Принцессы на обочине: Дворец на двоих

БИБЛИОТЕЧНЫЙ ДЕНЬ

А Наташа в тот день проснулась ни свет ни заря, но Андрея уже не было.

Ушел подметать двор? Решил ее не будить, пожалел? Обиделся за вчерашнее? Конечно, обиделся… А все она виновата! Она мало делает для него. А ведь знает, что раз он учится в МГИМО, то должен выглядеть не хуже остальных. У него должно быть все, что есть у других. Он не должен стесняться своей квартиры.

Видео, конечно, им не купить, тем более что к нему нужен какой-то особый телевизор. Но надо бы напрячься и осилить хотя бы маленький черно-белый. Ведь Андрюша с его специальностью должен быть в курсе всех международных новостей.

Правда, и самый плохонький «ящик» стоит сто сорок рублей. Ужас! Где их взять?

Откладывать? Не получается. И зарплата, к стипендия расходятся как-то очень быстро.

Вчера, как раз перед возвращением Андрея, заглядывал Иван Лукич. Предлагал устроить ее еще на полставки, а то некому мыть подъезды.

— Берись, детка, берись, милая, — упрашивал он. — Лестницу помыть — не горы своротить. Я бы и сам взялся — да солидность не дает: начальник я все же. Да и ноги-то уже не те, мозоли болят, и хребет хрустит.

Да, сложный денек вчера въедался!

Еще эта оплеуха! Это уж она совсем зря. Ведь оба хороши! Ничего, сейчас попросит прощения, обцелует…

И Наташа соскочила с кровати на деревянный пол, отскобленный, как в деревне, до белизны.

Но Андрея во дворе не было.

Наташа обежала все участки — везде замусорено, к приборке сегодня не приступали.

Заглянула в подсобку: может, он там. В комнатке было пусто, все инструменты — на месте.

Наташа с колотящимся сердцем побежала к троллейбусному парку.

Знакомый рабочий поприветствовал ее:

— Здрасте, дети, я ваш папа, я работаю уже в гестапо! А где твой физкультурник-припух?

— Не знаю. А здесь его разве не было?

— Муха зеленая! — изумился троллейбусник. — Что, и не ночевал?

— Ночевал.

— Чего ж тогда дергаешься? Придет, куда он денется.

Наташа была в панике. Куда он денется? Да куда угодно!

Нет, зря-таки она вчера его ударила!..

В университет ей сегодня не идти — библиотечный день. И она так радовалась. А оказывается, нет дня хуже! Не знаешь, куда себя девать.

Она уже подмела все дорожки, сгребла в кучки опавшие листья на газонах.

Дома приготовила обед на случай, если Андрей внезапно вернется. Он ведь ушел, не позавтракав.

Как невыносимо ожидание! Если б не свободный день, сидела бы она сейчас на лекции и не терзалась бы сотней самых ужасных догадок и предположений. А думала бы о каком-нибудь древнем греке Гераклите, который был помешан на огне и считал, что из огня сотворено все, в том числе и человеческая душа. Чем бы еще заняться? Наташа стала протирать пыль на книжной полке, перетряхивая учебники по одному, чтобы продлить это занятие.

Внезапно на пол спланировала какая-то бумажка, завалившаяся между страниц.

Наташа подняла. Это был телефонный номер, и под ним размашистым почерком — имя: Ирина.

Прекрасная незнакомка из университетского сквера.

Наташа вспомнила: «Будут неприятности — звони. Не будет неприятностей — тоже звони».

Наташа отыскала в кошельке двушку и побежала к ближайшему автомату, зажав в потной ладошке листок с телефоном.

Только бы Ирина оказалась дома. Она так похожа на сказочную фею и наверняка сможет помочь замарашке-Золушке Наташе каким-нибудь ценным советом.

— Алло! — ответил Наташе бархатистый мужской голос, отчего-то показавшийся смутно знакомым. — Ирину? Сейчас попробую.

Наташа ждала минуту, две, три.

Ну наконец-то!

— Ммм? — услышала она. — Я еще сплю. А что, петушок уже пропел?

Наташе стало неловко:

— Извините, я вас разбудила. Я тогда попозже позвоню…

— Не откладывай на попозже то, что можно пораньше, — Ирина зевнула в трубку. — А кто это?

— Меня зовут Наташа, вы, наверное, не помните… Вы разрешили позвонить, если будут неприятности.

— Наташа… Наташа… — Ирина никак не могла понять, кто с ней разговаривает.

— Ну, с философского факультета. Помните, летом, во время приемных экзаменов? Вы еще сказали, что у меня прикид, как на полотнах передвижников.

— А! — обрадовалась Ирина. — Натали! Так ты поступила? Молодец! Тогда в чем проблема?

А собственно, в чем? Наташа и сама не знала, как объяснить.

— Да так… Нет никаких проблем… Вы извините…

— Вас понял, — сказала Ирина. — Жди. Ровно через час у левой ноги Маяковского.

Наташа не поверила своим ушам:

— А… это удобно? У вас ведь свои дела…

— Не комплексуй, Натали. Я сегодня свободна, как негры в Африке. Я как раз думала, с кем бы оттянуться. Так что — до скорой встречи. Вот только ополосну морду лица…

Бывают же на свете такие хорошие люди!

И муж у нее, судя по голосу, замечательный. А может, это и неофициальный муж. Но человек он наверняка чудесный. Уж кому-кому, а Ирине должно везти в жизни.

Тишинский рынок — студенческий рай!

Здесь можно купить все что угодно: от сломанного манекена до венгерских сапожек, и притом за бесценок.

— Клапаны, клапаны для раковин и унитазов!

— Не берешь, не задерживайся, а то дождик пойдет, товар раскиснет!

— Таминамбур — клубни, круглый год на кухне!

— Дай вам Бог столько здоровья, как на вас сидит этот пиджак! Берите — не пожалеете!

Наташа устала вертеть головой, глаза у нее разбегались.

Товары разложены были прямо на земле, на тряпочках и газетках. Столько удивительных вещей — кунсткамера!

Но Ирина решительно тащила ее к дверям комиссионки. Она решила Наташу приодеть.

— Парень должен своей девушкой гордиться, понятно? Чтоб ты вошла — и все отпали. А здесь иногда тако-ое попадается! Улёт! Пьеру Кардену делать нечего.

Они вошли в крошечный зальчик, вдоль стен которого на вешалках-плечиках тесно висели сотни разномастных одежек всех размеров, времен и народов.

Ирина принялась рыться в них, безошибочно извлекая вещи Наташиного размера.

— О! Посмотри, годится?

В ее руках болталась какая-то длинная вязанная кишка серовато-зеленого цвета, вся в узелках.

— Что это? — не поняла Наташа. — Варежка для слона?

— Что б ты понимала! Это платье-чулок, самый писк. Иди примерь.

Наташа послушно зашла в кабинку, Ирина втиснулась вместе с ней.

Наташа принялась выворачивать эту странную вещь, которую ее спутница почему-то назвала платьем.

— Что ты делаешь, надевай же!

— Как — что? — удивилась Наташа. — Оно же наизнанку, вон и нитки торчат.

— Тундра! Это букле. Так надо.

Платье-чулок облепило Наташу от горла до самых щиколоток. Она стала похожа на шершавую змею.

— Опупеоз полный, — одобрила Ирина. — Француженка! От Кутюр, как раз для твоей фигуры.

— Оно уж слишком в обтяжку, — засмущалась Наташа. — Неудобно как-то.

— Неудобно зонтик в кармане раскрывать. Наивная чукотская девочка! Погоди-ка…

Ирина вынырнула из примерочной и через пару минут вернулась с кружевной косынкой, щедро украшенной по краям длинной бахромой.

— А сверху — вот это.

Наташа набросила косынку на плечи, как это делала в холодные зимние дни ее мама.

— О терпение, не покидай меня, — вздохнула Ирина и небрежно повязала платок вокруг Наташиной талии вместо пояса.

— Девушка! — позвала она продавщицу. — Мы это берем. Пойдем прямо так, а наше вы нам упакуйте.

Продавщица кивнула и, подойдя, сняла написанные от руки ценники с выбранных вещей.

— Пять пятьдесят и два рубля, — сказала она. — Пробейте чек в кассе.

— Семь пятьдесят! — огорчилась Наташа. — А у меня всего трешка.

Ирина снисходительно улыбнулась:

— Оставь ее себе на развод. У меня есть бабки. Я выбирала, я и платить буду.

— Неудобно! — запротестовала Наташа. — Навязалась я на вашу голову.

— Опять за свое? — Ирина готова была рассердиться. — Я ведь уже объяснила тебе, что неудобно!

— Зонтик…

— Спать в почтовом ящике: ноги не вытянешь и сквозит!

Они пробили чек и вновь вышли на рыночную площадку, где шумела и галдела барахолка.

Наташа вся съежилась под устремленными на нее взглядами, в новом обтягивающем платье она чувствовала себя точно обнаженная.

— Н-да! — Ирина неодобрительно тряхнула пышными темными локонами. — До мировых стандартов нам еще далеко. Ну что ж, переходим ко второму этапу обучения. Систему Станиславского знаешь?

— Слышала. Это для актеров.

— Это для всех. Универсальная и гениальная система. А стихи Николая Заболоцкого знаешь?

Наташа просияла:

— Да, да! Это я знаю!

Ирина глянула на нее озадаченно: она никак не ожидала такого ответа. Пожалуй, впервые с момента их встречи в ее зеленых глазах не искрилась насмешка.

— Правда знаешь? Откуда? Его ведь в школе не проходят. А ну, прочти что-нибудь!

Они пошли вдоль рядов, и Наташа декламировала стихи, счастливая, что может хоть чем-то блеснуть перед своей покровительницей:

Наташа остановилась:

— Здорово, да? Вроде все так неправильно — а здорово! Конь так бежит, что ног кажется восемь, да еще руки! Как будто маленький ребенок эту картинку нарисовал.

Ирина молчала, пристально разглядывая девушку.

Потом взяла с прилавка большую гроздь крупного прозрачного винограда и протянула ей:

— Жуй. Витамины.

Платить она и не думала: вместо этого улыбнулась хозяину-грузину, и тот, улыбнувшись в ответ, только развел руками. Ирина была столь ослепительна, что он потерял дар речи.

— Однако — ближе к телу, — призвала она. — У Заболоцкого есть другие стихи:

— Ага. — Наташа с наслаждением отщипывала виноградину за виноградиной, заглатывая их вместе с косточками.

— Ну так вот. Сосредоточься на своей дырочке для клизмы.

— Зачем?

— По Станиславскому. Будем отрабатывать походку. Сосредоточилась?

— Вроде бы.

— Теперь представь, что в дырочку вставлен карандаш. Грифелем, естественно, наружу. Представила?

— Да. — Наташе стало смешно.

— Теперь иди, и чтоб кончик карандаша рисовал в воздухе восьмерку, лежащую на боку.

— То есть знак бесконечности?

— Совершенно справедливо. Давай, вперед.

Наташа сделала несколько шагов, извиваясь и едва не давясь от смеха.

— Плечи пусть не дрыгаются. Они должны плыть ровно, по одной прямой, а двигается только карандашик и дырочка. Научишься — все мужчинки твои. И тот, который до гроба любимый, — тоже.

Наташа, закусив от усердия губу, прошлась, стараясь тщательно выполнить указания.

И тут же молодой парнишка, торговавший с рук книгами, бросил ей вслед реплику:

— Девушка, вашей маме случайно зять не нужен?

Она обернулась на ходу, не прерывая упражнения:

— Моя мама очень разборчива!

Наставница и ученица переглянулись — и одновременно расхохотались во все горло.

И, будто они послали окружающим какой-то неуловимый импульс, люди вокруг них тоже начали смеяться.

Смеялись торговцы.

Смеялись покупатели.

Смеялись ротозеи.

Хохотала вся Тишинка — студенческий рай.

А виновницы всего этого веселья победоносно вышагивали средь толпы, выписывая воображаемыми карандашами перевернутую восьмерку — знак бесконечности.