Прикосновение ненависти

17

СКАРЛЕТ

Это почти так же плохо, как быть похищенной.

Почти так же плохо, как услышать, что он сделал с Аспен и Кью.

Это атомная бомба по сравнению с простым фейерверком. Я начинаю дрожать, прижимая колени к груди и тщетно пытаясь обхватить их руками.

Старший брат? Я тут же возвращаюсь к прошлому и пытаюсь вспомнить хоть одно упоминание о брате. Луна ни разу не говорила о нем, и я уверена, что Рен тоже. Такое обычно запоминается.

Как и тот факт, что он вырос в секте. Так вот что такое «Безопасное убежище»? Я помню, как папа и дядя Роман говорили об этом, когда я была маленькой, но это было из тех случаев, когда они мгновенно замолкали, как только я входила в комнату. И давайте посмотрим правде в глаза. Не то чтобы я уделяла этому особое внимание. Я была слишком мала, чтобы беспокоиться.

Рен еще не сказал ни слова. Он слишком занят, наблюдая за мной, как за экспонатом в зоопарке. Если бы я не знала его лучше, то сказала бы, что он шутит.

О подобном не шутят. Это было бы слишком отвратительно.

Так же отвратительно, как вырубить тебя с помощью шприца?

— Я шокировал тебя, — бормочет он. За этим нет никаких эмоций. А разве они должны быть? Он говорит о фактах.

— Да. Я понятия не имела, что у тебя есть старший брат.

— Есть, его зовут Ривер. Теперь ты понимаешь, почему я сделал то, что сделал.

Начинаем с нуля.

— Нет, не понимаю. Я хочу… Ты даже не представляешь, как сильно я этого хочу.

Я наклоняюсь, протягивая к нему руку через стол. Однако он все еще стоит возле раковины, и мой жест никак не приближает его.

— Рен. Я здесь. Я так много хочу понять. Я на твоей стороне.

Он продолжает тупо смотреть на меня. Чего он ждет? Я спрашиваю:

— Что еще ты можешь мне сказать? Что ты имел в виду, когда сказал, что мой отец солгал? О чем он солгал?

Его челюсть сжимается, когда он хмурит брови, медленно складывая руки перед собой.

— Он сказал, что культ был уничтожен, распущен, и тому подобное. Но очевидно, что это ложь. Он не смог остановить их навсегда, и тогда решил солгать об этом.

— Значит, ты причинил боль Аспен и Кью, потому что мой отец солгал?

— Нет. Я не хотел причинять ей боль. Это был вовсе не я. Это был… — Он вздыхает. — Это был Ривер.

— Ривер? Как, черт возьми, ему удалось проникнуть в Кориум незамеченным?

— Честно говоря, я не знаю. Он не посвящает меня в каждую деталь о своей жизни. — Мои брови хмурятся. Есть что-то странное в том, как он говорит о Ривере. Не могу понять, что именно.

— Но ты знал об этом?

— Не раньше, чем это случилось. Но потом сразу понял.

— Почему? — Даже несмотря на то, что язык его тела кричит мне отступить, я не могу остановить поток вопросов, бурлящих в моей голове.

— Потому что они подобрались слишком близко.

— Слишком близко к чему?

Рен сжимает губы в тонкую линию. Я знаю, он не хочет говорить об этом, но я не могу оставить это так.

— Давай начнем с самого начала. Твой брат — кто он такой? Кто-нибудь еще знает о нем?

— Мы сейчас говорим не о нем.

— Мне просто любопытно. — Нет, дело не только в этом. Предполагалось, что у нас будет что-то настоящее, что-то правдивое, что-то, чему суждено длиться вечно. И все же он не мог сказать мне, что у него есть брат? Я недостаточно значима, чтобы слышать о нем? Горечь от подобной мысли заставляет меня спросить: — Где он? Он живет поблизости?

Он медленно отворачивается от меня, открывая шкафчик под раковиной.

— Мы не будем говорить об этом. Не раньше, чем я скажу, что пришло время.

— Так о чем мы будем говорить? Я хочу помочь тебе.

— Тогда прекрати задавать вопросы, — бормочет он, роясь под раковиной. Как будто сейчас это так важно. Он что, собирается мыть раковину, пока мы говорим о секте, в которой он вырос, и о которой я до сих пор ничего не слышала? Еще одна деталь, которой он не мог со мной поделиться.

Делает ли это меня эгоисткой? Может быть, немного.

Но я всего лишь человек.

А ведь я думала, что он вернулся в мою жизнь. Желала отмахнуться от того факта, что он похитил меня, ведь это означало бы, что мы, по крайней мере, будем вместе. А быть вместе — это все, о чем я так долго мечтала.

Я была готова забыть все. Игнорировать то, что он сделал с моей семьей.

И ради чего? Чтобы узнать, что он так много скрывал?

Даже сейчас, когда он сам заговорил об этом, сколько ещё тайн, о которых я не заслуживаю знать?

— Я всего лишь хочу быть частью твоей жизни, — шепчу я, дрожа, глядя ему в затылок. О чем он думает? — Почему ты не впускаешь меня? Почему ты отталкиваешь меня?

Внезапно он выпрямляется, поворачиваясь ко мне лицом.

— Хватит!

В моей голове начинают завывать сирены.

Я зашла слишком далеко.

Но ты никогда не поймешь, что зашел слишком далеко, пока не становится слишком поздно, и нет пути назад.

Теперь пути назад нет, это уж точно.

Не тогда, когда у него такой вид, будто он хочет меня убить.

Гнев, написанный на его лице, замораживает меня до глубины души. Исчезли прежняя теплота и нежность. Все, что осталось, — это жесткий, пустой взгляд его глаз. В них нет ни капли желания. Там только негодование. Даже ненависть.

— Рен? — шепчу я. Нет, скорее, из меня вырвался поток воздуха и превратился в его имя.

— Я, блядь, предупреждал тебя, не так ли? — Он бросается к столу, и я издаю пронзительный вопль, когда его ладони ударяют по нему. — Разве нет?

— Да. — Я почти всхлипываю, охваченная ужасом, который только усиливается, когда он хватается за край стола и переворачивает его в сторону, отчего тот отлетает к холодильнику. Я подпрыгиваю с криком, закрывая уши от грохота.

— Ты давишь и давишь, а потом у тебя хватает наглости сидеть там и изображать страх. — Прежде чем я успеваю отреагировать, он оказывается на мне, его руки обвиваются вокруг моих предплечий, поднимая меня со стула. — Как будто ты, блядь, ни в чем не виновата. Бедняжка Скарлет, жертва.

Я едва слышу его из-за учащенного биения своего сердца. Все это неправильно. Это не тот Рен, которого я знаю.

— Зачем ты это делаешь?

— Ну да, конечно. — Он сжимает мои руки до тех пор, пока у меня на глазах не выступают слезы. — Теперь ты расплачешься, но ведь ты сама начала задавать свои дурацкие вопросы.

— Ты делаешь мне больно, — хнычу я, что только заставляет его сжимать сильнее. Не такой реакции я ожидала. С каких это пор он делает мне еще больнее, вместо того чтобы остановиться?

— Думаешь, из-за этого стоит плакать? — Он обнажает зубы в рычании, которое заставляет меня отшатнуться в страхе, прежде чем он тащит меня через гостиную обратно в спальню.

Боже мой. Что он собирается со мной сделать? Обычно мысль о том, что Рен затащит меня в постель и бросит на нее, заставляла мое сердце учащенно биться по другой причине. Я потеряла счет тому, сколько раз представляла себе, что происходит именно это.

Вот только в моих фантазиях ситуация была иной.

Я не была напугана до безумия.

Он не смотрел на меня так, словно лучше бы никогда не видел.

Словно хотел моей смерти.

— Зачем ты это делаешь? — Очевидно, мои слова остаются без внимания, поскольку он никак не реагирует, используя то, что достал из-под раковины: кусок веревки, грубой и толстой, которую он обматывает вокруг моих запястий и туго затягивает.

— Не слушаешься… А я, блядь, ему говорил, — ворчит он, поднимая мои руки за связанные запястья и привязывая конец веревки к каркасу кровати.

Что, черт возьми, он имеет в виду, говоря "а я, блядь, ему говорил"? Это он о Ривере?

— А что еще мне прикажешь делать? — рычит он.

Сейчас, почти так же, как я только приехала сюда, только хуже. Тогда мне было страшно, но он вел себя иначе. Разъяренный, полный ненависти.

— Ну? — он требует, обращая на меня весь жар своего взгляда. — Скажи мне. Что прикажешь с тобой делать?

— Я…я не знаю.

Испуганный стон вырывается из моего горла, когда он берет меня за подбородок и впивается пальцами.

— Ты не знаешь? А что, блядь, ты знаешь? А? На что ты вообще годишься?

Он сжимает мои щеки до тех пор, пока мои губы не сжимаются, так что я не могу ничего ответить, даже если бы имела представления о том, чего он от меня хочет. Мне не следовало давить на него так сильно. Нужно было оставить все как есть и подождать, пока он не будет готов к разговору.

— Ни на что. — Он отталкивает мою голову, прежде чем выпрямиться, его грудь вздымается, холодные глаза впиваются в меня. Я не могу спрятаться от этих глаз. Даже когда закрываю свои собственные, отворачивая голову и готовясь к тому, что будет дальше, я все еще вижу его. Он запечатлелся в моей памяти, половина его лица в тени, глаза такие пустые.

Он никогда не причинил бы мне вреда.

Сейчас он выглядит так, словно хочет этого.

Способен ли он контролировать себя?

Почему я не сдержала рот на замке?

Следующее, что я слышу — это не его тяжелое дыхание или какие-то неприятные слова. Я задерживаю дыхание в ожидании. Пожалуйста, не нарушай своего обещания.

Он этого не делает.

Я медленно выдыхаю, как можно тише, когда раздаются его шаги. Как только он выходит из комнаты, я вздрагиваю от облегчения, прежде чем мои мышцы начинают расслабляться.

К сожалению, не мои руки или запястья. Я думала, что ремень неудобный? Веревка намного хуже, она впивается в кожу. Каждое легкое движение — наказание, натирающее до тех пор, пока я не задыхаюсь от боли.

Но это ничто по сравнению с болью в моем сердце. Почему он это сделал? Зачем зашел так далеко?

Во-первых, потому что я не собиралась затыкаться. Очевидно, говорить о том, что случилось с ним в детстве — очень важно. До сих пор он ни разу не обмолвился мне об этом ни словом, не потому, что ему было все равно, а потому, что это слишком больно.

И все, что я делала — это продолжала приставать с вопросами и требовать. Фонарь горит рядом со мной, пламя танцует и подпрыгивает так, что на стенах пляшут тени. Тени, полные дурных предчувствий. Страха.

Рыдание начинает нарастать в моей груди. Я подтолкнула его к этому. Нет, оставлять меня вот так — неправильно. Но если он никогда никому не рассказывал о своем опыте, а я была первым человеком, которому он доверился, как еще он должен был реагировать?

Культ. Какого рода, интересно? Я видела слишком много шоу-расследований и прослушала много подкастов, поэтому в моей голове мгновенно всплывает ряд уродливых образов. Как я могла не слышать об этом больше? Жаль, что я не была достаточно взрослой, чтобы понять.

Еще один секрет, который хранили папа и дядя Роман. Иногда я удивляюсь, как они спят по ночам с таким грузом на плечах.

Итак, Рена и Луну забрали из секты. Никто бы не догадался об этом, встретив Луну сейчас. Она просто солнышко.

До сегодняшнего дня я бы и не поверила, что такое могло произойти с Реном. Он всегда казался таким нормальным. У него, конечно, была своя тьма, как у Кью. Даже как у меня.

Но в том, что произошло сейчас нет ничего нормального. Это ненормальная реакция.

Я не в том положении, чтобы помочь разобраться в его воспоминаниях, это уж точно. Я не опытный терапевт, и это слишком личное для меня. Я не смогу спокойно подбадривать, когда кажется, что на кону все. Его счастье, покой, наше совместное будущее.

Очевидно, с этого момента мне нужно быть спокойнее. Больше не настаивать на ответах. Я не могу снова пройти через это, но это ничто по сравнению с той болью, через которую я заставила его пройти. Я не буду настаивать на том, чем он не готов делиться. Достаточно быть здесь, с ним, только вдвоем. Все шло так хорошо, пока мы не начали разговаривать.

Теперь, когда мое сердце больше не колотится, как басовый барабан, я слышу его снаружи. Звучит так, будто он убирается. Кажется, он снова поставил стол на ножки, и вскоре я слышу, как он расставляет упавшие банки с холодильника. Мгновение спустя звук волочащейся по полу метлы вызывает в мыслях образ того, как он подметает.

Думаю, это лучше, чем Рен, который хватается за нож из ящика стола и начинает резать меня на куски.

Хотя я не могу представить, что он когда-нибудь сделает что-то подобное. Мое сердце не позволяет думать об этом, даже лежа здесь с онемевшими руками. Рен не причинил бы мне вреда. Он любит меня. Посмотрите, сколько усилий он приложил, чтобы привезти меня сюда.

Я даже не знаю, о чем сейчас думаю.

Знаю только, что мне чертовски больно, когда я пытаюсь освободиться, потирая запястья друг о друга, выкручивая их так сильно, как только могу. Чем сильнее я сопротивляюсь, тем туже и глубже впивается веревка. Я пораню кожу, если не буду осторожна.

Что мне теперь делать? Как мне выбраться из этого? Как достучаться до него — не только ради себя, но и ради него самого? Даже больше ради него, если подумать. Мне нужно вернуть его из темного места, в которое я его отправила. Я должна сделать его жизнь лучше, верно?

Пока что у меня это не очень получается.

Шум за пределами спальни в конце концов стихает. Черт. Что теперь будет? Только когда каркас кровати начинает дрожать, я понимаю, что меня трясет.

Что он собирается делать?

Как мне убедить его остановиться?

Его ноги тяжело опускаются на пол, звук становится громче, чем ближе он подходит. Я сжимаю губы, превращая всхлип в сдавленный писк. Мой подбородок дрожит, прежде чем слезы начинают катиться по щекам, впитываясь в мои и без того влажные волосы.

Это же Рен. Почему я так плачу из-за него?

Потому что понятия не имею, на что он способен. Не могу поверить, что у меня такие мысли о нем.

Я вздрагиваю, подползая ближе к стене, когда он входит в комнату. Холодное выражение его лица и отсутствие света в глазах заставляют мое тело застыть, а сердце остановиться. Когда он тянется ко мне, я крепко зажмуриваю глаза, готовясь к тому, что будет дальше.

Пожалуйста, не делай мне больно. Помни, ты любишь меня.

Только после того, как он ослабляет узел, удерживающий меня на месте, я могу выдохнуть, хотя его бесцеремонные, эффективные манеры не вселяют в меня особой надежды. Как будто он выполняет рутинную работу, которую предпочел бы, чтобы ему не поручали, и хочет побыстрее покончить с ней. Если бы не знала его лучше, я бы подумала, что он предпочел бы оставить меня в таком состоянии.

Не говоря ни слова, он снова выходит из комнаты, прихватив с собой веревку. Тяжелые шаги — единственный звук, раздающийся в устрашающе тихой комнате. Такое молчание может тяжелым грузом ложиться на сердце девушки. Мое сердце наливается свинцовой тяжестью к тому времени, как я сажусь, разминая плечи и руки, затем потирая ноющие запястья.

Наверное, я ожидала извинений или хотя бы объяснений. Сомневаюсь, что какие-либо объяснения улучшили бы ситуацию. Но он мог хотя бы попытаться. Возможно, ему нужно еще немного успокоиться — в таком случае он может потратить на это столько времени, сколько потребуется.

А я тем временем подожду, пока не ослабнет ощущение покалывания в руках и плечах. Мне приходится стиснуть зубы, чтобы пройти через это, не издав ни звука. Я так боюсь его расстроить.

Прежняя я, до того, как он исчез из моей жизни, никогда бы не поверила в то, что я буду бояться издать хотя бы малейший звук рядом с Реном.

Во многое в случившемся мне было бы трудно поверить.

Я не знаю, сколько проходит времени, каждая минута тянется до тех пор, пока напряжение не становится достаточным, чтобы разорвать мое сердце на куски. Невозможно узнать, чего он ожидает, должна ли я выйти из комнаты или остаться на месте. Боюсь, какой бы выбор я ни сделала, он будет неправильным.

Его внезапное появление в дверях заставляет меня вздрогнуть, как испуганную собачонку. Он тоже это замечает, и на его лице появляется озабоченность.

— Что случилось?

Сначала все, что я могу сделать, это моргнуть, уверенная, что ослышалась. Беспокойство все еще присутствует, теперь с оттенком замешательства. Он в замешательстве?

Это так, хотя я не понимаю, какой ответ можно ждать после того, что он сделал и каким был жестоким.

Сейчас эта жестокость исчезла, и ее сменила мягкая сторона Рена, которого, как я думала, знала. Чьи секреты глубже, чем я могла себе представить.

— Все в порядке. — Я даже натягиваю натянутую улыбку, чтобы не рисковать снова вывести его из себя. — Отдыхаю. Вот и все.

Я рассеянно потираю больное место на запястье, привлекая к нему его взгляд.

— Я действительно заставил тебя пройти через это, не так ли? — Игривый тон в его голосе и блеск в глазах подсказывают мне, что он имеет в виду вибратор и все остальное, что с ним связано. Если бы не тупая боль между моих бедер, я, возможно, забыла бы обо всем из-за его внезапной перемены в поведении.

— Да.

Он посмеивается по пути к кровати, где садится, прежде чем положить руку мне на ногу.

— В следующий раз я буду с тобой полегче. Может быть.

Я надеюсь, что так и будет, даже если ясно, что мы говорим о двух разных вещах.

Невозможно понять эти перепады настроения и то, как он переходит от горячего к холодному и обратно. Если бы у меня был телефон, я бы прямо сейчас начала искать информацию о биполярном расстройстве. Это единственное объяснение, которое я могу придумать на данный момент. Или, может быть, это плохая привычка, которую он приобрел со временем. Может быть, он не осознает, как себя ведет? Может быть, он слишком долго был один. Такая изоляция, должно быть, плохо на него повлияла.

И я боюсь указывать на это, все еще страдая от наказания, которому он меня подверг.

Все, что я могу сделать — это накрыть его руку своей и пожелать, чтобы я хоть что-нибудь поняла о человеке, которого, как мне казалось, знала лучше, чем кого-либо другого.