Простая милость

8

Вечером на ужин пришел дедушка. Он привел с собой жену — женщину, которая не была матерью нашей матери. Ее звали Элизабет, раньше она была его секретаршей. Моя настоящая бабушка умерла от рака, когда я был еще слишком маленьким, чтобы ее запомнить, и Лиз — она требовала, чтобы ее называли Лиз, а не бабушкой — была единственной бабушкой, которую я знал. Мне она нравилась, Джейку с Ариэлью тоже. Отец не особо любил деда, но к Лиз относился иначе. Только у матери были с ней проблемы. Она держалась с Лиз вежливо, но отстраненно.

Мать приготовила коктейли из мартини, от которых отец, как обычно, отказался, все мы сидели в гостиной, и взрослые беседовали. Дедушка рассказал о массовом переселении в долину мексиканских крестьян и о том нежелательном элементе, который они приносят, а отец спросил, могут ли фермеры управиться с работой без помощи мигрантов. Лиз сказала, что видела в городе семьи мигрантов, и они всегда были ухоженными и вежливыми, а дети вели себя прилично, и она даже расстроилась, что зачастую всей семье, вплоть до маленьких детей, приходится работать на полях, чтобы заработать на пропитание.

— Было бы неплохо, если бы они выучили английский, — сказал дед.

Мы с Джейком нередко тяготились этими разговорами, во время которых нам приходилось сидеть молча. Нашего мнения никто не спрашивал, а сами мы встревать не решались. Мать приготовила фаршированную курицу, картофельное пюре и спаржу. Курица оказалась подгоревшая и сухая, подлива комковатая, а спаржа твердая и жесткая, но дедушка остался в восторге. После ужина он увез Лиз домой на своем большом «бьюике». Мать и Ариэль ушли на репетицию «Нью-бременских городских певцов» — вокального ансамбля, созданного матерью два года назад. Они все еще разучивали хорал, который Ариэль сочинила к празднованию Дня Независимости. Отец ушел в свой кабинет в церкви, а мы с Джейком остались мыть посуду — я мыл, Джейк протирал.

— Что нам делать? — спросил Джейк, держа в руках вымытую тарелку, вода с которой капала на старый линолеум.

— С чем?

— С очками Бобби.

— Не знаю.

— Может быть, он их нашел. Знаешь, просто нашел рядом с путями, где сбили Бобби.

— Может быть. Ты поторопись и вытри эту чертову тарелку, а то на пол нальется целое озеро.

Джейк принялся вытирать тарелку.

— Может быть, рассказать кому-нибудь?

— Кому?

— Не знаю. Папе?

— Да, и тогда заодно признаться, что наврали о том, как нашли тело. Ты этого хочешь?

Джейк помрачнел, а потом посмотрел на меня так, будто я был виноват в том тяжелом положении, в котором мы оказались.

— Лучше бы ты сразу сказал правду.

— Эй, это ведь ты ничего не рассказал про дедушку Дэнни. Я просто подыграл тебе. Помнишь?

— Если бы мы сразу ушли, как я хотел, мне бы не пришлось врать.

— Да, хорошо, ты соврал. И что самое забавное, ты при этом не заикался. Как ты думаешь, в чем тут дело?

Джейк поставил вытертую тарелку на стойку и достал из раковины следующую.

— Может быть, расскажем Ариэли?

Я начищал губкой дно сотейника, в котором мать обычно готовила курицу, после чего к нему присыхала подгоревшая кожа.

— У Ариэли и без того полно забот.

Ни у меня, ни у Джейка и в мыслях не было рассказать о произошедшем матери. Она была снедаема пылкими страстями собственной жизни, и в любом случае любимицей ее была Ариэль, иметь же дело с сыновьями она обычно предоставляла отцу.

— А если Гасу? — спросил Джейк.

Я перестал скрести. Гас был неплохим вариантом. В субботу в аптеке Хальдерсона он вел себя странно, но это могло быть из-за пива или по какой-нибудь иной причине. Я с радостью забыл бы те страшные минуты, если б мог. Быть может, прошло достаточно времени, и теперь Гас сумеет дать более дельный совет.

— Хорошо, — сказал я. — Заканчивай скорее, и пойдем к нему.

Когда мы пересекли улицу и подошли к боковой двери, ведущей в церковный подвал и в комнату, в которой ночевал Гас, уже наступили сумерки, и древесные лягушки и кузнечики завели свою приятную трескотню. Возле церкви был припаркован «индиан-чиф» и еще несколько машин, которых я не признал. В отцовском кабинете горел свет, из окна доносились прекрасные звуки Первого фортепианного концерта Чайковского. Отец держал у себя в кабинете проигрыватель и грампластинки, которые часто слушал за работой. Этот концерт был у него одним из любимых. Мы вошли в дверь и, спустившись к подножию лестницы, остановились как вкопанные. Посередине подвала, освещаемый голой лампочкой, стоял карточный столик, за ним сидели Гас и еще три человека. На столе были разложены карты и покерные фишки, воздух пропитался сигаретным дымом, а у каждого из игроков рядом со стопкой фишек стояло по бутылке пива из пивоварни Брандта. Я узнал всех. Мистер Хальдерсон, аптекарь; Эд Флорин, разносчик почты и один из прихожан моего отца и Дойл, полицейский. Когда они увидели нас, игра остановилась.

Дойл широко улыбнулся.

— Попались! — воскликнул он.

— Заходите, — сказал Гас и поманил нас рукой.

Я сразу вошел, но Джейк замешкался у лестницы.

— Решили вот с друзьями в покер перекинуться, — сказал Гас, приобнял меня и показал свои карты. Он учил нас с Джейком игре в покер, и я увидел, что у него на руках хорошие карты. Фул-хаус, двойки над дамами.

— Ничего особенного, — сказал он. — Только твоему отцу лучше об этом не знать. Ладно?

Он говорил тихо, и я понимал, почему. Топка в углу подвала нуждалась в ремонте. Гасу было поручено ее наладить, но поскольку стояло лето, он не торопился. Трубы отопления были отключены и заткнуты тряпьем, чтобы шум из подвала не доносился в святилище, общественную комнату и кабинет моего отца. Благодаря тряпью и Чайковскому до отца звуки карточной игры не доходили, но мне было ясно, что Гас не желает испытывать судьбу.

— Разумеется, — тихо ответил я.

Гас взглянул на Джейка.

— Ну а ты, дружище?

Джейк молча пожал плечами — стало быть, согласился.

— Вам что-нибудь нужно? — спросил Гас.

Я оглядел людей за столом, собравшихся почти в том же составе, что и в аптеке в тот день, когда мы обнаружили тело. Теперь они показались мне еще менее достойными доверия, чем тогда.

— Нет, — ответил я. — Ничего.

Лучше всего было сразу уйти. И помнить, что мы обещали сохранить все в тайне.

— Может быть, глоточек пивка? — усмехнулся Гас.

Отхлебнув пива, которое оказалось теплым, я утерся тыльной стороной руки и в который раз подивился, что хорошего находят в алкоголе. Дойл хлопнул меня по спине.

— Мы еще сделаем из тебя мужчину, малец.

Вдруг мы услышали, как в дверь отцовского кабинета постучали. Постучали довольно сильно — вероятно, чтобы было слышно сквозь музыку. Концерт Чайковского резко оборвался. Скрипнули половицы — это отец подошел к двери.

Гас приложил палец к губам, встал из-за стола, подкрался к отопительной трубе, выходившей в кабинет к отцу, и вытащил тряпье.

Мы ясно услышали, как мой отец сказал:

— Что ж, добрый вечер. Какой приятный сюрприз.

— Можно нам войти, преподобный?

Я узнал голос. То была Эдна Суини, чье дивное белье, развешанное на бечевке в заднем дворике, мы с Джейком восхищенно разглядывали в тот самый день, когда хоронили Бобби Коула.

— Конечно, конечно, — сказал отец. — Как дела, Эйвис?

— Помаленьку, — ответил Эйвис Суини, но голос его звучал не слишком бодро.

— Садитесь, пожалуйста.

Гас запихнул тряпье обратно в трубу, тихонько проговорил: «Пойду отлучусь» — и направился в туалет. Над головой у нас по голому деревянному полу шаркнули стулья. Дойл отложил карты, встал из-за стола, подошел к трубе и вытащил тряпье.

— Чем могу быть полезен? — спросил отец.

Наступила тишина, а затем Эдна Суини сказала:

— Вы консультируете супружеские пары, верно?

— В определенных обстоятельствах.

— Нам нужно поговорить об одной семейной проблеме, преподобный.

— О какой проблеме?

Снова наступила тишина, и я услышал, как Эйвис откашлялся.

— Нам нужно поговорить о наших сексуальных отношениях, — сказала Эдна Суини.

— Понятно. — Мой отец произнес это столь же спокойно, как если бы Эдна сказала: «Нам нужно поговорить о молитве».

Я подумал, что мне нужно что-нибудь предпринять. Подумал, что мне следует подойти, вырвать тряпье из рук Дойла и засунуть обратно в трубу, но я был мальчишка среди взрослых мужчин и не посмел своевольничать.

— То есть, — продолжала Эдна, — нам нужен совет по поводу секса. С христианской точки зрения.

— Посмотрим, чем я смогу помочь, — сказал отец.

— Дело вот какое. Мы с Эйвисом не всегда смотрим друг другу в глаза во время плотских сношений. Честно говоря, преподобный, мне хочется интимной близости гораздо чаще, чем готов предложить Эйвис. А Эйвис думает, что мои желания немного ненормальные. Именно так он говорит. «Ненормальные». Как будто я какой-нибудь урод.

Эдна Суини начала разговор в спокойном тоне, но постепенно голос ее становился громче, и последняя фраза прозвучала особенно резко.

Дойл на мгновение засунул тряпье обратно в трубу и шепнул остальным:

— Окажись моя супруга такой же неуемной, я был бы женат до сих пор.

Остальные сдержанно усмехнулись, и Дойл снова вытащил тряпье.

— Понятно, — ответил мой отец. — А ты, Эйвис, хочешь что-нибудь сказать?

— Да, преподобный. Я целыми днями вкалываю на элеваторе, домой возвращаюсь, вымотанный напрочь. А как дотащу задницу — извиняюсь, дойду до дома, там меня поджидает Эдна, вся такая горячая-прегорячая, а у меня в голове всего две мысли: выпить холодного пива да прилечь. По-моему, она думает, что я должен прыгать перед ней, будто дрессированная собачонка.

Я представил себе, как Эйвис сидит в кабинете у отца, тощий, как жердь, а его огромный кадык ходит ходуном, будто скачет на кузнечике. Видимо, аптекарь тоже представил себе нечто подобное, потому что тихонько усмехнулся и покачал головой. Я понимал, что слышать этого нам не следует, и думал, что, если бы здесь был Гас, он бы их остановил. Еще я понимал, что в отсутствие Гаса вся ответственность ложится на меня, но, честно говоря, я не столько боялся возражать взрослым, сколько сам был увлечен разговором, происходившим в кабинете у моего отца, и потому держал язык за зубами.

— Я прошу одного, Эйвис, — сказала Эдна. — Немножечко теплоты.

— Нет, Эдна, ты просишь, чтобы лошадка выделывала трюки, как только ты щелкнешь пальцами. Ну уж нет, женушка. Поймите, преподобный, у меня желания, как у обычного человека, но Эдна, она налетает на меня, будто медведица во время течки.

— Некоторым мужчинам это нравится, — парировала Эдна.

— Ты вышла замуж не за такого.

— А жаль.

— Хорошо, — спокойно сказал мой отец. С минуту многозначительно помолчал, а потом продолжил: — Телесная близость между мужчиной и женщиной есть тонкое соотношение потребностей и темпераментов, и приладить друг к другу все элементы редко удается без труда. Эдна, ты слышишь Эйвиса? Он просто хочет немного отдохнуть после трудового дня, прежде чем приступать к любовным утехам.

— Отдохнуть? Черт побери, преподобный, он выпьет пива и завалится спать, и мне тогда от него никакой пользы.

— Эйвис, не лучше ли вместо пива выпить стакан холодного чаю?

— Иногда, преподобный, когда я целый день надрываюсь под полуденным солнцем, единственное, что меня поддерживает, — это мысли о холодном пиве, которое дожидается меня в холодильнике.

— А некоторые мужчины думают о той, которая дожидается их в постели, — съязвила Эдна Суини.

— Мы женаты тринадцать лет, Эдна. Поверь, ничего удивительного меня в постели не ждет.

— Тринадцать лет, — сказал отец. — Это целая история. Расскажите, как вы встретились.

— А это здесь при чем? — буркнул Эйвис Суини.

— Встретились мы на пикнике, — начала Эдна. — В Лютер-парке. Я знала некоторых сослуживцев Эйвиса, и они пригласили нас обоих. Решили нас познакомить, хотя мы и не догадывались.

— Что тебя привлекло в Эйвисе?

— Ну, он был такой милый и немного дерзкий. Мы без конца болтали, пока остальные играли в софтбол, а в конце вечера, когда все расходились, он открыл передо мной дверцу машины. Как настоящий джентльмен. — Эдна Суини ненадолго умолкла, а потом снова заговорила, и я услышал, что голос у нее срывается. — Я посмотрела ему в глаза, преподобный, и увидела доброту, которую в мужчинах никогда не замечала.

— Прекрасно, Эдна. Эйвис, а тебя что заставило влюбиться?

— Ну, не знаю.

— Подумай.

— Ладно. Она была очень красивая женщина. И особой чуши не несла. Помню, она рассказывала о своей семье и особенно о матери, которая часто болела. У Эдны была широкая душа. А потом я тоже заболел. Подхватил сильную простуду, и Эдна каждый день появлялась у меня на пороге с каким-нибудь супом, который сама сварила. Готовит она очень хорошо, преподобный.

— Понятно, Эйвис. Вы любите друг друга, и пока между вами есть любовь, все прочее можно исправить. Я расскажу вам, что именно. У меня есть хороший друг. Зовут его Джерри Стоу. Он тоже священник, но занимается консультированием семейных пар, у которых возникают трудности с физической близостью. Он очень хороший, и я уверен, что он может вам помочь. Хотите, договорюсь с ним о консультации?

— Не знаю, — сказал Эйвис.

— Придя ко мне, вы уже совершили важнейший шаг, — подбодрил их отец.

— Я готова, — сказала Эдна. — Эйвис, ну пожалуйста.

Мужчины за карточным столом сидели неподвижно, как истуканы.

— Ладно, — сдался наконец Эйвис.

Я услышал, как в туалете спустили воду, спустя мгновение дверь открылась и, поправляя ремень, вошел Гас. Он поднял глаза и сразу догадался, что происходит.

Наверху отец говорил:

— Завтра я первым делом позвоню ему, а потом мы с вами обсудим время. Эдна, Эйвис, я часто вижу семейные пары, которые попадают в настоящую беду, потому что утрачивают главную основу — любовь. Вы явно не из таких. Эйвис, возьми Эдну за руку. Давайте помолимся вместе.

Гас подошел к Дойлу, выхватил у него тряпье и засунул обратно в трубу.

— Черт возьми, что ты делаешь, Дойл? — гневно прошипел он.

Дойл только небрежно отмахнулся.

— Простое любопытство, — сказал он и неторопливо отошел обратно к карточному столику.

Мы услышали, как наверху шаркнули стулья, шаги направились к двери, а спустя минуту снова зазвучал Чайковский.

Хальдерсон покачал головой.

— Кто бы мог подумать, что быть священником порой так интересно.

— Попомните мои слова, ребята, — сказал Дойл. — Если Эйвис не пользует эту бабенку, появится кто-нибудь еще.

— У тебя есть кто-то на примете? — спросил Хальдерсон.

— Я только размышляю, — ответил Дойл. — Только размышляю.

Гас вернулся за стол, но карты взял не сразу. Было видно, что он еще огорчен из-за Дойла. Он поглядел на меня и Джейка и нахмурился.

— Я думал, вы двое ушли, — сказал он раздраженно.

Мы попятились назад.

— Эй, ребята. — Дойл поднял свои карты. — Как мы уже говорили, все остается между нами, ладно? Незачем вашему старику волноваться из-за нашей дружеской игры. Правда, Гас?

Гас не ответил, но его взгляд сказал нам, что это правда.

Мы вернулись домой, не говоря ни слова. Как быть с очками Бобби Коула, осталось непонятным. Зато в церковном подвале произошло нечто удивительное. Мы были среди взрослых мужчин и вместе с ними занимались недозволенным делом. Отчасти это, конечно, происходило в ущерб отцу, но я был в восторге, что удостоился такого доверия, став частью некоего братства.

Когда Джейк наконец заговорил, стало ясно, что у него иное мнение.

— Нам не следовало подслушивать. Это частное дело, — Он сидел на диване, уставившись в выключенный экран телевизора.

Я стоял у заднего окна и смотрел на темную пустынную лужайку перед домом Суини. В задней комнате горел свет — наверное, там была спальня.

— Мы ведь не собирались, — сказал я. — Все произошло случайно.

— Мы могли уйти.

— Ну и что ж ты не ушел?

Джейк не ответил. Свет у Суини погас, и дом погрузился во тьму.

— А как нам быть с дедушкой Дэнни? — спросил Джейк.

Я опустился в мягкое кресло, в котором отец обычно читал.

— Оставим это при себе, — ответил я.

Вскоре вернулся отец. Он заглянул в гостиную, мы сидели и смотрели телевизор.

— Я хочу мороженого, — сказал он. — А вы, ребята?

Мы оба ответили «да», и через несколько минут он принес нам в креманках мороженое, посыпанное тертым шоколадом, и сел вместе с нами. Мы молча ели и смотрели «Серфсайд 6». Потом мы с Джейком отнесли свои креманки на кухню, сполоснули и оставили возле раковины, а сами отправились наверх, в спальню. Отец отставил пустую креманку в сторону, выключил телевизор и пересел в мягкое кресло. Он держал открытую книгу, и, когда мы проходили через гостиную к лестнице, поднял глаза и с любопытством взглянул на нас.

— Я видел, как вы недавно заходили в церковь. Думал, вы хотели поговорить со мной.

— Нет, — ответил я. — Мы просто хотели сказать «привет» Гасу.

— Ага, — кивнул он. — И как успехи у Гаса?

Джейк стоял, положив руку на перила и поставив ногу на ступеньку, и встревоженно смотрел на меня.

— Все хорошо, — ответил я.

Отец кивнул, как будто мое известие его успокоило, а потом спросил:

— Он выиграл?

Его лицо показалось мне каменной таблицей, на которой невозможно было ничего разобрать.

Если бы я был Джейком, то, вероятно, начал бы заикаться что есть мочи. Но я овладел собой, подавил удивление и ответил:

— Да.

Отец снова кивнул и возобновил чтение.

— Спокойной ночи, ребята, — сказал он.