Призрак миссис Рочестер

Глава тридцать первая

Он не готовил ужин. Вместо этого он подхватил меня на руки и отнес наверх, к себе в комнату, где мы, поспешно срывая с себя одежду, наслаждались друг другом, сначала лихорадочно быстро, а потом нежно и медленно.

Спустившись после этого вниз, мы поужинали холодными остатками того, что нашли в холодильнике, и вернулись обратно.

Проснулась я рано, пока Эван еще спал, и, стараясь не разбудить его, осторожно выскользнула из-под одеяла. Быстро одевшись, я вернулась к себе в коттедж, где механически совершила все утренние действия: контрастный душ, кофе из помятой кофемашины, завтрак на ступенях снаружи с пшенично-клюквенным тостом и ванильным йогуртом. Каждое действие такое знакомое – и последнее. Все в последний раз.

Эван позвонил вскоре после моего ухода.

– Ты ушла не попрощавшись.

– Далеко не ушла.

– Достаточно далеко.

Мы оба замолчали, не в силах говорить из-за переполнявших эмоций.

– Малик скоро приедет, – наконец произнес он. – Проведем все утро в офисе, а потом он отвезет меня к своим партнерам в Монетерей, к Айзеку Дендри.

– Я думала, тебе запрещено покидать дом.

– Эти кандалы все же позволяют встречаться с адвокатами.

– Ясно, – только и ответила я.

Снова помолчав, он добавил:

– Результаты ДНК-тестов могут прийти уже сегодня.

– Ясно, – глупо повторила я. – И что потом?

– Зависит от результатов. Если они будут не в мою пользу, выдвинут новое обвинение. В этот раз я договорился о сделке: никакого цирка с арестом, я сам приеду и сдамся.

– Возможно, результаты окажутся хорошими.

– Я всегда буду любить тебя, – после паузы сказал он и повесил трубку.

Меня накрыла волна тоски. Увижу ли я его еще когда-нибудь? Мысль о том, что не увижу, была подобна смерти.

Звякнул телефон: пришло сообщение от Софии – селфи с бабушкой и дядей Томми. Я улыбнулась. Они казались разумными добрыми людьми.

Чуть позже пришло сообщение от Отиса: «Я еще в Беркли. Собеседование на су-шефа в гастропабе (зеленый смайлик). Вернусь к 4».

Я начала собирать вещи, двигаясь так же машинально, как и до этого. Распахнула стеклянные двери, и свежий морской бриз окутал меня, шелестя листвой внизу. Мне вспомнилось ощущение чьего-то присутствия, тот белый силуэт в старом зеркале, призрачная фигура у дверей.

На ветке сосны по-прежнему висел серебряный медальон, который Аннунциата повесила, чтобы защитить меня от духов.

Она верила в призраков. В призрак Беатрис. Она видела его – «фантазма» в лесу за башней Джаспера Маллоя, и оставила призраку стакан газировки.

Должно быть, она видела его и в ту ночь, когда бродила по лесу, не сумев попасть в дом, – неожиданно осознала я. Она видела, как призрак бродил вокруг моего коттеджа, и поэтому повесила на дерево медальон.

Аннунциата верила в призраков, а я – нет.

Теперь я не сомневалась, что видела вполне настоящую и живую Беатрис Рочестер. Но как это возможно? Как она сумела выжить – и прожить все это время на улице, в лесу? Невероятно.

Но может, и не все время. Эван оставался в Сан-Франциско почти до мая, и Беатрис могла поселиться в особняке – воровать продукты из кладовой и вещи из комнаты Софии.

Ладно. Но после возвращения Эвана куда она могла отправиться? Скорее всего, в башню.

Я начала рыться в бардаке на столе, перекладывая ежедневники, листы с упражнениями, сломавшийся месяц назад фитнес-браслет, и наконец нашла старый чертеж Торн Блаффса, который успела вытащить из полуразрушенной башни. Очистив место на столе, я расправила хрупкую бумагу, коричневым снегом осыпающуюся по краям, и принялась внимательно разглядывать план в поисках чего-то, что могла пропустить раньше. Ничего не было. Ни тайных укрытий, ни ходов – только спиральная лестница, которая так и не была достроена.

Если б Беатрис в самом деле пряталась где-то там, Гектор и остальные заметили бы, когда вывозили вещи. К тому же призрака Аннунциата видела снаружи, в лесу.

Мне вспомнился тот вечер, когда я поехала в башню во второй раз, – в стекло «Лэнд-Крузера» бросили камень, а потом раздался загадочный вопль. И крик, и камень прилетели со стороны леса за башней.

Я еще внимательнее всмотрелась в план, но эта часть была практически полностью покрыта плесенью. Я продвигалась миллиметр за миллиметром, пока наконец… Пульс участился. Под черными точками что-то было! Вроде спираль, такой же символ, как у моего коттеджа, – похожий на ведьминский знак.

Так, Джаспер Маллой предусмотрел вторую тайную лестницу, ведущую в уединенную бухту. Второй тайный ход.

Что, если он его построил, а никто об этом не знал?

Что, если мне удастся его найти? И не только его?

Может, что-то, доказывающее невиновность Эвана? Или, наоборот, нечто чудовищное, подтверждающее его вину.

Желудок сжался.

Чушь. Скорее всего, я вообще ничего не найду, и все же я чувствовала себя обязанной пойти и проверить, даже если это приведет к худшему, и прямо сейчас, пока решимость меня не покинула.

Придется идти пешком – все ключи от машин забрала полиция, но при свете дня вряд ли это будет сложно, во всяком случае, сойти с дороги и упасть с обрыва уже мне не грозило.

Сделав несколько фотографий той части плана, где я разглядела ведьмин знак, и быстро натянув рубашку с длинным рукавом, я повязала на пояс хлопковый свитер, надела бейсболку любимой команды «Метц», синюю с оранжевым логотипом, и, пока не передумала, отправилась в путь по разбитой дороге.

Солнце сияло в безоблачном небе, высокие волны вздымались и разбивались о берег, неся с собой всю мощь океана от самого Китая. Мне не хотелось ни о чем думать, только быстрее дойти до цели.

За спиной раздались шаги, и меня нагнал Пилот. Мое тотемное животное. Как же я была рада его видеть!

Из-за жары я шла медленнее обычного и добралась до башни только через сорок минут – точнее, до той горы камней, что от нее осталась. Обойдя башню, я направилась к густым зарослям за ней и остановилась. Выудив из кармана телефон и увеличив фото, я попыталась оценить, где располагался знак относительного того места, где я стояла.

Примерно в тридцати метрах по диагонали, в кустах. Я всмотрелась в чащу из ежевики и терновника, не внушающую доверия. Как кто-то вообще мог пробраться туда? Разве что по пожарной тропе, подумалось мне, – в точности как за моим коттеджем. Эван говорил, что они проходят по всему поместью.

Я медленно двинулась вдоль границы леса, вглядываясь в землю в поисках признаков тропы, разглядывая заросли можжевельника, ежевики и доисторического на вид папоротника. Пилот неожиданно залаял, а потом умчался обратно по дороге, гонясь за бабочкой, или кроликом, или просто за тенью пролетающего мимо ястреба.

– Пилот! – крикнула я, но его уже и след простыл.

Вот тебе и тотемное животное. Меня накрыло одиночество. В голове эхом отдавались последние слова Эвана: «Я всегда буду любить тебя». Звучало как прощание. Признание, что мы можем больше никогда не увидеться.

Не думай, велела я себе. Просто иди.

Солнце уже обжигало, и я вытерла лоб бейсболкой, продолжая двигаться вдоль границы леса. Еще несколько минут спустя я развязала рукава свитера и повесила его на куст. Дальше, дальше, еще несколько шагов…

Вот оно! Кусок рассыпающегося асфальта, едва виднеющийся под листвой. Начало пожарной тропы, ведущей дальше в кусты.

Я осторожно двинулась через заросли по едва различимому серому раскрошившемуся асфальту, старательно избегая колючих веток. Сосны и несколько секвой почти не отбрасывали тени, а солнце все так же нещадно пекло. Пот стекал по лбу, и я постоянно промокала его кепкой.

Что-то хрустнуло в кустах неподалеку, и я остановилась, прислушиваясь.

Это просто ветер.

Я пошла дальше. А потом замерла, не веря своим глазам: в нескольких метрах впереди на солнце поблескивал металл. Подобравшись ближе, уже не обращая внимания на цепляющиеся ветки, я с замиранием сердца увидела его. Точно такой же люк, как и за коттеджем.

Скрытый опавшими листьями и ветками, он явно простоял закрытым какое-то время – может, неделю, а может, и месяц, сложно было сказать. Нагнувшись, с колотящимся сердцем я очистила крышку люка. В голове промелькнул с десяток бредовых сценариев: Беатрис, живая, сидит внизу, прикованная к нижней ступени. Или там лежит ее полуразложившееся тело, а обрывки голубого вечернего платья еще цепляются за остатки плоти.

Прекрати, велела себе я. Возможно, это просто обвалившийся проход, как и тот, что я уже видела.

Ухватившись за ржавое кольцо, я потянула люк на себя, и, к моему изумлению, крышка поддалась легко. Открыв ее нараспашку, я присела у края и с опаской заглянула в темноту.

Вниз вела проржавевшая винтовая лестница, и никаких признаков обвала не было. Из люка доносился запах моря и шум прибоя.

Борясь с неожиданно накатившим головокружением, я чуть отодвинулась, пережидая приступ, а потом вновь посмотрела в люк.

До дна было едва ли больше шести метров. Ухватившись за металлические перила, я встряхнула их на проверку. Лестница затряслась, но и она, и перила выдержали – по-видимому, были припаяны к каркасу.

Развернувшись, я опустила ногу, нащупывая первую ступеньку, и, цепляясь за хлипкие перила, принялась спускаться. Шаг, еще шаг, одна ступенька за другой. Каркас дрожал и качался, неприятно пахло водорослями или чем-то еще, и у меня снова закружилась голова. Не отрывая взгляд, от идущего снизу света, я сосредоточилась на том, что стала считать ступени. Пятьдесят три, пятьдесят четыре… пока наконец не ступила на ровную поверхность.

Чудом сохранившаяся дверь с дырой вместо ручки поддалась в ответ на толчок, и я вышла на плоский уступ над довольно крутым каменистым склоном.

Уступ находился прямо над той жутковатой бухтой под башней. Там, где мигал огонек светлячка и скользила в его свете белесая фигура.

Волны брызгами взрывались, разбиваясь о камни, выступающие из узкой полосы берега. Белая пена бурлила между ними, наполняя воздух водяной пылью, и с шорохом отступала обратно в океан, волоча за собой гальку, песок и осколки ракушек.

Я вгляделась в воду, в эти бурные потоки, длинные белые языки, яростно набрасывающиеся на берег. Пляж выглядел совершенно необитаемым и пустым и представлял собой узкую полоску мокрого песка. Ничего живого тут не было, только черно-зеленые раковины моллюсков цеплялись за камни да сухая трава с ледянником кое-как росли по краю утеса. Даже чайки над водой не кружились. А во время прилива не оставалось даже этой полоски песка.

Никто бы не выжил так долго в этой пустыне.

Никто, кроме призрака.

А потом я кое-что заметила. Прямо под склоном трава и земля были слегка примяты – или мне так показалось. Может, это тропа? Но куда? Там некуда было идти.

Бочком спустившись по осколкам камней, тщательно выверяя каждый шаг и нащупывая почву кроссовками, я тем не менее несколько раз поскользнулась, едва сумев удержать равновесие. Наконец оказавшись на песке, у той тропы, которая, судя по всему, тянулась вдоль бухты, я пошла по ней, гадая, куда же она приведет.

Ветер бил в лицо, и я сняла бейсболку, чтобы ее не унесло. Одежда уже вся промокла от брызг. Безумие, говорила я себе. Тропа в никуда.

Метров через десять или больше она оборвалась у огромного валуна, дальней границы бухты. Это была не тропа, а просто следы от ветра и воды.

Вдруг порыв ветра вырвал у меня кепку, я потянулась схватить ее, но было слишком поздно: она уже взлетела ввысь, прямо над валуном, зацепилась на мгновение за край, но сорвалась и, точно синяя птица, перелетела на другую сторону.

Но, наблюдая за ее полетом, я заметила кое-что еще.

Между утесом и основанием валуна у самой воды виднелся проем – расщелина, в которую едва мог протиснуться человек.

Меня охватило сильное волнение. Может, тропа, если это все-таки тропа, вела туда?

Забравшись по каменной насыпи к валуну, туда, где можно было заглянуть в расщелину, я увидела, что проход действительно был и туда можно пролезть.

Я неуклюже наполовину проползла, наполовину подтянулась и забралась в проход: шириной метра три, высотой практически с мой рост. В конце, не так далеко, виднелся свет.

Осторожно продвигаясь вперед, я каждый раз с опаской замирала, когда океан с грохотом обрушивался на скалу, принося запах соли и водорослей.

Сейчас был прилив или отлив? Прилив, подумалось мне, хотя я не могла сказать наверняка, но рисковать, оставаясь тут слишком долго, было нельзя. Я считала шаги: пятый, теперь шестой – и неожиданно поняла, что поднимаюсь, а еще через несколько шагов проход расширился, образовывая естественную пещеру справа от меня. В верхней части была неровная дыра, в которую ярко светило солнце. Большая часть пола тоже отсутствовала: прямо внизу бурлили волны.

В дальней части виднелся относительно плоский и широкий уступ; в ослепляющем свете солнца казалось, что там навалены горы камней и песка. Осторожно ступая, я обошла провал в полу, добравшись до уступа, и ахнула.

Горы оказались не песком и камнями. Это были сваленные в кучу грязные тряпки, одежда, одеяла и полотенца, разорванные на части простыни. Среди них можно было различить бутылки, целые и разбитые, банки и разорванные коробки, раковины моллюсков и обглоданные подчистую кости.

Сверху кучи, образуя примитивное укрытие, лежал обернутый в грязное покрывало кусок просоленной, выброшенной на берег коряги.

Она была здесь! По крайней мере, какое-то время. Но теперь ее тут нет: ни свежей еды, ни воды не видно, коробки и бутылки пустые.

А без воды она тем более бы не смогла тут выжить. Вытащив телефон, я собиралась сфотографировать находку, но тут пикнуло сообщение, поймав случайно появившийся сигнал, и я, подпрыгнув от неожиданности, выронила его прямо в зияющую бездну моря.

За спиной раздался звук, и я снова подпрыгнула. Что-то похожее на вздох донеслось из дальнего, самого темного угла пещеры.

Но это был не человеческий вздох. С таким звуком воздух покидает мертвое тело.

Волоски на руках и шее встали дыбом.

А потом раздался голос. Голос, который никак не мог исходить от живого существа. Почти неслышный за грохотом прибоя.

– Зачем ты здесь? – кажется, спросил голос.

Дрожа, почти не в силах вздохнуть, я обернулась к своему настоящему призраку.

Губы мои сделаны из песка, зубы превратились в жемчужины. Кажется, иногда они выпадают изо рта, точно леденцы из банки. Как лимонные леденцы – любимые сладости Рикки.

Волосы причиняют боль: они врастают обратно в голову, и я тяну за них, пытаясь помешать им врасти в мой мозг.

Глаза горят, вокруг все черное и красное, точно в них насыпали угольной крошки.

Но сквозь уголь я вижу девчонку.

Как она попала сюда? Как пробралась в часовню?

– Зачем ты здесь? – спрашиваю я.

Она смотрит на мою руку. В ней что-то есть. Кусок стекла, которым можно резать.

Я поднимаю его выше и направляю на девчонку. Она пятится от меня.

Убей ее, – шепчут хором голоса в голове. – Убей ее, убей девчонку. Заставь ее заплатить.

Я делаю шаг к ней, наставив осколок стекла.

Это не она, – шепчет Мария Магдалина.

– Лили, – произношу я.

Сквозь красные угли в глазах я вижу, что девчонка напугана. И слышу, как она что-то говорит.

– Я не Лили, Беатрис, – произносит она. – Меня зовут Джейн.

Это другая, – говорит Мария. – Это не Лили.

Но я не вижу. Все в огне.

Я делаю шаг, еще шаг, пока наконец не смотрю на нее сквозь пылающие угли. Волосы у нее темные, как уже прогоревшие угли. Как зола.

– Почему она в часовне? – спрашиваю я Марию.

– Я искала тебя, Беатрис, – отвечает девчонка. – Все тебя ищут. И Эван ищет.

Это заговор, – шепчут голоса. – Уловка. Заговор, уловка. Убей ее. Убей девчонку.

Взмахнув рукой, я режу ей руку.

Девчонка с пепельными волосами кричит. Я взмахиваю стеклом снова, и со лба ее струится кровь, которую я вижу даже сквозь угли в глазах.

Она падает на кучу моих драгоценных вещей.

Убей, убей девчонку.

Девчонка снова подает голос.

– Бити Джун, – говорит она, и я останавливаюсь, глядя на нее сквозь пламя. Она знает мое имя.

Я не понимаю.

В голове звучит голос Рикки:

– Ты что, совсем свихнулась, Би Джи?

Я чувствую, как в груди поднимается крик, но мне слишком больно, легкие тоже горят, и крик не может вырваться.

– Бити Джун, – повторяет девчонка. – Мария Магдалина отправила меня к тебе.

Она складывает руки в молитве. На ее руках алеет кровь. На руках, сложенных и указывающих вверх.

– Мария хочет, чтобы я помогла тебе, Бити Джун.

Заговор, заговор, заговор. Убей девчонку.

– Заткнись! – велит Мария голосам, но это слово вырывается из того, что некогда было моими губами. Девчонка с пепельными волосами ахает.

В красных углях, заполняющих глаза, ползают мухи. Они извиваются и поедают мои глаза. Я выпускаю осколок стекла и смахиваю их, но вместо пальцев у меня прутья, острые прутья, которые лишь царапают кожу и причиняют еще больше боли.

Девчонка медленно, очень медленно поднимается на ноги.

– У тебя воспалились глаза, Бити Джун. Позволь мне тебе помочь.

Мухи. Но я не могу ничего сказать. Все слова исчезли.

Она медленно подбирается ко мне, шаг за шагом. И я вижу ее сквозь огонь, сквозь угли. Угли ее волос.

– Позволь мне помочь тебе, Бити Джун. – Она снимает рубашку и подносит ее к моим глазам. Ткань мягкая. – Расскажи, как ты попала сюда, Бити Джун.

– Мария отправила волны, – удается произнести мне.

Он шел избавиться от тебя, Беатрис, – шипит Мария. – Ты видела его. Я отправила волны, и они принесли тебя ко мне.

Теперь я помню. Я ждала своего тюремщика. Он шел ко мне на помощь. Но ледяные волны утянули меня в море, связали ноги платьем, а волосы превратили в водоросли. Но в этот раз я сделала так, как говорил Рикки. Я позволила стремнине подхватить меня, а когда она перестала пытаться поглотить мое тело, я изо всех сил дернулась в сторону. Порвав платье, я поплыла и поплыла изо всех сил, молотя руками и ногами по воде, сильнее, чем когда-либо раньше.

– Я переплыла стремнину, – продолжают произносить губы. – Я быстрее всех. Мария принесла меня сюда, в часовню.

– О чем ты говоришь, Бити Джун? – Девчонка с пепельными волосами вытирает угли из моих глаз. – Я тебя не понимаю.

Я хочу сказать еще, но слова отказываются выходить, голоса стирают их.

– Тебе срочно нужна помощь, Бити Джун. Позволь мне помочь тебе. Надо идти, пока не начался прилив.

В голове слышится смех Марии.

Она не сможет выбраться. Дверь часовни заперта.

Вода хлещет из провала в полу, заливая часовню. Девчонка оборачивается и видит волны.

– Нужно идти прямо сейчас, – говорит она. – Возьми меня за руку.

Вода поднимается выше, чем прежде. Я отступаю от нее, отхожу к дальней стене часовни и сажусь на гору своих сокровищ. Сквозь красные крутящиеся угли в глазах я наблюдаю за ней.

– Дверь часовни заперта, – повторяю я слова Марии. – Мы не можем уйти. Нам придется остаться.

Девчонка оборачивается и тоже видит это. Дверь заперта.

Ей придется остаться здесь со мной навсегда.