Преодоление

ТАЙНА ВРЕМЕНИ

Фирменный экспресс «Красная стрела», который Сергеев любил больше остальных поездов за идеальную чистоту, комфорт, точность, шел к Ленинграду. Однако радостного предощущения встречи с родным городом, куда они с мамой переехали в пятьдесят седьмом, после смерти отца, и где Саня прожил пятнадцать лет, не было. Последнее, самое тягостное ощущение пережитого дня – будто бесконечно долго бежал, рвался к финишной черте, но вдруг споткнулся и упал на полной скорости – не проходило. Хотелось изо всех сил стукнуть кулаком в вагонное стекло, где отражалось чужое, вытянутое лицо, похожее на маску в кривом зеркале, но Сергеев лишь до хруста стиснул пальцы, сжимая поручень, и недвижно застыл, всматриваясь в ночь, ничего не видя, не слыша, не угадывая в кромешной тьме.

Наташа несколько раз открывала дверь двухместного купе, звала его, Саня не оборачивался. Он думал только о том, как безжалостно жизнь вышибла его из седла, мучительно переживал только свое падение, чувствовал лишь собственные ушибы.

– Ты эгоист, да? – спросила жена.

– Да, – согласился он, с трудом шевеля непослушными губами и глядя на свое закаменелое отражение в стекле. – Всякий нормальный человек должен быть чуточку эгоистом. Иначе превратится в романтического альтруиста и перестанет любить самого себя. Не умея любить себя, нельзя полюбить ближнего. Альтруизм в чистом, непорочном виде невозможен.

– Целая философия. Слава богу, не твоя, – вздохнула Наташа и, немного помедлив, неожиданно сказала: – А я знаю, почему с тобой это случилось!

– Как ты можешь знать?

– Сначала я почувствовала сердцем и была рада нашему отъезду. А потом…

– Постигла смысл вещей?

– Да, Саня. Труднейшее на свете занятие – поверять алгеброй гармонию.

– Не томи.

– Ну, милый, это странно. Я звала тебя, звала, чтобы поведать о своем открытии, а ты упирался, как молодой барашек. Теперь требуешь: немедленно выкладывай! А где слова признания, любви? Где благодарность? Я ведь думала о тебе и за тебя!

– Мы говорим о деле, при чем здесь слова признания?

– Ах, Саня. Это вы, мужчины, можете вечно говорить о деле. А мы, женщины, вечно говорим о любви. Даже тогда, когда говорим о деле.

– Нет во мне никаких слов, Наташа, – глухо ответил он, продолжая смотреть на свое удлиненное отражение. – Все внутри кипит, переворачивается.

– Не обижаюсь. Знаю, как тебе трудно, – сказала она. – Но тайну открою лишь тогда, когда услышу самые замечательные слова. Это будет сигналом, что ты готов осмыслить очень непростые материи.

Наташа накрыла своей теплой ладошкой его стиснутые пальцы и, печально вздохнув, ушла, плотно затворив за собой дверь. А Сане вдруг стало жаль себя и того, что в нем высохли, иссякли прекрасные слова, которых, казалось, хватит на десять жизней; испытывая тоскливое одиночество, полнейшую беспомощность, он вспомнил надежных товарищей, прощание на вокзале и увидел, что чужое, незнакомое лицо в окне начало оттаивать от недавней окаменелости… «Брось, не переживай! – весело говорил Дима. – Судьба нам дает возможность остановиться, оглянуться, привести мысли в порядок. Я рад отпуску». «Что бы ни случилось, ребята, – еще бледный, усталый Леша обнял их, привлек к себе, – что бы ни случилось, дружба все равно остается». Так, обнявшись, они долго стояли на перроне, словно прощаясь на целую вечность: Леша улетал в санаторий, Дима оставался в Москве и страстно мечтал довести до ума свой черный ящик, Саня, отказавшись от путевок, ехал в Ленинград, к маме; из всех троих Сергеев был в самом незавидном положении: знал, не вынесет вынужденного, приказного безделья, мучительной неопределенности, мысленно он снова и снова возвращался в Центр, где шла напряженная работа, где для других – не для него – впереди уже маячила финишная ленточка, а они вот оказались не у дел, за бортом, и надо стиснуть зубы и ждать, ждать, ждать и верить, как говорил Кузнецов, что все самое лучшее – впереди. Но как верить, если будущее покрыто мраком неизвестности, если даже он, Командир, не знает, по какой программе экипаж станет работать после возвращения? Если нет реальной перспективы и однозначности? Терзаясь сомнениями, он подумал тогда о собственной ограниченности, о том, что у ребят, помимо главного, есть какие-то увлечения, хобби: черный ящик заполнит Димычу весь отпуск, Лешу спасут гитара и песни, а у него, майора доблестных ВВС, кроме основного дела, которому посвятил жизнь, кроме космоса, ничего нет, и надо бы придумать посильное занятие для досуга – коллекционировать спичечные коробки, марки, монеты или, на худой конец, убивать время за чеканкой…

«К профессору Гозыреву зайди! – крикнул Дима, когда поезд тронулся. – Говорят, старик разрабатывает сейчас сумасшедшие идеи! Это интересно! Зайдешь?» Но Саня, находясь во власти тягостных своих чувств, только махнул рукой и направился в вагон.

А теперь вспомнил, вспомнил последние слова друга, и ночной разговор в пустыне, и интеллигентного седовласого старичка-профессора, владеющего тайной несгибаемого мужества, и его глаза – мудрые, живые, добрые, и то, будто Наташа знает, почему так безжалостно с ним обошлась жизнь, а он этого никак осмыслить не может. Что-то похожее на любопытство шевельнулось в нем, Саня с недоверием прислушался к самому себе… Разжав занемевшие пальцы, пошел в купе.

– Наташа! – он присел на край дивана. – Ты…

– Молчи, молчи. Чувствую: самая замечательная женщина планеты Земля. Солнечной системы. Галактики… Ты знаешь, Саня, зачем мы едем в Ленинград? – спросила неожиданно.

– В отпуск. К маме.

– Конечно, к маме. Но еще я хочу познакомить тебя с одним удивительным человеком. Ты его видел однажды мельком.

– Гозырев! – почти закричал Саня, поражаясь переплетению человеческих судеб. – Профессор Гозырев Николай Александрович! Астроном Гозырев. Прекрасный, гениальный старик.

– Да, Гозырев, – ничуть не удивляясь, сказала жена. – Пришло время. Ты очень повзрослел и сумеешь его понять.

– Наташа!

– Я не в обидном смысле, родной. Люди, в большинстве своем, понимают только то, что хотят понять, что им нужно, на что настроены изнутри. И слушают тех, кто нужен. И читают то, в чем испытывают потребность. А если нет внутренней потребности, необходимости, нет и интереса, осмысления сложных проблем, явлений. И два года назад тебе, кроме самолетов, ничего не снилось.

– Снилось, милая, снилось! Каждый день перед глазами вставало твое лицо! Каждую минуту думал о тебе!

– И когда макушки у тех несокрушимых пирамид на спор переломал, тоже думал? – улыбнулась в темноте жена.

– Ну… тогда… Как приземлился, сразу стал думать!

– Ах, Саня, Санечка… Если бы мужчины постоянно думали о женщинах, человечество бы до сих пор пребывало в каменном веке. Это наша, женская, доля беспокоиться обо всем и всех… Так уж устроено. Так заведено.

Но ты, пожалуйста, не думай, будто женщине отведена второстепенная роль, а главную в жизни играет мужчина. Нет. Мы сами по себе, вы – сами по себе. Две половинки. И только вместе составляем единое целое, равновесное. Мы – ваша оборотная сторона, ваше продолжение.

– Наташа, ты прелесть и моя суженая. И я твой суженый. А вместе мы – жизнь и сила, – взволнованно сказал Саня.

– Спасибо, хоть понимаешь.

– Я понимаю. И очень-преочень тебя люблю.

– Ты прощен.

– И узнаю тайну?

– Она проста, Саня. Можно тремя словами объяснить, почему с тобой это случилось. Почему ты сейчас не в Центре, а в купе скорого поезда. Но ясный ответ тебя разочарует.

– Наверняка нет.

– Тогда слушай. Это зачем-то было нужно.

– Кому нужно? – он действительно почувствовал разочарование.

– Видишь… Я же тебя с детского сада знаю, милый… Тебе нужно. Диме. Леше. Вот жизнь вас и остановила.

– Не-ет, – протянул он, даже не пытаясь вдуматься в глубокий смысл ее слов. – Нам такой хоккей не нужен.

– А ты знаешь, что тебе подлинно нужно? – едва заметное любопытство слышалось в ее голосе. – Однажды тебе довольно глотка воды. В другой раз хочется хлеба. В третий – поцелуя. А что нужно тебе среди многообразия природы? Что ищешь ты, постигая тайный смысл вещей? Отчего не два года назад, а именно сегодня тебе потребовался профессор Гозырев? Нет, родной, все не так просто, как нам кажется. Куда сложнее.

– Хорошо, – согласился Саня, ощущая, что мысли жены затронули в душе какие-то струны и перекликаются с его собственными мыслями. – Объясни непросто.

– Непросто – совсем сложно, – на манер бабушки Анастасии произнесла Наташа. – В природе все взаимосвязано. От крохотной частички до Галактики. Абсолютно все предметы и явления задействованы, привлечены к вечному движению. Незадействованного нет. Это ты должен прекрасно помнить из курса философии.

– Да, да, – быстро сказал он, – Ты говоришь о всеобщей связи явлений.

– Верно. Я говорю о всеобщей связи явлений – наиболее характерной закономерности существования мира. Но в своем отчаянии ты забыл, Саня, что всеобщая связь явлений наиболее отчетливо проявляется через причинные отношения. Через зависимость каждой системы от ее прошлого. От влияния окружения – далекого и близкого. Ты забыл истины.

– Я понял, понял, Наташа. – Перед ним снова, как в пустыне и затем в Подмосковье, встал удивительный мир, в котором все было связано со всем, где все отвечали перед вечностью за каждого, а каждый – за всех, мир загадок и тайн, непонятных превращений одного в другое, непознанных случайностей и закономерностей, и он увидел себя в этом мире, Диму, Лешу и связи – прямые и обратные, соединяющие их с живым и сущим, и ему уже не казалось, будто на всем скаку жизнь вышибла их из седла; Саня верил, что все самое лучшее – впереди.

– Да, – повторила жена. – Это зачем-то было необходимо.

– Но зачем? Зачем?

– Время покажет, прояснит, – Наташа погладила его руку. – Надо ждать. Только следствия всех причин отделяют настоящее от будущего. Но скоро мы научимся видеть будущее в настоящем собственными глазами. И тогда человечество сразу избавится от многих ошибок и заблуждений. И станет лучше.

– Это… фантастика?

– Да нет же, милый. Обыкновенная реальность. Мы для этого и едем в Ленинград.

– Наташа! Какая реальность?! Как можно увидеть будущее, да еще своими глазами?

– Очень просто. Милейший Николай Александрович Гозырев с тысяча девятьсот семьдесят восьмого года посредством времени и через время любуется будущим звезд. А если серьезно, изучение будущего как уже существующей реальности – новая гениальная работа Николая Александровича. Вот приедем в Ленинград, можешь взять в библиотеке его труды, посмотреть сам. Я сюрприз хотела сделать, Саня. Чтобы ты тоже мог увидеть будущее… Понимаешь, – объясняла она, – у астрономии есть один существенный недостаток – красивая, серьезная наука смотрит в день вчерашний. Ну, свет от звезд приходит на Землю через десятки, иногда тысячи, сотни тысяч лет, и мы наблюдаем на ночном небе не настоящее, а прошлое Вселенной. То, что давным-давно было. Николаю Александровичу надоело изучать только прошлое. Годы титанического труда, лабораторные опыты, оборудование, купленное, изготовленное на собственную зарплату – его работы считали преждевременными, фантастичными и не финансировали, – и вот ученый открывает физические и геометрические свойства времени. Естественно, повторяется история с Луной – ему не верят. Да и как можно поверить, если человечество в течение двадцати веков пыталось коллективно разрешить загадку Пространства и Времени и никому это не удалось? А тут какой-то одиночка!.. Но Николай Александрович человек с характером, очень мужественный. Он продолжает работать. Сначала математически, затем с помощью астрономических методов замечательно показывает: только время открывает совершенно новую и неожиданную возможность изучать будущее как уже существующую реальность. Ни больше ни меньше. И строит аппаратуру. И наблюдает будущее, когда вздумается. Видит звезды там, где они будут находиться через миллионы лет. И замечает, что с ними происходит. И как настоящее влияет на грядущее. Да ты сам все увидишь, своими глазами. Это так интересно – дух захватывает!

– Наташа, мне уже хочется сойти с поезда и бежать к нашему милейшему Николаю Александровичу. Но, хоть убей, не понимаю, как можно видеть звезды там, где их нет?! Где они только будут через миллионы лет?.. Их же нет!.. Нельзя увидеть то, чего нет!.. Вот я сижу рядом с тобой… Обалдевший, отупевший… Могу я сейчас находиться в другом месте? В другой точке пространства? Не могу… И звезды не могут… Иначе было бы какое-то раздвоение, растроение материальных тел… Нет, не понимаю… Бред… Абсурд… Мистика…

– У меня тоже два года назад ум за разум заходил, Саня, – улыбнулась жена. – А сейчас все кажется просто, как таблица умножения. Это оттого, что ко всему новому мы подходим со старыми мерками. А когда мерки не годятся – сразу отвергаем и клеим ярлыки. Надо быть терпимым ко всему новому, милый. Даже когда оно нам недоступно. Это же новое. К тому же мы так мало знаем о пространстве и времени, что просто не имеем права налагать категорические запреты, ограничения. Это было бы жестоким догматизмом. Да и свойства времени, его природу на основе обыденного опыта и привычного склада мышления не осилить. Вот ты спрашиваешь, можно ли находиться в двух точках одновременно? Безусловно. И не в двух, а сразу в трех. Но только в трех – это тот максимум, который возможен в нашем мире.

– Наталья! Мы ведь взрослые люди!

– Не кипятись. Слушай. Я закрываю глаза и вижу тебя завтра утром на перроне вокзала – в будущем. Через мгновение ты уже летишь в паре с Громовым на задание – в прошлом. А присутствуешь в настоящем. Ты понимаешь? Моя память обеспечивает отражение прошлого, воображение – отражение будущего. Воспринимаю же я настоящее, прошлое и будущее одновременно. Почему так происходит – никто толком не знает. Тайна. Мрак. Но так происходит. И вот что особенно важно. Я могу представить человека, событие или материальное тело лишь в трех системах отсчета: в прошлом, настоящем и будущем. Вне прошлого, настоящего, будущего я ничего представить не могу. И никто не сумеет. Любопытно: одна из систем отсчета всегда остается объективно открытой. Для астрономии открыто прошлое. Для органов зрения – настоящее. И в том и в другом случае посредником между человеком и природой выступает свет. Он приносит нам информацию о звезде, которой давно нет в той точке, где мы ее наблюдаем, свет врывается в сознание отражением реального мира. А вот будущее для света недоступно – фундаментальная константа имеет строгие ограничения по скорости – триста тысяч километров в секунду. Как же так? Прошлое мы видим, настоящее тоже, а грядущее от нас сокрыто? Несправедливость какая-то! А знаешь почему?

– Я думал над этим, Наташа. Только в другой плоскости, – Саня испытывал сильное волнение. – Свет, электромагнитные колебания – величайшая загадка природы. Но не самая большая. Даже овладев скоростью света, цивилизация не сможет уничтожить мир. А овладев тайной пространства и времени, она станет могущественной и сумеет перекраивать и время, и пространство по своему усмотрению. Она обретет бессмертие.

– Да, Саня. Двадцать веков человечество билось над загадкой времени и не сумело ничего понять. Но время так и осталось непостижимым. Иначе и быть не могло. Природа раскрывается перед человеком от простого к сложному. Свои самые главные секреты, свою суть, хранит за семью печатями.

Она закрыла глаза, Саня больше не видел их блеска, и глубины, и влажности, чувствовал только легкое дыхание на своем лице, слышал быстрый стук сердца, губами ощущал ее губы, вагон мягко покачивало, мир начинал бесшумно вращаться.