Профессор, поправьте очки!

32.

– -Начнем отсюда. Замечательное место!-сказал Потапов. Он закрыл глаза и с шумом втянул носом воздух.-Чувствуете, как густо пахнет здесь Историей?

– -Воздух действительно неплохой,-согласился Сева.-Получше, чем где-нибудь на Садовом кольце.

Володя, как положено представителю конспиративной профессии, промолчал.

Все трое стояли на москворецком острове недалеко от того места, где река и отделяющийся от нее канал создают знаменитую стрелку, упирающуюся в бронзовые лоскуты памятника Петру. В кармане у Севы лежали метрополитеновские крылышки, принесенные Володей, и он время от времени ощупывал их, предвкушая, как обрадуется Пропавший Машинист.

– -Место когда-то называлось “Пески”,-сообщил профессор.-Мало было среди московских болот таких приятных мест, как это. Сосновый бор!..-обвел он руками вокруг головы.-Домины этой, разумеется, не было,-показал он на храм Христа Спасителя, громоздящийся за речкой.-Во-он там впадал ручей Черторый… А с той стороны,-показал он в противоположном направлении,-за заросшей камышом протокой расположились государевы сады.

Сева и Володя, разинув рты, поворачивали головы вслед за профессорской рукой, которая, миновав Никольскую церковь, указала на красно-белый двухэтажный дом причудливой формы.

– -Здесь сохранилось одно из самых старых зданий Москвы – дом дьяка Аверкия Кириллова. Так называемые Аверкиевы палаты. а до него владельцем палат был Григорий Лукьянович Скуратов-Бельский, больше известный под именем Малюты. Долго ходили слухи о подземном ходе отсюда на другую сторону Москвы-реки. Неистовый Стеллецкий в 1909 году осмотрел подвалы дома, но входа в тайник не обнаружил. Тогда он решил, что подземный ход Малюты Скуратова надо искать во дворе, как это было в других усадьбах того времени, например, во дворе дома Голицына в Охотном ряду. И действительно нашли провал, под которым обнаружилась белокаменная лестница. Однако работы были остановлены по приказу Московского археологического общества.

– -Почему?-спросил Сева.

Ответа он не услышал, потому что странный грохот, беспорядочный и какой-то неопрятный, заставил и его, и профессора подпрыгнуть, поскольку раздался в совсем неожиданном месте – у них под ногами. Один только Володя из всех троих сохранил олимпийское, а точнее было бы сказать – милицейское, спокойствие, хотя подпрыгнуть надлежало именно ему, поскольку это его крепкие ноги в квадратных ботинках Franco Buzzatto стояли на канализационном люке с надписью “тмВД”, о который с подземной стороны билось что-то твердое.

– -Не ваши ли это персонажи, профессор, рвутся на свежий воздух?-с кривой усмешкой спросил Чикильдеев.

– -Думаю, это из современного репертуара,-парировал Потапов.-Какой-нибудь Заблудившийся Водопроводчик.

Невозмутимый Володя ничего не сказал, а просто передвинулся в сторону. Освободившийся люк затрепетал как крышка на закипевшем чайнике, потом затих, после чего чьи-то руки приподняли его и с мерзким лязгом сдвинули вбок. Из открывшегося лаза, таинственные сумерки которого тут же наполнили волнением потаповское и чикильдеевское сердца, высунулась голова, не ведающая, что на свете существуют бритвы Gillette, шампунь Sunsilk и мыло Лесная ягода. Первым делом человек неприличной наружности отбросил половину кирпича, которым он дубасил в чугунную крышку люка. Потом, опершись о края дыры, он выбрался наружу и неприязненно сказал, обращаясь ко всему окружающему миру сразу:

– -Что за страна! Так и норовят на голову взгромоздиться!

После этого, подхватив полы лопнувшей на спине солдатской шинели, странный человек потрусил в глубь затейливых двориков и пропал за углом.

– -Какие удивительные встречаются подвиды homo sapiens'a!-заметил профессор.-Итак, продолжим…

Но продолжить Потапову не удалось, потому что невдалеке раздались удары – судя по всему, палкой по водосточной трубе, и всё тот же сомнительной приятности голос, вылезший из подземелья, прокричал:

– -Брухмень!

– -На каком это языке?-спросил Сева, косясь на Потапова.

– -Боюсь, что не на арамейском,-ответил тот. Оба они посмотрели на Володю, а тот сообщил:

– -В блатной фене такого слова нет.

– -Это уже интригует,-пробормотал профессор.

– -Еще бы!-съязвил Сева.-Не слишком ли много публики вьется у нашей либереи? Не подземелье, а коммунальная квартира!

Словно для того, чтобы доказать его слова, откуда-то со стороны набережной подбежал человек-сморчок неопределенного возраста в гуцульской душегрейке на голое тело и с растоптанными черносливинами галош на босых ногах.

– -Брухмень!-радостно сказал он Севе, профессору и Володе и канул в дыру канализационного люка так ловко, словно она была сделана специально по его мерке.

Но это был не последний сюрприз. Из-за углов и из закоулоков стали появляться другие люди непонятного вида – кто в нежно-полосатой пижаме, кто в военно-морском бушлате, кто в полинявшем оперении старого фрака, и даже одна женщина во вполне приличном с виду фетровом шлямпомпо с заколкой из фальшивого жемчуга. Все они со странным словом “брухмень!” скрывались в люке, возле которого словно в почетном карауле стояли Сева Чикильдеев, профессор Потапов и Володя. Последней появилась уже виденная солдатская шинель и залезла обратно в ту же дыру.

– -Интересно,-сказал Сева,-что это за тайное общество? На толкиенистов они вроде не похожи.

– -Надо было спросить кого-нибудь из них!-огорчился профессор.-Как мы не догадались! Может быть, это проявление какой-то субкультуры… не от слова "суп", разумеется,-добавил он не без ученого превосходства.

– -Еще не поздно догнать,-язвительно заметил Сева.-Культурки поднабраться.

– -Зря смеетесь,-сказал профессор.-Мне как раз пришла мысль, что каждый уважающий себя путешественник всегда старался найти проводника. Вы "Дерсу Узала" читали?

– -Смотрел. В детстве… Хотя… постойте! Я кажется с Робинзоном путаю.

– -Неважно. Главное – понять, что, пользуясь услугами аборигенов, мы сможем узнать гораздо больше! Скорее!-засуетился Потапов.-Пока они не успели далеко уйти!

– -Прямо туда?-брезгливо спросил Сева, наклоняясь над канализационной дырой.

– -Не исключаю,-сказал Потапов.-Не исключаю, что вам приятнее остаться здесь, чтобы простукивать стены и взламывать асфальт и при этом давать идиотские объяснения заинтригованным гражданам!

– -Ладно, ладно!-поспешно согласился Чикильдеев.-Если с проблемой выбора дело обстоит именно так, я за то, чтобы догнать этих подземных сверчков.

– -Тогда полезайте!-велел профессор.

– -Может, лучше сначала Володя?-предположил Чикильдеев.-Он вроде поспортивнее нас.

Оба посмотрели на милиционера с такой простодушной беззастенчивостью, что тот нервно пригладил почти несуществующую прическу и голосом застенчивого геликона пробормотал:

– -Вообще-то инструкция предписывает вмешиваться в ход операции только при непосредственной угрозе вашим жизням.

– -Ничего не понятно,-сказал Сева.-А почему нельзя первому лезть в канализационный люк? На этот счет ведь ничего не предписано!

– -Согласно инструкции, в данный момент меня здесь как бы нет.

– -А если я сорвусь, упаду и сломаю шею?-полюбопытствовал Сева.-Что об этом говорит инструкция?

– -Я полезу первым! Позвольте!-не выдержал профессор.

Страшно суетясь, он опустился на четвереньки, заползал вокруг отверстия, потом опустил в дыру одну ногу, нащупывая скобу, за ней другую и наконец исчез с головой.

– -Там, небось, разных ваших агентов полно!-сказал Сева Володе.

– -Нет там никого. И вообще их там совсем немного,-ответил тот.

– -Лезьте сюда! Это совсем не трудно, только тесно!-выпорхнул наружу бодрый потаповский голос.

Вдохновленный этим зовом, Сева проделал спуск гораздо быстрее Потапова, так что в самом низу чуть не наступил на профессорскую голову. Последним спустился несуществующий Володя.

Увы, это было не то подземелье, как те, к которым привыкли Сева и Потапов: худо-бедно освещенные, и где можно было довольно смело разгуливать. И даже не такое, в котором обитал Пропавший Машинист. Теперь вся компания оказалась в густой темноте, только падающий сверху слабый дневной свет легкой пылью оседал на затылках, носах и плечах. Сева и профессор поспешно достали фонари и принялись беспорядочно шарить вокруг узкими лучами. В обе стороны уходила бетонная кишка, опутанная, словно паразитами, разномастными проводами.

– -Куда сверчки делись?-глухим голосом спросил Сева.

– -Тсс!-велел Потапов.

Вдалеке они услышали удаляющийся гул голосов.

– -Туда!-сказал профессор.

Он двинулся первым, спотыкаясь о кирпичи, пустые бутылки и прочий мусор. Фонарь вертелся у него в руке, словно живой карась, и луч плясал по стенам, как на дискотеке, так что у Севы в конце концов зарябило в глазах.

– -Кажется, мы движемся на северо-восток!-жизнерадостно сообщил профессор.

– -Что вы так шумите!-нервно заметил Чикильдеев, которому было немного не по себе в этой стискивающей со всех сторон темноте.

– -А что?

– -Мало ли кто здесь обитает! Вдруг какие-нибудь скины наскочат!

– -Кто это?

– -Молодые люди из поколения, которое не обманешь песнями Высоцкого и Окуджавы, вот кто.

– -А!..-испуганно сказал профессор.

Пробежав порядочное расстояние по подземному лабиринту и спустившись два раза по скобам и один раз по железной лестнице, профессор, Сева и Володя явно приблизились к ускользающему шуму, который остановился, разросся и в нем уже различались отдельные невнятные голоса.

Внезапно Потапов жестом, подсмотренным у киногероя в простецкой ленте на шестом канале, предостерегающе поднял руку и снова сказал свое любимое:

– -Тсс!..

Фонари погасли. Брезгливо касаясь заплесневелых стен, троица подкралась к проему, выходящему в просторное помещение. Там что-то происходило. А именно: в хилом свете нескольких умирающих свечей шевелились человеческие тела – может быть тридцать, а может – и все пятьдесят. Все эти люди, одетые кто довольно сносно, а кто словно на нищий карнавал, ничего особенного не делали. Одни сидели на корточках, другие стояли, третьи прохаживались. При этом многие приветствовали друг друга, словно старые знакомые, завязывали беседы, смеялись и восклицали, так что подземная зала была полна несмолкаемым жужжанием.

– -У них тут вроде как прием или презентация,-заметил Сева.-А может открытие выставки,-ностальгически добавил он.

В этот момент толпу прошило движение, сидевшие вскочили, гомон стал громче, и укрывшиеся за углом соглядатаи разобрали странное слово, многократно повторенное:

– -Пердегуст!.. Пердегуст!..

– -На каком это они языке разговаривают?-раздраженно прошипел профессор.-Фонетический строй явно германский, а по смыслу белиберда!

Толпа пришла в движение: сначала совсем смешалась, а потом вытянулась полукругом. В освободившемся пространстве открылась канава в бетонном полу, наполненная темной жидкостью. Из сумеречного проема, примерно такого же, как тот, где спрятались профессор и его спутники, вышли несколько человек. Собравшиеся бойко зааплодировали.

– -Это скорее партийный съезд,-пошутил Потапов.-Президиум занимает места.

Те, кого профессор окрестил президиумом, подошли к канаве, и один, в лыжной шапке и в перчатках с отрезанными пальцами, поднял обе руки, приглашая выслушать.

– -Уважаемые коллеги!-произнес он хорошо поставленным лекторским голосом.-Разрешите сообщить вам приятное известие. Назабро вчера дал разрешающий сигнал, и мы решили сегодня собрать вас на очередную сессию.

Эти слова снова пожали аплодисменты. Говоривший вынул из кармана граненый стакан советского образца, наклонился и зачерпнул им жидкость из канавы. Поводив над стаканом носом, он приложил его край к губам и с видимым удовольствием влил содержимое в рот. Воцарилась трепетная тишина.

– -Подтверждаю, что продукт достиг благородной кондиции,-произнес он, оторвав стакан от губ.

При этой замысловатой формулировке собравшиеся загомонили сильнее прежнего; порядок сломался, снова началось беспорядочное броуновское движение вокруг канавы, причем в руках у всех мигом очутились различные питьевые сосуды: кружки, ковшики, чарки, крышки от термосов и палехские карандашницы. Сквозь возбужденный шум прорезался зычный голос:

– -Назароза сюда!.. Назароз где?

– -Назароз тут!-ответил другой голос.

Подчиняясь волшебной силе этого строгого слова, толкущиеся тела поспешно изобразили какое-то подобие очереди, в голове которой появился грузный мужчина в кителе без погон и в кожаной кепке. Время от времени китель произносил:

– -Коллеги! Прошу соблюдать рациональность движений и сдержанность эмоций. Не будем закрывать глаза на трагический прецедент, имевший место в прошлый раз!..Пришлось потом долго выуживать калошу…

Внезапно за спинами профессора, Севы и Володи возник шелест ловко передвигающегося в темноте тела, и мягкий голос сказал:

– -Что же вы не проходите, коллеги? Церемония вот-вот начнется.

Не знаю, как Володя, но Потапов с Чикильдеевым на миг оцепенели, пытаясь разглядеть зыбкие контуры чужой фигуры. Наконец профессор нашелся:

– -Неудобно как-то, знаете ли… Мы здесь впервые…

– -Не стесняйтесь!-сказала фигура.-Кстати, меня зовут Сардинин Павел Егорович, младший научный сотрудник.

Профессор нащупал и пожал прохладную руку.

– -Потапов, Институт истории цивилизации.

– -Очень приятно, коллега. Кстати, вы не слышали: пердегуста уже приглашали?

– -Кажется, да,-сказал Потапов.-Мне показалось: несколько странное имя.

– -Какое же это имя!-хихикнул призрак.-Вы, я вижу, действительно не в курсе. Это же должность: первый дегустатор.

– -Потрясающе!-воскликнул профессор.-Кто бы мог подумать! Какая нестандартная бюрократическая аббревиатура!.. А этот… Назабор?

– -Назабро. Наблюдающий за процессом брожения.

– -А другой? На… за… за чем наблюдает?

– -Назароз? За розливом.

– -И что пердегуст дегустирует?-спросил Сева.

– -Брухмень.

– -Вы имеете в виду то, что налито вон там, в канаве?

– -Именно.

– -Так это и есть знаменитая брухмень!-притворился Чикильдеев просвещенным человеком.-А вы не могли бы немного прояснить нам технологию этого… этой… субстанции,-неуверенно произнес он последнее слово.

– -Охотно. Недалеко отсюда на поверхности есть небольшой фруктовый рынок. Порченный товар оттуда тайно сбрасывают в ближайший люк, и сок стекает сюда, в резервуар. Добавляем сахарку и дрожжей – и получается не хуже, чем шампанское Очаковского завода, которое, как известно, тоже делается из того, что имеется под руками… Ex nihilo nihil[2] Я, между прочим – кладро,-добавил Сардинин. -Кладущий дрожжи.

Никакая темнота не могла скрыть его гордости своей должностью.

– -Спасибо. Чрезвычайно польщены знакомством с вами!-сказал Сева таким проникновенным голосом, что будь он сам на месте кладро, непременно заподозрил бы издевку. Но тот в ответ простодушно сказал:

– -Благодарю и прошу извинить. Должен вас покинуть. А то одна гуща останется. Qui prior est tempore potior est fure[3].

Он выскользнул из темного туннеля в залу, обнаружив худощавую сутулую фигуру с пучками неустроенных волос на голове.

– -Beati possidentes![4]-сказал ему вслед профессор.--Ну и ну! Я же говорил: не суп!.. Может, мы тоже пойдем?-обратился он к спутникам.-Побеседуем, расспросим?..

– -Только не сейчас!-засопротивлялся Чикильдеев.-А то придется пить это пойло! Сомневаюсь, что мы успеем после этого донести вас до ближайшей больницы.

Пердегуст между тем говорил, отбрасывая длинную дрожащую тень:

– -Разрешите сообщить вам содержание научной части сегодняшней сессии.

– -Так вот кто они все тут!-охнул профессор.-Я-то думал: куда ученые из разорившейся науки деваются, а они вот где!

– -Выпали в осадок,-подытожил Сева.

– -Сегодня,-продолжал пердегуст,-заявлены следующие работы. Сначала нам предстоит заслушать сообщение профессора Понпавецкого “Совесть как биохимическая буферная система”, а вслед за ним доклад доцента Цыгмана "О влиянии теленовостей на снижение числа сперматозоидов". После перерыва можно будет заслушать полемическое замечание доктора гипотетических наук Мозявко к одному из предыдущих докладов: "Время наступления глобальной катастрофы: 2117 или 2119 год?”, а под занавес кандидат наук Мелибабаев даст сравнительный анализ использования Бранденбургского концерта Баха и Патетического Трио Глинки для стимулирования роста грибов. Есть возражения? Дополнения? Тогда прошу занимать места!

Собравшиеся в приятном возбуждении расположились вокруг канавы, а к противоположной стене двое общественников вынесли свечи, воткнутые в горлышки бутылок из-под чимишлийского Chardonnay и чумайского Муската, то есть сосудов того совершенно бесполезного типа, которые не берут ни в одном пункте приема стеклопосуды. Кроме этих предметов, предназначение которых было понятно, появились зачем-то большой жестяной чайник, инвалидная клюка и ящик из-под бананов Pinalinda, на который положили черный камень. Потом в круг света между свечей вступила фигура в брезентовой робе, спадающей наподобие римской тоги. Судя по всему, это и был профессор Понпавецкий.

Собравшиеся зааплодировали. Сева в последний момент схватил за руку Потапова, поддавшегося заразному симпозиумному вирусу.

Профессор Понпавецкий между тем встал у стены возле трепетного огня свечей, подобрал клюку и постучал ей о чайник. Чайник подпрыгнул, крышка затренькала, призывая к порядку. Слушатели затихли.

– -Уважаемые коллеги!-начал Понпавецкий.-Больше четверти века я посвятил тому, чтобы попытаться выполнить завет нашего великого учителя Ивана Петровича Павлова, который завещал нам узнать, из чего сделаны наши мысли. Правда, сам Иван Петрович, как мы знаем, в основном исследовал процессы, связанные с пищеварением. Нам же, наследникам его гения, предстоит подняться выше…

При этих словах говоривший вытянул руку, указав пальцем в пространство, и слушатели послушно потянулись глазами вослед.

– -Мы знаем, в каких участках мозга рождаются те или иные мысли и эмоции. Любой младший научный сотрудник биологического института может сегодня заменить себе любое удовольствие вплоть до оргазма электрическим импульсом с грамотно вживленного электрода. Нейрохимия из любого психа сделает нормального спокойного обывателя! Исходя из того, что психическая деятельность человека основана на биологических законах, я попытался выделить фермент управления совестью.

По присутствующим прокатился легкий шум, который докладчик воспринял как одобрение.

– -Я предположил,-продолжил он взволнованным голосом,-что совесть производит на человеческий организм действие, близкое к депрессивному. При депрессии же, как известно, происходит блокировка связей между левой передней и правой задней частями полушарий мозга…

Для наглядности профессор Понпавецкий похлопал себя по лбу и по затылку соответствующими руками. У впечатлительного Чикильдеева при этом заныло в голове.

– -Изучая синтез белков, регулирующих в этой ситуации биологическую деятельность организма, я вывел для себя несколько групп доказанных фактов и через них пришел к гипотезе о том, что строение фермента совести может быть следующим…

Докладчик взял с бананового ящика черный камень, оказавшийся обычным куском угля, поскольку рука Понпавецкого стала резво чертить им на стене научные буквы и цифры.

В конце концов на стене получилось следующее:

По слушателям снова прошел шум; некоторые разглядывали формулу, привстав и нацелив пальцами очки.

– -Выделив искомый фермент,-продолжал Понпавецкий,-я провел несколько опытов, которые дали поразительные результаты. Сейчас я вам кое-что продемонстрирую…

При этих словах он вытащил из кармана робы нечто темное, шевелящееся и с двумя веревочками, болтающимися снизу. Он опустил темное на пол, и оно тут же стало крысой; одна веревочка стала хвостом, а другая поводком. Крыса хотела было юркнуть вбок, но Понпавецкий подтянул ее поближе.

– -Это мой Бодхисатва XVI,-объявил он.

– -Какое имя!-простонал Потапов.

Бодхисатва XVI сел столбиком и начал беспокойно принюхиваться.

– -Зачем ему эта тварь?-не выдержав своего милицейского молчания, спросил сзади Володя.

– -Судя по всему, подопытное животное,-сказал Аркадий Марксович.

– -Ученые обожают животных мучить,-ввернул Сева.

– -А вы хотите, чтобы совесть на людях испытывали?-огрызнулся Потапов.

Пока они беседовали, профессор Понпавецкий достал из другого кармана робы пачку печенья. Одну печенину он взял в зубы, затем опустился на четвереньки и в таком виде подполз к Бодхисатве XVI. Присутствующие замерли. Когда нос профессора и печенье оказались прямо перед ним, животное отвернулось. Понпавецкий резво поднялся на ноги и торжественно объявил:

– -Вот результат действия вакцины с ферментом совести! Я назвал его “первичный синдром Понпавецкого”. Вы видели когда-нибудь, чтобы крыса отказалась от добычи? Это идет вразрез с извечными правилами природы! Ведь у крыс, как известно, отсутствует понятие "совесть".

Аудитория зааплодировала. Довольный докладчик снова вытащил печенье. Достав одно, он принялся его есть, а всю пачку положил перед крысой. На этот раз Бодхисатва XVI не стал отказывать себе в угощении и тоже захрустел. Доев свою порцию, понпавецкий громко провозгласил:

– -Внимание! Бедный брат просит поделиться!

Он протянул руку к богатому брату, и сердца присутствующих стали таять в ожидании трогательной сцены. Видя приближающиеся пальцы, Бодхисатва XVI сначала замер, а потом сделал быстрое зловещее движение. Понпавецкий взвыл и, вскочив, запрыгал, словно юный весельчак из группы "На-на".

Присутствующие загалдели – кто испуганно, кто сочувствующе. Бодхисатва XVI, ощутив, что поводок больше не стесняет его свободу, засеменил вдоль стенки и растворился в темноте.

Несколько человек подбежали к Понпавецкому, но тот жестом показал, что с ним всё в порядке и попросил вернуться обратно. Обмотав руку платком, он в некотором смущении извинился за частичные накладки.

– -Не понимаю, откуда такая психическая неуравновешенность! Возможно сыграло роль то, что я брал фермент у племянника, помощника депутата… С другой стороны, не исключено, что чрезмерная доза совести вызвала защитную реакцию организма и начал вырабатываться иммунитет… В общем, препарат еще предстоит доработать…

– -Спасибо, профессор!-снова взял ход событий в свои руки пердегуст.-У кого есть вопросы к докладчику?

– -Есть вопрос!-крикнули из гущи слушателей.-Передается ли СПИД через зубочистку?

Над собранием прокатился шум, в котором смешались возмущенное шипение и сдерживаемые смешки. Пердегуст выскочил вперед.

– -Прошу вести себя научно!-возгласил он и замолотил клюкой по чайнику.

– -Скажите, коллега,-обратился он уже сам к профессору Понпавецкому, намереваясь вернуть мероприятие в надлежащее русло,-каковы ваши дальнейшие планы работы над темой?

– -Я написал в UNEP, UNIDO и UNESCO с тем, чтобы совместно разработать нормы безопасности для использования найденного мной фермента совести. Кроме того, я запросил полтора миллиона долларов на дальнейшие исследования, в том числе для проведения экспериментов по выяснению, как влияет на совесть корилиосово ускорение вращения Земли в Северном и Южном полушарии…

Внезапно позади говорившего все увидели странную фигуру, укутанную с головой в черное. Непонятно, как она смогла прокрасться за спину профессора Понпавецкого столь незаметно для окружающих. Очевидно, это произошло в тот момент, когда из-за хиханек-хаханек, вызванных глупым воспросом о СПИДе, заплясали огоньки свечей и заиграли тени на стенах. Вот каково, господа, не уметь быть серьезными!

Фигура придвинулась к Понпавецкому вплотную, и всё собрание, до этого благосклонно внимавшее, загудело и попятилось.

У выступающего от удивления посреди слова отключилась речь.

– -Что это с вами?-спросил он наконец, потом, уловив направление взглядов, обернулся как раз в тот момент, когда черная фигура бесшумно раскинула руки-крылья, и из-под зловещей черной мантии вынырнула ужасного вида бритая голова, оскалившаяся в злобной ухмылке. На физиономии у головы блестел треугольник, намалеванный чем-то белым, вроде зубной пасты.

– -Так и знал: скины! Полундра!-сдавленным голосом произнес Чикильдеев, пытаясь съежиться до размеров эмбриона.

Страшное существо наотмашь хлестнуло Понпавецкого черным крылом, отчего тот сразу будто бы пропал, и возгласило гнусавым, как у саксофона-сопрано, голосом:

– -Всё, козлы, хана! Черная месса.