Программа

36

Проходя по коридору, Тим слышал тихий голос Дрей. В сероватом утреннем свете полированная поверхность стойки тускло переливалась.

Ли сидела, наклонившись над миской разноцветных кукурузных хлопьев, ее рука исправно отправляла в рот внушительные порции питательных злаков. Несмотря на то что вот уже двадцать часов Ли имела неограниченный доступ на кухню, она все еще ела, как сирота из зоны военного конфликта. В компании с Ли и Дрей Тим начинал смущаться из-за своего слабого аппетита.

На Ли была надета любимая водолазка Дрей еще со времен ее обучения в Академии. И когда у Ли молоко потекло по подбородку, она вытерла его рукавом: самое интересное, что Дрей ни словом об этом не обмолвилась. Кожа Ли приобрела здоровый розоватый оттенок, волосы блестели и были аккуратно причесаны так, что прядки на лбу закрывали ссадины.

— Доброе утро, — одновременно сказали Ли и Дрей.

Тим выдавил из себя улыбку. Он ощущал внутри жуткую пустоту с того самого момента, как вчера отдал Таннино значок, и никак не мог избавиться от этого ощущения:

— Готова?

Ли глубоко вздохнула.

Дрей проглотила утреннюю дозу витаминов, вытряхнула из баночки еще столько же и протянула их Ли:

— Возьми сок и выпей это.

Ли встала и заглянула в холодильник:

— Апельсиновый или яблочный?

— Какой хочешь.

Ли воззрилась на Тима так, как будто он заговорил с ней по-китайски. Потом еще раз заглянула в холодильник и снова перевела взгляд на Дрей и Тима. Она явно воспринимала это как кризисную ситуацию:

— Скажи какой.

— Давай, Ли, выбери сама.

Ли неуверенно потянулась к одной коробке, к другой, затрясла головой и заплакала.

Дрей встала, вынула пакет апельсинового сока и налила ей стакан.

— Если мы напрямую начнем критиковать секту, она либо замкнется, либо утопит нас в море догматов, — сказал Бедерман. — А вот если мы сосредоточимся на контролирующих аспектах работы секты, это поможет нам продвинуться вперед. Но все выводы она должна делать сама.

Тим сидел рядом с ним на кровати, которую придвинули к стене, чтобы расставить стулья кругом в освободившейся части комнаты. Реджи сдвинул мусорное ведро и устроился прямо на полу, прислонившись спиной к углу с коричневым бумажным пакетом на коленях. После беглого осмотра мебели, которой был обставлен номер мотеля, Эмма решила вообще не садиться. Она стояла, напряженно выпрямившись, посредине потертого ковра. Когда она знакомилась с Реджи, Эмма взяла его руку тремя пальцами, стараясь как можно меньше касаться его ладони при рукопожатии, как будто ее заставили взять в руки использованный подгузник. Уилл стоял лицом к полупрозрачным занавескам, почти не закрывающим окно номера. Снаружи большая мусоровозка подцепила мусорный бак и вскинула его высоко в воздух, свернув клешню, как гигантский скорпион, издающий устрашающие бряцающие звуки. Мусоровозка опустошила бак и начала медленно и шумно опускать его на место.

— Не могли бы вы повернуться, — попросил Бедерман.

Уилл резко крутанулся, сжимая в руках пластиковый стаканчик. На подоконнике валялись две пустые маленькие бутылки «Абсолюта» из мини-бара, тут же были разбросаны пустые крышки. Хотя Уилл и воздержался от того, чтобы надеть галстук, он все равно выглядел слишком официально в своем костюме — его вид вызывал легкую иронию.

Бедерман спокойно рассматривал его через свои очки в тонкой проволочной оправе:

— Мы должны помочь ей живо представить себе картину счастливого будущего, которое ожидает ее вне секты.

Реджи, у которого вихры волос налезали на глаза, широко развел руки и сказал:

— Аминь!

— Мы должны создать у нее впечатление, что она контролирует ситуацию. Реджи правильно сделал, решив сесть на пол. Так мы не будем выглядеть угрожающе.

— Мне бы не хотелось садиться на пол, — сказала Эмма.

— Может быть, вы могли бы присесть на стул? — Бедерман махнул рукой в сторону Уилла, который подошел к бюро и оперся на него с важным видом. — И вы тоже.

Эмма отряхнула сиденье стула и примостилась на самый краешек:

— У меня такое ощущение, что я ее больше не знаю. Если она даже и придет, это будет все равно что разговаривать с незнакомым человеком.

— Вам нужно будет пройти курс специальной терапии, — сказал Бедерман. — Всем вам.

Уилл остался на ногах:

— Да откуда у этого города такая любовь к психоаналитикам?! Здесь это все равно что в парикмахерскую сходить. — Он осушил свой стаканчик и бросил его в корзину. — Я за пятьдесят восемь лет своей жизни ни разу не ходил к психотерапевту…

— Просто невероятно, — вставил реплику Реджи.

— …и не собираюсь начинать делать это из-за того, что моя падчерица забила себе голову всякой чепухой.

— Насколько я понимаю, Ли ваша дочь, — уточнил Бедерман. — Вы ведь ее удочерили.

Тим спросил:

— Неужели ради спасения вашей семьи вы не можете пойти на эту жертву? Вам всего-то и надо будет раз в неделю час проторчать в кабинете с кондиционером и поговорить о вашей матери.

Лицо Эммы вдруг посуровело:

— Иногда я думаю, что для всех нас было бы лучше, если бы мы просто позволили ей жить так, как она хочет.

Уилл напрягся:

— Эмма.

В дверь постучали, и Дрей заглянула внутрь:

— Готовы?

Бедерман кивнул. Дрей распахнула дверь, терпеливо глядя куда-то за косяк. Прошло не меньше минуты, прежде чем Ли вошла в комнату. Дрей тихо удалилась, закрыв за собой дверь.

Ли провела рукой по лицу, заправляя за ухо выбившуюся прядку волос, и отважилась наконец взглянуть на родителей:

— Привет.

Эмма не сумела сдержать судорожный вздох. «Интересно, — подумал Тим, — как бы она отреагировала, если бы увидела Ли до того, как та привела себя в относительный порядок». Уилл снова вернулся к наблюдению за манипуляциями мусоросборщика. Во взгляде Ли, обращенном к ее отчиму, Тим почувствовал отчаянное желание заслужить его одобрение.

— Привет, Уилл.

— Повернитесь к своей дочери и посмотрите на нее, — сказал Бедерман.

Чуть согнувшись в талии, Уилл прикрыл лицо рукой и пару секунд постоял так. Когда же он повернулся, его глаза блестели влажным блеском, но лицо сохраняло обычное непроницаемое выражение:

— Ли.

Какое-то время они смотрели друг на друга так, словно в комнате никого больше не было.

— Меня зовут Глен, а это Реджи. Мы пришли сюда вместе с твоими родителями, потому что хотим узнать о тебе больше…

— Почему мои родители здесь?

Эмма сидела на стуле не шевелясь. Ее лицо вытянулось и побледнело. Руки Уилла беспокойно двигались, словно в поисках стакана с водкой.

— Ну, — наконец сказал Бедерман, — потому что они тебя любят и волнуются за тебя.

Ли не спускала глаз с Уилла:

— Это правда?

— Да, правда, — сказал Уилл. — Господи, Ли. Это было ужасное время для нас. Твоя мать…

— Простите, что осложнила вам жизнь.

— …ты вот так просто наплевала на все и сбежала и…

— Мистер Хеннинг. — В голосе Бедермана слышалась злость родителя, которого ослушалось дитя, и непререкаемый авторитет. Как не удивительно, но Уилл замолчал. У него был такой вид, как будто его и самого шокировал тот факт, что он послушался.

Бедерман снял очки и протер их о рубашку, сначала одно стеклышко, потом другое.

— Не хочешь войти и присесть, Ли? — Он указал на один из стульев. Она села, и все последовали ее примеру, за исключением Реджи, который так и остался в своем углу. Вид у него был такой, как будто его сейчас вырвет.

— Я люблю Программу, — сказала Ли. — Это самое важное из всего, что случалось в моей жизни…

— Это ты сейчас так думаешь, — откликнулся Уилл.

Бедерман снова заставил его замолчать, сделав предостерегающий жест, и сказал Ли:

— Я это понимаю. И мы хотим подробнее обсудить это. Но мы хотим также услышать и о том, что тебе не нравится в Программе.

Ли покраснела:

— Нет ничего такого, что мне не нравится.

Уилл весь скривился:

— Ей промыли мозги. Конкретно промыли…

— Это неправда.

Бедерман бросил суровый взгляд на Уилла, прежде чем снова повернуться к Ли:

— Но ведь в мире не бывает ничего идеального, правда?

— Так мне говорили, — тихо сказала Ли.

Бедерман попросил ее перечислить несколько положительных аспектов Программы. Уилл и Эмма ерзали на своих местах во время ее рассказа, но не перебивали. Порасспрашивав Ли о том, что ей нравилось в этой группе, Бедерман вернулся к своей прежней линии:

— А какие у Программы есть недостатки?

— Я думаю… я думаю, она недостаточно быстро распространяется.

Уилл издал возмущенный сдавленный возглас и изо всех сил сжал зубы.

— Хорошо, — сказал Бедерман. — Это честный ответ.

Ли с силой почесала свою сыпь сквозь ткань водолазки Дрей:

— И может быть… может быть, мне хотелось бы, чтобы она была более снисходительной. — В глазах Ли мелькнула паника. — Но это всего лишь моя слабость…

— Нет, — возразил Бедерман, — это тоже прекрасный ответ. — Он провел рукой по своей аккуратной бородке. — А есть что-нибудь, что заставило бы тебя задуматься об уходе из Программы?

Ответ последовал немедленно:

— Нет.

— Совсем ничего? Ну же, используй свое воображение. Это необязательно должно быть что-то реальное. Например, представь, что ты узнала, что они планируют массовое самоубийство или собираются заняться распространением детской порнографии.

— Или истреблением коренной народности Гватемалы? Это невозможно. ТД на это не способен, как и все мы.

Уилл издал раздраженное восклицание, а Бедерман только улыбнулся:

— Хорошо, хорошо. — Он несколько раз задумчиво кивнул. — Если бы ты никогда не встретила ТД — если бы ТД и Программы вообще не существовало и ты могла бы заниматься тем, чем хотела, что бы ты стала делать?

Ли покусала нижнюю губу, несколько минут подумала и так подвинулась на стуле, что теперь практически балансировала на одном бедре. Ее глаза наполнились слезами, и она сказала дрожащим шепотом:

— Не думаю, что хочу сейчас отвечать на этот вопрос.

Уилл сказал:

— Мы все собрались здесь для того, чтобы ты отвечала…

— Мы пригласили ее. Она пришла сюда по нашему приглашению, и она имеет право задавать нам вопросы, а не только отвечать на те вопросы, которые мы задаем ей. — Голос Бедермана звучал все так же мягко, но в нем появились какие-то новые едва уловимые нотки. Похоже, Уилл все-таки наткнулся на человека, не уступающего ему по жесткости натуры.

Взгляд Ли стал холодным:

— Вы ничего не знаете о ТД. Он знает, что нужно людям. Вы просто слишком слабы, чтобы понять это.

В своем углу Реджи вдруг резко поднял голову. Он сидел так тихо, что Тим почти про него забыл:

— Я тоже так думал, — сказал Реджи. — Правда.

Ли повернулась на стуле, чтобы видеть его. Ее губы зашевелились, но она ничего не сказала.

Реджи откинулся назад, вжимаясь плечами в стену, словно хотел с ней слиться:

— Да, я тот единственный счастливчик, который выбрался оттуда. И вот что я тебе скажу: если бы ты была избранной, ты бы стала вести себя так, как ведет себя он? Ломать людей через коленку? Забирать у них все деньги? Заставлять девственниц будить себя по утрам, руками доводя до оргазма?

Эмма вся обмякла на стуле. Уилл напрягся:

— Это правда? Пока мы с ума сходили, сбивались с ног в поисках, ты торчала на ранчо и мяла член какому-то фальшивому мессии? — Эмма застонала, и Уилл положил руку ей на плечо, стараясь успокоить. Ли отвела взгляд. — Господи, — продолжал он, — да ты хоть подумала, как мы волновались…

— Нет, я не думала о вас. Ни об одном из вас. Я в первый раз в жизни думала о себе и о том, чего я хочу. — Ли взглянула в лицо своей матери. — Я не обязана перенимать ваши слабости.

— Перенимать наши слабости? — Уилл дошел до точки кипения и перешел ее. — Ты говоришь, как робот. То, чем ты там занимаешься, Ли, не имеет никакого отношения к силе. Это просто лень. Ты слишком ленивая, для того чтобы иметь дело с реальным миром.

— Слушай, папаша, — сказал Реджи, — когда ты в последний раз поднимал свою задницу с кровати в шесть утра и работал двадцать часов в сутки?

— Ты явно очень мало знаешь о кинопроизводстве. Я делал это много раз. И это чуть посложнее, чем пялиться на аквариум с рыбками в придорожной хибаре, куда приезжают по большей части для того, чтобы перепихнуться по-быстрому. То, что происходит на этом «ранчо», это уж точно не работа. Это проявление незрелости.

— Не нападай на него, — сказала Ли.

Бедерман тоже начал протестовать, но в разговор вмешалась Эмма, демонстрируя мягкость, благоразумие и полные раскаяния глаза:

— Ты никогда не отличалась особой проницательностью, Ли.

Ли тяжело вздохнула:

— Все так, как он меня и предупреждал.

Лицо Уилла исказила гримаса отвращения:

— Что это значит? Что тебе говорил Учитель?

Ли наклонила свою тонкую шейку, внимательно изучая ковер под ногами:

— Что вы будете оскорблять меня и мой опыт. Что вы будете орать, вместо того чтобы выслушать меня.

Уилл пару секунд издавал какое-то невнятное шипение, подбирая слова:

— Ты не оставляешь нам выбора. Ты несешь несусветную чушь, которую тебе вдолбили в голову, — эту чушь невозможно слушать. До тебя невозможно достучаться.

— А как насчет тебя самого, Уилл? Полдня ты проводишь с бутылкой, заливаясь спиртным, а остальную половину лижешь задницу агенту Колина Фаррела.[30] И ты называешь это жить в реальном мире и вести себя зрело? — Ли повернулась к Эмме, которая сидела, сжавшись на своем стуле, судорожно теребя руками концы своего шелкового шарфика: — Или, может, ты будешь учить меня разумному поведению? Да все святые мученики просто скоты по сравнению с тобой! Для тебя люди вообще не существуют, они представляют собой исключительно источники неприятностей.

Уилл достал из кармана сотовый телефон и нажал кнопку. Мускулы на его влажном от пота лице дрожали:

— Я не собираюсь сидеть тут и выслушивать хамские замечания в свой адрес. Не так просто было быть твоим отцом. Можешь обвинять нас в чем угодно, но это ты приняла глупое, опасное решение. То, что ты делаешь, просто глупо, Ли. И все в этой комнате знают, что я прав. Нам просто приходится притворяться, чтобы задобрить тебя и убедить…

— Не смейте приписывать мне собственную позицию, — сказал Бедерман.

Тим встал и пошел к двери, не спуская глаз с Уилла, который сидел с сотовым телефоном на коленях:

— Что это было?

Ручка двери задрожала, и в комнату ввалились Руч и Даг.

Тим быстро закрыл собой Ли. Бедерман и Уилл орали друг на друга. Эмма плакала, прижав одну руку к животу и сжимая ее другой рукой. Забившись в угол, Реджи закрыл полову руками, как ребенок, который играл в войнушку.

— Хватит валять дурака, Ли, — сказал Уилл. — Машина ждет.

Ли прижалась к спине Тима:

— Ты обещал. Ты поклялся, что не позволишь им сделать это.

В дверном проеме появилась Дрей, которая немного запыхалась после пробежки от стоянки до мотеля, но Руч закрыл рукой проход, не давая ей войти. Даг задрал рубашку, как наркодилер в гангстерском фильме, приоткрыв большой «Магнум», который он заткнул прямо за пояс, не проявив ни малейшего уважения к оружию. Ни у Тима, ни у Дрей оружия не было.

— Ну-ну, — нервно сказал Уилл. — Он поднял руку в успокаивающем жесте, призывая Дага не горячиться. — Не надо.

Бедерман попятился и отступал до тех пор, пока не уперся в стену. Через рубашку Тим чувствовал жар лица Ли, прижатого к его лопатке.

— Уилл, — хриплым, полным возмущения шепотом пробормотала Эмма. — Мы никогда…

— Не стоит этого делать, — сказал Тим. — Вы совершаете вооруженное нападение на сотрудника службы шерифа и офицера федеральной службы.

— Ты не офицер, — сказал Уилл. — Со вчерашнего вечера. — Он жестом приказал Дагу опустить рубашку и посмотрел на свою дочь. — Мы пытаемся сделать как лучше. Мы стараемся тебя защитить.

— Вы за это сядете, — сказала Дрей.

— Позвоните своим знакомым, миссис Рэкли. А я позвоню своим. — Уилл повернулся обратно к Ли: — Нет смысла тратить время. Ты все сказала. Дальше мы можем разобраться дома. Пошли.

Ли не сдвинулась с места.

Реджи поднялся:

— Посмотрите на меня. Посмотрите на меня. — Уилл взглянул на него. Реджи постучал пальцем себе по груди. — Вы хотите, чтобы она осталась присматривать за аквариумными рыбками в дешевом мотеле? Тогда валяйте!

Броня Уилла дала небольшую трещинку:

— Мы не можем позволить ей вернуться туда. — Он обратился к Дагу. — Бери ее и пошли.

Даг нервно продолжал жевать свою жвачку. Хотя он, как и Руч, был намного крупнее Тима, он больше не излучал прежней уверенности.

— Я хочу кое-что прояснить, — сказал Тим. — Если ты хоть одно движение сделаешь в ее сторону, я сломаю тебе руку.

Руч остался стоять у двери. Даг вытащил из-за пояса пистолет, направляя его дулом в пол.

Эмма издала какой-то сдавленный звук.

— Даг, — сказал Уилл. — Не нужно…

Тим говорил спокойно, слегка выставив вперед руки, приготовившись:

— Никогда не вытаскивай оружие, если не готов его применить.

Широкая челюсть Дага дернулась, он щелкнул зубами и спросил:

— А почему ты думаешь…

Тим в один прыжок пересек ковер и оказался за кружком стульев. Ребром правой ладони он ударил по поднимающемуся дулу, обхватил пальцами курок у основания и блокировал барабан. Тим крутанул руку Дага вниз и в сторону и со всего размаха ударил по неестественно вытянутому локтевому суставу Дага, который с треском переломился.

Даг взвыл и повалился на пол. Тим наклонился над ним, прежде чем он успел долететь до ковра, ухватился за углубление на сломанной руке Дага и вытянул ее. Неестественный изгиб руки позволил Тиму направить револьвер, который он все еще сжимал, прямо в голову изумленного Руча.

Плечо Дага, прижатое к его лицу, заглушало его сдавленные стоны.

На лбу Руча собралось множество мелких морщинок.

— Отпусти, — сказал Тим.

Даг, корчась на полу, прохрипел:

— Я… не могу.

Тим чуть отвел его руку, и пальцы Дага разжались сами собой. Тим освободил барабан револьвера и крутанул его так, что патроны высыпались ему на ладонь. Рэкли сунул револьвер с пустым барабаном в карман, не сводя глаз с Руча:

— Заходи, Дрей.

Руч отодвинулся, и она зашла в комнату, переступив через распростертого на полу Дага.

— Ли, ты сейчас отойдешь назад и сядешь на кровать, — сказал Тим. — Давай.

Вытирая нос рукавом, Ли сделала несколько шагов назад и села.

Тим подхватил Дага под руки и поставил его на ноги:

— Руч отвезет тебя в больницу, чтобы там позаботились о твоей руке.

Даг покачнулся:

— Хо-хорошо.

Тим пихнул его в сторону Руча. Тот подсунул свою бычью шею под здоровую руку Дага и помог ему выйти из номера. Тим закрыл дверь и секунду постоял, держась за ручку. Когда он подошел к Уиллу, тот шарахнулся от него к стене. Тим приблизил к нему свое лицо и отчетливо произнес:

— Советую больше таких номеров не откалывать.

Бедерман сверкнул на Уилла взглядом, всем своим видом показывая, что ему слишком противно обращаться к этому человеку.

Эмма, на лице которой виднелись следы потекшего макияжа, направилась к выходу. Уилл бросил на Ли затравленный грустный взгляд:

— Отлично. Хочешь и дальше ломать свою жизнь, валяй. Считай, что получила на это мое благословение.

У самой двери он остановился. Чуть заметным движением Уилл повернул голову в профиль к Ли, а вот заставить себя поднять на нее глаза не смог:

— Мне очень жаль, дорогая, — сказал он и вышел.

Пока остальные разъезжались со стоянки, Реджи околачивался вокруг, потирая шею, наматывая круги вокруг их машин. Выехав со своего места, Тим притормозил, глядя в окно на Реджи. Он заглушил мотор, взглянул на Ли и Дрей:

— Подождите секунду.

Он направился к Реджи, но Бедерман вышел из машины и первым дошел до парнишки. Тим остановился в нескольких шагах от них.

— Можно я провожу тебя в твою комнату? — спросил Бедерман.

Реджи выдохнул весь воздух из легких и кивнул, как маленький ребенок.

Они вместе прошли по коридору. Когда Реджи проскочил мимо двери собственной комнаты, Бедерман похлопал его по плечу.

Реджи повернул ключ в замке и толкнул дверь.

Часто моргая, Бедерман с интересом обвел взглядом впечатляющий бардак, царящий внутри.

— Так, так, — он щелкнул языком. — Тебе нравится жить здесь?

— Да. Я просто в восторге.

Они стояли бок о бок, разглядывая комнату так, словно это было болото, в которое они собирались залезть. Тим молча наблюдал за ними с некоторого расстояния, стараясь не мешать.

Реджи попинал пол носком ботинка:

— Это то же самое, как и все остальное. Так страшно. — Они стояли, не переступая порога комнаты, глядя внутрь. — Я больше не могу этого делать. Я не могу туда зайти.

— Может быть, пятнадцать минут… — сказал Бедерман, — может быть, пятнадцать минут в день на уборку — это не так уж и страшно?

Реджи пожевал нижнюю губу, обдумывая его слова.

Бедерман ждал.

Наконец Реджи сказал:

— Может быть, и нет.

Положив руку Реджи на спину, Бедерман шагнул в кавардак вместе с ним.