Про две жизни и одну смерть

Семья

Вчерашнее утро началось ужасно.

Геру растолкала взъерошенная Регина, и она осоловело уставилась на соседку по койке. Как она умудрилась сорвать эту скромную ромашку?

Не успела Гера заговорить, как из-за спины раздался голос Ренарда — тот советовал подниматься скорее, ведь через четверть часа начинается утреннее совещание. Сразу после его слов в комнату вошел и младший брат с подносом, заставленным стаканчиками с лапшой быстрого приготовления.

Гера вслух застонала. Трое?

Она мысленно приготовилась к тяжелому дню, но, поёрзав на постели, осознала, что у неё ничегошеньки не болит.

— Порядок? — спросила Регина. — Ты вчера накидалась до потери сознания.

Гера под чужими взглядами почувствовала себя голой — и не в хорошем смысле. Будто она в магазине схватила шоколадку и засунула в карман, а другие покупатели её за этим делом застукали. И не понятно, сдадут её охранникам или нет.

— Давайте завтракать, — сказал «покупатель» Бессон младший и добавил с предвкушением: — А потом устроим бой за душ! Или пойдем все вместе, у нас с братом хороший такой агрегат — поместимся.

— Заткнись, — с брезгливостью велела Регина и схватила ближайшую миску с лапшой.

Гера тоже взяла одну, сказала быстрое «спасибо» и начала есть.

Братья негромко переговаривались о планах на день, Регина следила за ними, как тюремщица за преступниками, а Гера просто ела и старалась не думать, какой счет ей выставят за такую обходительность. Потом, все потом. Она еще с прошлой проблемой не разобралась.

В своей жизни Гера так и не научилась делать три вещи: пить в меру, держать рот на замке и признавать свои ошибки. Сейчас все три слабости ударили по ней изо всех сил. В глубине души Гера давно признала, что паскудно себя повела, и Лада не виновата в том, что она забыла про нее. И уж точно не виновата в том, что волновалась за Геру больше, чем она сама.

Гера дожевала свою лапшу и сбежала, оставив Регину наедине с братьями инкубами. Она спешила в свою комнату, представляла, как они обе сделают вид, что вчера ничего такого не произошло и проблема на этом исчезнет.

Только комната стояла пустой и притворяться было не перед кем. Никаких надоедливых девчонок, ворующих рубашки.

Гера села на диван и потеребила кончик хвоста. После вчерашнего даже такая малявка поняла, что она обыкновенная дура и пьяница. Лучше бы Гере перестать нянчиться с Ладой, тогда директор Магнус быстро пристроит ту в добрые руки.

И она продержалась целый день. А потом ночь. Но утром не выдержала и, чувствуя свою полную бесполезность, поплелась к директору, чтобы узнать, куда подевали недолису. Гера поскреблась в директорскую дверь и после разрешения вошла, а Магнус незамедлительно предложил ей угоститься чаем с печеньем.

От директора она узнала, что вчера утром приехала госпожа Лидия, и дети под ее опекой. Тогда же ей рассказали, что в Бюро подкинули остроухого фея, и теперь у них целых два подростка на один отдел. Магнус всех привечал, вот, даже Геру принял. И обратно позвал. Хотя из-за истории с Сильвией стоило дать ей крепкого пинка под пушистый зад.

После короткого разговора директор засобирался — спешил к жене — и вскоре оставил Геру наедине с драконьим яйцом. Она уселась в директорское кресло, скрестила руки на столе и уложила на них подбородок, разглядывая свое искаженное отражение в золоте скорлупы.

— Сама виновата, — сказала она кривой Гере.

Наверняка она и внутри такая: перекошенная и ненормальная.

Гера протянула руку и кончиком когтя коснулась скорлупы. Воздух вокруг яйца раскалился, но она не отнимала руку. Вот так, рядом с Энтаром, пусть и непривычно молчаливым, жизнь выглядела не такой уж плохой.

— У меня в голове нужных запчастей не хватает, — сказала Гера и аккуратно постучала по яйцу.

Яйцо запульсировало в ответ.

— Я бы ее только плохому научила.

Яйцо согласно качнулось в своей подставке, и Гера вздохнула — даже зародыш дракона все про неё понимает. Скорлупа жгла пальцы, но она все равно погладила яйцо самыми кончиками. Гера посидела еще минуту — или десять, все равно никто не считал — и решила, что пора уходить. В то же мгновение через всю скорлупу прошла длинная молния-раскол, и яйцо дико закачалось в чаше.

— Да вы сговорились? Тебе-то что не понравилось? — спросила Гера, подскакивая.

Она успела подхватить падающее яйцо и взвыла, но не отбросила его от себя, а плюхнулась на ковер и только тогда разжала руки.

— Энтар, ты настоящий мудак!

Гера лихорадочно дула на обожженные ладони и чертыхалась. Она понятия не имела, как принимать роды! И вообще, правильно ли называть родами вылупление из яйца? В это время трещины расползлись по всей поверхности, потом целый кусок скорлупы отвалился, а через внутреннюю пленку пробилась когтистая лапка.

Пленка едва поддавалась, и Гера, продолжая ругаться, собственными когтями помогла дракончику с этой стороны.

— Ну и куда ты полез раньше срока?

Дракончик плевать хотел на причитания Геры и просто-напросто вывалился из яйца, прямо ей в руки. Нововылупленный Энтар истошно заверещал и ткнулся носом в ладонь Геры, этого ему показалось мало, и следом он попробовал ее на зуб. Пришла очередь Геры верещать.

Прямо в этот живописный момент дверь распахнулась, и в комнату вошла Лада, а за ней вчерашний ушастый мальчишка. Лада вскрикнула от испуга, фейчонок тоже вскрикнул, но с фанатичными нотками восторга в голосе.

— Родился? Уже?

Она шлепнулась на задницу рядом с Герой, фейчонок опустился рядом, не сводя глаз с дракончика.

— Родился и сразу начал орать, — посетовала Гера, пряча пальцы от зубастой мелочи.

— Его надо напоить, — робко влез мальчишка.

Гера огляделась в поисках своей чашки с чаем.

Фейчонок, радостный от того, что его не прогнали, продолжил:

— Драконят поят кровью первые пять дней после рождения, потому что их желудок еще не готов к пище. И только на шестой день дают свежее мясо.

Энтар, счастливый от того, что его нужды хоть кто-то понимает, снова вцепился клычками-иголками в руку Геры.

— Так он не просто кусает, он меня ест? — возмутилась Гера, выдергивая ладонь из пасти.

Энтар горько заплакал на драконьем.

— Мы с Лалехом сбегаем, поищем в столовой, — подскочила Лада.

— У нас тут всякие живут, но в столовой вы не найдете горячую кровь, — сказала Гера и вздохнула, а потом обратилась к недовольному Энтару, который все еще охотился за её пальцами, неуклюже приподнимаясь на задних лапках: — Вот раньше ты мою кровь пил хотя бы образно.

Она надрезала когтями кожу, и дракончик, обрадовавшись угощению, припал к кровавому ручейку и наконец заткнулся. Если быть точнее, он все равно тихонько шумел — довольно урчал — и Гера даже чувствовала вибрацию, которая зарождалась где-то в груди Энтара.

Они втроем разглядывали притихшего дракончика.

На благородного зверя тот не тянул: не было у него изящного тела и длинных усов. Энтар напоминал золотистую булочку, к которой приделали короткие лапки. Но фейчонок смотрел на пузатую недоящерицу с благоговением, будто перед ним сам император-дракон. Хотя… на деле так оно и было.

— Всегда мечтал увидеть дракона, — прошептал он.

А Гера наконец подняла взгляд и посмотрела на Ладу. Девчонка обеими руками прижала лисьи уши, торчащие из короткого ежика волос.

— Стала бы я просто так тебя искать, — сказала она. — И что мне с этим делать?

— Учиться оборачиваться, — непроизвольно ответила Гера и ухмыльнулась, но её ухмылка быстро сползла с лица.

Какой оборот? Хвосты отрежут, и все! Пусть директор Магнус придет уже и все решит. В ответ на её безмолвную мольбу дверь открылась.

— Ну, драконище, ну ты дал, — с порога пробасил Магнус.

Он подошел ближе и присел на корточки в кружок, который образовался вокруг Геры с маленьким Энтаром на коленях.

— Почувствовал, что фон заволновался, и сюда побежал. А вы и сами справились.

Он одобрительно посмотрел, как дракончик причмокивает, опустошая кровяные запасы Геры.

— Забирай его уже, — сказала Гера и потянула малыша за хвост, отцепив от руки.

— Но ведь ты его покормила, куда же я его заберу?

— Туда, где его будут кормить другие.

— Ничего не получится, — вздохнул директор и бросил хитрый взгляд на возмущенного дракончика.

— Первое кормление дракона проводит его мать, поэтому он запоминает запах кормящего и больше никому не доверяет до тех пор, пока не встанет на крыло, — на одном дыхании выпалил фейчонок.

— Похвально, похвально! — похлопал Магнус в ладоши. — Приятно видеть, что молодежь стремится познавать мир.

Лалех зарделся.

— Все правильно, — сказал Магнус, и обратился к Гере: — Наш маленький коллега будет доверять только тебе, пока не повзрослеет.

Гера тут же попыталась скинуть дракончика с колен, но тот вцепился в неё всеми лапами и отчаянно заскулил. Даже её черное сердце не вынесло таких звуков, и она прижала Энтара к груди, поглаживая его треугольную головку.

— Ладно, ладно, я пошутила. Сестрёнка… — подчеркнула она и прищурилась, посмотрев на давящих смешки окружающих, — сестрёнка о тебе позаботится.

Гера подгребла дракончика поближе к себе, пряча от горящего взгляда фейчонка. То ли инстинкты проснулись, то ли природная жадность, но теперь она не хотела делиться своим. Гера была уверена — стоит отвернуться, и у неё умыкнут Энтара и будут баловать его, пока тот не станет прежней несносной задницей.

И с этой мыслью пришло понимание, что ей выпала возможность воспитать почтительного и милого дракона, который потом будет заботиться о Гере. Скажите, кто посмеет её обидеть, если в семье будет такая зверюга?

Гера погладила дракончика по мягкой золотой шкурке.

А еще… А еще!.. Гера сможет звать этого вороватого дракона «Ханичкой» в отместку за все уничижительно-ласкательные клички, которые тот давал самой Гере.

— Я все решила, — безапелляционно сказала она.

Лалех немного поник. Ну точно уже облизывался на её ребенка. Гера кивнула в сторону Лады и спросила:

— А с этим что делать?

«Это» скрестила руки на груди и вздернула нос.

Магнус сперва спросил разрешения, а после принялся ощупывать голову Лады, потом еще и за хвосты подергал. Думал, что они оторвутся, стоит хорошенько потянуть?

— Зачем вообще две пары ушей? Я какой-то мутант теперь, — сказала Лада, продолжая корчить недовольные гримасы.

Гера на «мутанта» обиделась и сказала:

— Если слушать только лисьими ушами — с ума сойдешь.

— Там второй слуховой аппарат? — Лада поковырялась в остром рыжем ухе. — Теперь понятно, почему ты такая дурочка — места под мозги почти не осталось.

— А у тебя их и не было, поэтому уши так легко выросли.

— Ты!

Директор Магнус пожевал губу и вмешался в их перепалку:

— Хвосты уже стали частью Лады.

— Но это часть МЕНЯ, — не выдержала Гера.

Лада виновато прижала уши, и это стало последней каплей. Она знала, что значит лишиться куска себя, самой важной части. Как будто пытаешься сделать шаг и падаешь, потому что у тебя ноги нет, а ты все никак не можешь привыкнуть. Так и Гера — постоянно пыталась жить как прежде, но вместо этого снова и снова «падала», не в силах делать привычные вещи. И когда утром только открывала глаза, тело говорило ей, что хвосты на своем законном месте, но остатки сна рассеивались вместе со сладостным чувством целостности.

Гера привыкла. Годы и годы спустя.

А теперь, даже с шестью хвостами, ей хорошо. Только с девятью было бы лучше, но вот незадача, Ладе-то и без этой тройки будет плохо.

Она знала, насколько.

— Не будем спешить с выводами. Пусть Асгрим поглядит, — развел руками Магнус. — Примешь решение позже, ладно?

Почему вечно ей решать?

Гера покрепче обняла свою булочку, и дракончик сыто отрыгнул излишки крови ей на блузку.

***

Регина так и не взяла в толк, кто же она теперь такая.

Но ей совсем не хотелось возвращаться на службу после того, как она увидела другую сторону мира, нечеловеческую. В участке снова завалят бумажной работой, а все интересные дела утекут к таким вот, из Бюро. Нет, о прежней работе следовало забыть. Но даже мысли о будущем были мелкими перед тем, что творилось у неё в голове.

Её воспоминания о перерождениях будто хранились в отдельных коробках, и Регина в них заглядывала время от времени. Самая первая, та, которую она прожила рядом с родителями, была самой сладкой и горькой одновременно. Регина перед тем, как окончательно заснуть, открыла эту коробку в памяти и выудила те годы, когда её мать была радостной и полной сил, улыбалась и шлепала веером разошедшегося отца, а потом сама же гладила его по голове, прощая. И Регину тоже гладила. А отец частенько подкидывал её в воздух, пока она была совсем маленькой, и катал на шее, а потом учил ездить верхом на лохматом коротконогом пони. И даже позволял сражаться на мечах, хоть мечи были деревянные, и когда она пропускала удар, то получала плоской стороной по заднице. Папа хохотал, а Регина бежала плакаться маме.

Потом в их крошечной семье появился еще один ребенок, Ред. Регина не собиралась с ним делить своих родителей и приготовилась драться за их внимание, но тому больше интересны были завтраки, обеды и ужины.

Регина тогда жила просто, понятно и счастливо и каждое утро знала, что его ждет только хорошее.

Пока родной дом не заполыхал.

Огонь не пугал, а вот чужие люди, которые пытались утащить с горы друзей и близких — они пугали. Но все очень быстро сгорело, только Регину огонь не взял. А вот те люди — забрали.

Одну коробку из своей памяти Регина приоткрыла только раз и больше заглядывать в нее не собиралась. Тогда в первый раз умерла её мама, и она вслед за ней, но свободы они не получили. И дальше было много-много коробок с воспоминаниями, которые походили на один затяжной страшный сон. Хорошо еще, что Регина видела воспоминания со стороны, как будто кино смотрела. Пересматривать эти фильмы он не хотела. После всех этих жизней она прожила еще одну, самую длинную — почти три десятка лет — и трудно было сопоставить эти годы и саму себя с той девчонкой, которую обожали и баловали родители.

Регина отыскала и мать, и отца, так что в любой момент они могли увидеться, но это знание никак не укладывалось у нее в голове. Даже когда она робко вошла в больничную палату, даже тогда она не могла поверить, что все это правда. Девушка на кровати выглядела моложе её самой. Нет, Регина знала, что были времена, когда её мама и вовсе была ребенком, после очередного возрождения, но увидеть это не на мутной пленке воспоминаний, а вот так, вживую… Это сбивало с толку.

Её мать оказалась куда смелее самой Регины, она ни одной жизни не забыла — знала, что их никак нельзя забывать. И когда Регина подошла к кровати, мама сначала посмотрела на неё с растерянностью, потом почему-то перевела взгляд на этого Асгрима и расплакалась, протягивая руки к Регине. Она ее обняла без промедления. Пахла мама точно так же, как в детстве — теплым очагом и лечебными травами. Домом.

Тогда Регина и поверила.

— Ты такая взрослая, — сквозь слезы сказала она и еще крепче прижала Регину к себе.

Регина успела позабыть, что за спиной стоял этот раздражающий Асгрим. Но тот не был бы таким ублюдком, если бы не влез и не приказал пустить его к больной. Отец вздохнул, но все же похлопал Регину по плечу. Не выражая никаких эмоций, Асгрим устроился на краешке койки и схватил тонкую руку её матери.

— Хорошо, что ты тоже здесь, Ас, — с улыбкой сказала та.

Регина поперхнулась и бросила гневный взгляд на отца, но Магнус на такую фамильярность не отреагировал и спросил с тревогой:

— Что скажешь?

— Никаких необратимых повреждений. Время и уход позволят восстановить истощенные запасы.

Асгрим поправил рукава пиджака, не глядя на Магнуса.

— Что ж, оставляю вас.

Регина недовольно посмотрела ему вслед. Она никогда не простит, что Асгрим работал на уродов из Комитета. Да, в конце концов тот раскаялся и ушел…

Регина сжала руки в кулаки.

Она помнила разговор, который подслушала. Не думала о нем слишком много, потому что её отец — Магнус, это точно. Первое воспоминание Регины было о том, как папа держал её на руках и что-то восторженно говорил маме. Так что тот, кто мучил её мать, когда она впервые попала в плен — он уж точно ей никто.

И в этот момент Регина сложила два и два. Ведь Асгрим работал на Комитет! Он наверняка знал того урода. Регина тут же решила выудить из Асгрима правду. Понятно, что если тот ублюдок был человеком, то его и в живых нет. Но если жив…

Когда Регина найдет его — убьет безо всякого сожаления.

***

Агния медленно моргнула, и над ней появилось лицо Редьярда.

— Десять часов в отключке, — сказал тот резко.

Агния не ждала поцелуев и слез облегчения, но к такому холодному приему точно не была готова. Она поднялась и села — вокруг были знакомые стены её собственной комнаты, рядом стоял Редьярд и хмуро смотрел на неё.

— Решила, я не заметил, как вы с этой ядовитой гадиной переглядывались?

Агния сглотнула.

— Только скажи, и я пальцем не трону Орма. Я все сделаю, только попроси. Словами!

Редьярд выпрямился и скрестил руки на груди.

— Пожертвовала собой и рада? Хорошо еще, все закончилось обмороком. Но ты не знала наверняка.

— Прости.

— Когда ты поймешь? Нет ничего ценнее твоей жизни. Для меня — нет.

Редьярд осекся, будто не сразу осознал, что Агния свою вину признает и вообще раскаивается.

— Что?

— Прости, — повторила Агния. — Я зря это сделала.

Она рассуждала так: если Свейн устроит побег своими силами, тогда ей не придется терять лицо, объясняя, зачем отпустила сумасшедшего, который мучил Редьярда, а потом и её саму. Хотя пожалела Агния совсем не Орма, а Свейна, который думал, что украл то, что ему не положено, и бросил того, о ком должен был заботиться.

Поэтому она не атаковала Свейна, напротив, позволила ударить первым. Взгляд василиска ослабил её, и этого времени хватило, чтобы Свейн забрал искалеченного Орма и скрылся.

Агния так и не придумала, что сказать в свое оправдание, и Редьярд махнул рукой.

— Ладно. Давай спать.

— Я не хочу, — сказала Агния и поставила ноги на пол, собираясь встать.

Она и так спала весь день, если верить Редьярду.

— Зато я хочу.

И правда, даже на его загорелой коже выделялись темные круги под глазами. А еще Редьярд выглядел обиженным, и Агния понятия не имела, что с этим делать. Её ждал разговор с Магнусом, ждали накопившиеся дела, воспитанник этот, Гера и её приемыш, но вместо этого она легла обратно, и Редьярд, недовольно бормоча что-то, залез к ней под одеяло. Сначала он лежал к ней спиной и так напряженно дышал, что Агния уже готова была снова извиниться, но потом Редьярд выдохнул, перевернулся и подгреб Агнию к себе, все так же молча.

Похоже, у них обоих были проблемы с разговорами.

Редьярд скоро задышал медленно и спокойно, и Агния, слушая его мерное дыхание, прикидывала, как бы упомянуть мимоходом, что она снова стала самой собой.

Виндикта — это все еще она, как бы Агнию это ни злило. В прошлом она долго и терпеливо вымарывала из памяти постыдные воспоминания, но они снова стали отчетливо видны. И оказалось, воспоминания эти не такие уж и грязные, когда есть человек, готовый взглянуть на них вместе с тобой.

Восстановление Агнии не походило на опыт Редьярда, который мучительно проживал свое прошлое заново. Дверь в её настоящее заперли ядом василиска, но как только Агния сломала замок, ничего особенного не произошло. В один момент она осознавала себя как Виндикту, которая до встречи с Магнусом хотела только упокоиться по-настоящему, раз помогать не получалось. Но как только преграда в сознании испарилась, Агния сразу стала цельной. Целее, чем была до отравления, в каком-то смысле.

Она забыла, с чего начался её путь: чего она хотела, будучи живой, от чего страдала, когда умерла. Когда Агния только попала в Бюро, она стремилась забыть свое прошлое «я» не потому, что Виндикта была злом, а потому, что была невероятно наивной. Её столько раз проклинали люди, которым она пыталась помочь, но стремление спасать и доверчивость никуда не делись.

Агния зажмурилась.

За все те годы дух её не развеялся, и она не умерла окончательно. Как и многие глупцы до неё, в итоге Агния сбросила прошлое имя, как змея сбрасывает кожу, в надежде, что и жизнь станет другой.

Но в ней самой-то ничего не изменилось.

Наивность — её проклятье. Трудно найти двух более разных людей, чем она и Редьярд, но в этой части они оказались удивительно схожи.

Агния лежала и прокручивала в голове прошедшие дни, глядя на все события с новой стороны. Она отметила, что надо бы приструнить братьев Бессон и расспросить как следует Регину. А еще должным образом побеседовать с воспитанником.

Сон не шел.

Немудрено, Агния после воскрешения только и делала, что ела и спала. А еще столкнулась с неожиданной проблемой, которая не стояла перед ней — боги, какая нелепость — даже при первой жизни. Агния приподняла одеяло и посмотрела вниз. Хватало одной бесстыдной мысли или знакомого запаха, чтобы по телу начинал расползаться жар, и она понятия не имела, как справляться с постоянным возбуждением. Честно говоря, Агния ворчала по привычке, потому что жизнь была бесконечно лучше смерти.

Она лежала, прижимаясь к теплу Редьярда, в горле чуть пересохло, но Агния не хотела вставать за водой. Хоть она и ругала себя за наивность, но кто вообще смог бы устоять перед Редьярдом? Агния приподнялась на локте, рассматривая чужое лицо: когда-то ведь она считала, что Разора не исправить. Собиралась глотку ему разорвать при малейшем подозрении.

Почувствовав взгляд, Редьярд наморщил нос и повозился, натягивая на себя одеяло, а потом резко открыл глаза.

— Агния, — с легкой хрипотцой спросил он. — Что такое? Кошмары?

Сонливость уступила место тревоге, и Редьярд приподнялся.

— Случилось что?

Агния не ответила. Она никак не могла взять в толк, почему голос Редьярда такой мягкий, будто она и не разозлила его совсем недавно. Не на шутку встревоженный молчанием, Редьярд погладил её по плечу.

— Агния, расскажи, ладно? Или ты будешь молчать, пока я не скажу: «Виндикта»?

— Не зови меня так больше!

— Что?..

— Не думай, что я забыла, как ты заигрывал со мной. Животное.

Редьярд резко сел на кровати, и глаза его загорелись.

— Ты вспомнила?

Агния скрестила руки на груди.

— Брось, разве можно ревновать к самой себе? — со смехом сказал Редьярд. — Я, когда потерял память, тоже мигом в тебя влюбился по новой.

— Что еще значит «тоже влюбился по новой»? — по привычке начала защищаться Агния, но осеклась.

Редьярд сидел рядом, в её постели, вот прямо сейчас. Он только её. И незачем прятаться.

— Мне и одного раза хватило, — пробормотала Агния, не вполне уверенная, что стоило хоть что-то говорить.

Редьярд приподнял брови и перестал улыбаться.

— Слушай, мне показалось, или ты имела в виду, что влю… Ай!

От крепкого удара Редьярд с грохотом свалился с кровати.

— Агния, не думай, что я против таких практик, — сказал он со смехом, лежа на полу. — И у тебя просто потрясающие ноги, я готов их целовать, что уж говорить о пинках, но это уже традиция. Тебе нравится меня бить?

Он улегся на ковре, устроив подбородок на кулаке.

Агния наклонилась, чтобы посмотреть на него сверху вниз.

— Так и будешь лежать?

— Ты меня сюда отправила, — ответил Редьярд.

— Возвращайся, — холодно сказала Агния.

— Неа, — помотал головой Редьярд. — Скажи вслух, тогда вернусь.

— Не скажу! — рявкнула Агния и отвернулась, укрывшись одеялом до самого носа. — Спи на полу.

Не то чтобы Агния не хотела, но язык онемел, стоило подумать о том, чтобы вот так, глядя в глаза, в здравом рассудке сказать: «Да, знаешь, я тебя вообще-то давно люблю». Разве Редьярд сам не понял?

— Извини, — Редьярд вздохнул и поднялся с пола. — Я больше не буду дразниться.

Он лег и обнял её со спины, и так было легче. Редьярд и правда не заставлял.

— Я тебя люблю, — сказала Агния.

Объятия стали крепче, и сначала Редьярд напрягся, словно собирался трясти её, целовать и нести всякую чепуху. Но потом расслабился и провел кончиками пальцев по её щеке, захватывая прядь волос. Редьярд прижался губами к её уху и прошептал:

— Я тебя тоже люблю.