Президент от мафии

Глава 33 Проверим, что в ящике

Они начали собираться к полудню. Люди с печальными лицами в черных костюмах, шелковых рубашках и расписанных от руки галстуках. Первыми появились Медина. Дон из Нью-Йорка расположился на заднем сиденье своего коричневого сделанного на заказ «роллс-ройса» с пуленепробиваемой обшивкой. Рядом с ним сидел его сын. Два змееподобных телохранителя-вьетнамца заняли места впереди.

Барт Ди Агуста по прозвищу «Доктор» приехал в час с женой и тремя сыновьями. Они прилетели коммерческим рейсом из Чикаго. Доктор получил свое прозвище за то, что в шестидесятых годах во время ссоры с нью-йоркским кланом Коломбо расчленил своих врагов циркулярной пилой. Он опустил окно взятого напрокат лимузина и посмотрел на двух телохранителей Ало, работавших под присмотром Пулакарпо Депауло, кузена Мики, только что сошедшего на берег Америки.

— Ди Агуста, — представился Доктор недавно приехавшему из Палермо родственнику Ало.

Тот нашел фамилию в списке гостей, проверил ее, а потом вежливо поинтересовался на ломаном английском, не сможет ли шофер высадить гостей у главного дома, а потом отогнать машину назад, так как там становится слишком тесно.

Пенни была в глубоком трауре. Она приветствовала всех, благодарила за соболезнования.

Мики расположился в кабинете, принимал каждого гостя отдельно, мягко говорил с ними, заверяя всех, что его отец почил в мире и что семья с этим справится.

Некоторые пришли из уважения, но всем не терпелось дождаться похорон, чтобы в открытом гробу увидеть покойного и убедиться, что Джозеф Ало мертв на все сто процентов. А потом они займутся Мики и решат, достаточно ли он силен, чтобы удержать все то, что принадлежало Джозефу.

Люсинда не спускалась вниз. Она узнала о смерти отца по телевизору и приехала домой, чтобы побыть с матерью. Женщина старалась не встречаться с братом. Они оба случайно оказались вместе на кухне, посмотрели друг на друга, но не произнесли ни слова. Люсинда обошла брата и вышла в коридор. Люди говорили с ней, выражали соболезнования, но в основном не обращали на нее внимания. Наступило время скорби, но и время политики. Любая перемена власти могла сказаться на них всех. Уже создавались новые союзы и проверялись на прочность. Люсинда поднялась наверх, чтобы остаться одной, пытаясь справиться со смешанными чувствами, которые вызвали гнев брата и смерть отца.

Похороны были назначены на шесть часов. Для отпевания Мики выбрал католический собор в готическом стиле в центре Трентона. Он остановил свой выбор на этой церкви, во-первых, из-за ее величины, а во-вторых, из-за того, что там имелся защищенный боковой вход, что мешало камерам наблюдения отдела по борьбе с организованной преступностью как следует заснять людей в трауре.

В пять часов вечера звуки органа начали панихиду по Джозефу. Длиннофокусные фотоаппараты засверкали линзами в седанах федеральных агентов. Коротко стриженные мужчины с ничего не выражающими лицами наблюдали за происходящим, даже не пытаясь скрыть свое присутствие.

Церковь была полна. Приехавшие позднее молча стояли в задних рядах. Многие из скорбящих крестились и благодарили Господа, что Джозеф Ало на самом деле лежит теперь в ящике.

Мики обратился к ним с резной кафедры. Свет, отражаясь от фигуры Христа на кресте, лился кровавой рекой на пол перед ним.

Мики говорил о чувстве потери, которое испытывает сын, когда умирает отец, о чистой любви к кровным родственникам. Он высоко оценил то, как отец руководил его поступками. Он говорил, что его жизнь была бы пустой, если бы его отец не объяснил ему ее противоречия, не научил бороться с ее язвами. Это была волнующая речь, и она бы еще больше согрела сердца, если бы Люсинда не стояла достаточно близко и не видела выражения глаз брата. Они светились возбуждением. Мики Ало наконец получил власть, а те, кто думает, что смогут отобрать у него его вотчину, будут наблюдать за парадом с небес.

Гроб с телом Джозефа Ало опустили в землю, когда солнце садилось. Потом все вернулись в имение Ало, где над теннисным кортом натянули тент. Место отапливалось специальными обогревателями. Оркестр играл мирные мелодии Сицилии. Пенни и Люсинда держались поближе к краю, чувствуя себя совершенно не к месту на этом сборище.

Вдова поднялась к себе в девять, оставив дочь одну. Спустя минуту Люсинда снова очутилась лицом к лицу с братом. На этом раз Мики улыбался ей.

— Привет, — сказал он.

— Привет.

Мики взял Люсинду за руку и вывел ее на улицу, потом они обошли угол дома. Дети Джозефа Ало стояли и слушали музыку и смех, доносившиеся из-под тента.

— Твоя речь о папе была на самом деле очень милой.

— Спасибо. С нами все в порядке? — Мики осторожно посмотрел на сестру. — То, что я тогда сказал… я не хотел этого. Я просто был расстроен из-за папы. Ты можешь это понять?

— Да, — ответила Люсинда, осознавая, что теперь она отчаянно боится собственного брата и тщательно выбирает слова, а не говорит от души, и что ей хочется убежать от него.

Мики потянулся к ней, обнял, но его глаза оставались холодными и пустыми.

— Мы одна команда, — сказал он. — Я никому не позволю причинить тебе боль. Я не сделаю ничего, что могло бы принести тебе несчастье. — Он поцеловал ее в щеку. — Я должен вернуться. Мы поговорим, когда все разъедутся, — бросил Мики уходя.

Люсинда посмотрела ему вслед, потом опустила глаза. У своих ног она увидела полинявший деревянный крест. Она сделала его в семь лет. Тогда девочка встала на колени в ванной комнате и со слезами скрепила гвоздем деревянные планки. Материнским лаком для ногтей она написала на кресте имя. Поздно ночью малышка выбралась из дома и вбила крест в землю при помощи камня. Она попросила Господа принять душу погибшей собаки. Маленькая Люсинда пообещала себе, что никогда не забудет счастливую мордочку щенка.

Голос ее брата звучал у нее в ушах… Я не сделаю ничего, что могло бы принести тебе несчастье. Но он смеялся, когда его собаку застрелили. Почему-то Мики находил это смешным.

Люсинда снова посмотрела вниз на испорченный непогодой крест и поняла, что все его слова были ложью.

— А как же Рекс? — наконец прошептала она.