«Что у меня за «непорядок» в анкете, — ломала голову Наташа. — Неужели та детская забастовка в девятом классе?»
Забастовка! Это слово всегда было для них чужим, каким-то архивным и посторонним. Забастовки устраивали несчастные русские рабочие, стонущие под гнетом самодержавия. Забастовки устраивают люди доброй воли и передовых взглядов в странах капитала против засилия чистогана. Но все это где-то там и тогда, а советские люди не бастуют, потому что власть в стране народная.
А вот они, девятиклассники девятнадцатой средней школы, решили забастовать, потому что они против несправедливости — математичка не имела никакого права устраивать контрольную работу, не предупредив их хотя бы за три дня. Она решила, что ей все позволено. Что она может просто сказать: «Дети, завтра мы пишем контрольную работу», — и все, как бараны, придут на заклание.
Нет, они не бараны. У них есть гордость, и они не позволят. Это несправедливо.
Впрочем, если быть честным до самого конца, то весь класс и пришел бы на контрольную, если бы не Наташка. Она вдруг встала и заявила:
— Вы должны были предупредить нас заранее. Хотя бы за три дня.
— Ничего, ничего, контрольная нетрудная, справитесь, — отмахнулась математичка. — Садись, Денисова. За тебя я спокойна, а вот Михалеву и Чарину придется попотеть…
— Вы не имеете права, — тихо сказала Наташа.
— Садись, Денисова, — повторила учительница с легким раздражением. — Или ты хочешь, чтобы я поговорила с твоей матерью?
— Я и сама могу ей сказать, что это несправедливо.
Вот тогда впервые прозвучало это слово.
И на перемене Наташка сказала всем, что ни на какую контрольную они не пойдут. Они устроят забастовку. И все очень серьезно ее поддержали. Во-первых, потому, что справедливость должна восторжествовать, а во-вторых, Наташу вообще поддерживали всегда. Взрослые это называют — пользуется авторитетом.
И Наташа действительно все сказала маме совершенно честно, впрочем, та уже была в курсе дела — математичка опередила.
— Нет, Наталья, не надо этого делать, — сказала мама. — Вы обе не правы. Я так и сказала Антонине Петровне. Но забастовка — не метод.
— Мам, но это несправедливо.
Мать усмехнулась:
— Слишком сильное слово. Я ведь учу вас беречь слова. Но даже если так — с несправедливостью нельзя бороться несправедливостью. Подумай хотя бы над этим. Я уж не говорю о том, каково будет мне, если вы действительно не придете на контрольную.
Наташа подумала. И на следующий день была забастовка.
…Собирались прямо в сквере напротив школы.
Отчасти это был, конечно, вызов: они не прятались, они честно заявляли: да, мы бастуем. Но, с другой стороны, это было еще и удобно, потому что многие жили рядом, а кроме того, можно было проследить, кто из класса испугается и пойдет-таки на уроки.
Но была и еще одна причина, о которой не говорили и даже старались не думать. В сумках у многих под бутербродами и полотенцами лежали учебники — на тот случай, если забастовка провалится. Это была уже впитанная от времени и родителей осторожность.
— Едем на острова, — сказала Наташа и, не ожидая обсуждения, двинулась к остановке автобуса.
Остальные послушно пошли за ней, подбадривая себя шуточками, боевыми кличами, свистом, прыжками и всякими прочими бессмысленными действиями, прущими из молодых и бесшабашных тел.
А погода! Какой же солнечный день! Какой синий и свежий! Они всегда в это время сидят в классах, и солнце светит зря. Да ради одного этого можно было прогулять уроки.
На острове, конечно, первым делом решили развести костер, пацаны стали собирать хворост, а девчонки устраивать «стол». Потом эту затею бросили и пошли купаться.
Барахтались в воде до посинения. Верная Наташина подруга Машка чуть не утонула, потому что на нее в воде выплыл огромный уж. Машка перепугалась, уж, видно, тоже, и они никак не могли отвязаться друг от друга. С перепугу Машка заплыла так далеко, что обратно плыть у нее не было сил. Она стала звать на помощь, но все решили, что она дурит, и просто ржали. Пока наконец Машка не стала как-то странно нырять.
Симонов спас ее в два счета.
Потом решили, что пришла пора обедать. Стали доставать из сумок свои продукты. Все это было собрано в сумки тайно от родителей. У всех были бутерброды и помидоры. Только Машка зачем-то взяла гречневую кашу в кастрюльке, но каша рассыпалась.
Правда, Андрей Багин принес не бутерброды, а целую палку сервелата, кусок ветчины и несколько банок болгарского салата.
А еще он вдруг достал из сумки две бутылки вина.
— Ну, ты даешь! — сказал классный поэт Вадька, не зная, осудить или похвалить Андрея.
— Ничего, по грамму. Чисто символически, — сказал Андрей.
После обеда снова купались и дурачились, но уже немного подустали упиваться собственной смелостью и свободой, поэтому компания распалась окончательно. Пацаны пошли охотиться на ужей, которые обидели Машку, девчонки тихо сплетничали в кружочке. Андрей и Сильва куда-то пропали. Машка и ее верные оруженосцы Симонов и Шубенков играли в «дурака», Вадик читал Наташке свои новые стихи про амазонку с русыми косами, прозрачно намекая на саму Наташку.
Вадик писал неплохие стихи, немного подражая Маяковскому. Он всегда сам делал стенгазеты, устраивал кавээны и «голубые огоньки», мать Наташи считала его лучшим своим учеником и вполне серьезно была уверена, что Вадик станет поэтом или писателем. Она часто в классе вслух зачитывала его сочинения на вольную тему и говорила:
— Оценка — пять, три. Пять за литературу, три за грамотность. Я бы поставила два за грамотность, но ты потом напишешь в своих мемуарах, что в школе тебя травили.
Вадик обожал Наташину мать, мог подолгу разговаривать с ней и даже спорить о Есенине, любимом своем Маяковском, о Пушкине, Лермонтове и даже о Мандельштаме, которого уже успел где-то прочитать.
Наташка относилась к Вадику точно так же, как мать — она считала его талантливым парнем, но с какого-то времени Вадик, всегда бывший под рукой, стал ее не то чтобы раздражать, нет, но как-то утомлять, что ли. Его послушание было слишком явным и даже навязчивым. Впрочем, Вадик тут же почувствовал ее настроение и написал стихи о беззащитности влюбленного. Они были такими грустными, что Наташка устыдилась своего высокомерия.
Ей было немного обидно, что их протест против несправедливости превратился в банальный пикник, что энтузиазм единения куда-то испарился и все даже забыли причину, по которой они сегодня оказались здесь. А ведь причина была — о-го-го! Вряд ли во всей стране найдется класс, который бы вот так дружно взял и забастовал! От этой мысли у Наташи захватывало дыхание, но ее уже начинал тревожить завтрашний день, когда начнется разбирательство. А то, что оно начнется, Наташа не сомневалась. Наверное, даже приедет кто-нибудь из гороно. Вызовут родителей, устроят собрание, Наташу накажут. Остальным тоже всыпят. Будет и тяжелый разговор с мамой, и требование просить прощения у математички. И тут, Наташа уверена, тут класс совсем развалится. Большинство начнет каяться, всю вину валить на Наташу…
Время шло, и настроение у ребят становилось все более мрачным и даже агрессивным.
Кто-то никак не мог найти своего полотенца и злился на других, кто-то накануне сгорел на солнце и мазался сливочным маслом, а другие над ним издевались. Всем вдруг захотелось домой. Наташу стали как-то сторониться. И она поняла, что ее темные предвидения начинают сбываться уже сегодня.
Словом, несколько пацанов и девчонок на плоту перебрались на другой остров и на пароме отправились домой.
Но Наташа, конечно, Вадик, Симонов, Шубенков, Андрей, Машка, Сильва и еще две девчонки-подружки остались.
Андрей снова залез в свою волшебную сумку и достал еще две бутылки вина.
— Ну, за самых стойких, — сказал он.
Вино было кислое и Наташе не очень понравилось. Первый раз она вообще не стала пить, но теперь почему-то решилась. Андрей налил ей в небольшой пластмассовый стакан, и она выпила. И сразу же ей стало как-то легко и весело. И даже когда Андрей предложил сыграть в бутылочку, Наташа, ненавидевшая эту игру, тоже вдруг согласилась.
— Только целоваться по-настоящему, — решил Андрей.
— Нет, я не буду целоваться, — сказала Машка, которая ко всем играм относилась серьезно.
— Да ничего страшного, будем уходить в кусты, — внес предложение Шубенков. — А там уж как договоришься с партнэром!
Шубенков некоторые слова любил произносить с этаким высокоинтеллигентным, как ему казалось, прононсом.
Но и эта игра оказалась скучной: почему-то то и дело Андрею выпадала Сильва, а Сильве выпадал Андрей.
Они честно уходили в кусты и возвращались, чтобы снова уйти.
— Да у них уже рука набита! Эй, можете не возвращаться, — распорядился Шубенков. — Мы будем играть без вас.
И они стали крутить бутылочку без Андрея и Сильвы.
Наконец выпало счастье и Вадику. Он встал и подал Наташе руку.
— Ну, это тоже надолго, — сказал Шубенков. — Вы не торопитесь, ребятки, мы тут без вас как-нибудь.
Наташа поднялась одним прыжком и побежала в кусты. Почему-то ей стало весело. Не смешно, нет, а весело, какой-то азарт появился в ней.
Вадим догнал ее и взял за руку.
Но она вырвалась и побежала от него.
— Догони!
— Подожди, Наташа, — срывающимся голосом попросил Вадим. — Ну подожди, пожалуйста.
— Ну, я жду.
— Если не хочешь, не будем целоваться.
— Нет, я хочу! Только ты догони.
И она снова побежала, а Вадим нехотя поплелся за ней.
Она нырнула в кусты и затаилась. Вадим прошел мимо, не заметив ее. Лицо у него было грустное, а Наташке было все еще весело. Она решила тихонько пробраться в обход и выпрыгнуть к Вадиму из кустов.
«Это все вино, — подумала она весело. — Кислое, а такое сладкое. — Наташа сама улыбнулась своим мыслям. — Вот Вадим испугается!..»
Сначала она не разобрала, что такое увидела за кустами, в зеленом гроте из сплетшихся веток ивы. Ей показалось, что кто-то борется или тяжело работает, придыхая на каждом движении. Потом до нее дошло, что это Андрей и Сильва. Зачем же Андрей ее душит, зачем он с ней борется? Почему они оба так громко дышат?..
Наташка чуть не вскрикнула от испуга.
Андрей и Сильва не боролись, не душили друг друга. Это было то, о чем девчонки шептались с самыми близкими подругами, да и то редко. Это было у взрослых, думать про это Наташе было страшно. Она терялась перед этим, как перед смертью. Она только знала, что у нее это если и будет, то очень не скоро. Когда-нибудь потом, лет через десять. Она и представить себе не могла, что в их возрасте это возможно.
Наташа отползла назад, ее чуть не стошнило.
«Мамочка родная! Что они делают! Они сумасшедшие, они мерзкие, гадкие, потные, бесстыдные звери! Как они могут?! Я сейчас же… Я пойду… Я им не позволю…»
Она помчалась через кусты, обдирая руки и ноги о ветки, и вылетела как раз на Вадима, который действительно испугался. Правда, Наташка испугалась еще больше.
— Что с тобой? — испуганно спросил Вадим.
И она вдруг изо всех сил зло толкнула его.
— Негодяй! — сказала Наташа и убежала.
Вадим недоуменно посмотрел на нее и поплелся следом.
Наташа стала быстро собираться.
— Все, я уезжаю! Мне все надоело! — закричала она, когда Симонов спросил, чего это она заторопилась.
А она действительно торопилась. Она боялась, что сейчас из кустов выйдут Андрей с Сильвой и тогда… Она даже представить себе не могла, что будет тогда.
Так толком и не собравшись, она прыгнула на плотик и стала грести к другому острову.
— Подожди! — закричал Вадим. — Я с тобой.
Но она даже не обернулась.