При чем тут руны?

Глава 14

Я окунулся в будни, про себя ожидая результатов исторических свершений. В среду на политинформации сержант Володя позвал меня к директору. Пошёл в повседневке, полагая, что торжественные моменты не случаются часто.

Захожу в кабинет, отдав честь майору, докладываю, что по его приказанию явился. Он мне тоже откозырял, поздоровался и предложил усаживаться. За столом сидел Руслан Мирзоев в деловом костюме.

— Привет, — сказал я ему, располагаясь.

— Здравия желаю, — ответил он, поставив на колени свой знаменитый портфель. — Вот документы на подпись накопились.

Руслан подавал мне бумаги, сопровождая скупыми комментариями, я их просматривал, подписывал и возвращал. Документы касались восстановления учебки и предприятий в Семёновске, которое я без налогов оплачивал из замороженных средств.

Туда же можно отнести строительство силами пленных детского дома в моём поместье. Только я ж там больше отдыхать не собираюсь, для меня ничего не возводится. Значит, это имение мне без надобности, и я могу передать земли Московскому княжеству…

— Просто передать? — не понял я.

— Угу, — ответил Мирзоев. — С условием, что после войны княжество выделит тебе для другого имения земли из своих по твоему выбору или выплатит кадастровую стоимость. Почти тоже и со строительством — за рабсилу княжество заплатит совету Гардарики, а за всё другое рассчитается с тобой. Да какая тебе разница, деньги сейчас всё равно заморожены! А так финансы работают на благое дело, и прибыль получим после войны, в смету закладывается наценка десять процентов.

— Убедил, — проговорил я, поставив подпись.

— И почти из той же оперы, — сказал Руслан, вынимая новые бумаги. — Ты можешь финансово поучаствовать в перевооружении твоей дружины танками «лютый рысь»…

— Это же дивизия! — растерялся я. — Две сотни машин!

— Да, дело большое, — согласился Мирзоев. — Два с половиной миллиона за танк по льготной цене. Но! Во-первых, потери и ремонт танков во время войны Совет обороны компенсирует сам. Во-вторых, заберут «рысь-2» по миллиону за штуку, как будто они твои…

— Дивизия встретила войну, имея сто восемьдесят моих личных танков «рысь-1», — проворчал я.

— Так я о том и толкую! — воскликнул Руслан. — Сто восемьдесят миллионов из пятисот нам зачтут. И тебе же всё равно придётся перевооружаться, так надо пользоваться моментом. К тому же… — он взял доверительный тон. — Лучшие танкисты идут в новые армии на «лютых рысей», на «рысь-2» опытных не затащить. Разборчивые все стали.

— Гм, — сказал я в сомнении. — Всё равно триста двадцать миллионов многовато. Скоро вообще война закончится, так мне почти без разницы, какие танки и танкисты в дружине. А после войны перевооружимся потихоньку, без спешки.

— И откуда ты взял, что скоро закончится война⁈ — ехидно спросил Руслан. — Тебе докладывают⁈ И средства ведь пока позволяют, да общественность поможет. Танки будут в самой лучшей комплектации, со всем фаршем! Все добавочные опции оплатит фонд «Детский праздник», ему вон вчера князь Москвы перевёл целых сто миллионов…

— Откуда тебе это стало известно? — насторожился я. — Взносы же анонимные.

— Не в этом случае, — хмыкнул Руслан. — Князь подписывал бумаги при журналистах, теперь все газеты призывают жителей княжества поддержать Ваню. Ему реклама и нам немножко.

— Ай да Иван, — сказал я и стал подписывать документы.

— Сам в недоумении, что это на него нашло, — проговорил Мирзоев, одобрительно глядя за моими манипуляциями. — Всегда был такой уравновешенный молодой человек.

Я подписал документы, Руслан собрал их в портфель и сразу принялся прощаться, у него ещё много дел. Он ушёл, и майор Левицкий сказал, что тоже очень рад за меня и мою дружину, но это ещё не повод отлынивать от службы. Я подорвался, спросил разрешения идти, и директор отпустил меня обратно на полигон.

После обеда лекции по теории, и приехал Виталий Логинов. Я ему сразу доложил о том, что инструкторы немцы желают войти в отряд.

— Ну, я это и предполагал, — сказал он. — Вы хоть троих на месте нашли, а отряд Кости Гаева вообще потерял летом семерых. Где им искать новичков?

— Подберём кого-нибудь и сами воспитаем, — проворчал я. — То есть ты не против того, чтобы немцы перешли к нам?

— Да на здоровье, — хмыкнул Виталий. — Немецким языком вы овладели, а другому эти инструкторы вас научить уже не смогут.

— Рунную загадку приготовил? — перешёл я на другую тему.

— Ага, держи, — вынул он из кармана кителя сложенную бумажку и подал мне.

Я тоже сразу убрал её в карман, посмотрел позже, в ячейке перед работой с магическим кристаллом. Смыслов, как всегда, много, да все они мне неважны.

В общем, у меня спрашивали, как я определяю, какое значение следует придавать знакам, словам и событиям. И есть ли у них некое своё, присущее им значение.

Понятно, это всё просто шутка была. Ничего мне не говорилось, это я сам придаю неправильное значение. Да и наплевать, всё, что я сделал, я сделал по собственному разумению, потому что считал правильным. Оставалось только дождаться результатов.

Валентина провела со мной своё время и ушла в декрет, её сменила Наташа. За ней Лена. Я работал в Центре и ждал. Все парни ждали, что вот-вот закончится эта проклятая война. У нас же теперь другой Председатель Совета обороны, и они знали, почему Ваня занял этот пост.

Естественно, что всё требует времени, договориться о мире порой сложнее, чем начать войну. Но Германия явно не в том положении, чтобы выдвигать условия. В чём же дело⁈

Промелькнули две недели отдыха. Я последний раз приехал в загородный дом, надолго простился со всеми, и отряд отправился воевать. Азартом и тревогой горели глаза лишь у новеньких, а нам уже всё надоело. Мы уверены были, что этой командировки не случится!

Но приказ есть приказ. Хоть и без удовольствия, собрались и погрузились в плацкартный вагон. По пути длинных отвлечённых разговоров не затевали. Парни явно хотели меня о многом спросить, но и сами понимали, что нет у меня ответов.

На прифронтовой станции в вагон вошёл незнакомый майор и сказал, что мы приехали. Пересели в два грузовика и поехали ближе к врагу. Далее обычным уже порядком мы разделились на три подгруппы и влились в пехотные батальоны.

Два дня магией помогали солдатам атаковать врага. Хандра у ребят закончилась, на войне же или ты, или тебя, некогда задумываться о постороннем.

Новичкам особенно полезно посмотреть в упор на настоящую войну. Наши немчики довольно быстро перестали вздрагивать и бледнеть, смотрелись молодцами. Они побывали с нами в разных передрягах и в рукопашной схватке убивали врагов.

Оставалось поднажать, и оборону противника преодолеем. Ближе к вечеру меня вызвали в землянку комбата. Там меня ждал полковник Васильев, начальник разведки армии. Магам приказано отойти в ближние тылы и принять пять бронетранспортёров.

Только прорвут оборону, отряд выезжает в ночь на вражескую территорию. Васильев показал на карте рекомендованный маршрут и точку, где по его данным расположен большой штаб. За ночь мы должны к нему выйти.

В 05:40 по территории штаба наша авиация нанесёт массированный бомбовый удар, у нас, примерно, полчаса для атаки. Мы должны взять в плен высших офицеров, захватить документы и во все лопатки мчаться к этой станции, Васильев отметил её на карте. Завтра на семь утра назначено начало её штурма.

Я козырнул и сказал, что задачу понял. Полковник ушёл, а я для начала отправил бойцов в другие подгруппы. Все вместе собрались уже возле броневиков.

Собрали нас, как обычно, добротно — снабдили коробками сухого пайка, огнемётом, минами на присосках, ящиками с толом, детонаторами и электроникой подрывников.

Мы успели поужинать у полевых кухонь горячей кашей и вскоре получили сигнал, что оборона врага прорвана, нам пора. В сумерках пять наших бронетранспортёров стартовали.

Шли вне дорог, благо на гусеницах. Фары не включали. Мне они не нужны, я сидел за рычагами переднего броневика, другие маги отчётливо меня чувствовали и ехали просто следом.

Цель располагалась довольно далеко, ехали всю ночь. Я к тому заложил приличный крюк в объезд лесного массива и чтоб лишний раз не пересекать автодороги.

Под утро, только начало светать, подъехали к облюбованной мною на карте горушке. Само собой Гардарика высадила на холме лес, потому укрыли броневики у подножья и к наблюдательной позиции поднимались пешком.

Меня отчего-то стали беспокоить руны на груди, будто потеплели. Исходя из неясных самому соображений, я оставил пятерых бойцов охранять, а остальных позвал посмотреть на работу нашей авиации.

Парни охотно приняли приглашение и направились за мной. Лес в этот раз попался лиственный, без особого труда залезли на берёзы. Сидим на ветках, я смотрю в бинокль, другие просто глазами смотрят на цель.

Ну, как всегда, территория окружена колючей проволокой, окопами, дотами, вышками с прожекторами и пулемётами. Видно позиции пушек 85-мм, ездят лёгкие танки. А тяжёлой бронетехники европейцу уже не хватает, чтобы отвлекать для охраны, «тигров», «пантер» и «фердинандов» нет.

В центре группа землянок. Над одной крайней шесты антенн, а возле центральной ровная площадка, три автомобиля и дорожка ведёт к единственному КПП.

Свои самолёты мы услышали за минуты до начала. Шум быстро усиливался, превратился в рёв. К моторам прибавился визг падающих бомб, и вдруг выросли столбы взрывов.

Они сразу заполнили объект, всё закрыли. Восемь групп самолётов, восемь серий, хотя разрывы не пропадали, вроде, стояли одни и те же, только колыхались.

Опала земля последних взрывов, территорию объекта как перепахали. Не было колючей проволоки, не стояли вышки, не видно пушек, с трудом уже припоминалось, где были их позиции. Горели на боках и перевёрнутые лёгкие танки, некоторым сорвало башни. Землянки в центре разметало, виднеется бетонное основание.

Шум моторов стал стихать, а я сидел на ветке неподвижно. Руны на груди горели. Какая мне может угрожать опасность в этой ситуации? Холм не окружён врагом, в меня не стреляют. А если с неба? Но откуда кому-то знать, где я сижу?

Хотя… кое-кто знает, где я должен оказаться через десять минут. Я сидел на этой берёзе и смотрел в бинокль.

— Командир! — позвал с другой ветки Ваня. — Теряем время!

— Всем оставаться на местах, — приказал я. — Подождём десять минут.

Ваня посмотрел на часы и примолк. Показалось, что сидели молча целую вечность. Через десять минут Ваня снова заговорил:

— Время, командир.

Руны на груди пекло почти нестерпимо.

— Ждём ещё немного, — прохрипел я. — Если ничего не случится, через пять минут можешь меня расстрелять.

— Скажешь тоже, — проворчал Иван и согласился. — Ладно, ещё подождём.

Я честно не хотел, чтобы за эти несчастные пять минут что-то произошло. Пусть мне просто кажется, руны раззуделись, по моей глупости потеряли пятнадцать важнейших минут, пусть! Только бы ничего не случилось!

Я почувствовал, что назначенное мною время закончилось, сноровисто спустился с берёзы. Парни вокруг спрыгивают с деревьев. Я бегом спускаюсь с холма и снова слышу гул авиационных двигателей. Замедляю бег, ребята тоже останавливаются, задирают лица.

Над нами опять пролетают восемь групп бомбардировщиков. Послышался вой авиабомб и грохот разрывов со стороны объекта. Я прыжками возвращаюсь к высокому дереву, забегаю по стволу, помогая себе когтями на передних лапах. Парни через минуту залезли на деревья и тоже смотрят на взрывы на объекте. Где мы должны быть в эту секунду.

Грохот прекратился, самолёты улетели. Руны на груди успокоились, вообще не чувствовались. Мы неспешно спускаемся.

— И как ты только почувствовал⁈ — спросил меня Ваня.

— Руны на груди, — ответил я.

— Может, ошибка какая-то? — сказал Женя.

— Может, — согласился я. — Пошли, у броневиков поговорим.

Мы ровным шагом спустились к бронетранспортёрам. Ребята обступили меня полукругом, и я сказал:

— Говорите, ошибка? Так нам и объяснят. А потом снова ошибутся. И будут ошибаться, пока не убьют наш отряд. По ошибке. Мы слишком много знаем. И мы очень много можем. А на войне от нас избавиться проще всего, ведь на войне убивают.

— И что делать? — растерялся Иван.

— К европейцу уже едет помощь, мы всё равно ничего толком не успеваем, — принялся я рассуждать. — Возвращаться с пустыми руками к своим — это придирчивое расследование, может, даже трибунал. Все наши рассказы будут восприниматься как оправдания, то есть их никто не учтёт, — я замолчал, понурив голову, и сказал глухо. — Вы как знаете, а я пойду сдаваться в плен. Можете меня расстреливать.

— Так если мы окажемся в плену, война сразу закончится, — проговорил Ваня. — Я пойду с боярином.

— Поедем на броневиках, — возразил Женя. — Ещё не хватало ходить, когда есть техника, — он усмехнулся. — А кто сдаваться в плен не хочет, пусть идёт к своим и расскажет всё. Авось его не пристрелят.

— Я с командиром, — сказал один боец. — Я тоже к европейцу, — проговорил другой. — В плен, — молвил третий…

Последние высказались новички:

— Ну, нам и положено сдаваться немцам, — выдал Карл.

— Мы с отрядом, — добавил Пауль.

— А я один тем более никуда не пойду, — признался Генрих.

— Тогда отломайте ветку под древко и найдите белую тряпку, — распорядился я.

Через две минуты я вёл колонну броневиков к разбомбленным позициям немца. За рычагами сидел Ваня, а я выглядывал из люка и размахивал веткой с привязанной за лямки майкой Генриха. Он один носил белые майки.

Адольф Шульце у себя в кабинете грустил над очередным отчётом. Другой человек на его месте не вылезал бы из запоя, но Адольф не пил, не курил и много времени уделял семье, жене Элизабет, старшим дочкам подросткам Хелен и Марте и младшему сыну одиннадцати лет Густаву.

На листах первых отчётов о русском наступлении или о высадке англосаксов Шульце писал резкие замечания, потом топал ногами и кричал на генералов. Он мог сломать пальцы об карту, но что-то изменить уже тогда было не в его власти.

Наконец, пришло понимание неизбежности разгрома, а с ним и печаль. Теперь он читает новые отчёты, понимает, что прямо на его глазах рушится всё, во что он верил, и просто грустит.

А крушение это грандиозней падения Римской империи! Римляне же не строили самолёты? По мнению экспертов, Германия капитулирует, самое позднее, в первой половине следующего года. Так, несмотря на всю бессмысленность, англичане и американцы усиливают авиационные удары по городам Германии. Сожжён Киль, по Дрездену работали в три волны, третья уничтожила расчёты пожарных и спасателей.

Немцы назначены виноватыми во всём. Президент Рузвельт сказал, что немцы должны прочувствовать всю горечь войны. Сейчас все могут такое заявлять о немцах, американцы не боятся, что кто-то заставит почувствовать войну и их тоже.

Германию наперегонки предают бывшие союзники. Целые страны переходят на сторону англосаксов, а их бывшие правители новыми властями приговорены к смертной казни.

Массолини с любовницей пытался укрыться в Папском Риме. Его арестовали папские гвардейцы и, не представив беднягу ни одному священнику, выдали итальянской полиции. Его с любовницей без суда, просто по приказу повесили на площади возле его же президентской резиденции. Вот и верь теперь Папам!

Испанский премьер с министрами добежали до нейтральной Швейцарии. Лично Шульце всегда считал её нейтралитет вынужденной и временной мерой. Слишком эти банки были кое-кому полезными.

И что, вы думаете, сделали нейтральные швейцарцы? Они по первому требованию передали бедняг англосаксам, и те по своему произволу вздёрнули Болеля с товарищами прямо в Швейцарии. И как теперь верить в нейтралитеты?

Одному французу Сатилье удалось удрать в Германию, где он возглавляет старое правительство, хотя в его стране командуют уже новые правители под дудку англосаксов.

Только в Германии Сатилье рассчитывает ещё немного пожить. Немцев назначили виноватыми, и им придётся защищать себя и Сатилье немножко. Хотя, если бы Шульце предложили капитуляцию Германии в обмен на персонально его безопасность и неприкосновенность его семьи и потребовали выдать француза — да Адольф бы с восторгом согласился!

Увы. Похоже, что им придётся помирать вместе. Англичане и американцы не откликаются на запросы, им нужна уничтоженная Германия. Чтобы самим без помех править в Европе. Русские дурачки им изо всех сил помогают, и не понимают, что делают…

В дверь постучались и без приглашения вошли сразу три его секретаря — белобрысый и долговязый Йозеф зачем-то с фотоаппаратом на груди, низенький и чёрный крепыш Фридрих и русый, конопатый и в очках Густав. Все трое маги. Шульце на них недоумённо уставился, и Йозеф торжественно проговорил:

— Фюрер, важные новости!

— Русские ответили на наши запросы! — сказал Фридрих.

— Только они выдвинули условия, — угрюмо добавил Густав, глядя в сторону.

— Было бы странно, если б не выдвинули, — оживился Шульце. — Что же они хотят в обмен за мир?

— Практически ничего, — убитым тоном сообщил Йозеф. — То есть ничего от Германии, они требуют исключить из Европейского Союза Румынию и вывести её за рамки переговоров.

— В Гардарике теперь Председателем Совета обороны князь Москвы Ванюша, — сказал Фридрих.

— Над Румынией сбили его отца и младшего брата. Отец направил подбитую машину на какой-то завод и погиб, а Игорь выпрыгнул с парашютом. Румыны его схватили и пытали, фотографии видел Иван, — рассказал Густав. — Нетрудно догадаться, что он сделает с этой страной.

— То есть нетрудно догадаться, что ничего хорошего не сделает, — проговорил Йозеф. — А так я даже представить себе боюсь, что он сотворит.

— Ну… — промычал Адольф Шульце. — Не надо сгущать, князь Москвы ведь не один в Гардарике. И эти румыны всё-таки пытали русских пленных, сами во многом виноваты, — он сделал умное лицо, помолчал немного и изрёк. — Тем более, когда на чаше весов будущее Германии, все румыны её не перевесят! Наплевать на Румынию, передайте русским, что мы согласны!

Йозеф оглядел коллег и непонятно сказал:

— Я ж вам говорил, что он обыкновенная сволочь!

— Да мы тоже догадывались, — проговорил Фридрих, вынимая из внутреннего кармана портмоне.

Густав тоже отчего-то полез за кошельком. Они вынули по купюре в сто марок и протянули их Йозефу, а Густав проговорил с убитым видом:

— Мы же не ставили на то, что он совсем отвергнет предложение из-за Румынии! Я считал, что возьмёт на раздумья хотя бы день…

— Речь шла о часе, — возразил Фридрих. — Я ставил на то, что он будет думать не менее часу.

Адольф Шульце с открытым ртом разглядывал своих секретарей. Наконец, он прошипел змеем:

— Так это был розыгрыш? Вам уже заняться нечем? — и заорал. — Всех троих на фронт! Немедленно на…

Слова застряли у него в глотке. Адольф разевал рот, но звуки не желали издаваться. Йозеф на него насмешливо посмотрел и сказал холодно:

— Это не розыгрыш. Отдать Ване Румынию — просто главное условие русских.

— А предварительное, как сигнал, что условия принимаются, — улыбнулся Фридрих. — Твоё повешение, фюрер.

Густав залез в ботинках на стол перед носом Адольфа Шульце и весело сказал:

— Отпустите ему говорилку, интересно, что оно будет вякать напоследок.

Фюрер неподвижно сидел в кресле, не мог пошевелить и пальцем, но слова стали выговариваться:

— Помогите! — сдавленно просипел он.

— Угу, — ответил Фридрих и подошёл к нему.

Он ловко вытащил шёлковый чёрный галстук фюрера, развязал и подал Йозефу. Тот смастерил петлю и подал Густаву. Он принялся привязывать её к фигурному светильнику над столом, бормоча:

— Ещё хорошо, что русские не потребовали вздёрнуть его публично.

— Они деловые люди и не требуют лишнего, — заметил Йозеф.

Адольф Шульце осознал, что ничегошеньки не может сделать против этих магов.

— Но почему я⁈ — всхлипнул фюрер. — Повесили бы хоть того же Сатилье!

— О нём речи не было, — сказал Густав. — Давайте фюрера на стол.

— Ну, просто сами повесьте Сатилье передо мной! — воскликнул Шульце.

— Француз ещё может принести пользу, — сказал Йозеф. — Давай, Адольф, полезай на стол.

Фюрер почувствовал, что тело его движется вопреки желаниям. Он всё понимал, но не мог противиться чужой воле. Он встал, забрался на кресло и с него перешёл на стол. Густав накинул ему петлю. Шульце прохрипел:

— Что будет с моей семьёй?

— Ну, наконец-то, спросил! — весело воскликнул Густав, спрыгнув со стола. — Хорошо всё с ними будет, им за тебя даже назначат пенсию.

— Ну, вредных привычек у тебя нет, — деловито проговорил Фридрих. — Последнюю рюмку и сигарету не предлагаю.

Йозеф вынул из чехла фотоаппарат, установил освещённость и задержку, прицелился фюреру в лицо и проговорил нараспев:

— Скажи «чии-из».

Адольф ощутил, как против его желания в улыбке растянулись губы. Йозеф принялся щёлкать затвором, а Фридрих сказал:

— Прощай, сволочь, — и вместе с Густавом толкнул ногой стол.

Стол опрокинулся, фюрер немецкого народа подёргался в петле и затих. Секретарь Йозеф пошёл звать офицера охраны — дело должно пройти по всем инстанциям.

Вместо покончившего жизнь самоубийством Адольфа Шульце единственная в Германии партия прогресса и единства выдвинула на пост президента и главнокомандующего войсками Европы гросс-адмирала Карла Дёница. Его сразу утвердили в рейхстаге и в остатках европарламента.

С Румынией всё прошло очень легко. Её власти и сами головы ломали, как спрыгнуть с европейского поезда, и только им осторожно намекнули, заявили о выходе страны из состава Европейского Союза. Рейхстаг и европарламент заявку удовлетворили.

Американцы и англичане поздравили румын с мудрым решением. В тот же день полторы тысячи бомбардировщиков Гардарики вывалили им на свободные уже головы от пяти до десяти тонн авиабомб каждый.

Русские войска летом деблокировали Одессу, освободили свои земли и встали у румынских границ. Конечно, румыны не могли установить пограничные заставы, русские их просто уничтожали всех, но и пересечь границу не пытались.

Председатель Совета обороны князь Иван заявил, что с Румынией у Гардарики будет отдельный разговор. Русские станут пинать эту страну, пока князь Иван не скажет «хватит». И тогда Румынию ждёт только полная капитуляция, никаких переговоров не планируется. Румыны на весь свет заверещали:

— Убивают!

А толку? Действия Гардарики даже в ООН не осудили, не было ООН.

Утром оговоренного с европейцами дня в войсках Гардарики объявили перемирие. На уши солдат надавила непривычная тишина. Не работали пушки, замерли танки, не стреляли ружья, автоматы и пулемёты. В небе не видно ни одного самолёта.

Европейские и русские штабы установили прямую связь, встретились группы офицеров и стали вдумчиво разбираться, где пролегала граница, и кому, куда следует отойти. Это ж только в кино пограничные столбы спокойно дожидались всю войну, когда на них обратят внимание.

Польша осталась в Европейском Союзе. Многие поляки очень хотели бы из него выйти, только за такие заявки немцы расстреливали, за это кто-то должен воевать. И за земельные приобретения Польши солдаты Советского Союза сложили головы.

Только Гардарика всегда преследовала лишь свои интересы, и поляки остались без немецких земель в немецком Европейском Союзе. Там же остались страны «социалистического лагеря»: Болгария, Югославия, Албания, Венгрия, Чехия, Словакия. А так же капиталистическая Австрия.

Вот Дания совсем другое дело, она же королевство Гардарики, её связывают с русскими многочисленные договоры. В захваченные европейцами её западные порты пришли русские корабли.

Европейцы передавали русским управление, грузились на суда русских, и те везли их под носом у англичан и американцев, но в сопровождении боевых кораблей и с авиационным прикрытием, в порты Северной Германии.

Если европейским армиям было ближе идти в датские порты на востоке страны, дело упрощалось — управление передавать не нужно. Они грузились на русские суда, и те так же везли их в порты Северной Германии.

Войска Европейского Союза вышли из Дании за какие-то три дня, а это около ста тысяч человек при танках, орудиях и прочем имуществе. Только эти силы могут изменить обстановку на любом фронте, что уж говорить о перемирии между войсками Европы и Гардарики⁈

Перед англичанами и американцами неожиданно появлялись во всё больших количествах мотивированные и оснащённые немецкие войска. Их появление переворачивало представление союзников о войне как о череде обязательных побед. Дошло до абсурда — немцы на отдельных участках добились паритета в воздухе!

Такое, разумеется, вызвало у англосаксов бешенство. Русских посланников в Британии, в Северных и Южных штатах, в Канаде, в Мексике, в Техасе и на Кубе вызвали в правительства и долго и гневно говорили о союзническом долге и вероломстве.

Русские посланники всё это терпеливо слушали, а когда поток иссякал, просили для ознакомления текст союзного договора. Как нет текста? То есть Гардарика никаких союзов не заключала⁈ Ах, кто-то себе о чём-то думал и во что-то верил! Так это их проблемы, русские посланники не причём.

А тем временем гросс-адмирал Дёниц приехал в Москву и подписал с князем Иваном мирный договор. Гардарика признаёт Европейский Союз в старых границах, за исключением Румынии и, чтоб ей одной не было скучно, Португалии.

Европа и Гардарика отказываются от всех предвоенных и военных финансовых и других претензий…

Андрей Пермяков читал эти строчки с особым чувством.

… и без всяких условий отпускают всех военнопленных.

Выход стран из Европейского Союза Гардарика не признаёт, а навязанные англосаксами правительства считает подрывными. Гардарика призывает англичан и американцев прекратить войну и вывести из Европы войска.

В Гардарике объявлена демобилизация. В думы княжеств, Царства и законодательные собрания королевств для ратификации направленно мирное соглашение с Европой, бояре запретят объявлять войну Японии, а Московское княжество ещё и будет утверждать своим представителем Артёма Большова или выберет нового.