСов Санкт-Петербурга. Она жила в Питере? Почему он выбрал ее? Именно ее? А этот малыш? Может, он причина их регистрации? Если так, Игорь знал об этом ребенке. Выходит, он его бросил?!

– Почему он уехал от вас?

Лисицкая снова прошла в гостиную и села рядом с сыном на диван. Тот нашел пульт от телевизора и включил его. Стал щелкать каналами.

– Какая разница? Теперь мы здесь и никуда не уедем. Вам лучше собрать вещи и съехать поскорее.

Это как раз то, чего я хотела. И повод удобный. И никаких угрызений совести, как в случае с Марком. Только облегчение. Теперь я буду жить со своей дочерью и спать с ней хоть каждую ночь.

– И все-таки, почему он бросил тебя?

Лисицкая изумленно приподняла бровь.

– А мы перешли на «ты»? Тем лучше.

Она встала с дивана и подошла ко мне. Я почувствовала неловкость. Всегда испытывала ее, когда передо мной стояла девушка выше ростом.

– Какая ж ты любопытная! – продолжила она. – Все тебе надо знать! И как только Игорь с тобой связался?

От ее взгляда становилось неуютно.

– Мы не встречались раньше? – прищуриваясь, вдруг спросила она.

– Нет, – поспешно ответила я и, испугавшись, что она узнает меня, быстро ретировалась.

В гардеробной я нашла сумку, с которой приехала к Харитонову, и стала собирать вещи. За этим процессом не переставала размышлять над поведением Игоря. Почему он оставил своего ребенка? Помогал ли он ему эти годы? Почему сказал мне, что у него нет детей? В том, что Кирюша его сын, сомнений быть не могло. Мальчик очень похож на Харитонова. Или все-таки он не знал о его рождении? Никак не могла поверить, что человек, сам переживший отцовское предательство, мог также поступить со своим сыном.

Лисицкая вошла в спальню и заглянула в гардеробную, окинула ее взглядом и присвистнула. Ее сын остался в гостиной, и со своего места я слышала, что он смотрел мультфильмы. Звук телевизора работал довольно громко. Окончив с осмотром, Лисицкая сосредоточила внимание на мне.

– Я вспомнила тебя. Ты – Костолевская! Правильно я назвала твою фамилию?

– Правильно, это я.

Я продолжала снимать одежду с вешалки и укладывать ее в сумку.

– Удивительная штука жизнь, ты не находишь? – потешалась она. – Мы такие разные, но нам нравятся одни и те же мужчины. Умные… высокие… страстные брюнеты… Да еще какие страстные…

Она рассмеялась, заметив, как я закрыла глаза и сжала губы. Ее связь с Шандором меня выводила из себя больше, чем ее брак с Харитоновым. И хотя нельзя было сравнивать ее отношения с Шандором с тем, что было с ним у меня, но в одном я точно уступала ей – близости с ним я так и не испытала. И даже тот случай после выпускного ни что иное, как иллюзия. Он был не со мной. А скорее всего с ней.

Лисицкая скрылась за дверями гардеробной. Вероятно, она прошла в спальню, но я не слышала никаких звуков оттуда. Любопытство подмывало выйти и посмотреть, чем она занимается. Но, напомнив себе, что имею права здесь находиться меньше, чем она, вернулась к упаковыванию своих вещей.

– Ох, Игорек, узнаю тебя, – услышала я из спальни. – Подлый извращенец! Костолевская, тебя он тоже наручниками пристегивал?

Я была рада, что она меня не видит, потому что почувствовала, как краснею.

– Можешь не отвечать. Это и так понятно, – рассмеялась она. – Ты думаешь, он тебя любит?

– Нет, не думаю.

– Правильно. Потому что он любит меня. Рассказывал он тебе обо мне?

– Нет.

– Хочешь – расскажу?

– Мне это не интересно.

– Да брось. Нам всем интересно, какие женщины были у мужчины до нас.

Я промолчала.

– Но я тебе все равно расскажу. Чтобы ты не питала иллюзий относительно ваших отношений. После аспирантуры я с одним профессором уехала в Питер. Он влюбился в меня по уши и позвал за собой. Конечно, я согласилась. Он предлагал мне работу, угол в Питере, только дурочка бы отказалась. А когда я немного освоилась на новом месте, я послала профессора ко всем чертям. Старики меня никогда особо не возбуждали. Другое дело молоденькие. И уже после этого мы с Игорем встретились в баре Питера. Я узнала его. Когда я училась в университете, он преподавал у нас кубановедение. Всего год, но я его запомнила. В студенческие годы я пыталась завести с ним интрижку, но он не встречался со студентками, и мне оставалось только вздыхать по нему. А вот когда мы увиделись в ночном клубе в Питере, он посмотрел на меня по-другому. Он тогда был страшно пьян, рассказывал о своей бывшей. Она не любила его, а только использовала, как самца для своих сексуальных утех. Она была замужем, но ее муж был инвалидом и не мог спать с ней. Поэтому она и завела интрижку с Игорем. А он был таким наивным и считал, что она уйдет от своего мужа к нему. Но не случилось, и он уехал из Москвы в Питер, чтобы начать новую жизнь. Я утешила его, привезла к себе на съемную квартиру, и на утро он проснулся в моей постели.

Лисицкая интригующе выдержала паузу. Я сама не заметила, как перестала собирать вещи, и заслушалась ее рассказом. Она открывала неведомые мне стороны характера и жизни Игоря, вынимала скелеты, которые он тщательно хранил в своем шкафу.

– Так и начались наши отношения. Со мной он быстро оправился от своей любви к Ирине. И полюбил меня. Занялся кураторством, устраивал выставки для начинающих художников в Питере. И я тоже влюбилась. Я думаю, тебе известно, как он может снести голову своей экспрессией и энтузиазмом. Довольно быстро я забеременела и родила ему Кирюшу. Он был так доволен. Игорь всегда мечтал о сыне и своей собственной семье и буквально носил меня на руках от счастья.

– Почему тогда он вас бросил?

– Ты слушаешь? Как приятно. Бросил не он, а я. Я просто устала от его обожания и раболепия. Это тоже может прискучить. Мужчина должен иметь свое твердое «Я», а не потакать во всем женщине. Я встретила другого, взяла Кирюшу и ушла от Игоря.

Неужели это правда? Игорь обожал ее? Раболепствовал перед ней? Об одном и том же человеке ли мы говорим?

– Зачем ты приехала, если не любишь его?

– Я поняла, что ошибалась. Мне стало не хватать любви Игоря. Год назад я позвонила ему, и просила приехать в Питер, встретиться с сыном. Он тут же примчался, и валялся у моих ног, умоляя вернуться.

Я вышла из гардеробной. Лисицкая распласталась на кровати, и, улыбаясь, смотрела в потолок. Когда я показалась перед ее глазами, она перевернулась на бок и подперла голову согнутой в локте рукой.

– Год назад? – недоверчиво переспросила я. – Он не был в Питере год назад.

– Это ты так думаешь. Тебе он наверняка сказал, что ездил куда-то в другое место.

– Почему он вернулся обратно ко мне?

– Потому что я снова прогнала его.

– Прости, но я тебе не верю.

И я действительно не верила. Он должен быть совершенным маньяком, чтобы при таком количестве секса, встречаться еще и с другой женщиной. И, кроме того, мне было сложно представить Харитонова, валяющегося в ногах у женщины. Чего она добивается? Я отдам его без боя.

– Думаешь, ты такая неотразимая? – прищурилась Лисицкая. – Что он тебе говорил? Что любит тебя? Так не верь. Для него сказать такие слова так же легко, как пожелать доброго утра.

Харитонов никогда не признался мне в любви, и я была этому только рада. Я считала, что ему чужды такие глубокие чувства. И не только по отношению ко мне. К людям в принципе.

– Игорь приезжал ко мне не единожды, – продолжала Лисицкая. – В последний раз он был у меня месяц назад. Общался с Кирюшей, купил ему кучу подарков, оставил денег. И не только это. Я снова беременна. У нас будет еще один ребенок. Поэтому я здесь. Хочу скорее его порадовать.

– Замечательно. Я за вас рада.

Неужели это правда? Или она выдумывает, чтобы ранить меня побольнее? Но разве мне больно? Просто обидно. Я оставила свою дочь ради женатого мужчины, у которого был собственный сын, и возможно, будет еще один. Помогал ли он своему ребенку все эти годы? Или бросил на произвол судьбы? Почему он не рассказал мне о нем? Он мог скрыть о своем браке, но как можно скрывать ребенка? Так словно ему на него наплевать. Но как тогда можно лицемерить и обвинять своего отца в измене матери, если сам поступает точно также со своим сыном?

А впрочем, какая разница? Неважно, почему так поступил он. Важно, почему я пренебрегла своей дочерью ради него? Я хотела отринуть от себя Марка, но почему-то отринула и его дочь. Потому что не любила ее? Потому что страсти плотские были для меня желаннее материнских чувств? Ох, Шандор, что бы ты сказал, увидев, какой я стала, и какими идеалами жила последние пять лет? Разве такую ты меня знал и любил? Эта женщина привела бы тебя в ужас, и ты никогда бы не просил своего отца назвать ее своей невесткой. Прости, я сбилась с пути, предначертанного тобой, и пошла не по той дорожке. Она оказалась губительным для моей души, и больше ей следовать я не хочу. Я лучше буду одна.

Я вернулась в гардеробную и стала собирать белье из ящиков.

– Почему ты не со Слободой? – услышала я из спальни.

Лисицкая снова показалась передо мной. Само упоминание его имени из ее уст было для меня оскорбительным, но я не хотела показать ей своей боли. И поэтому молча укладывала последние вещи в сумку.

– Он и тебя кинул? – усмехнулась она. – Ах, да, он же собирался жениться на цыганке. Неужели все-таки исполнил волю отца?

Я продолжала молчать.

– А я ведь подумала, что он влюбился в тебя. После того раза, когда ты нас застукала, он охладел ко мне. Я тогда решила, что из-за тебя.

Ах, вот оно что! Теперь стала понятна ее пристрастность ко мне. Она пыталась мстить доступными ей методами! Как хорошо, что предметом ее мести была история России, с которой я была на короткой ноге.

–У вас что-то было, да? – не унималась любопытная Лисицкая. – Как он тебе в постели? Хорошо я его для тебя поднатаскала? Видела бы ты, какой он ко мне пришел! Даже не знал, как женщину возбудить. Думал, что нам, как и мужикам только совокупления и достаточно.

– Пожалуйста, ты можешь замолчать? – Я почувствовала, как во мне закипел гнев.

– Ах, прости. Он бросил тебя, да? Ну, расскажи, я же тебе все поведала об Игоре. Даже то, о чем ты не догадывалась.

– Извини, мне нужно собрать вещи в ванной, – ушла от ответа я и вышла из гардеробной.

Я сгребла все бутылочки в один пакет, забрала свою зубную щетку. Я уходила без сожаления. Любви не случилось. Но я и не искала ее с Игорем. В какой-то степени я тоже использовала его. Сначала, как средство для разлуки с Марком, затем как средство от одиночества, для ощущения себя желанной женщиной.

Но меня пресытили эти страсти. Я хотела домой. В моей жизни остались неисчерпанными другие функции, и пора их применить. Я больше не желала быть женщиной, я хотела стать матерью, настоящей матерью для своей дочери. А этому обучиться гораздо сложнее, чем ведению экскурсии. Но я буду стараться. Ведь если матерью смогла стать такая женщина как Лисицкая, то неужели я не освою эту роль, главную роль в жизни каждой женщины?

Я вызвала такси и приехала домой. Мама удивилась, увидев меня на пороге с большой сумкой. Я обняла ее, сказала, что вернулась насовсем, неожиданно для себя расплакалась, стала просить прощения. Сама толком не знала за что. Но точно было за что. Она прижалась ко мне в ответной реакции, и несколько минут мы простояли так в коридоре.

Пока к нам не прильнула Полина. Она испугалась, почему мы плачем и тоже заплакала. После этого мы утерли слезы, успокоили ее, сказали, что плачем от радости. Ведь мама вернулась домой. И больше никуда не уедет.

Позднее в тот вечер, когда Полина легла спать, мы поговорили с мамой, как не делали этого никогда. Я рассказала ей, что ушла от Игоря. Он оказался женатым человеком, и у него есть сын. Но решение уйти от него я приняла еще до появления жены и ребенка в доме Игоря. Мы стали с ним ссориться из-за Полины, и все шло к тому, чтобы расстаться.

Мама обнимала меня и успокаивала. Она не сомневалась, что моя жизнь наладится. Главное, что я осознала значимость своей семьи и вернулась к ней. Я сказала маме, что хочу уволиться. Мне будет сложно работать в этом коллективе после случившегося. Еще неизвестно, как сложатся дальнейшие отношения с Игорем.

Мама рассказала, что звонила бабушка, и снова жаловалась на перепады с давлением. Просила приехать, переживая, что больше нас не увидит. Это известие обеспокоило меня. Я предложила маме с Полиной поехать к бабушке. Обычно с их приездом состояние бабули улучшалось.

– А как же ты?

– Мама, я не ребенок. Разберусь с работой и приеду к вам.

Я не рассчитывала, что легко избавлюсь от Харитонова, и утром получила явное тому доказательство. Он приехал к моему дому и сделал звонок по телефону. Я не ответила, и тогда он написал сообщение, что находится под моими окнами, и если я не выйду, он будет сигналить до тех пор, пока не разбудит весь дом. Была суббота и у многих выходной день. В подтверждении его слов я услышала со стороны окон продолжительный сигнал.

Я вышла к нему. На мне было длинное синее платье с широкой юбкой и с пуговицами на груди, две верхних из которых расстегнуты. Короткий рукав позволял утреннему солнцу ласкать мои плечи теплыми лучами. На ногах белые босоножки, открывающие мой безупречный яркий педикюр, и в походке твердая поступь, какую я уже давно не чувствовала в своем шаге. Волосы я заплела в некрепкую косу, не успев собрать их в более замысловатую прическу, но в этой небрежности был особый шарм, в котором угадывалась свобода от чужого мнения. Я взяла свою сумку и рассчитывала, что после встречи с Харитоновым поеду на работу.

Машина Игоря находилась на небольшом расстоянии от подъезда, но из-за тонированных окон я не видела, сидит он в ней или куда-то отошел. Он поморгал мне фарами, давая понять, что находится внутри. Я обошла машину и приблизилась к его окну. Оно открылось.

– Сядь в машину, – сказал он.

Я усмехнулась. О, нет, он больше никогда не посадит меня в свою машину. Я слишком хорошо знала, что может там произойти, и не собиралась ему подыгрывать.

– Нет.

– Боишься?

– Зачем ты приехал, Игорь? Возвращайся домой к жене и сыну.

– Сядь в машину, я отвезу тебя на работу. Заодно поговорим.

– Я не буду садиться в твою машину. Мы поговорим здесь. Я ушла и больше не вернусь к тебе. Между нами все кончено.

Дверца машины открылась, и Игорь вышел ко мне. Я отступила на несколько шагов, боясь, что он схватит меня и увлечет за собой. Я вытянула руки ладонями вперед и попросила:

– Не приближайся, пожалуйста.

Харитонов послушно остановился.

– Лиза, это смешно. Два года тебе было все равно, женат я или нет, ты даже ни разу не спросила об этом. Почему это стало важно теперь?

– Потому что я устала от тебя, Игорь. И рада, что появилась твоя жена и расставила все по своим местам.

– Перестань, Лиза. Это ничего не меняет. Я никогда ее не любил, и этот брак… сам уже не помню, как попался на эту удочку. Вероятно, был пьян.

– Мне рассказали другую историю. А, впрочем, это неважно.

– Что бы она тебе не сказала, все ложь.

– Как ты можешь это утверждать, если не знаешь, о чем была речь?

– Я готов ответить на любой твой вопрос.

– Меня интересует только один. Помогал ли ты все эти годы своему сыну?

– Мы расстались с Катей почти четыре года назад. Кирилл тогда был еще младенцем. Он родился со светлыми волосами, и совсем не походил на меня. Я думал, она нагуляла его на стороне.

– Мальчик похож на тебя.

– Сейчас да, я вижу в нем свои черты. Я готов ему помогать, но это не значит, что я должен оставаться с его матерью.

– То есть ты все-таки его бросил?

– Я видел его месяц назад. Впервые с того момента, как мы расстались. Я узнал в нем самого себя в детстве, оставил ей денег, и купил ему все, что требовалось.

– Ты был в Питере?

– Да.

– Потрясающе, разговор окончен.

Значит, правда в ее словах была. Господи, что нужно этим мужчинам, почему они так непостоянны?

– Лиза, я ездил только для того, чтобы попросить у нее развод. Тогда и увидел Кирюху.

Развод? Что он хочет этим сказать? Ох, Лиза, не думай об этом. Ведь это не имеет никакого значения. Для чего бы это ни делалось, тебя это не касается.

– Мне все равно. Я для себя все решила. Я к тебе не вернусь. У меня тоже есть дочь, и я нужна ей.

Я развернулась, чтобы уйти, но он поймал меня за руку.

– Я не закончил.

– Я закончила, – вырвав свою руку из его цепких пальцев, сказала я.

– Ой, что делается! – услышала я за своей спиной. – Лиза, может помощь позвать?

Я обернулась к подъезду. Из него вышла тетя Валя.

– Нет, все хорошо. Мужчина уже уходит.

Игорь исподлобья взглянул на женщину, и настоятельно попросил:

– Лиза, давай поговорим без свидетелей.

– Мне надо на работу…

– Я отвезу тебя.

Я недоверчиво посмотрела на тонированные окна. Даже если Игорь меня в ней задушит, никто ничего не увидит. Но, конечно, я всерьез не думала, что он на это способен.

Я поколебалась, но все же решила уступить. Игорь открыл мне дверь, и я села в салон. В машине работал кондиционер и было довольно свежо.

Игорь сел на свое место и, положив одну руку на руль, повернулся ко мне.

– Прости, я думал, урегулирую вопрос со своим браком раньше, чем ты узнаешь. Этот брак – это ошибка, и я никогда к нему всерьез не относился. Месяц назад я с Катей договорился, что она дает мне развод, а я оставляю им квартиру в Питере. Я обещал высылать ей алименты, и по мере возможности приезжать к сыну. Но вчера она приехала и перевернула весь наш уговор с ног на голову.

– Наверное, потому что ее двум детям нужен отец.

– Каким двум детям? У нас с ней только один ребенок.

– Возможно, она не успела порадовать тебя этой новостью. Но она ждет от тебя еще одного ребенка.

– Чушь! У меня с ней уже четыре года ничего не было. Если она и беременна, то не от меня. Разве ты не понимаешь, для чего она это делает? Ее бросил очередной любовник, и она боится остаться на мели, если мы с ней разведемся. Она видит в тебе угрозу ее личному благополучию.

– Не надо, Игорь. Я все равно хотела с тобой расстаться.

Игорь подался вперед и потянулся к моим рукам, взял мою левую кисть и обхватил ее двумя ладонями. Сейчас он совсем не походил на того Игоря, каким был еще вчера. Вся насмешливость и цинизм покинули его, в глазах осталась только… боль и отчаяние? Неужели это происходит наяву?

– Что я сделал не так, Лиза? Разве я хоть раз тебя обидел? Я водил тебя по выставкам, знакомил с интересными людьми, я был тебе верен, даже согласился на эти чертовы занятия по верховой езде. А в постели? Разве тебе было плохо со мной в постели? Я делал все для твоего удовольствия. Ты хоть раз сказала мне «спасибо» за это?

– А еще ты водил меня по кабакам и ночным клубам, показывал меня своим друзьям, как какую-то девку и хотел продать мое голое тело Астраханцеву. За это я тоже должна сказать тебе «спасибо»?

– Тебя никто ни к чему не принуждал. И никто не обидел. В чем я виноват?

– За два года, что мы были вместе, ты только однажды встречался с моими друзьями, я была вынуждена общаться с ними, когда тебя не было в городе. Это часть моей жизни, но тебя она никогда не интересовала. При этом ты перезнакомил меня со всеми своими друзьями и приятелями. А моя дочь? Ты не хочешь с ней общаться. Дети в принципе тебя не интересуют, и за этот месяц я с лихвой в этом убедилась. Я не была хорошей матерью, и скорее радовалась, чем огорчалась отсутствием дочери в моей жизни, но сейчас я хочу это исправить. Я вернулась домой, и теперь буду наверстывать все то, что упустила. Да и тебе не помешает познакомиться со своим сыном. Он – мальчик, и ему нужен отец. Я думаю, если ты постараешься, ты сможешь многому его научить.

Игорь поднес мою руку к своим губам и поцеловал.

– Лиза, дай мне второй шанс. Все будет по-другому. Я готов наладить отношения с твоей дочерью и стать ей другом. Да, я не умею общаться с детьми, но я научусь. Только, пожалуйста, не уходи.

Он выпустил мою руку и обхватил пальцами мое лицо. Его губы были рядом с моими, когда я увернулась от него, вжавшись в кресло.

– Игорь, не надо. Отвези меня на работу.

Его губы осторожно коснулись моей скулы. А потом он отпрянул от меня и тронулся с места на машине.

– Однажды я уже любил, – тихо сказал он, когда выехал на проезжую часть и занял свою полосу, – но горячо обжегся на этих чувствах, и думал, что больше не способен на любовь. Она была на несколько лет старше меня и замужем. Умна и хорошо разбиралась в скульптуре и живописи. Этим она и зацепила меня. Ее муж-инвалид из-за своей ущербности был импотентом, а она еще молода, и хотела любить не только душой, но и телом. И во мне она увидела того, кто мог удовлетворить ее сексуальные потребности. Правда, я об этом узнал гораздо позже. Я думал, что она тоже любит меня, а со своим мужем только из жалости. Кому он еще был нужен, кроме нее? И я мирился с его присутствием в ее жизни.

– Зачем ты мне это рассказываешь?

– Но ты ведь хотела знать о той женщине, которая работала на твоем декретном месте. Это она и есть.

Я попыталась вспомнить, что слышала о ней, и чем дело кончилось. Кажется, говорили, что он за ней ухаживал и хотел склонить к измене мужу. Но она не поддавалась, и тогда ее уволили. Потому что так распорядился Харитонов. Но сам Игорь сказал, что между ними ничего не было, и уволилась она из-за конфликта с ним по рабочим вопросам. Но это было в Краснодаре. Как она переместилась из Москвы сюда? Ведь Лисицкая сказала, что эта женщина жила в Москве.

– Она была родом из Краснодара, – продолжил Игорь, будто бы услышав мои мысли, – и именно здесь мы с ней познакомились. А в Москву уехали, потому что ее мужу требовались хорошие врачи, которые могли поставить его на ноги. Но когда она вернулась в Краснодар, она уже не была замужем. Она была вдовой, но всем в музее сказала, что у нее есть муж. Она не хотела, чтобы ее жалели. Ира устроилась работать в музей экскурсоводом на твою ставку, и так вышло, что я, случайно зайдя на выставку, увидел ее. На короткий миг я снова потерял голову от своей любви к ней, но главным образом от того, что она сказала мне о своем вдовстве. Я кинулся в ее объятья, и минувших лет словно не было. Тоже устроился в музей куратором и купил здесь квартиру. Но потом понял, что люблю не эту женщину, а ту страсть, что испытывал к ней. Ира перестала быть мне интересна. Со смертью мужа она как будто бы померкла и стала тенью. Однажды мы поссорились прямо в выставочном зале нашего музея. Только ленивый не оторвал зад и не пришел посмотреть, как мы ругались. Она действительно попыталась влезть туда, где разбиралась не так основательно, как в живописи. И после этого она уволилась. Я рад был от нее освободиться и поставить жирную точку в эпопеи моей глупой страсти к ней.

Игорь повернул голову в мою сторону.

– А потом я встретил тебя. Ты во многом ее напоминала. Особенно своей привязанностью к Марку. Как же вы – женщины – любите быть жертвами своей совести и жалости!

– Будь уверен, тебя моя жалость не коснется. Я твердо намерена уйти.

Игорь снова посмотрел на дорогу.

– Что я должен сделать, чтобы ты осталась?

– Игорь, я не вернусь к тебе. Самое страшное, что произошло со мной за последние пять лет – я перестала уважать себя. Я жила чужой жизнью, и во мне так мало осталось от той Лизы, которой я была когда-то. Я не хочу сказать, что ты или Марк виноваты в том, какой я стала, я сама приложила к этому руку.

Игорь остановился на светофоре и снова посмотрел в мои глаза.

– Я тоже когда-то любила, Игорь. И меня любили. Такой, какая я есть – без преувеличений и без прикрас. Между нами не было секса, мы любили друг друга не за это. На краткий миг мне показалось, что ты похож на него, но то была иллюзия. Ты сделал все, чтобы уничтожить это сходство.

– Это был тот гончар Юра Слобода?

– Да.

– Он умер?

– О Господи, нет!

– Тогда почему вы не вместе?

– Это тебе знать необязательно. Я просто хотела сказать, что мне известно, что такое любовь, и ее невозможно ни с чем спутать. Ты создал образ, который полюбил. Но… это не я. Я другая, Игорь. Я немножко потерялась, и мне стыдно за некоторые вещи… Стыдно перед мамой, перед отцом… перед моей дочерью. Но я верю в то, что в жизни все не случайно и для чего-то это было нужно. Я не люблю тебя, но в отдельные моменты мне было хорошо с тобой. Ты действительно открыл мне другой мир, и за это я тебе благодарна, но я всегда знала, что наша связь конечна. Ты прости, что я это говорю, но ты был нужен мне только для того, чтобы ушел Марк. Он часто ревновал меня к тебе, мы много раз расставались и снова сходились, и чтобы окончательно порвать с ним, я, как ты заметил сам, соблазнила тебя.

Игорь свел брови к переносице и снова превратился в знакомого мне самовлюбленного циника.

– Ты использовала меня?!

– Давай будем откровенны до конца – мы оба друг друга использовали.

– Я любил тебя…

– Желать меня на каждом углу, не значит любить, Игорь!

Он отвернулся к лобовому стеклу и резко нажал на педаль газа.

– Прости. Высади меня где-нибудь, дальше я доберусь сама. В понедельник я напишу заявление на увольнение. Думаю, нам будет тесно под сводами музея вдвоем.

Игорь не стал препятствовать моему желанию, и остановился около ближайшей остановки. Я вышла из машины и вздохнула полной грудью. Я сделала это. Еще одна страница жизни оказалась перевернутой.

Вечером я сходила на вокзал, купила маме с Полиной билеты на поезд. На нем быстрее, чем на автобусе, да и с ребенком удобнее. Перед отъездом попросила маму, не говорить Марку о том, что я рассталась с Игорем. Если спросит обо мне, пусть думает, что у меня все по-прежнему.

– Это для его же блага, – заметив колебания мамы, добавила я.

Она согласилась, но удрученно покачала головой. «Мальчик» до сих пор страдал, ни с кем из девушек не встречался и очень много времени уделял работе. Быстрого исцеления я не дождалась, и моя совесть оправилась не до конца.

В понедельник я проводила маму с Полиной на вокзал, а сама поехала на работу. Я хотела оказаться там раньше Харитонова, чтобы успеть написать заявление и отдать его Трегубову. Когда-то работать в этом музее я почитала за честь, дорожила своим местом и боялась его потерять. А вместо этого растеряла всю себя. Мне нечем было гордиться за эти годы. Я не преуспела нигде – ни в личной жизни, ни в работе. Но это не конец. Это только начало. Лучшие годы моей жизни еще впереди.

Трегубов рано приходил на работу, и я застала его на месте. Он удивился, увидев меня в своем кабинете. Я положила ему на стол листок с заявлением. Его брови поползли наверх, когда он ознакомился с ним.

– Вы одна уходите? – боязливо спросил он.

Я усмехнулась. Как обычно переживал за «птицу», которая могла вылететь из «гнезда».

– Одна. И была бы вам очень благодарна, если бы мы расстались как можно быстрее. Без отработки двух недель.

– Лиза, что случилось? Откуда такая поспешность?

Он вышел из-за стола, взял меня под локоть, как любил это делать раньше.

– Я уезжаю. Мне предложили другое место. Просили не затягивать с увольнением.

– Если не секрет, куда вас позвали?

– Секрет.

– Вы простите мне мое любопытство, а как же Игорь Владимирович?

– А что с ним?

Трегубов засмущался, не зная, как правильно задать вопрос.

– Он не собирается уехать следом за вами?

– Нам с Игорем Владимировичем не по пути, – я развела руки в сторону. – Так вы подпишите мое заявление сегодняшним днем?

– Это так странно. Мне нужно подумать. Кто же будет работать? Жанна Михайловна в отпуске.

– Сейчас лето, посетителей немного. Справитесь.

В кабинет без стука влетел Харитонов. Словно был здесь как дома.

– О, Игорь Владимирович, нам вас как раз не хватало. Тут такое дело… Елизавета Андреевна собралась уходить. Я не знаю, как ее остановить. Говорит, нашла другую работу.

– Не заменимых людей, как известно, не бывает, – отчеканил ему Харитонов, усаживаясь на стул около рабочего стола директора.

– Вы так думаете? – ответ Игоря его выбил из колеи.

Трегубов отпустил меня и вернулся на свое место.

– Могу предложить вам замену на ее место. Девушка молодая, перспективная, окончила аспирантуру и около года работала на кафедре археологии в одном из университетов Санкт-Петербурга. Я за нее ручаюсь.

– Ну, если вы ручаетесь… Кто же эта девушка? Какая-то ваша знакомая?

– Это моя жена.

Мне показалось, у Вячеслава Алексеевича даже очки вспотели от этих слов. Он изумленно переводил взгляд с Харитонова на меня и обратно.

– Простите, что встреваю, – вмешалась я, обращаясь, прежде всего к Трегубову. – Не хочу мешать вашему разговору. Вы можете мне подписать заявление, и я унесу его в кадры?

Трегубов поднял бумагу и, показывая ее Харитонову, спросил:

– Мы же подпишем? Сегодняшним днем?

Наступила пауза, во время которой я думала, что мой мозг лопнет от напряжения. О, какая прекрасная возможность отомстить мне! Я так долго ждала от него подлости, неужели дождалась? Если он сейчас заставит меня отрабатывать две недели, меня просто разорвет от злости.

– С моей стороны возражений нет, – в конце концов, ответил Игорь, и я едва заметно выдохнула.

Трегубов подписал заявление и отдал мне.

– Было очень приятно с вами работать.

– Спасибо. Мне тоже.

И я вышла из кабинета. Отнесла в кадры свое заявление, увидела такие же ошарашенные лица своих коллег, какое было у Трегубова, но поспешила быстро выйти, чтобы не прозвучали вопросы, на которые не хотела отвечать. Я зашла в свой кабинет, чтобы забрать личные вещи, и когда выходила из него уже заметила косые взгляды на себе. Видимо, все гадают, что послужило столь скоропалительному увольнению. Я понимала, что недолог час, как они получат ответы на все свои вопросы. Слава богу, я этого не увижу.