Принцессы на обочине: Дворец на двоих

ФЕЯ

Андрей, видно, дома так и не появлялся: обед, приготовленный Наташей, остался нетронутым.

Некому было продемонстрировать новое платье и новую походку.

Однако на душе у Наташи не было так тяжело, как утром. Внутри у нее что-то разрядилось. Как будто там, после долгого томления, наконец сверкнула молния, пророкотал гром, пролился благодатный ливень, и теперь было свежо, чисто и солнечно.

Девушку переполняла какая-то новая энергия. Хотелось двигаться: бегать или танцевать.

Но лучше соединить приятное с полезным: вместо танцев Наташа пошла мыть лестницы.

Глупо, конечно, но отправилась она прямо в новом платье-чулке: очень уж не хотелось расставаться с обновкой. Она уж постарается работать поаккуратней.

Ведро и швабра — вот поистине реквизит для роли Золушки. И Наташа начала свой танец на лестничных клетках.

Раз-два-три, раз-два-три — в ритме вальса.

Раз-два-три, раз-два-три — где там мой прекрасный принц?

Раз-два-три, раз-два-три — сейчас выкатится тыква и превратится в карету.

А новое платье у нее уже есть — не хватает только хрустальных башмачков.

Наташа кружилась с тряпкой возле равнодушно молчащих дверей квартир. Они были разные, как люди.

Одни — простенькие, фанерные. Другие — бронированные. Эти стояли на военной службе: они бдительно охраняли неприкосновенность границ территории, принадлежащей хозяевам.

Третьи — неженки-мерзлячки, утепленные стеганой обивкой.

Четвертые — недоверчивые и подозрительные, с глазком.

Были и страдальцы с отщепленными краями, обвалившейся у косяков штукатуркой, снизу обляпанные грязью: видно, жильцы, имея обыкновение забывать ключи, частенько открывали двери ударами ноги. К таким Наташа была особенно внимательна, она заботливо протирала их тряпочкой, точно обрабатывала рану.

Из-за одной двери на нее басом залаял пес.

— Свои, свои, — сказала Наташа, и страж, поворчав для порядка еще чуточку, затих.

Как это чудесно, когда грязное становится чистым, а серое обретает цвет!

Раз-два-три! Раз-два-три!

Наташа, работая, напевала и кружилась.

Она так увлеклась, что не заметила, как дверь одной из квартир открылась и оттуда вышли люди.

И-раз! — Наташа крутанулась в пируэте — и попала ручкой швабры первому из них по подбородку.

Мужчина отшатнулся, вскрикнув, зацепился ногой за тряпку, свисавшую из ведра, ведро с грохотом опрокинулось и покатилось вниз по лестнице.

Мутная жижа выплеснулась пострадавшему на ноги, он как-то неловко подпрыгнул и, не удержав равновесия, растянулся на мокром кафеле.

И тут же — не успела Наташа осознать, что случилось, — на лестничной площадке молнией метнулись две высокие мужские фигуры в черном. Одна — к упавшему, чтобы помочь ему подняться, другая — к Наташе. Ее схватили за предплечья и заломили ей руки за спиной.

Наташа часто моргала: вот тебе и королевский бал для Золушки! Плохо она справляется со своими обязанностями, нанося ущерб, как выразился бы Иван Лукич Козлец, опорно-двигательному аппарату граждан.

Упавший с трудом поднимался на ноги.

Это был грузный мужчина в сине-черном кителе, отделанном золотыми галунами.

Лица не разобрать: морская фуражка съехала на глаза. Только золотые зубы сверкают.

Наташа с удивлением заметила, что у него на шее, поверх отложного воротничка, висит на ленте блестящее украшение, вроде бы женское, в форме пятиконечной звезды. Украшение было отделано блестящими камешками наподобие той брошки из чешского стекла, которое Наташа подобрала на помойке.

Сопровождающий — атлетически сложенный человек в форме лейтенанта Военно-морского флота — вытянулся в струнку перед пострадавшим:

— Разрешите вас отряхнуть, товарищ адмирал?

Наташа, приподнявшись на цыпочки, глянула на погоны своей жертвы. Так и есть: на темном фоне — одна крупная золотая звезда.

Уборщица покалечила адмирала! Не видать ей больше ни своей работы, ни своей квартиры. Да и бедному милому Ивану Лукичу не удержаться на должности начальника жэка.

Лейтенант услужливо стряхивал собственным рукавом грязные подтеки, портившие адмиральские брюки с лампасами.

А сам адмирал поправил фуражку и воззрился на Наташу выцветшими глазами.

Второй телохранитель — тот, что стоял у Наташи за спиной и больно сжимал ее руки, — подобострастно спросил:

— Что прикажете с ней сделать, товарищ адмирал?

«Казнить, нельзя помиловать!» — мелькнуло у девушки в голове.

Мучительная неизвестность длилась, кажется, целую вечность.

«Скорей бы уж!» — подумала виновная.

И вдруг тишину нарушил мелодичный, певучий женский голос, будто глас ангела:

— Отпустите ее!

В проеме двери той самой квартиры, откуда вышел незадачливый адмирал, стояла высокая женщина в длинном, до полу, черном платье.

Свет падал на нее сзади, из глубины коридора. И от этого женщина казалась окруженной золотистым нимбом, точно неземное, бесплотное существо.

Она сделала плавный, умиротворяющий жест, и на длинных пальцах тонкой руки таинственно сверкнули крупные перстни, тоненько звякнули браслеты на запястье.

Адмирал склонился перед ней в почтительном поклоне. А затем обернулся к Наташиному мучителю и рявкнул:

— Отставить!

— Слушаюсь, товарищ адмирал! — козырнул тот и отпустил пленницу.

Он присоединился к своему сотоварищу и тоже активно включился в операцию по чистке адмиральских брюк.

А женщина в черном, чуть склонив голову, выжидательно смотрела на адмирала.

Наконец она спросила — с мягкой улыбкой, но укоризненно:

— Ну что же вы, Николай Петрович? Я жду.

Адмирал Николай Петрович глянул на нее вопросительно. В его взгляде были непонимание и робость.

Женщина повелительно протянула руку в сторону пристыженной Наташи:

— Благодарите же ее! Она благодетельница ваша.

Адмирал чуть не свалился вторично:

— К-кого благодарить? Ее? За что?

— Неужели вы не понимаете? — пожала плечами странная женщина.

Адмирал промолчал. Ведь рядом были подчиненные, и признаться при них в своей бестолковости было свыше его сил.

Хозяйка квартиры шагнула к нему — точно проплыла по воздуху. Взяла его руку со вздувшимися венами и развернула ладонью к себе.

— Я же вам объяснила, — почти пропела она, водя пальцем по его ладони. — Вот здесь у вас — лунный холм. Сюда идет ветка от линии судьбы. Видите?

— Вижу, — послушно кивнул повелитель флота.

— И вот здесь, на холме Луны, — продолжала женщина, — линия судьбы образует крест.

— Крест, — упавшим голосом повторил адмирал.

— Это значит, что вас подстерегает опасность от воды.

— Это ужасно! — воскликнул Николай Петрович. — Ведь я моряк, и вся моя жизнь связана с водой.

— На семидесятом году жизни, — уточнила женщина.

Адмирал сказал сипло:

— А мне как раз шестьдесят девять.

— Вот видите! Как раз в этом году.

Заметив, что лейтенанты с интересом прислушиваются к разговору, он скомандовал:

— Кру-ом! Шагом марш! Ждать меня на лестнице!

Телохранители с готовностью выполнили приказание.

Адмирал шепотом спросил гадалку:

— Что же делать? Выходить в отставку?

— Уже не надо, — ответила та. — Ведь опасность миновала.

— Почему?

— Благодаря этой замечательной девушке.

Наташа вздрогнула: такого поворота она конечно же не ожидала. Адмирал — тем более.

— Как это — благодаря девушке? — не поверил он.

— Очень просто. Она подвергла вас опасности, не так ли?

— Еще бы! — проворчал Николай Петрович. — Я мог из-за нее шею сломать.

Таинственная женщина указала на его вымокшие брюки, на валявшееся внизу пустое ведро:

— Но ведь это и была опасность от воды!

Адмирал вдруг заулыбался по-мальчишески, сверкая золотыми зубами:

— Точно!

— Только в миниатюре, — улыбнулась прорицательница. — Выходит, девушка отвела от вас настоящую, серьезную опасность, подменив ее пустячной.

Адмирал раскатисто расхохотался и стал вдруг симпатичным:

— А-ха-ха-ха! Адмирал советского флота чуть не утонул в помойном ведре! О-хо-хо-хо.

И, откланявшись, пошел мимо вниз по лестнице пешком, забыв о существовании лифта.

Проходя мимо злополучного ведра, помедлил секунду и, решившись, озорно отфутболил его в сторону, как в детстве футболил консервные банки.

Они остались на лестничной площадке вдвоем — Наташа и загадочная прорицательница.

Девушка завороженно разглядывала свою спасительницу. Это была женщина лет, видимо, сорока. Но с таким же успехом ей можно было бы дать и три тысячи лет: от нее веяло чем-то древним, загадочным и непознаваемым. Египетскими фресками, быть может.

Она была смугла и черноброва. Глаза… Неясно было, какого цвета ее глаза. Наверное, все-таки черные. Но они были такими блестящими, лучащимися, что, казалось, могли обрести любой оттенок.

Глубокое декольте, длинная, чуть изогнутая шея — как у царицы Нефертити. На золотой цепочке — причудливый талисман в виде непонятного иероглифа с круглым черным камнем в центре, напоминавшим зрачок великана.

Небольшой, но четко очерченный подбородок с ямочкой.

Тонкие губы, над ними слева — четкая черная родинка. Нос с небольшой горбинкой. Тяжелые, блестящие темные волосы собраны сзади в свободный низкий узел. В мочках маленьких изящных ушей — серьги из темных рубинов без оправы, свисающие двумя большими тяжелыми кровавыми каплями.

Но самым удивительным в этой женщине была ее манера двигаться. Словно именно про нее написал Пушкин в «Сказке о царе Салтане»: «А сама-то величава, выступает, будто пава». Ее жесты плавно и слитно переходили один в другой, точно не имея промежуточных стадий. А голос звучал тягуче, низко и увлекал, обволакивая слушающих.

— Ну что же, давайте знакомиться, — сказала женщина. — Меня зовут Виана.

— Наташа…

Виана протянула свою сказочную, как будто лишенную суставов, руку. Куда до нее Майе Плисецкой! Великая балерина по сравнению с Вианой — просто угловатый, нескладный подросток, как гадкий утенок рядом с настоящей Царевной-Лебедью.

Наташа засуетилась: она не могла ответить на рукопожатие, ведь только что отжимала половую тряпку. Забывшись, она отерла ладошки прямо о новое платье.

— Пожалуйста, успокойся, — мягко произнесла Виана и, взяв Наташу за руку, повела прямиком в свою квартиру.

Окно и почти вся поверхность стен были мягко задрапированы темно-фиолетовыми бархатными шторами. Освещалась комната мерцающим пламенем витых белых свечей. Такие же свечи, только других цветов — красные, желтые, даже черные — были расставлены на маленьких кубических столиках, сделанных, кажется, из стекла.

Виана задула свечи и включила электричество — причудливые светильники-бра в каждом углу.

Люстры в комнате не было. Вместо нее из центра потолка свисал на тонком золотом шнуре резной хрустальный шар величиной с небольшой арбуз.

— Садись, пожалуйста, — Виана кивнула на глубокое мягкое кресло, покрытое пушистым мехом.

Наташа послушно села — и утонула. Да, это тебе не троллейбусное сиденье.

Хозяйка подошла к ней и коснулась прохладными кончиками пальцев ее лба меж бровями, потом висков, потом затылка. Потом щек, крыльев носа, уголков губ, темени и опять лба.

Ритмичные, едва ощутимые прикосновения, казалось, оставляли на коже точечный узор. Точки сливались в линии.

Наташины глаза сами собой закрылись.

Теперь ее самой словно бы и не было, оставался лишь тонкий рисунок, создаваемый волшебными пальцами. Как искусная татуировка на лице индейского вождя.

Как маска, которую можно снять.

Снять с чего?

С кого?

Ни с кого, ведь ни лица, ни тела больше нет. Есть только легкость, необъяснимая легкость, полное отсутствие земного притяжения.

А какая красивая у нее маска! Она принимает очертания радужной бабочки. Верхние крылья — как раз на том месте, где когда-то, давным-давно были глаза. Нижние — где-то на месте бывших щек.

Бабочка живая. Она снимается с места и летит. Выше, еще выше. В черноту, украшенную звездами.

Это летящее существо и есть настоящая Наташа. Она уже совсем высоко. Совсем далеко.

Далеко от кого?

От Наташи.

Но ведь Наташа там, вверху!

И здесь, внизу, тоже. И еще женщина, зовущая кого-то с берега…

Так не бывает.

Не бывает, но это факт.

Потребовалось некоторое усилие, чтобы притянуть себя обратно, на Землю.

Наташа с трудом разлепила веки и обнаружила себя в мягком кресле, покрытом пушистым мехом.

Хозяйка сидела в таком же кресле против нее в свободной позе, раскинув руки по широким подлокотникам. Она улыбалась. Видимо, она сидела так уже долго.

Наташа хотела спросить, что же это было, но лишь беззвучно пошевелила губами. Голос, кажется, остался там, в небесах. Его унесла улетевшая бабочка.

Понадобилось еще одно усилие, и наконец девушка смогла произнести:

— Это был гипноз?

— Ну что ты! — ответила Виана. — Гипноз — грех. Только Господь может заселять свою волю в человека. — Она усмехнулась: — А это, как сказали бы мои очень умные друзья-ученые, всего-навсего глубокая релаксация. Не пугайся, ты просто отдохнула. Ведь ты была измучена, правда?

— Но вы же меня усыпили?

— А разве ты спала? По-моему, ты летала.

— Откуда вы знаете?

— Я же не слепая!

«Шутит», — подумала Наташа.

Спорить не хотелось. Ей было тепло и уютно.

Они сидели и молчали. Виана — спокойно. Наташа — начиная нервничать. Она чувствовала себя неловко. До сих пор никогда в жизни она не общалась с людьми вот так, в полной тишине. Правила хорошего тона вроде бы обязывали вести беседу.

И Наташа решилась начать разговор, тем более что и в самом деле хотелось спросить о многом:

— Наверное, вы настоящий экстрасенс? Я о них слышала, но никогда не видела вот так, рядом.

Виана еле заметно поморщилась:

— Экстрасенс… Фи, какое слово. Мне не нравится. Похоже на «ультразвук» или «фокстерьер». Я люблю человеческие слова. Я занимаюсь магией.

Наташа оторопела. Что она городит! Вроде бы взрослая разумная женщина. Опять шутит? Да нет, она вполне серьезна. Ведь невозможно действительно верить в то, что…

— Возможно, — перебила ее Виана.

Постойте, но ведь Наташа ничего не произнесла!

— Произнесла, — возразила Виана.

Про телепатию Наташа тоже слыхала. Но считала это уделом каких-то особенных, уникальных людей, которые живут обязательно где-нибудь на краю света — например, на Филиппинах.

— А чем Филиппины лучше России? — улыбнулась Виана. — Елена Петровна ведь была русской.

— Какая Елена Петровна?

— Блаватская. Не слышала?

— Нет, — призналась Наташа.

— Кого же вы там изучаете? Ты ведь учишься… ммм… — Она прикрыла глаза и слегка потерла пальцами лоб, считывая информацию, — на философском факультете? Маркс, Энгельс, Ленин? В лучшем случае — Фейербах и Чернышевский? Материализм. Материя первична, сознание — пшик! Так вас учат? Ты сама-то в это веришь?

Наташа медлила с ответом. Привычный, понятный, правильный мир и так рассыпался на куски, но пока еще мог собраться в какое-то новое единство.

А это новое, только еще зарождавшееся представление о мире было жутковато, но зато так заманчиво! Кажется, Мартынов говорил о том же, только другими словами.

— Не веришь ты в материализм! — уверенно сказала Виана. — Ты веришь в чудо! Разве я не права?

— Не знаю… Может быть.

— Не «может быть», а точно. Ты ведь представляешь себя Золушкой? Ну?

Господи, эта женщина видит самое сокровенное, самое тайное. Ведьма?

— Не ведьма. Я никому не делаю зла. Я фея. Та самая, которую ты мысленно звала, когда мыла лестницу. Можно сказать, — она рассмеялась, — что ты сама опровергла Маркса.

— Как?

— Экспериментально. Сначала ты подумала, потом появилась я — материальное существо из вида гомо сапиенс. Мысль-то была раньше, значит, сознание первично.

Виана вдруг задорно тряхнула головой, и рубиновые серьги весело сверкнули в ее ушах:

— Духовное, конечно, вначале, но о материальном забывать нельзя. Я, например, хочу есть! А ты?

Едва она это спросила, как Наташа с ужасом почувствовала, что от голода у нее сейчас громко заурчит в животе. Вот будет позор-то!

Но фея уже вскочила на ноги и выпорхнула на кухню, пригласив гостью следовать за ней.

В кухне что-то мерцало и потрескивало. Наташа ахнула: это был маленький, но самый настоящий камин, прямо как в фильмах-сказках.

— Люблю живой огонь, — объяснила Виана. — Магия без огня — ничто.

— Я тоже люблю. — Наташе вспомнилась печка в их доме в Верхневолжске.

— Вот видишь, ты тоже фея. Помоги-ка!

Кухонный подоконник был уставлен железными противнями, на которых была насыпала земля. Из нее торчали маленькие, только что проклюнувшиеся зеленые росточки. Виана протянула Наташе ножницы:

— Стриги.

— А что это? — поинтересовалась девушка, срезая нежную травку.

— Спраутс. Эликсир молодости.

Наташа недоверчиво покосилась на нее, и та пояснила:

— А попросту говоря — проросшая пшеница. А на другом противне — гречиха. А здесь — овес.

— Вы питаетесь травой?!

— Разве я похожа на корову? — засмеялась хозяйка. — Я ем все. Притом самое лучшее. Клиенты снабжают меня всем необходимым.

И она принялась выставлять из холодильника яства, от одного вида которых у Наташи потекли слюнки. Они раскладывали по тарелкам заморские фрукты, паюсную икру, тончайшие ломтики розовой телятины и болтали непринужденно, как старинные подруги.

— Виана, а где вы работаете?

— Я? Нигде не работаю. Ко мне приходят на дом. Кто полечиться, кто узнать будущее. Официально-то я не имею права практиковать, у меня нет медицинского диплома. А предсказание вообще считается шарлатанством. Вот они и бегают ко мне потихоньку, все эти шишки. Из Совмина, Политбюро и так далее. Вроде этого адмирала.

— Он что, болен?

— Они там, наверху, все больны. Туда ведь иначе как по трупам не пролезешь. А такой путь — не оздоровительная прогулка по тенистым аллеям. Этот Николай Петрович в свое время такого натворил! — На лице Вианы появилась гримаса отвращения, и она замолчала.

Наташа постаралась припомнить облик адмирала. Старик как старик.

— А что это за кулон у него такой на шее висит? — спросила она. — Блестящий такой?

— Кулон? Да это же маршальская звезда. Бриллианты чистой воды. Такие звезды вручаются самым большим генералам, адмиралам и маршалам.

Ничего себе! А Наташа-то сравнила эту штуковину с брошкой из мусорного бака. Но ведь брошка, пожалуй, гораздо красивее.

— Налетай! — скомандовала Виана, и больше уж Наташа не думала ни о чем, кроме еды.

Странно: она совсем не стеснялась этой женщины, позволяя себе есть жадно и быстро до неприличия.

Виане, казалось, зверский аппетит гостьи доставлял радость. Сама она ограничилась черенками спраутса и несколькими ломтиками помидора.

За окном раздался шум подъехавшего мотоцикла. Виана порывисто встала и выглянула во двор. Потом она опустилась на свое место, но теперь в ее позе чувствовалась напряженность. Движения вдруг потеряли свою плавность и стали резкими. Она тревожно ждала кого-то.

Через минуту хлопнула входная дверь, и по коридорам кто-то громко протопал. Что-то громыхнуло. Создавалось впечатление, что некто очень сердитый нарочно старался производить как можно больше шума.

Заслонив собой весь проем кухонной двери, перед ними возник высокий широкоплечий парень — примерно ровесник Андрея. Он был очень похож на Виану, только в мужском, более грубом варианте. К тому же он был, в отличие от светящейся Вианы, насуплен и угрюм.

Глядя себе под ноги и потому не заметив Наташу, парень двумя широченными шагами пересек кухню и открыл холодильник. Он запустил руку в дальний угол и извлек оттуда кольцо ливерной колбасы.

Наташа изумилась: это была хорошо ей знакомая «кошачья» колбаска по шестьдесят четыре копейки за килограмм. Даже они с Андреем ею не питались.

А парень отломил большой кусок ливерки и втиснул в рот, не чистя. Только после этого обернулся и… наконец увидел Наташу.

Девушка вскочила — тоже с набитым ртом. И, не успев проглотить кусок бутерброда с икрой, произнесла:

— Ждраштуйте!

— Ждрашьте! — ошарашенно ответил любитель ливерной колбасы.

— Познакомьтесь, — сказала Виана. — Это мой сын Александр. Возможно, гений. А это Наталья Денисова. Возможно, фея.

Ее легкая ирония была натянутой.

Парень во все глаза глядел на Наташу и быстро-быстро работал челюстями, но кусище колбасы никак не дожевывался. Наташа невольно вспомнила, как по весне в приволжской степи точно так же столбиком стоят суслики и работают зубками. Она засмеялась.

Он в конце концов проглотил пищу и засмеялся в ответ. Протянул девушке огромную смуглую руку в мазутных пятнах:

— Очень приятно. Правда, очень приятно. Я вас уже видел. Вы — наш дворник.

Наташа смутилась:

— Это я так… подрабатываю. А вообще-то я студентка. Учусь в университете.

— Дворник — это замечательно. Вы простите, что я тут… это… нагромыхал. Я думал, у маменьки опять кто-то из этих старперов.

Виана поняла, что гроза миновала и сын не сердится. Ее отпустило, и она снова стала собой — естественной и волшебной.

— Саша недолюбливает моих клиентов, — объяснила она.

— Недолюбливаю? — фыркнул сын. — Очень деликатно сказано!

Наташа не удержалась от вопроса:

— А что такое старперы?

Виана с хитрецой глянула на сына и развела руками: мол, выкручивайся сам.

— Н-ну… — замялся он. — Это старые…

Наташа догадалась и густо покраснела.

— Простите меня, — сказал Александр. — Я придурок.

Виана хмыкнула:

— Признался наконец! Может, поешь хоть раз человеческой пищи? — она кивнула на богато накрытый стол. — Это все не отравленное, Наталья подтвердит.

— Совсем не отравленное! — с готовностью подтвердила Наташа.

Саша передернулся брезгливо:

— Все эти кушанья — из партийных спецбуфетов!

— Но ведь вкусно же! — простодушно возразила девушка.

А Виана тем временем уже поставила сыну тарелку и накладывала в нее всего понемногу. А вернее, всего помногу.

— Спецбуфеты — народу! — Она погладила сына по встрепанному затылку. — Угощайся, пролетарий-гегемон. Вернее, деклассированный элемент.

Александр пробурчал что-то в ответ, однако взял вилку и через минуту уже уплетал «поганые подношения» Вианиных клиентов с не меньшей жадностью, чем Наташа.

— Я не верю в политику, — сказала Виана, когда Саша, поглотив неимоверное количество деликатесов, вновь умчал куда-то на своем мотоцикле. — А Александр верит. Он думает: сменятся власти — и жизнь потечет по-новому, счастливо и замечательно. Это юношеское. На самом деле счастье вот здесь, внутри.

Она постучала пальцем по груди.

Ох уж эти знаменитые «московские кухонные разговоры»! Наташа была наслышана о них. До Верхневолжска докатывались слухи, даже легенды о том, что коренные москвичи любят устроить посиделки — причем почему-то обязательно в кухне! — и позлословить по поводу государственного устройства.

Но коренная москвичка Виана не злословила и не ругала власть имущих. Скорее наоборот.

— Саша считает, что я не должна помогать всем этим членам Политбюро, гэбистам, аппаратчикам. Мол, если им плохо — так по заслугам. А я думаю, человек есть человек. Когда он страдает — нужно помочь. И пища есть пища — из спец-буфета она или из универсама. Она создана для того, чтоб ее ели.

Наташа не решалась принять участие в беседе на рискованную тему: она понемногу начинала чувствовать себя настоящей москвичкой.

— Но вы же говорили, что они все пролезли «туда», — она указала в потолок, — по трупам?

— А Христос говорил: «не судите да не судимы будете». И когда блудницу, грешницу из грешниц, собирались забить камнями, Он сказал: пусть первым бросит в нее камень тот, кто сам без греха. Люди подумали и разошлись. Каждый из нас в чем-нибудь да виноват. И все мы предстанем перед Судом, где не люди будут взвешивать наши прегрешения. И я, и ты. И генералы… И даже самый Генеральный из всех секретарей.

По ночам раскрывают свои створки морские раковины в пучине океана.

Они хотят испить свет звезд, проникающий сквозь толщу воды.

И когда раковины напьются вдоволь, в них начинают расти жемчужины. И в глубинах становится светло.

Но этой ночью звезды в небесах были не настоящие — маршальские. Не из живого сияния сделанные, а из холодных бриллиантов. Они ярко блестели, но были бесполезны.

Когда падает такая звезда — не загадывай желание, оно не исполнится.

В такую ночь лучше просто спать. И не видеть снов.

Спи, Наташа.

Набирайся сил. Они тебе пригодятся.

И Наташа спит, ведь завтра ей опять вставать с рассветом.