Приманка для Коршунова

Глава 20

Лёва

— Привет, Дашка, — захожу в палату и тут же извещаю о своём появлении подругу, чтобы не напугать случайно.

— Привет, — вяло отвечает девушка. Ставлю на тумбочку банку с варениками, которые передала моя мама, и пододвигаю стул ближе к кровати.

Всматриваюсь в бледное лицо подруги. Глаза Дашки открыты, но смотрят мимо. Сквозь меня. Чёрт. Это жутко. От этого в дрожь бросает. Снова накатывает вина за то, что я не успел её поймать. За то, что вообще позволил толкнуть.

— Врач уже к тебе заходил? — перехватываю её руку, которой она шарит в воздухе и сжимаю.

— Да. Снова сделал кучу уколов и заставил выпить лекарства. Горькие, — морщится, явно вспоминая неприятный вкус. — Сказал не вставать несколько дней, — хмурится и поджимает губы. Знаю, что Дашка всегда ненавидела сидеть на одном месте. А тут лежать целыми днями. Даже посмотреть ничего не может. Только музыку можно слушать. Или аудиокнигу.

— Голова сегодня не болит? — интересуюсь осторожно.

— Немного болит. Особенно виски. Не так, кончено, как вчера, но ощутимо. Расскажешь, что произошло? Я ничего не помню, — между бровями залегает складка.

— Тебя толкнула Голован, и ты упала со сцены. Ударилась сначала затылком, потом виском.

— Голован? — ещё сильнее хмурится. — С чего это? Что я ей сделала? Она на меня вообще ведь внимания не обращает.

— Эм… — чешу затылок. — Я не знаю, честно говоря, что произошло. Кстати, ты уже говорила с бабушкой? — перевожу тему.

— Да, она с утра звонила, — вздыхает Даша. — Волнуется очень. Сказала, что Дёма сейчас разбирается «с дебоширкой, что обидела её кровиночку», — голос девушки заметно теплеет. — Ты зайди к ней сегодня, пожалуйста, — Даша сжимает мою ладонь. — Она сейчас снова накрутит себя. Надумает, что смотрит за мной плохо. Что воспитатель из неё ужасный. Не хочу, чтобы снова её в больницу забрали, — вздыхает.

— Конечно, зайду. Знаю, что она вчера была у тебя, но ты спала крепко. Будить не стала. Я с утра уже заглядывал, проверял, как она. Баб Люба показалась мне спокойной. Тесто замешивала, песни напевала.

— Видимо, бабуля уже привыкла, что раз в год я в больнице оказываюсь, — хмыкает Даша.

— Вечером зайду ещё к ней. Куплю её любимое птичье молоко. Думаю, что утром и вчера пронесло, а вечером всё же огребу.

— За что это?

— За ложь, — усмехаюсь. — Я вчера за документами пришёл, когда тебя уже увезли на скорой. Соврал, что ты на репетиции.

— Сильно испугался вчера?

— Чуть не сдох от страха, — честно признаюсь. — Меня в скорую даже не пустили. Татьяна Павловна поехала с тобой.

— А я понять не могла, почему она здесь.

— Пришлось ехать, по-видимому, — мрачно усмехаюсь. — Орала о том, что проблемы теперь будут с полицией, — я снова кулаки с силой сжимаю. — Какая она всё же мразь.

— Лёва, — одёргивает меня Даша.

— А ты не согласна? Как думаешь, как бы она себя вела, если бы это ты толкнула Голован со сцены? — задаю вопрос, на который тут же сам и отвечаю: — Она бы добилась того, чтобы тебя из школы исключили. Она бы такой ор подняла.

— Лёва, ты преувеличиваешь, — Даша закрывает глаза. — А кто с тобой вчера приходил? Я слышала чей-то голос, но не поняла, кто это был.

— Маша Синичкина, — чувствую, как в груди разливается тепло. Мой маленький ангел. Моя хрупкая маленькая девочка. Пугливая и стеснительная, но отважная. Собралась и поддержала в момент, когда я распустился.

— Хм… — Дашка глубоко задумалась. — Я не помню её. Чёрт. Я помню только конец мая, а всё лето просто стёрлось из памяти. Кто она, Лёва? Я её знаю?

— Новенькая наша, — я улыбаюсь. — Ты за неё заступилась перед Голован. Разбила её телефон.

— Я? — Дашка широко распахивает глаза. — Ты ничего не путаешь? Я разбила телефон Голован? Это шутка такая?

— Дашка, к чему мне шутить? — открываю банку с варениками и достаю из рюкзака вилку. — Вареники будешь? Мама передала.

— Буду, но чуть позже. Расскажи, пожалуйста. Что конкретно произошло? — хмурится недовольно. Поджимает губы. Знаю, что Дашка сейчас крайне раздражена.

— Я не знаю, Даш. Я этого всего не видел. Ты мне потом сама рассказывала. Видимо, Голован решила докапываться до тебя. Она и так тебя недолюбливала.

— Ладно, а когда это произошло?

— Позавчера. Даша, я знаю только, что Маша упала, наступила на юбку, когда поднималась, юбка оторвалась, — подруга ахает и хмурится.

— Мне кажется, что я что-то помню. Подожди, — поднимает руку. — Чёрт. Снова пустота в голове. Ладно, — выдыхает тяжело. — Продолжай рассказ дальше. Может быть, хоть что-то вспомню.

— Голован снимала на камеру, ты вступилась за новенькую. Думаю, Настя тебе что-то сказала, ты выбила телефон из её рук. Разбила.

— И что было дальше? — садится на кровати.

— Барсова, — рыкаю и давлю руками на плечи. — Ляг!

— Лёва, не будь занудой, — бурчит, пытаясь мне противостоять. — Я устала лежать уже. Мне скучно. Всё тело затекло.

— Даша, ты бл*** и так ни черта не видишь. Шанс того, что зрение не вернётся, равен пятидесяти. Так что… ляг! И делай всё то, что говорит врач.

— Я могу окончательно ослепнуть? — Даша вцепляется пальцами в мои плечи. В её глазах вижу слёзы. Девушка в ужасе. Чёрт. Нахрена я это ляпнул? Даше нельзя сейчас нервничать.

— Тише, котёнок, — шепчу, осторожно перехватывая её ладони и сжимая их в своих руках. Знаю, что она ненавидит, когда я её так называю. Но она сейчас действительно походит на слепого маленького котенка. Потерянного и беззащитного. — Всё будет хорошо, Дашка. Зрение не вернётся быстро и по щелчку пальцев. Оно будет возвращаться постепенно. Мне объяснил твой врач понятным языком. Сначала всё будет расплывчато, потом всё чётче и чётче.

— Лёва, уходи. Я хочу побыть одна, — Даша отворачивается от меня и накрывается одеялом по самую макушку.

— Дашунь, — шепчу отчаянно. Придурок. Идиот. Почему я не умею держать язык за зубами? — Дашка, не закрывайся. Давай поговорим. Я уверен, что зрение вернётся. Просто нужно слушать врача.

— Лёва, уходи, прошу тебя! Мне нужно побыть одной. Прошу! — кричит. В голосе прослеживаются истеричные нотки.

Я киваю, будто она может это увидеть. Закрываю банку с варениками. Ставлю на тумбочку. Рядом оставляю вилку. Открываю рот, чтобы ещё что-нибудь сказать. Одёргиваю себя.

Провожу рукой по худой спине и мимолётно сжимаю плечо. Поднимаюсь со стула и молча покидаю палату. Закрываю дверь и прижимаюсь к ней спиной. Хочется орать. Идиот. Конченный придурок.

— Да, — поднимаю телефон, который начинает вибрировать в кармане.

— Ты в больнице? — слышу на том конце провода голос Демьяна.

— Да. Только вышел из Дашиной палаты.

— Я говорил с врачом. У них был консилиум, решили делать операцию. Я договорился с Довлатовым. Он меня оперировал несколько лет назад. Самолёт прилетает ночью, — замолкает. — Пока не говори баб Любе. Ей не следует лишний раз переживать.

— Об операции не говорить? Или о том, что вы прилетите?

— Об операции.

— Хорошо… Демьян… — осекаюсь, тяжело сглатываю. — Прости. Я не уследил. Обещал ведь…

— Брось. Не говори ерунды, — одёргивает меня брат Даши. — Как мелкая там? — слышу в его голосе тепло.

— Она… Не в настроении. Ничего не помнит, ничего не видит. Выгнала меня. Я сейчас не лезу к ней.

— Иди в школу, Лев. Сегодня будут люди в форме. Дашь показания. Я договорился, чтобы Дашу не трогали. Хотя бы до тех пор, пока зрение не вернётся.

— Что будет с Голован? — задаю интересующий меня вопрос.

— Ничего хорошего, — слышу смешок, от которого леденеет кровь. — Поверь, за её папашку возьмутся. Как и за… — замолкает, явно подбирая цензурные слова. — Как и за неё. Поверь, если накопают хорошо, то и за решётку упекут. Там мой хороший знакомый работает. Человек совести.

Я удовлетворённо улыбаюсь.

— Кто там, Дёмочка? — слышу приближающийся голос Милы. — Лёва? Дай мне трубку.

— Малыш, я разговариваю, — я с трудом сдерживаюсь от того, чтобы начать ржать. Голос Дашкиного брата меняется. Становится мягким и даже урчащим.

— Ничего. Потом договоришь. Дай мне, — слышу возню, звук шлепка и заливистый смех Милы.

— Привет, рыжик, — раздаётся её весёлый голос. — Как ты?

— Привет. Нормально, — направляюсь на выход из больницы.

— Как там Дашенька? Мы билеты взять смогли только на сегодня. Очень жаль, что сразу не смогли приехать.

— Дашка сейчас подавлена. Я ей сказал прогнозы врачей.

— Зачем? — укоризненно.

— Дашка пыталась сесть. Ей нельзя, ты же знаешь.

— Ох, Даша… Такая же упрямая, как и её брат. Мы завтра уже приедем. Ты пригляди за баб Любой. У неё сердце слабое.

— Я с утра заходил. Заставил выпить таблетки от сердца. Но она держится. Тесто замешивала для блинчиков. С творогом Дашины любимые будет делать. Потом поедет в больницу. Вчера тоже была, вещи привозила, но Дашка уже спала.

— Ты вечером ещё заглянешь? — просит Мила.

— Конечно, даже не обсуждается.

— Эх, куда только Дашка смотрит, — хмыкает Мила в трубку. — Будь я на её месте и не замужем, себе бы такого золотого парня забрала.

— Обязательно ей передам, — фыркаю я смущённо. — Ты ведь тоже с двойняшками прилетишь?

— Да. Покоя тебе точно не будет, — слышу на заднем фоне лопотание Оли. — Ой, проснулась младшая, сейчас и старший следом орать начнёт. Давай, Лёва, скоро увидимся. Обнимаю, — и сбрасывает вызов.

Невольно улыбаюсь, когда вспоминаю Дашкиных племянников-карапузов. Настоящие непоседы. Кажется, оба унаследовали это от мамы. Вспомнил, как Даша рассказывала о нелёгкой жизни Милены. Об отчиме уроде, который был жестоко убит в собственном доме. В новостях говорили, что это был его партнер по бизнесу, но я прекрасно знал, что это был Демьян. Будь я на его месте, я бы тоже не раздумывая убил того, кто причинил бы вред моей любимой. Маше.

Я был готов увидеть забитую и вздрагивающую от каждого звука и прикосновения девушку, а увидел задорную, вечно улыбающуюся Милу. Эта девушка быстро стала частью нашей большой семьи. Именно семьи. Потому что мои родители считали Дашку своей. Иногда даже мама позволяла себе называть её «дочей». Да и баба Люба была мне ближе родной бабушки.

Уже выходя из больницы, обернулся. Показалось, что увидел знакомую фигуру слева. Но увидел только затылок скрывающегося за углом парня. Показалось? Или Коршунов наведался в больницу? Хмыкнул.

Совершенно неожиданно сознание подкинуло картинку. Коршунов сжимает рукой шею Голован и вжимает её в стену у сцены. Чёрт. Я же вернулся в актовый зал, когда скорая увезла Дашку. Но увидев лужу крови на полу, ушёл на улицу. Где меня вывернуло в кусты.

Зашёл в автобус и двинулся в самый конец. Заметил у окна, сидящую на одиночном сиденье, свою Куклу. Застыл, расплываясь в дебильной улыбке. Маша меня не замечает, что позволяет мне взглядом медленно скользит по ней. Сегодня на худых ногах свободные джинсы, которые открывают вид на тонкие щиколотки. Да. Эти щиколотки я несомненно покрою поцелуями, когда девчонка станет моей. А она станет. Совсем скоро. Одёрнул себя, чувствуя, как просыпается внутри желание. Скользнул взглядом на колени, на которых лежит рюкзачок. Тонкие пальцы отбивают на нём ритм, который звучит в её наушниках. Улыбнулся ещё шире. Подошёл к девчонке. Присел рядом с ней на корточки, благо автобус в это время почти пустой. Кукла вздрогнула и перевела на меня взгляд. Расплылась в улыбке и вытащила из уха наушник, который я забрал из тонких пальцев.

— Привет, — смущённо поздоровалась девушка.

— Доброе утро, Машенька, — я ласково провёл пальцами по её щеке. Девушка вспыхнула, покраснела, опустила взгляд. Заправил светлую прядь волос за ухо. Улыбнулся широко. Мне нравится её смущение. Мне нравится её запах. Её улыбка. И учащённое дыхание. Она вся мне нравится. Полностью.

— Как там Даша? — подняла на меня свои бездонные глаза, в которых я утонул, потеряв связь с реальностью. — Ты от неё едешь?

— Будут делать операцию, — улыбка сходит с моего лица.

— Всё так плохо? — Кукла перехватила мою ладонь и осторожно сжала.

— Зрение не возвращается. Я не понимаю всего того, что говорят врачи.

— Она скоро поправится, я знаю, — маленькая ладонь оказывается на моей щеке. — Ведь кругом столько любящих и прекрасных людей.

Я смотрю на Машу и не могу поверить, что бывают такие наивные и светлые люди.

— А что будет с Настей, Лёва? — спрашивает осторожно Маша, когда молчание затягивается.

— Хотелось бы, чтобы посадили на пару годиков.

— Лёва… — ахает Маша. — Но так нельзя!

— А как можно, Кукла? Издеваться над людьми и снимать это на камеру? Или толкать со сцены, прекрасно зная, что упав с такой высоты, человек может сломать себе что-то? А если бы Даша убилась?

— Ты думаешь, что она специально?

— Маш, — я усмехаюсь и качаю головой, — ты такая наивная. Голован любит поиздеваться. Надавить на больное. Она злобная сучка, которая давно должна получить по заслугам. Сейчас она снимает то, как ты упала и толкает Дашу со сцены, а потом она будет подсыпать в напитки вещества порядочным девушкам и снимать на камеру, как с ней забавляются мажоры.

— Может, ты и прав, — пожимает плечами Кукла.

— Малышка, думаешь, мне не хочется верить, что в людях больше хорошего, чем плохого? Просто я знаю о Голован больше, чем другие.

— Ты про взятки учителям? — интересуется осторожно.

— Это Дашка знает. Она не знает о том, что Голован обожает спорить. И не знает о том, что спор был на Дашку. На то, что Голован сможет втереться в доверие, а после опозорить её на всю школу, выведав грязные секреты.

— Но Даша говорила… — Кукла хмурит светлые брови.

— Дашка знает то, что должна знать, — я криво ухмыляюсь, вспоминая, как орала Голован, когда я сжимал её волосы на затылке левой рукой, а другую, с ножницами, держал у её головы, требую рассказать все условия спора.

— А как ты узнал? — Маша подаётся ближе.

— Услышал, как сплетничали её подружки. Они быстро замолчали, когда меня увидели, но мне было достаточно, чтобы смекнуть, что к чему.

— И что ты сделал?

— Поговорил, — усмехаюсь.

— Даже не верится, что такая красивая девушка может быть такой, — вздохнула Маша. — Зачем вообще эти споры придумывают? Как можно спорить на человека?

Я только пожимаю плечами, слушая, как Кукла рассуждает, жестикулируя и хмуря бровки. Её щеки раскраснелись.

— Хочу тебя поцеловать, — выдохнул я, приближаясь к её лицу.

Кукла вздрогнула и широко распахнула глаза.

— Лёва, что ты…

— Я вчера не успел насладиться, — шепчу, с трудом отрывая взгляд от её губ и вглядываясь в её расширившиеся зрачки. — Пожалуйста.

Кукла молчит. Только смотрит на меня с испугом. Смеживаю с силой веки и начинаю отстраняться. Но на лицо ложатся прохладные ладони, а к губам прижимаются сладкие губки девчонки. Застонал от кайфа, который прошиб всё тело. Какая вкусная. Я вчера даже и в сотой доле не ощутил её неповторимый вкус. Не насладился поцелуем.

Скользнул руками на тонкую талию. Сжал. И языком скользнул меж пухлых губ. Боги. Я дорвался до этой девчонки. Она меня поцеловала первая. Уже второй раз. И я её не намерен отпускать. Никогда.

Когда дыхание в лёгких кончилось, пришлось разорвать поцелуй. Прижаться лбом к гладкому лбу девчонки. И поймать её осоловевший взгляд. Моя Кукла. Моя девочка. Моя.

— Моя, — шепнул, прежде чем снова её поцеловать.

От Куклы пришлось оторваться, когда автобус остановился у нашей школы. Забрал у Куклы рюкзачок и, крепко держа за руку, повёл её в сторону школы. Но совершенно неожиданно Маша остановилась. Вытащила осторожно руку из моей ладони.

— Прости, Лёва, я не могу, — голос звенит от слёз.

— Что не можешь? — не понял я.

— Не могу вот так. Держаться за руки, целоваться, приходить в школу, будто мы пара.

— Почему? — я смотрю внимательно в лицо девчонки. — Это из-за Коршунова?

— Да. И не только из-за него, — шепчет девушка, опуская глаза.

— Объясни, Маша, — требую я, пальцами цепляя её подбородок и поднимая бледное лицо. — Посмотри на меня и объясни!

— Я не могу, Лёва, — шепчет умоляюще. — Правда, не могу. Ты мне нравишься, безумно сильно нравишься. Кажется, я даже влюбилась в тебя. Но нам нельзя быть вместе.

— По какой причине, Кукла? Из-за того, что ты встречаешься с Коршуновым? — меня начинает трясти от злости и ревности. И непонимания. Всего пять минут назад всё было хорошо.

— Кто сказал, что мы встречаемся?

— Каждая девка в классе об этом говорит, — я сжимаю зубы. — Ты сейчас пойдёшь к нему, да? Будешь с ним сосаться? После меня.

— Лёва, прекрати, пожалуйста.

— Будешь с ним, после того, как меня целовала? — я рычу. Мне больно. Больно от того, что я поверил в то, что эта девчонка может стать моей. Разрывает на сотни частиц от того, что Кукла меня сейчас отвергает. — Ты целовала меня сама. Ты могла отодвинуться, Маша. Ты могла послать. Сказать, что занята. Но ты сама, бл*** — я рычу и встряхиваю Куклу за плечи. — Ты сама меня поцеловала. Первая. Вчера. Сегодня. Ты могла остановить меня, — ору, смотря в лицо плачущей Маши. — Могла, но не остановила. Дала мне зелёный свет. А сейчас что? Сейчас, что изменилось?

— Лёва… — девушка качает головой.

Я убираю руки с её плеч, опускаю на землю рюкзак, хочу уйти. Развернуться. Оставить её за спиной. Но это выше моих сил. Выше меня.

Я дёргаю девчонку на себя. Впечатываю в грудь. Ныряю рукой в волосы на её затылке, заглядываю в глаза и шепчу умоляюще:

— Скажи, что это шутка, Кукла. Скажи, что это всё ошибка. Что тебя ничего не связывает с Коршуновым. Скажи, что ты пошутила. Я же сдохну, Маш. Сдохну без тебя. Ты в самое сердце пробралась. В каждую грёбанную мысль. Я дышать забываю, когда тебя нет рядом. Маша… — ртом прохожусь по шее, втягивая тонкую кожу. — Прошу, маленькая… Прошу тебя…

Маша давит ладошками на плечи. Отстраняется и мотает головой.

— Нет. Нет… Я слишком сильно тебя люблю… Слишком сильно… Он причинит и тебе боль. Заберёт. Я не могу, Лёва… Прости меня… Прости… Люблю, — шепчет рыдая. — Люблю тебя.

Хватает рюкзак и порывается убежать, но я не позволяю.

— Маленькая… Кукла моя… Никто не причинит мне вреда. Никто. Маленькая… мы всё решим, только доверься мне.

Маша убирает мои руки с талии и качает головой. Улыбается грустно.

— Прости меня, Лёва. Прости…

Я смотрю, как Маша быстрым шагом уходит от меня. И с каждым её шагом мне становится больнее. Будто из меня с треском вырывают душу. Сердце. Все внутренности. На живую. Больно. Как же бл*** больно. Я поверил, поверил в то, что я медленными шажками приближаюсь к ней. Завоёвываю. И буду иметь возможность касаться её. Целовать. Называть своей. Уже скоро. Но всё вышло совсем не так, как я планировал.

Сжал пальцами переносицу. Что делать? Удерживать силой Машу я не могу. Она не готова к разговору. Я вижу это. И что делать мне? Что делать?