При чем тут руны?

Глава 21

Ночью доехали мы до той несчастной станции. Действительно бедный посёлок — англичане для него бомб явно не пожалели. Катились мы по новой насыпи среди разрушенных домов. Жутко выглядят развалины под светом звёзд и луны даже для меня, пусть и вижу я только оттенки зелёного.

Простояли более часу. Сначала на установленный в спешке временный деревянный перрон приехали грузовики, танкисты сдавали пустые пулемётные ленты, принимали полные. Зенитным пушкам тоже восполнили боезапас, из броневых вагонов забрали раненых на носилках, иных с головами закрыли простынками…

Никакого взыскания я, конечно, не получил, немцы хорошо усвоили, что русским варварам не понять их загадочную европейскую душу. Они молча установили брусья и натянули маскировочные сети. Ночью. После такого боя.

В паровоз загрузили уголь. Потом ещё с полчаса простояли возле водонапорной башни и продолжили путь. Самое смешное, что до конечной точки нашего пути оставался один перегон. Я в душе улыбался, когда немецкий майор передал мне письменный приказ командования.

Если бы нас приняла предыдущая станция, мы бы там сгрузились с платформ на высокий перрон и спокойно проехали бы это расстояние гораздо быстрей и без этого вот всего! Но немцы получили приказ доставить танки по железной дороге до такой-то станции. Загадочная европейская душа!

Согласно приказу, танки эшелона все подчиняются мне, и мы своим ходом сразу едем по просёлкам на фронт, где и подождём прибытия других машин отдельного батальона Ивана Котова. Тогда-то он и будет всеми командовать, а мы пока повоюем со мной во главе.

Очень мило, приказ ясен. Поехали себе воевать под популярные фокстроты. Ехали ночью, я часто выглядывал из люка. Дышал свежим воздухом и поражался — немецкая растительность даже для рыси в свете фар на вид не отличается от русской. Похоже, что местной природе не сказали, что она немецкая. Или ей всё равно.

На фронте нам не особенно обрадовались. Немецкий оберст суховато меня приветствовал и сообщил, что мои танки поддерживают действия его полка. Выдал мне комплекты карт, обозначил наши рубежи, и далее я должен отчитаться и ждать его приказа.

Подтянутый мужик носил форму немецкого офицера, но по-немецки говорил со странным сильным акцентом. Может в Германии стать офицером иностранец? Ну, не знаю, может, это какой-нибудь больной иностранец.

Только не надо мне говорить, чтоб на себя посмотрел! Пусть я ношу немецкую форму, но комбез-то русский! И плевать на знаки различия, или что немцы обзывают меня оберстом — я всегда буду простым русским полковником.

Немецкий офицер на общее не отвлекался, держался неприступно, и я не стал лезть к этому не-магу с отвлечёнными вопросами. Поехали на рубежи, встали. Я созвал флажками командиров машин, выдал им карты и отправил бера Васю с донесением. Тот сходил без приключений.

Вода оставалась своя, но водитель Серёжа пошёл к пехотинцам спросить свежей. Ходил примерно полчаса. Вернулся с двумя немецкими солдатами, которые несли большой бак. На лицах их красовались свежие побои. Они поставили бак возле танка и вытянулись, преданно глядя заплывающими глазками на Сергея.

— Пошли вон, — небрежно бросил им по-русски Серёжа.

— Слушаем, господин обер-лейтенант! — почти без акцента хором истово ответили те тоже по-русски и строевым шагом направились прочь.

Серёга же нырнул к себе за примусом и, устанавливая его на броне, пояснил:

— Поляки. Тут везде они.

Он включил примус, набрал из бака воды в манерку, насыпал кофе и установил на огонь. Пока напиток варился, Сергей вкратце поведал, что пришёл он в окопы. Спросил по-немецки первого же солдатика, где набрать воды, а он заявил, что здесь с русскими собаками не разговаривают.

— А я ведь с погонами обер-лейтенанта! — ухмыльнулся Серёжа. — Заехал ему в морду. Тот в драку полез, заголосил, ему на помощь прибежали… — он весело помотал головой.

Мы тоже улыбнулись. Серёга тотемный вепрь, тут помочь нечем.

— Ну, провёл воспитательную беседу, — лениво продолжил он. — Отвели к ручью. Чтоб не плюнули, при мне наполнили бак, и пошли за мной.

Стало более-менее понятно, что попали мы к врагам. Стоим у танка, задумчиво пьём кофе. Надо как-то дальше с этим жить. Фиксирую приближение негативно настроенной группы людей — давешний оберст и с ним трое незнакомцев.

Подошли к нам, откозыряли, и оберст, сдерживая себя, заговорил:

— Мне доложили, что твои танкисты устроили множество драк…

— Прекращай издеваться над немецким языком, — снисходительно прервал я. — Попробуй говорить по-русски, должно получиться лучше.

— Я в немецкой армии! — воскликнул оберст по-немецки.

— И что-то хочешь от русского полковника, — договорил я за него по-русски. — Ко мне поляки будут обращаться по-русски, или пусть идут себе молча, — я ухмыльнулся. — Фирштейн?

— Мы одного звания, и ты не можешь мне приказывать! — лицо поляка покрылось красными пятнами.

— Твоя страна в Европейском Союзе, а моя Гардарика только что его победила, — я добавил. — И не надо мне говорить, что мир паритетный. Никогда не поверю, что даже поляки могут быть настолько тупыми!

— И это говоришь мне ты! Русский! — воскликнул оберст по-русски. — Твоя Гардарика могла вырвать Польшу из Европейского Союза! Вы должны были спасти восставших в Варшаве!

— Должны⁈ — удивился я. — Русские что-то должны полякам?

— А на кого нам ещё было рассчитывать! — выкрикнул офицер из свиты оберста.

— Мне наплевать, на кого вы рассчитывали, — процедил я презрительно. — Забейте в бошки — русские никогда ничего никому не должны, — мою ужасную рожу исказила кривая улыбка. — Особенно вам.

— Особенно полякам? — холодно спросил другой офицер.

— А кто называл русских животными? — участливо уточнил я. — И да — мы злопамятные, очень плохие создания. Так что бесполезно обращаться к нашей жалости. Но бог с Польшей, я имел в виду конкретно вас. Кто убивал в Варшаве поляков? Русские или немцы? Вы после этого надели немецкую форму и вопите, что виноваты отчего-то русские! Ау! Поляки! Вас убивали немцы, почему вы, — я выделил интонацией это слово. — Вы таскаете немецкую форму⁈

— А кто заключил с Европейским Союзом мир! — воскликнул поляк из свиты оберста. — Мы твёрдо рассчитывали, что нас освободят!

— Так ещё не всё потеряно! — улыбнулся я душевно. — Надевайте форму англичан или американцев!

— Да всё потеряно, — махнул рукой оберст. — Когда Гардарика заключила мир, это стало ясно даже многим полякам. — А нам надо как-то жить и содержать семьи, немцы стали хорошо платить солдатам, — сказал офицер из компании оберста.

— Форма же просто объясняется, — добавил другой поляк. — Мы пошли в войска Европейского Союза, но немцы не любят польские мундиры — могут сразу пристрелить.

— Вот и включили нас в польские части немецкой армии, — проговорил третий. — Нам ещё положена буква «P» на рукава, да мы её спороли, чтоб не было особого отношения.

— Всё равно относятся к нам так себе, — угрюмо вставил оберст.

Я засмеялся ему в лицо и насмешливо заявил:

— А как к вам ещё относиться⁈ Вы воюете не за свою страну, не за её будущее, у вас свои, шкурные интересы! Вы простые наёмники!

— А ты⁈ — выпалил польский офицер.

— А я здесь, чтобы убивать англосаксов. Злые русские всегда должны убивать людей запада, — пояснил я. — Моей Гардарике пока невыгодно воевать с ними открыто.

Я снова усмехнулся, и оберст вернулся к первой теме:

— С этим более-менее ясно. Мне доложили, что твои танкисты избивают моих пехотинцев. Я требую это прекратить!

— Да просто скажи своим, чтоб засунули польский гонор в дупу и говорили с офицерами, как положено, — ответил я. — И добавь, что все мои танкисты сильные маги. Есть и тотемные воины, если вы в курсе, кто они такие.

Поляки явно были в курсе, смотрели на меня во все глаза. Один, самый молодой испуганно вякнул:

— А ты?

— Без комментариев, — ответил я. — Более не задерживаю.

Поляки мне чётко по-европейски откозыряли двумя пальцами, я небрежно махнул ладошкой у шлемофона, и они развернулись восвояси. А я подумал, что нам нашить на рукава буквы «R» не предлагали. Наверное, никто не рискнул, да и по «лютым рысям» с рунами и Григорием Победоносцем всё ясно.

Спали рядом с танком на своих комбезах, расстеленных прямо на траве, укрывались немецкими шинельками. Как меня выручает рысий мех! И не мёрзну, и лапы можно вытянуть. Пацаны все сжались калачиками.

Всё-таки не хватает трофейных комбинезонов, но это дело на войне наживное. Проснулись до рассвета. Натянули комбезы, санитарные процедуры, зарядка, водные процедуры в урезанном варианте. Развели в ямке маленький костерок, разогрели банки консервированной гречки с мясом, Серёга сварил кофе, а Вася накрошил бутербродов.

Завтракаем, а тем временем светает и просыпается война. Загрохотали пушки, принялись палить из стрелкового оружия, затарахтели короткими очередями пулемёты.

Конкретно нас в виду не имели, но мы от греха прошли за корму танка. Для нас ничего нового, только не хватает треска бипланов. Сидим себе на корточках, никого не трогаем, пьём кофе с бутербродами, и приходит поляк в форме немецкого сержанта. Спросил разрешения обратиться. Я ему кивнул, и он сказал по-русски с акцентом:

— Полковник Сосновский вам приказал на атаки пехоты не отвлекаться, себя не обнаруживать. Но мы все надеемся, что вы перестреляете танки врага.

Я снова кивнул, проглотил и молвил:

— Понятно, свободен, боец.

Тот откозырял и ушёл. Я подождал, когда ребята доедят бутерброды и допьют кофе да послал их передать приказ полковника по машинам роты. Дождался я их возвращения, и мы полезли в танк по постам.

Сидим спокойно, в оптику любуемся, как поляки воюют, а заряжающий бер Вася потребовал поймать на магнитоле хотя бы немецкое радио, а то ему скучно.

Понятно, что сидим не просто так, а в полной готовности. Я больше ждал появления истребителей-бомбардировщиков врага. Однако они не появлялись.

Англосаксы, к сожалению, не идиоты. В поезде нам некуда было деться, и защищали нас, кроме пулемётов на башнях, четыре зенитные пушки 57-мм. А на фронте мы можем ездить, как нравится, и защищают позиции более серьёзные противовоздушные силы.

Немецкие зенитки 85-мм точно есть, да в Гардарике забрали в долг схожие установки. Прибавим радарное наведение — дурачков, чтобы атаковать кого-то с воздуха, на фронте больше нет. Всех посбивали нахрен.

Тут поможет только разведка боем, вот англосаксы и погнали солдатиков в атаку. Пушки врага ударили на позиции поляков, орудия немцев продолжают контрбатарейную борьбу.

Но вот смолкла артиллерия противника, его солдатики побежали к позициям врага. Немцы, понятно, поставили артиллерией заградительный огонь. Здорово было нападать, когда немцы не могли ответить, но сейчас им хватает снарядов, атакующий враг залёг под плотным огнём, выжившие отползают.

Это всё повторялось ещё целых два раза, как только англосаксам солдатиков не жалко? Каждая такая попытка — три сотни убитых в среднем, плюс пятьсот раненых разной тяжести.

А раненые очень стараются вернуться в Америки, даже если ни дня там не прожили. Англосаксы мечтают оказаться как можно дальше от этого кошмара, они ехали совсем на другую войну! Им обещали сплошные победы и доступных красавиц с большими дойками, а не это вот всё!

Не, массовых самострелов или дезертирства у противника немцами не фиксируется, англосаксы хорошие солдаты. Просто это действительно другая война.

Мне вспомнился исторический ролик, там колонна американских танков пыталась прорваться в Италии поверху узкой дамбы. Её защищала одна пушка pak-40. Командиры американцев посылали на прорыв танки, а немцы их жгли. Они подбили более сорока «шерманов».

На той войне американцы прошли потому, что у немцев кончились снаряды. Расчёт той пушки спокойно сдался американцам в плен. Представляете? Офицеры посылали и посылали свои танки вперёд, американские танкисты всё видели, всё понимали и ехали в свою очередь, а немцы их расстреливали, как в тире!

Так вот на этой войне всё то же самое, те же американские командиры и солдаты, только у союзников нет господства в воздухе. Снаряды для немецких пушек не заканчиваются. Всего-то и разницы, но как она меняет картину!

Такое трудно себе представить, а увидев наяву, не понять, что тут, чёрт всё побери, творится! Я смотрел в оптику танка и по-поподански краснел. Вот так же в моём мире красноармейцы шли на пулемёты и гибли, выполняя чей-то неумный приказ. И это кем-то до сих пор считается подвигом!

Мои танкисты только затейливо матерились, эти опытные военные не могли понять, где может быть героизм в бессмысленной гибели! Действительно, в чём тут героизм? В готовности выполнить любой приказ⁈

А командиры могут дать себе труд немного подумать и не отдавать эти пресловутые «любые» приказы? А если не могут, почему они стали командирами, и их не поставили к стенке, мразей⁈

Мы наблюдали три такие пехотные атаки, и офицеры англосаксов поняли, что так им «слона не продать», ничего не получается. В четвёртый раз солдатики пошли при поддержке полусотни «шерманов».

У этих странных людей «шерман» является основным танком. Не! Есть у англосаксов машины намного хуже, но их в Европу, наверное, тащить постеснялись. У англосаксов имеются танки с неприлично тонкой бронёй, как «стюарты» и «крусайдеры». Им забыли сделать фугасные снаряды, да потом сняли вопрос вместе с танком. Или у них были танки со второй пушкой в боковом спонсоне, как «ли». Или «матильды», что в горочку могли подняться только на буксире. И, конечно, тяжёлые «чёрчи», о которых премьер Чёрч говорил, что у них даже больше недостатков, чем у него.

Вот все эти чудеса техники можно впарить русским варварам и применять в Африке против итальянских творений. Они неплохо показали себя в Азии против таких же продвинутых японских поделок.

А нас удостоили «шерманы». Я подождал, когда танки англосаксов преодолеют первую линию окопов, и сказал в рацию:

— Вперёд, ребята. Охватываем, огонь по моей команде. Чтоб никто отсюда не уполз.

Чувствуется деловой, холодный настрой парней, но и никакого азарта. «Шерманы» — это, конечно, тоже работа, но это всего лишь «шерманы». Вепрь Толик не поменял кассету, играла та же отечественная эстрада.

Ушлые поляки пропустили вражеские танки и принялись отсекать пехоту. Отдельные танки противника попытались пройти вдоль окопов и зачистить их пулемётами и орудиями.

Но ведь окопы никогда не роют по одной линии, из-за поворотов таким оригиналам прилетели гранаты под гусеницы, а потом в броню выстрелы из «фаустпатронов».

Мои «лютые рыси» в грозном молчании сближаются с противником. Американцы, как нас увидели, наверное, обрадовались, аж стреляют. Даже попадают, корпус загудел от разрыва снаряда. Но мои парни знают, что «шерману» надо уткнуться нам в борт, тогда у его пушки появятся какие-то шансы.

Смешно смотримся со стороны — двадцать танков охватывают пятьдесят! Идём осторожно, чтобы под гусеницами не пищало. Кругом взрывы стеной, а самим смешно. Всё, до всех машин врага критическая дистанция уверенного поражения, я весёлым голосом командую в рацию:

— Огонь!

Ещё не договорил, мой танк тряхнуло выстрелом. Расстояние меньше километра, у части «шерманов» наши снаряды срывают башни. В первом залпе двадцать выстрелов — двадцать танков противника вспыхнули факелами.

Серёга ведёт танк так, чтобы наводчику не пришлось поворачивать башню. Две минуты, три выстрела, и танки врагов закончились. У половины башни лежат рядышком, все горят.

Попутавшие от таких дел американские танкисты, если остались в живых, стоят у горящих машин с поднятыми руками и пытаются понять, что это было.

Они — добыча пехоты, пусть поляки с ними разбираются. Но не ради же трёх минут мы сюда приехали! Я на пехотной волне говорю по-русски:

— Эй, поляки! Кто живой? Куда тут ещё пострелять.

Мне ответили тоже по-русски с заметным акцентом:

— Говорит обер-лейтенат Ежи Ковальский! Спасибо вам! Мы тут дальше лучше сами, езжайте отдыхать.

— Ну, как скажешь, — проговорил я и переключил рацию на волну роты. — Едем на исходную позицию. Только осторожно, не давим пехоту.

Степенно вернулись на рубежи. Развернулись, встали, ан опять эти европейцы идут с маскировочными сетями. Спрашиваю спокойно, чего им неймётся. Говорят, полковник Сосновский приказал. Ну, думаю, раз полковник приказал, пусть будут сети.

Ближе к полудню пришёл польский солдат и позвал к полевой кухне. Взяли посуду, пошли с ним за кормом. Дали на первое суп из фасоли, на второе тушёную капусту с мясом, и на каждого по кусочку хлеба. Хорошо, что не под роспись. Почти как в учебном Центре, нормальное немецкое питание.

То, что тут называлось чаем, брать не стали. Серёга на броне установил керосинку и сварил кофе. Сидим на земле, питаемся, первое прикончили, и приходит полковник Сосновский с бутылкой шнапса мириться.

Как будто я с ним ругался! Да я в любых обстоятельствах не могу поругаться с поляками. Они же для меня вне любых эмоций, практически неодушевлённые существа.

Само собой, Сосновскому я это говорить не стал. Хочет он мириться с русским полковником, так я с интересом его выслушаю. Знать, есть у него важные причины.

Экипаж у меня офицерский, бер Вася мигом сообразил пять кружек. Поляк застенчиво проговорил:

— А кофе угостите?

Я невозмутимо кивнул, Серёга отдал ему свою порцию и поставил вариться ещё. Полковник отхлебнул из кружки и промычал, качая головой:

— Ошизеть! Он ещё и сладкий! — поляк спохватился. — Кстати, меня звать Владислав.

— Артём, — сказал я.

— Ну, за здоровье, — он поднял свою порцию шнапса. Выпил, скривившись, и запил кофе. Проговорил ворчливо. — Я честно думал, что в Германии настоящий кофе положен только генералам. Где берёте порошок и сахар?

— В пайках, — пожал плечами Вася.

Полковник недоверчиво на меня уставился.

— Я боярин, — пояснил я. — Сам оплачиваю довольствие дружины.

— Ещё фонд «Детский праздник» помогает! — справедливости ради уточнил Серёга.

— Русские, — печально проговорил Владислав.

Я с парнями выпил, поел тушёной капусты и сказал:

— Кофе ладно. А распивать шнапс среди дня на позиции не слишком, полковник?

Тот небрежно махнул рукой:

— Да что тут пить! И не полезет уже англосакс, всё он выяснил.

— Что выяснил? — не понял я.

— Ну, что ваши танки тут стоят, — пояснил Владислав. Он ухмыльнулся и сказал. — Я и сам не знал, что так бывает. Теперь и с той стороны уяснили.

Я помотал башней, логика никак не сращивалась. Владислав снисходительно на меня взглянул и проговорил:

— Ежу ведь ясно, что такие танки на фронте просто так не появляются. Вот везли вас по железной дороге, нападали с воздуха?

— Нападали, — сухо подтвердил я.

— Значит, противник знает, какие у вас танки, — заявил Сосновский. — И у командования просто нет возможности быстро и скрытно перебросить все машины. У тебя всего двадцать танков сейчас, как раз на один эшелон. Но ведь в дружине у тебя больше двадцати танков? А, боярин?

— Больше двадцати, — согласился я.

— Вот так по двадцать машин и будем перевозить танки на разные участки, — сказал Владислав. — Накапливать. Потом вы по рокадным дорогам своим ходом проедете на важный участок, и ударите массой.

Я раздумчиво покивал, а поляк налил в кружки и проговорил:

— За знакомство.

Мы выпили, он запил кофе, танкисты заели капустой, и полковник продолжил:

— Вы не думайте, что мы на фронте не следим за новостями. Гардарика на весь мир объявила, что разрешает дружинам участвовать в войне на стороне Европейского Союза, это можно считать новым этапом. Но никому ж не известно, какие дружины будут воевать. Авиация понятно, ей прилететь только, а остальные? Вот теперь поставьте себя на место противника. Он будет препятствовать переброске техники и войск, а так же будет выяснять, где оно сосредотачивается.

Поляк плеснул в кружки и посмотрел на меня. Я сказал:

— Давай дальше.

— Хороший русский тост, надо запомнить, — проговорил Владислав и выпил.

Мы тоже выпили, закусили, и он продолжил:

— У англосаксов две возможности. Разведку боем вы сегодня видели. Ещё он постарается найти и уничтожить ваши танки с воздуха…

— А мы тут пьём! — воскликнул Серёга.

Владислав похлопал его по плечу и молвил:

— Маскировочные сетки на танках сделают больше тебя, мой юный русский друг. Что у вас есть? Пулемёт на крыше? А у меня зенитные пушки pak-40, зенитные броневики, да плюс ваши земляки прилетят на истребителях, — он криво улыбнулся. — Не, лучше сидите спокойно, не дёргайтесь, пока есть возможность.

— Так, про атаки англосаксов я себе уяснил, — проговорил я. — Теперь давай про возможность.

Полковник разлил в кружки остатки шнапса и снова требовательно на меня посмотрел.

— Будем, — буркнул Вася, мы взяли кружки.

— Опять, — хмыкнул Сосновский. — Самый любимый у русских тост…

— Не отвлекайся, — сказал я строго.

— Да просто всё, — усмехнулся полковник. — Вечером вы получите приказ отправляться на другой участок. Вы будете везде и нигде. И не только вы, все тяжёлые танки будут кочевать, чтоб у врага ум заходил за разум.

— Кажется, это уже было в начале войны, — пробормотал я.

— Ты будешь смеяться, но я тоже хорошо это помню, — ухмыльнулся Владислав. — Я тогда был гауптманом, командиром роты. Отправили меня тогда ещё «рысь-1» в госпиталь на полгода с осколочным ранением в брюхо. Радовался, что комиссуют, да зря радовался — сам побежал на службу.

— А ты пьёшь тут! — зло проговорил Вася.

— И не говори! — горестно согласился Владислав.

И я решился задать ему щекотливый вопрос:

— Так почему ты решил, что нам надо мириться?

— А я разве вас не обидел? — удивился польский полковник. — Я, вроде бы, всё сделал, чтобы ты обиделся!

— Угу, — кивнул я. — Сказал, чтоб мои танкисты больше не били поляков, а я тебя послал.

— Ну да, — криво улыбнулся Владислав. — Русские не обижаются на поляков. Кто вы и кто мы! У вас огромная Гардарика, а у нас Польша, которая вам попросту не нужна. Знаешь, давным-давно мы начинали одинаково, у поляков шансов создать великую страну было не меньше, чем у русских. Многие поляки думают, что нам помешал наш гонор… — он встряхнул волосами и продолжил горько. — А я считаю, что гонор появился позже как реакция проигравших. Типа пусть мы и проиграли, мы всё равно гордые поляки, а эти победители так и будут всегда собаками, — он горестно покивал и сказал задорно. — Вот я сам знаю, что для Польши лучше всего стать обычным княжеством Гардарики…

Я зло усмехнулся, но он упредил мою реплику жестом ладони и сказал далее:

— Просто предположим, что это возможно. Так все поляки этому воспротивятся, — и он горько добавил. — И я тоже. Польский гонор такая штука!

— Зато вы теперь в Европейском Союзе! — участливо проговорил бер Вася.

Владислав вскинул на него горячечный взгляд, долго молчал, глядя в его доброе лицо и искренние глаза. Наконец, кивнул:

— Да, зато мы в Европейском Союзе, — он небрежно козырнул всем и направился от нас прочь.