Путешествие в Шахристан

Ч а с т ь 11 В посольском квартале

По завершении ознакомительной прогулки по городу Нибельмес обещал проводить нас в посольский квартал, который шахраи устроили не в столице, а именно в Ширин-Алтыне как центре деловой активности страны. Однако любезное намерение нашего гида натолкнулось на неожиданное препятствие ещё на пути к сему кварталу.

- Не желают ли благородные господа выделить субсидию фонду поддержки нуждающихся Ширин-Алтына? - вежливо вопросил у нас человек в опрятной, но несколько поношенной одежде. Он, вместе с тремя похожими на него спутниками, появился перед нами неожиданно и словно бы из ниоткуда.

- Стыдись, Прощалы-ага, перед тобой гости с Запада! - мягко укорил его Нибельмес.

- С Запада... Так они, небось, и не дадуть ничего! - сокрушенного протянул один из спутников Прощалы-аги, в то время как сам он, казалось, потерял дар речи, а красочно изображенное его мимикой разочарование можно было черпать ложками. Наконец, он совладал с собой и столь же вежливо откланялся:

- В таком случае прошу прощения за беспокойство... паны?.. синьоры?.. судари? К сожалению, не могу знать названия вашей далёкой родины!

-Звиняйте... - нестройно поддержали его остальные.

- К моему удивлению, именно лукоморцы более остальных западных народов походят внешностью на сабрумаев, - словно извиняясь, пожал плечами Нибельмес, когда Прощалы-ага со своими спутниками удалился. - Вероятно, вас приняли за представителей какого-нибудь из наших аристократических родов.

- А ничего, что мы одеты не по-вашему? - подозрительно прищурился Никодим.

- О, как раз одежда не имеет никакого значения, - улыбнулся Нибельмес. - В Шахристане каждый может одеваться, как ему заблагорассудится. Вы сами видели, что костюмы столичных жителей совсем не похожи на одежду, принятую в остальных городах. А аристократы и вовсе любят щеголять в костюмах далеких держав. Хотя обычному шахраю, такому как я, всё же милее одежда по сезону: чалма, кафтан, шаровары, короткие сапоги. Просто и удобно.

- А чего ж ты их ни с чем отослал? - укоряюще покачал головой добросердечный граф. - Может, люди и вправду нуждаются?

- Что-то уж больно хорошо одеты они для нуждающихся! - возразил боярин.

- Нет-нет, Прощалы-ага и его спутники действительно относятся к беднейшим шахраям. Но не беспокойтесь: как верно заметил Никодим-ага, у них есть приличная одежда, пусть и не много. Есть у них и кусок хлеба, кусок сыра и даже мяса, жилище, пусть и весьма скромное, баня, пусть и самая простая... Обо всём этом беспокоится шахрайское государство!

- Тебя послушать, так у вас никто не окажется у вас на улице и без пропитания! А если у человека ни гроша за душой?!

- Я знаю, что в других странах именно так и рассуждают: если ты нищий, значит ты никто. Но мы слишком уважаем себя, чтобы позволять гражданину Шахристана умирать под забором от голода. От заботы о бедных ещё ни одна государственная казна не опустела. Я имею в виду приличные государства, разумеется.

- По-моему лучше на казённые деньги купить что-то приличное, чем спускать их на нищебродов! - не унимался боярин Никодим.

- Купить злобу людей, Вы имеете в виду? - сухо уточнил Нибельмес. - Наша страна не настолько богата, чтобы позволить себе роскошь озлоблять тех, кто может заняться созиданием её славы.

- Что-то этот твой Прощалы-ага не больно-то созидает!

- Это верно, - не стал спорить Нибельмес. - Не все хотят работать, кому-то проще просить. Но вообще просить для шахрая считается занятием постыдным. Так что у нас обычно даже самые бедные, получая за казенный счет минимально потребное для жизни, ищут себе работу в надежде со временем выбиться в класс средних.

- И как, получается?

- Не за один год, конечно, но обычно получается.

- Но ведь человек может не работать не потому, что ленив, а потому, что болен или увечен, - заинтересовался шахрайским человеколюбием граф.

- В таком случае гражданин находится на государственном содержании вплоть до самого излечения. Либо до тех пор, пока для него не найдётся работа по его здоровью.

- А у вас есть сердце, шахраи! - умилился Рассобачинский. - Только не говори мне снова, что вы делаете это, потому что выгодно.

- У нас есть сердце, граф, - улыбнулся польщённый Нибельмес. - Но ещё у нас есть мозги. И мы заботимся о бедных и больных в том числе и потому, что это выгодно. Лучше поддержать человека, нуждающегося в поддержке, чем сэкономить несколько золотых и оставить без работника семью, оставить без работника страну.

На ближайшей часовой башне пробило два пополудни.

- Вам не нужно вернуться за чем-нибудь? - встрепенулся вдруг Нибельмес-ага. - Может быть, вы забыли что-то в одном из виденных нами сегодня мест? Два часа - самое лучшее время для того, чтобы вернуться! Даже если вы пока что не вполне ясно понимаете, зачем нужно возвращаться...

- Почему именно два часа дня? - не поняли мы.

- Потому что сказано в непонятной песне: 'Стрелки - ровно на два часа. Назад!'. Неблагоразумно пренебрегать столь явным предупреждением...

- Ну вы, шахраи, даёте! - рассмеялся Пётр Семёнович. - На каждый чих примета, всё равно, что асхаты!

- Не путайте, Ваше сиятельство, - насупился шахрай. - У асхатов почти все приметы - либо дурные, либо глупые. А у нас наоборот - либо хорошие, либо поучительные. А если примета хорошая, то что в ней плохого? Ибо сказано в весёлой песне: 'Я просто шёл по улице - возможно, в этом был знак'.

Я, признаю, не уловил существенной разницы между суевериями двух некогда родственных народов, но счёл за лучшее промолчать. Но Нибельмеса сравнение с асхатами явно задело.

- Мы не боимся думать и принимать решения - отличие от асхатов, чтобы вам было известно. Мы не считаем свободу пороком. Мы не считаем пороком собственное мнение. Наши различия с асхатами ещё несколько столетий назад стали столь заметны, что нашим предкам пришлось покинуть свои дома, как бы они ни были к ним привязаны, и уехать в Вамаяси. Наши предки желали работать и пожинать плоды своих трудов, жить без страха за своё будущее и будущее своих детей, исправлять то, что кажется недостойным, и обустраивать свою жизнь с максимальным удобством. Асхаты же в те годы посчитали всё это ненужным, и считают так до сих пор. С упорством сквернавца они видят всю свою радость единственно в подчинении силе. Они называют это патриотизмом.

- А по-твоему, раз асхат, так и не может чувствовать патриотизма? - надулся за асхатов Рассобачинский.

- Позвольте осведомиться, а что такое патриотизм?

- Ну... любовь к Отечеству...

- Итак, патриотизм подразумевает наличие Отечества?

- А асхат, значит, свою страну называть Отечеством не может?! - граф понял, куда клонит Нибельмес.

- Называть Отечеством страну, которой наплевать на него персонально и на всех асхатов скопом? Страну, в которой люди дохнут как мухи в том возрасте, когда у нормального шахрая только начинается вторая жизнь? Страну, в которой он живёт в нищете и бесправии, находясь на положении раба не только по отношению к тирану, но и по отношению к любому пришлому дикарю?

- Отечество нужно любить не только за что-то, но и вопреки... - попытался возразить я.

- Да? Ну представьте, вы страстно влюблены в некую красавицу. А она проводит всё своё время с другим и, находясь с ним, смеётся над вами. И так продолжается изо дня в день, из года в год. И всё это время вы будете твердить 'я всё равно верю, что она моя жена'? Всё это время вы будете считать себя обязанным отдать за неё жизнь? Нет, в такой любви, конечно, есть что-то от героизма! Но, по-моему, есть в этом и что-то от идиотизма.

- На мой взгляд, любовь к Родине уместнее сравнивать с любовью к матери, - не согласился я. - Даже если это мать асхата.

- Не знаю как у вас в Лукоморье, а у нас в Шахристане такую мать лишили бы родительских прав...

- В Шахристане ребенок может остаться беспризорным сиротой только из-за беспутства родителей?! - ужаснулся я.

- Беспризорным сиротой?! - не менее моего ужаснулся шахрай. - Нет уж, Дионисий-ага, это был бы для нас позор!

- Позор для Шахристана?

- Позор для нации, - уточнил Нибельмес. - Несчастье сироты - позор для нации. У нас, если ребенок остается без родителей по причине их беспутства или волею злого рока, то первейшей необходимостью считается подобрать в его клане семью, способную воспитать такого ребенка как собственного. На крайний случай, конечно, есть и сиропитательные дома, вы уже видели такой в Ширин-Алтыне, но всё же лучше, если ребёнок воспитывается в семье.

- Да уж, тяжело ребенку без семьи, - вздохнул Пётр Семёнович.

- Ваше сиятельство, Вы совершенно правы, - согласился шахрай. - Но вместе с тем мы считаем, что временное пребывание вдали от семьи в кругу сверстников закаляет характер юного шахрая. Такое воспитание позволяет ему лучше понять один из наших национальных девизов: 'Каждый сам за себя и все друг за дружку'.

- Оксюморон? - вежливо уточнил я, пока лукоморские послы пытались вникнуть в суть одного из шахрайских национальных девизов.

- Парадокс, - уважительно констатировал граф.

- Что за чешуя?! - боярин оставил попытки проникнуть в глубинный смысл шахрайского парадокса.

- Ну почему же... парадокс? - Нибельмес-ага решил проигнорировать боярскую реплику. - Просто каждый шахрай с отрочества приучается быть самостоятельным и решать свои проблемы без посторонней помощи. По принципу 'каждый сам за себя'. Но некоторые проблемы в одиночку не решить, и в этом случае действует вторая часть девиза: 'все друг за дружку'. Собственно, чтобы усвоить всё это, каждый шахрай по достижении двенадцатилетнего возраста пять дней в неделю проводит в стенах школы и лишь два - дома. После пятнадцати лет из каждых трех месяцев на посещение дома отводится лишь две недели. Наконец, если шахрай поступает в Высшую Школу и желает продолжать обучение и после достижения восемнадцатилетия - а таких с каждым годом становится всё больше и больше - то он должен быть готов к тому, что до конца учебы девять месяцев в году он будет проводить в стенах своего учебного заведения в условиях весьма строгой дисциплины, обеспечиваемой специальным штатом надзирателей. Эх, хорошее это было время... - взгляд шахрая на некоторое время затуманился, лицо осветилось улыбкой, и некоторое время даже боярин Никодим не решался возвращать его из мира воспоминаний о годах студенческой юности.

А потому к посольскому кварталу мы подошли в молчании.

Вамаясьское посольство в Ширин-Алтыне

Посольский квартал Ширин-Алтына представлял собой яркий образчик архитектурной эклектики, свойственной для городов эмирата, в которых отделанный по сабрумайской моде дворец может скрываться за совершенно сулейманским фасадом. Именно таким дворцом и был Дворец Дружбы, как именовали шахраи место общего собрания иноземных послов и торговых представителей, прибывших в Ширин-Алтын. Окружали оный дворец собственно посольства различных народов, в совокупности и составляющие посольский квартал.

Каждое из посольств было выстроено в архитектурных традициях того государства, которое представлял посол, а потому сама по себе прогулка по кварталу была познавательна, ибо позволяла насладиться созерцанием эстетических представлений чуть ли ни половины народов Белого Света. Степняцкие послы были довольны выстроенными для них громоздкими безвкусными особняками, а вот значимые для шахраев державы получали в Ширин-Алтыне обширные наделы и строились с размахом и со вкусом. Вамаясьское посольство возвышалось над кварталом подобно некой особо эстетичной скале.

Сулейманские дипломаты располагались в узнаваемом здании, выстроенном со сдержанной роскошью, по соседству с которым посольство атланов, похожее на крепость из красного камня, смотрелось особенно сурово. Располагающееся ближе других к центру сабрумайское представительство заставило нас серьёзно задуматься о том, как устроить посольство нашей державы так, чтобы нас не путали с сабрумаями. Хотя в Шахристане, пожалуй, такая путаница могла бы иметь для нас свои преимущества...

Сулейманское посольство в Ширин-Алтыне

Лукоморского посольского двора в Ширин-Алтыне, разумеется, ещё не было, но Нибельмес-ага официально передал нам грамоту, подтверждающую право собственности лукоморской казны на участок земли между посольством Шантони и торговым представительством Восточной Вамаяси, располагавшимся отдельно от грандиозного вамаясьского посольства. Участок наш был свободен и очищен для постройки, лишь в дальней части его имелся двухэтажный дом. Был он невелик, удобен и достаточно просторен для проживания троих путников, пусть даже двое из них были аристократами.

Сперва я думал, что посольский квартал сплошь разделен на участки для представителей разных стан. Однако, едва покинув лукоморскую территорию вечером после заселения, мы увидели тут и там устроенные вдоль улицы вездесущие шахрайские магазинчики, цирюльни, всяческие мастерские к услугам высокородных послов, а прямо напротив нас - респектабельного вида едальное заведение. Надо ли говорить, что в него мы и направились. Называлось оно 'Под мухой' - вероятно, от того, что над входом располагалось огромное реалистичное изображение этого насекомого.

Надо ли говорить о том, кто был локомотивом нашего движения к трапезе, за которым мы с графом едва поспевали.

В холле ресторана, влекомый и впрямь сногсшибательным ароматами и не замечая никого вокруг, локомотив наш уже привычным образом налетел на пожилого забугорского дворянина, передававшего в тот момент гардеробщику плащ. Забугорец имел вид одновременно печальный и грозный.

Сабрумайское посольство в Ширин-Алтыне

- С кем имею честь? - холодно поинтересовался забугорец, и по лицу его, уже окаймлённому сединой, но ещё не утратившему воинственности, было видно, что вежливость в нём борется с жаждой сатисфакции.

Мы представились, а Пётр Семёнович, дабы не портить с первого же вечера отношения с будущими соседями, почёл за лучшее извиниться за излишнюю расторопность боярина.

- А, соседи! - улыбнулся забугорец, судя по всему волне удовлетворённый извинениями графа, после чего представился: - Ан дю Буа, граф де Кетр, посол шантоньский и каррагонский. То есть на самом деле я посол Шантони, но мой король уполномочил меня представлять и интересы каррагонских подданных в этих далёких краях.

- Так вы... того... с каррагонцами-то и соседи, а не с нами, - молвил боярин то ли от смущения, то ли от того, что более отдавался обонянию ароматов кухни, а не политесам.

- Я имел в виду, господин посол, что наши дипломатические миссии в этом городе располагаются по соседству. Хотя, честно говоря, в этом городе, где вамаясец на улюмце и бхайпурцем погоняет, мне приятнее увидеть лукоморца, чем кого-то из этой восточной братии. Всё же мы 'люди Запада', как именуют нас местные... И знаете что? - граф де Кетр оценивающе поглядел сперва на боярина, потом на меня, наконец, гораздо более дружелюбно, на Петра Семёновича. - А не отужинать ли нам по этому поводу! В этой милейшей забегаловке за мной зарезервирован уютный кабинет в шантоньском стиле. Разумеется, если вы не имеете ничего против шантоньского стиля...

Мы не имели ничего против: граф Рассобачинский, как всякий недавно разбогатевший лукоморец, испытывал ко всему шантоньскому интерес, граничащий с обожанием; мне было искренне любопытно, не подразумевает ли 'шантоньский' стиль в местном исполнении вышиванок и отряжских секир на стенах; боярин Никодим, судя по выражению лица, просто зверски хотел есть.

Впрочем, к моему немалому удивлению, 'милейшая забегаловка' оказалась изнутри ещё более респектабельной, чем снаружи, обставлена была в забугорском стиле, а шантоньский кабинет шантоньского посла оказался настолько шантоньским, что мой неопытный взгляд не смог уловить там не только отряжских, но даже и вондерландских мотивов. Это трапезное помещение представляло собой полукруглую нишу^[25], отделенную от общего зала тяжелой портьерой и обставленную резной мебелью. Поверхность стен украшали картины и светильники, а в центре залы находился круглый стол.

Ан дю Буа, граф де Кетр, шантоньский посол в Ширин-Алтыне, рассказывает какую-то очень грустную историю из времён своей молодости

Шантонец, судя по всему, был опытным дипломатом. После первого же провозглашенного им тоста - 'за славное Лукоморье' - обстановка за столом заметно потеплела, а граф Рассобачинский даже счёл своим долгом похвалить вино.

- Да, действительно, - кивнул де Кетр. - Может быть не совсем то, что я пил на родине, но очень, очень недурно... Умеют эти пройдохи доставать хорошее вино!

- Ваше сиятельство, разве стоит в таких выражения упоминать о местных жителях?

- Вы опасаетесь, Ваше сиятельство, - улыбнулся Рассобачинскому Ан дю Буа, - что нас могут подслушать? Вы совершенно правы, не могу не отметить Вашей наблюдательности! У шахраев, действительно, повсюду глаза и уши. Но это всё на тот случай, если я решу сообщить вам план коммуникаций какой-нибудь порубежной крепости или прогнозы шахрайской торговой экспансии. В этом случае после ужина мы... - шантонец не закончил, а лишь непроизвольно передёрнул плечами. - Словом, в лучшем случае остатки ужина унесут отсюда вместе с нашими останками.

- Ну и юмор у Вас, Ваше сиятельство...

- С моим послужным списком ещё и не такой-то юмор будет, - хохотнул шантонец. - Но нам с вами опасаться нечего: этот пронырливый народ до такой степени горд, что совершенно не обидчив. Я могу, например, убеждать вас в том, что Шахрезад - дурак и пройдоха. Я могу кричать об этом, даже там, - граф указал на портьеру, отделявшую нас от общего зала. - Самое большее, меня вежливо попросят угомониться. Если бы не моё воспитание, я бы мог поносить самих шахраев и их порядки сколько мне заблагорассудится. Но я не буду этого делать.

- Потому что воспитание?

- Потому что мне нравятся эти порядки. Да, мне нравится жить в Шахристане. Особенно послом, на казённый счёт и имея жалование в изобилии, - снова рассмеялся шантонец.

- Ну так-то где угодно жить хорошо! - в первый раз за всю трапезу оторвался от еды боярин, и все мы сочли его довод здравым.

- Это верно! Но я побывал послом в полудюжине стран - и, поверьте мне, даже если бы выбирал сам, то выбрал бы в качестве пристанища именно эту. И даже не потому, что шахрайская медицина крайне благотворно действует на старческий организм, - шантоньский рыцарь печального образа, судя по всему, любил хохотать. - Видав десятки народов, в том числе и родственных вам лесогорцев, я ни у одного из них не замечал столь зажиточных обывателей. Бывают богатые короли. Бывают богатые дворяне. Бывают богатые купцы. Но трепет у меня вызывает могущество и богатство того народа, в котором последний ремесленник кушает досыта сам и одевает, причём совсем не в обноски, своих многочисленных отпрысков!

- Признаюсь, Ваше сиятельство, для меня это шахрайское свойство остаётся главной местной загадкой, - я решился принять участие в разговоре.

- О, я много думал о причинах богатства народа! Много наблюдал... Не уверен, что понял суть, но кое-какие соображения у меня есть. Во-первых, шахраи маниакально трудолюбивы. Они любят и умеют отдыхать, но в перерывах между отдыхом они вкалывают как мало кто на Белом Свете. Вкалывают сами и заставляют работать варваров, которые, дурачки, приезжают в Шахристан за барышом, но не возьмут в толк, что по шахрайским понятиям они и за людей-то не считаются! Короче, рабство в эмирате давно отменили, но вот рабы, получается, остались...

Граф замолчал, словно раздумывая, стоит ли продолжать.

- Но ведь, судя по всему, есть ещё и 'во-вторых', Ваше сиятельство? - деликатно поинтересовался я.

- Как говорит мой милейший начальник, герцог Гарсон Номердуа, самое справедливое воздаяние для правителя - жить так, как его подвластный. И шахраи, канальи, хорошо усвоили это правило! Ещё их прадеды стали устраивать местную систему управления так, чтобы каждый чиновник после отправления должности пожил в отставке. Причём не как некий небожитель, окружённый толпой рабов, прихлебателей и телохранителей, а как простой обыватель. Ведь даже прадеды прадедов нынешних шахраев научились видеть в чиновниках не небожителей, а обывателей. Большинство народов Белого Света даже до этого не доросли. А шахраи доросли до того, чтобы во всём государстве неизменно поддерживать простое правило: чем лучше ты правил для всех вчера - тем лучше тебе будет житься самому сегодня. Все шахрайские реформы тем или иным образом направлены на сохранение этого правила. Ну а тот, от кого во всё время правления кроме пустословия ничего не видели, тому после отставки ничего хорошего ждать и не приходится. А отставка в Шахристане как смерть - никто её не избежит. И вперёд ногами здесь на залуженный отдых, кстати, тоже не уходят. Вот и получается, что если правителю - будь то эмир или городской голова - хочется жить в покое и уважении на старости, то ему приходится умножать доходы своих соотечественников в молодости.

- А ежели ему некогда деньги подданным раздавать, ежели он врагов государства повергает? - удивился боярин Никодим.

- В Шахристане только самые слабоумные удовлетворяются такой отговоркой, - улыбнулся шантонец. - Остальные же с детства усваивают, что настоящий триумф над врагом должен иметь своим следствием умножение доходов обывателей. В противном случае 'победа над врагом' мало отличима от выдумки.

- Выдумка, выдумка... Любая выдумка, ежели её толково да с умом преподнести, за правду-то и сойдёт! 'А кто не верит - тот дурак, тать и изменник', - воодушевился боярин, от души улыбаясь собственным мыслям.

- У шахраев генетическое чутьё на выдумки властей предержащих, - задумчиво промолвил шантонец. - Может быть как раз потому, что дураками они себя не считают. Кстати, и деньги раздавать им не нужно - для шахрая главное, чтобы ему не мешали деньги зарабатывать. Шахраи, как я уже сказал, любят и умеют работать, но ещё больше любят получать деньги за свою работу. Ради этого они монополизируют торговлю с соседями и продают им свои товары втридорога. Защита своего ремесла и коммерции есть основа шахрайского процветания. Вот ради этого и приходится местным правителям крутиться. Тем более что каждый из них знает: их детям ещё жить в Шахристане. И внукам жить. А жить в Шахристане, будучи сыном или внуком ославленного вора - это наказание ещё то...

- Бунташный народ, - остался недовольным рассуждениями шантоньца Никодим.

- Восток - дело тонкое... - выразился более дипломатично Пётр Семёнович.

- Восток, говорите?

- Так не Запад же!

- А вы посмотрите на шахрайскую трапезу - разве она похожа на то, что едят окрестные народы? Разве похожа она на то, как они едят? - граф де Кетр указал на наш собственный стол. - Взгляните, вамаясьский фарфор сервирован здесь тарабарскими столовыми приборами, и не только в этом ресторане, но и везде... А эти кубки! Я ручаюсь, что это шантоньская работа! И вина в этих кубках скорее всего либо шантоньские... впрочем, нет, скорее тарабарские или стеллийские. А этот плов! Я, волею злых обстоятельств, вынужден был однажды кушать караканский плов - так вот, его там готовят совсем по-другому, и кушают, не за ужином будь сказано, руками. Да-да, руками! Шахрайский же плов напоминает мне скорее некий причудливый мясной рататуй, если вообще возможно такое сочетание. Да и чем дольше я живу в эмирате, тем больше шахраи кажутся мне похожими на лесогорцев, на сабрумаев или на... словом, на те народы, которые находятся к востоку от Шантони, но при этом только рядятся в восточные одежды, будучи по сути своей тем же забугорцами, занесенными судьбой в варварские края. И если эти народы ведут себя как варвары, то нет им извинения, потому как любой истинный шантонец всегда будет оценивать их поступки по забугорской мерке. Дикарь может украсть у меня коня, потому что у него дикарские представления о собственности - и с моей стороны будет справедливым относиться к нему почти как к животному, но несправедливым будет обижаться на него. Если же коня у меня украдет шахрай, то я не поверю сказкам о культурных особенностях, я буду добиваться от него сатисфакции, потому что он не дикарь, а именно вор! Впрочем, шахраи очень редко крадут коней, такой мелочный доход их не интересует... Да, собственно, я и не про коней! - вновь рассмеялся шантоньский граф печального образа. - Я про то, что Шахристан такая же западная страна, как и ваше Лукоморье.

- Ты, брат, лукоморцев с забугорцами всё же не путай, а тем более с шахраями, - покачал головой Рассобачинский.

- Ага, - охотно согласился де Кетр. - Я бы тоже обиделся, если бы меня кто-то вондерланцем назвал, а тем более гвентянином. Только вот для степняков все мы - шантоньцы, лукоморцы, тарабарцы, лесогорцы - все, поверите ли, на одно лицо! Они нас не различают. И всех скопом подозревают в коварствах и злоумышлениях против степи. И для сулейманцев мы на одно лицо, и для вамаясьцев. Так что давайте оставим наши внутренние препирательства до той поры, пока не вернёмся на Запад - в этой части Белого Света нам всем за пределами Шахристана лучше держаться вместе, мой вам совет. Нет, ваша лукоморская душа таинственна и всё такое, но всё же вас я за чужаков не держу - у нас одно представление о добре и зле, мы смеёмся и плачем над одним и тем же. Да и кушаем мы... знаете, я ведь бывал проездом в Лукоморье! Это был какой-то весенний праздник - то ли День труда, то ли что-то ещё, когда по обычаям вашей родины положено неделю не работать, - так вот, тогда я вдоволь отведал лукоморской кухни. И мне понравилось! Лукоморский креп, конечно, несколько жирноват, как и бекон из того южного государства с невыговариваемым для меня названием, которое является прародиной всех лукоморцев. Но вот свекольный суп этих южных кулинаров исключительно хорош! Да и рыбные блюда у ваших поваров получаются замечательно, и что-то восхитительное из маринованных овощей, что мне довелось отведать после особенно весёлого лукоморского застолья...

- Не из маринованных, а из солёных, - усмехнулся боярин. - Может для степняков мы на одно лицо, и о хорошем и плохом мыслим общно, но всё же не по-вашему мы живём, не по-вашему работаем...

- А это исключительно от того, что вам скучно, - уверенно кивнул шантонец. - К скуке каждый из западных народов относится по-своему. Вондерландцы или те же шахраи готовы терпеть скуку. Шантоньцы или тарабарцы стараются гнать скуку прочь. Для лукоморца же скука просто невыносима! Ваш неистовый темперамент заставляет вас ради непримиримой борьбы со скукой выделывать вещи, которые со стороны порой похожи на безумие. И, разумеется, это сказывается и на работе: представьте, что нужно за день сложить из кирпича стену - как каждый из забугорцев станет это делать? Вондерландец, думаю, примется за работу с рассветом и будет методично укладывать кирпич за кирпичом на положенное количество раствора, прерываясь лишь для положенного числа приёмов пищи. Тарабарец выйдет после завтрака и будет класть кирпичи на раствор, прерываясь время от времени на аппетитную закуску и болтовню со знакомыми, дабы не позволить себе утратить привычной беззаботности. Лукоморец же, думаю, выйдет на работу не позже вондерландца и первые несколько часов будет работать как вондерландец - но потом ему станет скучно! Ради борьбы со скукой лукоморец захочет усовершенствовать сперва методику кладки кирпичей, потом состав раствора, и, наконец, конструкцию того дома, для которого он складывает стенку. Вероятно даже, что в каком-то из этих начинаний он преуспеет - но к вечеру сложенная им стенка будет ниже не только вондерландской, но и тарабарской!

- Ну и что, зато лукоморец находчив и не похож на шахрая! От шахраев же молоко в крынках скиснет, если они его раньше не продадут!

- Ой ли? - лукаво подмигнул нам шантонец. - Я знаю, что вы с шахраями не братья по крови, но ваши два народа напоминают мне братьев-близнецов... правда, разлучённых в далёком детстве. На самом деле мне кажется, что мало какие из западных народов столь схожи между собой, как лукоморцы и шахраи. И не потому, что вы бороды на один фасон носите! И даже не потому, что именно лукоморцы с шахраями более других любят и умеют сами вкусно покушать, да ещё и гостя попотчевать. Есть и множество других черт, которые видятся мне общими для вас: и за лукоморцами, и за шахраями я должен признать немалую военную доблесть и готовность сражаться за свою родину против любого врага. Правда, лукоморцы сами первыми идут в бой, а шахраи вперёд пускают наёмников, но ни те, ни другие наёмных воинов не жалуют, полагая безопасность Отечества лишь в отваге его сынов. При этом оба ваших народа всячески подчёркивают, что военное могущество ваше предназначено исключительно для обороны, а не для нападения. В это сложно поверить остальным западным народам, когда мы смотрим на лукоморскую или шахрайскую территориальную экспансию. Но я верю, что и лукоморцы, и шахрайцы не только воины, но и исследователи, первопроходцы - ни одному ведь шантоньцу не захочется в здравом уме владеть столь обширными и необустроенными землями, какие находятся под контролем Лукоморска или Шахрабада. Правда, у шахраев обострено чувство метрополии, на обустройство которой они и направляют методично ресурсы своей империи, а лукоморцы по настроению берутся за устроение то одной, то другой области, и вскоре охладевают к каждому из проектов - но, думаю, это всё от того, что вам становится скучно. Не сочтите за порицание, но примите как комплимент - именно лукоморцы с шахраями более других народов Запада способны в случае необходимости отказаться от рационального мышления и попробовать подойти к проблеме иррационально. У лукоморцев это проявляется в бытовой смекалке, у шахраев в коммерческой хватке, но истоки обоих навыков, думаю, одни и те же. Вы только не обижайтесь, но я вам и ещё одну умную вещь скажу: именно лукоморцы с шахрайцами обладают звериной живучестью и пронырливостью, никто лучше ваших двух народов не сможет обустроиться хоть на пустом месте, хоть в чужой стране...

- И всё равно, - покачал головой Никодим, - не похожи мы! Шахраи законники, зануды страшные, а у лукоморца душа широкая, он по совести больше судить привычен.

- И шахраи барышники, каких Белый Свет не видывал, - кивнул Рассобачинский, - а лукоморцы в большинстве своём к сребролюбию не склонны.

- К тому же шахраи хитры и двуличны, - не удержался от замечания и я, - а лукоморцы честны и открыты.

- Ага, и даже различия между собой вы находите в одном и том же, - в очередной раз рассмеялся шантонец. - Когда я рассказывал одному шахраю про то, что он на лукоморца похож, то он мне ровно то же самое возразил, только в других выражениях. Но ни он, ни вы меня не убедили - по-моему, всё это различия поверхностные. Я ни минуты не сомневаюсь, что при желании лукоморец сможет без труда воспитать в себе и почтение к закону, и коммерческие способности - так куртуазно предпочитают именовать шахрайцы те свойства, которые вы сейчас поставили им в вину. Что касается двуличия, мсье Дионисий, то хитры и двуличны шахраи только с чужаками, это у них что-то вроде превентивной меры защиты...

Граф собирался сказать что-то ещё, но в этот момент до нас донесся звук барабана, отбивавшего в общем зале какую-то оптимистичную мелодию. Мелодия, впрочем, быстро оборвалась, а вот шантонец заметно оживился:

- Люблю шахрайские застольные традиции! Судя по условному сигналу - вы его слышали только что - сейчас для нас будут петь. Или играть. Но хорошо бы, если петь. Лучше что-нибудь забугорское, а то на этом перекрёстке народов я порой ужасно скучаю по дому!

Шантонец словно бы помолодел лет на двадцать и с помощью своего лукоморского коллеги споро отодвинул в сторону ткань занавеса, отделявшего нас от зала. Там на невысокой сцене, не замеченной мной по пути в шантоньский кабинет, уже располагались музыканты. В центре же сцены, прямо напротив нас, было установлено возвышение.

- Ура, будут петь! - обрадовался граф де Кетр и захлопал в ладоши.

Через несколько минут, когда музыканты закончили настраивать свои инструменты, на возвышение действительно поднялась изящная певица в платье западного покроя и, сделав знак музыкантам, и запела что-то, судя по всему, народное, однако неизвестное мне.

- Это дитя Шантони! - оживился ещё более де Кетр, хотя, как казалось, больше уже было некуда. - Уверяю вас, это шантоньская певица!

- Шантоньская... - подтвердил почему-то тихо и хрипло Пётр Семёнович, также смотревший на сцену не отрываясь.

Причина волнения граф мне стала ясна, когда в положенный между песнями перерыв исполнительница подошла к нам и молвила, очаровательно потупившись:

- Я увидела Вас среди гостей, дорой граф, не могла не подойти с приветствием. Хотя и была несказанно удивлена, увидев Вас.

- И я тоже... Ляля... тоже удивлён... здесь...

- Видимо, самой судьбе было угодно свести нас вместе ещё раз. Как в той милой чайхане на окраине города, в которой я оказалась лишь случайно... Но которая кажется мне теперь самой прекрасной на Белом Свете...

- Случайно? Я думал... Там поёшь?.. А где же?..

- Что Вы, граф! - звонко рассмеялась Ля Ляфа. - Я пела там лишь несколько дней, по приглашению моих друзей. Обычно я выбираю более достойные сцены. Хотя бы как здесь. Впрочем, и здесь я всего на два дня.

- Прости, - граф выглядел смущённым. - Я не хотел тебя обидеть... Так завтра... тоже здесь?

- Сегодня второй день из двух. Завтра меня здесь уже не будет.

- А где?

- Разве это Вам интересно?

- Да!!!

- Восточный песенный зал. В восточной части Ширин-Алтына... Но это и так понятно из названия... Прошу прощения, граф, я должна вернуться на сцену, - можно было подумать, что Ля Ляфа хочет поскорее закончить разговор, но она так мило улыбнулась на прощанье, что только самый бессердечный мизантроп усомнился бы в её искренности.

- А вы, я смотрю, коротко знакомы... - усмехнулся было шантонец, но, взглянув на нашего графа, почёл за лучшее тему не развивать.

После окончания музыкального вечера Ля Ляфа, против моего ожидания, не подошла к нам повторно, а потому ужин сам по себе сошёл на нет. Покидая ресторан, мы задержались на пороге, дабы вдохнуть свежего воздуха опустившейся на город шахрайской ночи. Ночь принесла прохладу, трели цикад, терпкие запахи южных цветов, благоухание вечерних духов дам, прогуливающихся в сопровождении кавалеров по освещенным фонарями улицам посольского квартала, ароматы специй с шахрайских кухонь... И что-то ещё, более походившее на миазм, чем на аромат.

Ночная иллюминация в центральных кварталах шахрайских города делает наступление тёмного времени суток почти незаметным, ибо предметы и люди на них различимы почти столь же ясно, как при свете солнца. И хотя я всегда замечал, что обоняние у людей не столь чутко, как у меня, однако же и мои спутники вскоре заметили движущуюся по улице фигуру, источавшую чужеродный для этих мест запах. Фигура была одета неряшливо, хотя и дорого, и выглядела весьма зверовидно частью в силу природных особенностей, частью же в силу того, что обрамлявшее лицо растительность походила не на шахрайскую окладистую бороду, а на запущенную щетину. Обладатель щетины громогласно возвещал о том, как коварные враги строят козни против Асхатского государства. Голос трибуна был громок, но при этом заставлял подозревать у его обладателя наличие срамной болезни, а потому не удивительно, что прохожие старались держаться подальше от оратора.

- Посол асхатов генерал Драбадан, - презрительно бросил граф де Кетр.

- Это такое звание? - недоуменно нахмурился я, припоминая лекцию Нибельмеса о воинских званиях высшего командного состава асхатов.

- Звание? - не понял шантонец.

- Ну да. Звание. Генерал-драбадан. Только никак не соображу, это выше генерала-ефрейтора или ниже?

Дю Буа расхохотался.

- Это такое имя, мой любезный друг! Но более забавной шутки в его адрес я не слышал давно! 'Генерал-драбадан'! Это стоит запомнить!

- Я вовсе не хотел его обидеть! - сконфузился я.

- Его?! Обидеть?! - снова рассмеялся наш знакомец. - Позвольте уточнить свои слова: более прекрасного шутника я не встречал еще более длительное время!

Надо сказать, что неряшливый посол пользовался несомненным вниманием: отойдя от него на достаточное расстояние, прохожие начинали вслушиваться в его слова, причём если огромный вондерландец только молча улыбался в усы, то темпераментная свита сулейманского посла откровенно хохотала и улюлюкала. Асхат, впрочем, не обращал на них никакого внимания. Увы, внимание он обратил на нас и, недобро зыркнув, с новой энергией начал вещать в пространство: 'Вот припёрлись мерзотные лукоморцы. А чего припёрлись? Вот у асхатов сейчас неурожай. Казалось бы, причём здесь лукоморцы? Однако Лукоморье уже давно зарится на асхатские безбрежные нивы и с помощью шпионов и пятой колонны...'

- Что такое 'пятая колонна', Ваше сиятельство? - обратился я к шантоньскому графу.

- А, не обращайте внимания, мсье Дионисий! Асхатский фольклор. Дело в том, что трон асхатского правителя поддерживают четыре известняковые колонны - раньше они были мраморными, только мраморные пропили. Но, по аборигенским поверьям, есть ещё и невидимая пятая колонна. Эта невидимая колонна суть живое и злобное существо, живущее лишь для того, чтобы подтачивать остальные четыре колонны. По официальной версии, кстати, именно она подменила некогда мраморные колонны на известняк.

- Какая причудливая легенда! Да простит меня Ваше сиятельство, но моему ограниченному уму кажется, что это похоже на бред...

- Бред и есть! Но вся асхатская идеология такова. Самим асхатам нравится. Кстати, должен признать, что и правда в некоторых умеренных количествах в речи Драбадана встречается - асхаты вообще порой удивительно точно указывают на чужие пороки! Но даже правду я бы побрезговал слушать из их уст...

- От чего же? -- удивился я. - Правду слышать надо всегда!

- Хм, мсье Дионисий, это Вы правы, а я, пожалуй, погорячился... Но посудите сами: обличая пороки других народов, сами асхаты вытворяют такое, чего постыдился бы последний душегуб! Я видел смерть, мсье Дионисий, но звериная жестокость вызывает негодование даже у меня. Причём, знаете, бывает жестокость льва и бывает жестокость шакала: так вот, современные асхаты по большей части жестоки именно шакальей жестокостью. Избить и убить бездомного, надругаться над сиротой, насмехаться над калекой, ограбить неимущего - все эти мерзости порой творятся в каждой стране, и в нашей, увы нам... Но остатков нашей совести хватает по крайней мере на то, чтобы стыдиться этого - а асхаты творят всё это ежедневно, во множестве, как должное, едва ли не с гордостью! Я уже не говорю об асхатском распутстве, слухи о котором заставляют краснеть даже нас, видавших виды шантоньцев. Не удивительно, что асхатами правят чудовища - других правителей этот упивающийся мерзостями народец и не заслуживает...

Между тем, Драбадан закончил свою филиппику и вопросительно уставился на нас.

- Денег хочет, - пояснил Ан дю Буа.

- Денег? - возмутился граф Рассобачинский. - Да ему бы за такие слова в морду!

- 'В морду', как изволило выразиться Ваше сиятельство, он в своей стране получить привык, - расхохотался шантонец. - А денег он надеется получить от вас за то, чтобы далее не бесчестить вашу державу. Поверите ли, раньше все новички попадались на эту удочку! Драбадан приехал в Ширин-Алтын оборванцем, как обычный асхат, а теперь, как вы можете видеть, носит дорогие шелка, хотя по прежнему и сохраняет в одежде верность асхатскому стилю.

- Денег?.. - прищурился боярин, усмехнулся и сделал шаг к послу.

- Труворович, ты чего? - забеспокоился граф, но было поздно.

- Ба, кого я вижу, асхат правду-маткулюбивый!.. - бородатая физиономия Никодима расплылась в хищной улыбке.

Ожидавший или денег или в морду Драбадан растерянно застыл, а боярин, словно пиранья^[26], почуявшая запах шантоньских духов на неосторожной купальщице, устремился в атаку. Слова, громкие и хлесткие, как град в грозу, посыпались на асхата, обличая его, его родителей и детей его родичей, его правителей, его страну и всех ее обитателей, включая коз, кошек и мышей с тараканами, во всех недостатках, изъянах и пороках, какие только могли записать юристы и выдумать жрецы всего Белого Света. Посол замахнулся было на Никодима, но быстро обнаружил, что имеет дело с человеком не только массивнее, но и сильнее себя. Попробовал возражать - но это было всё равно, что перекрикивать камнепад. Бежать - но боярин последовал за ним, осыпая всё новыми обличениями.

Ненароком оказавшись в тупике, Драбадан прижался к стене, закрыл голову руками и провыл единственное волшебное слово, способное запрудить поток красноречия боярина, закаленного в родовых междоусобицах и склоках:

- Сколько?!..

- А сколько есть? - подобно автоматону, остановился на полуслове и заинтересованно склонил голову Никодим.

Асхат вытащил кошелек. Боярин, не дожидаясь инвентаризации, забрал его из рук и продолжил.

- Но я... - посол возмущенно открыл рот.

- Маловато будет, - не сбиваясь с дыхания, сообщил лукоморец, и генерал стащил с пальцев два перстня.

Боярин приподнял брови, ввернул особо едкий комментарий про налоговую систему асхатов, и оставшиеся два перстня последовали за первыми.

- И брошку, - Никодим взором собственника окинул наряд посла.

- Это орден! - возмутился асхат.

- За что?

- За то, что шантоньского посла жабуляком бородавочным бесхребетным обозвал.

- И за это тебе дали орден?! - изумился даже Никодим.

- Ага. Он и дал. Свой. Чтобы я отстал, - мрачно процедил сквозь зубы Драбадан.

- А что дашь ты, чтобы отстал я? - недобро усмехнулся боярин. - Я еще про вашу мораль ничего не говорил, а много чего могу. И про стражу. И про знахарей. И про порядки в школах. И про...

- Да подавись чужим добром! - рявкнул асхат, вырвал с клоком парчи изумрудный листок речной лилии, усыпанный бриллиантами, и швырнул под ноги своему мучителю. И только тот наклонился, чтобы поднять, как в приступе пьяной отваги посол проревел: 'А-а-а-а-а-а!!!'... и рванулся мимо нас к выходу в переулок.

Там он остановился, схватил цветочный горшок с парапета, ограждающего палисад... аккуратно поставил на место и заспешил прочь, оглядываясь и ускоряя шаг.

- Кого это он так испугался?

- Да кто ж его разберёт.... А, вероятно он заметил посланника Восточной Вамаяси! - просиял Ан дю Буа, с немым восхищением доселе наблюдавший за гротескной сценой. - Этот буси - единственный человек, которого асхат боится. В своё время в этом вот самом ресторане Драбадан, напившись до полного соответствия своему имени, поносил последними словами Вамаяси. Сей достойный буси сидел за соседним столиком, прямо напротив асхата, и слушал его бредни с каменным лицом. Но когда Драбадан дошёл до того, что 'все вамаясьцы трусы, прячущиеся за спинами степняков', то вамаясец внезапно вскочил и с боевым кличем выхватил свой меч, явно целясь асхату в середину черепа, дабы рассечь его надвое, а потом снять с него кожу, предварительно на него... ну, вы знаете, как истинные буси это делают...

- Так кто же дозволил вамаясьцу иметь при себе оружие?! - в искреннем изумлении воскликнул Пётр Семёнович, хорошо знакомый с шахрайским мораторием на оружие для неграждан, а потому вынужденный постоянно прятать под одеждой милый свинцовый сувенир своих отроческих лет.

- Поверите ли - ему дозволили! Это единственный иностранец, который носит в Шахристане оружие. Он отказался отдавать его на границе даже под страхом расстаться с должностью и самой жизнью, а потому шахраи специально для него выпустили указ, что два меча в данном случае служат-де не оружием, а знаком дворянского достоинства. Не представляете, до какой степени мы все здесь ему завидуем!

- Так как же асхату удалось уцелеть в той переделке? Он не похож на искусного воина!

- Разве может быть современный асхат воином?! Вы шутите! Нет, асхата спасли совместными усилиями забугорских послов: половина из нас удерживала вамаясьца от кровопролития, а вторая половина колотила асхата, выбивая из него извинения...

- Похвальное человеколюбие! - умилился Пётр Семёнович.

- Похвальная осторожность, - уточнил граф де Кетр. - Шахраи очень нервно относятся к убийствам. У них последнее время, видите ли, преступления происходят нечасто: то ли от воспитания, то ли от зажиточности, то ли от неизбежности поимки и наказания, но нынешние шахраи предпочитают не нарушать закон. Поэтому убийство, а тем более совершённое иностранцами, стало бы для них шоком. А то обстоятельство, что убийство произошло в нашем квартале, бросило бы тень на всех посольских... Мсье Е Сентуки! - дружелюбно приветствовал граф вамаясьца, подошедшего к нам. Вамаясец был одет в просторные одежды своей Родины и имел за поясом два меча.

- Господин посёр! - церемонно поклонился Е Сентуки.

- Восточные вамаясьцы не выговаривают букву 'л', - вполголоса пояснил нам Ан дю Буа и, обращаясь уже к Е Сентуки, добавил: - Позвольте представить Вам вновь прибывших послов Лукоморья...

Е Сентуки, торговый представитель Восточной Вамаяси, размышляет о межгосударственном коммерческом партнёрстве или о самурайском долге

В тот вечер мы перезнакомились едва ли не с половиной представителей различных держав, представленных в посольском квартале. Е Сентуки оказался суровым, но начитанным и совершенно не уязвимым для алкоголя аристократом, а потому стал пользоваться уважением лукоморских послов - думаю, от того, что начитанность суть качество, ценное во всех землях. Сулейманин был обходителен и болтлив до подозрительности. Узамбарский посол запомнился своей вежливостью. Уже виденный нами огромный вондерландец, оказавшийся помощником посла Вондерланда, непрестанно шутил по поводу своей внешности, местного пива, степняцких костюмов и кулинарных пристрастий шантоньского графа, судя по всему уже привыкшего к такому обращению, и сам громогласно смеялся над собственными шутками... Не упомнить всех, с кем мы встретились за время ночного моциона по посольскому кварталу в сопровождении Ана дю Буа, счастливого возвращению Ордена Лилии! Трофейные золотые и перстни были пропиты нами все до единого с теми, кого асхатский посол когда-либо поносил, то есть, практически, со всем дипломатическим корпусом. Никодим, рассказывая историю мести, натер мозоль на языке, но стал героем дня - и не одного, как я подозреваю.

Вернувшись домой уже за полночь, мы обнаружили на первом этаже лукоморского дома задремавшего Нибельмеса. При нашем появлении шахрай встрепенулся и, смутившись, извинился:

- Прошу прощения за то, что проник в ваше жилище без приглашения, господа послы. Но, я подумал, что ожидать вас таким образом у дверей лукоморского участка будет ещё хуже...

- Да не волнуйся, Нибельмес, мы не в претензии! - махнул рукой великодушный граф.

- И всё же я прошу великодушно меня извинить. Я, собственно, прибыл лишь за тем, чтобы напомнить: завтра у вас неофициальная аудиенция в Ширин-Алтынском дворце Его величества, а потом, если это вам будет интересно, я могу предложить высокородным послам посвятить пару дней изучению культурного досуга шахраев...

- И песенных домов тоже? - встрепенулся граф.

- Вам известно про наши песенные дома? - удивился Нибельмес-ага и окончательно проснулся. - Если на то воля Вашего сиятельства, то я включу в программу и какой-нибудь из песенных домов города...

- Восточный, - веско определил Пётр Семёнович.

- Восточный? - Нибельмес удивился ещё больше. - А почему именно он? Если не секрет, разумеется...

- Секрет, - отрезал граф.

- Нибельмес-ага, если это не секрет для вас, поясните мне, почему караканцы, встреченные нами на землях ханства, называли шахраев бессмертным народом? - дабы отвлечь шахрая от попытки дальнейших расспросов, я решился задать давно мучавший меня вопрос. - Неужели вы действительно бессмертны?

- Смертны, к сожалению. Но вы подумайте сами: сколько живёт шахрай, и сколько - степняк. В Караканском ханстве дикость, постоянное недоедание, антисанитария, да к тому же они ещё и воюют между собой время от времени. Улюмцы, кстати, не лучше. А шахрайский чиновник может получить звание посла первого ранга лишь к весьма почтенному возрасту, степняки столько не живут. И вот представьте: наш посол представляется новому хану, и этот хан знает, что этот шахрай знаком и с его покойным отцом, и с его покойным дедом, и с прадедом... Наша медицина пока ещё не столь совершенна, как нам того хотелось бы, но степнякам мы и в самом деле можем показаться бессмертными.

- А бывают послы и не первого ранга? - заинтересовался Рассобачинский.

- Разумеется! - рассмеялся шахрай. - Послы первого ранга отправляются только к нашим союзникам. Это самые опытные дипломаты, способные при необходимости принять на себя управление небольшой страной. Послы второго ранга, искусные исключительно в дипломатии, но тоже очень опытные, представляют интересы Шахрайского эмирата в великих державах.

- И много ли таких? - ревниво вопросил боярин Никодим, и даже перестал по такому случаю зевать.

- До недавнего времени было двое: в Сулеймании и в Вамаяси. Третий в прошлом году направился в Лукоморье.

- А раньше, значит, вы посылали к нам кого поплоше?

- Это было нашей ошибкой, которую мы поспешили исправить так скоро, как только осознали её!

- Так всё же кто в Лукоморске вас представлял?

- Забулды-ага его звали...

- Да нет, какого посола он посол был, я спрашиваю?

- А! Четвёртого ранга посол.

- Это, стало быть, для самых завалящих государств? - окончательно обиделся боярин.

- Ну почему же! В Мюхенвальде или в Соире тоже послы четвёртого ранга. Просто наши отношения с этими странами... Словом, наши отношения находятся в самом начале своего развития, вот! - выспренно выкрутился Нибельмес-ага.

- Первого, второго, четвёртого... - загибал пальцы граф Рассобачинский. - Третий сорт - не брак... Третьего рангу, чаю, послы у вас тоже бывают?

- Бывают, - почему-то замялся шахрай. - Это послы для небольших государств, которые... с которыми мы поддерживаем тесные отношения.

От дальнейших расспросов Нибельмес-ага с присущим ему искусством уклонился и скоро откланялся, напомнив нам про завтрашний визит к шаху.