Путешествие в Шахристан

Ч а с т ь 5 Въезжая в Шахристан

Всё предместье, которого мы достигли, состоит сплошь из караван-сараев, постоялых дворов, доходных домов и разнообразных гостиниц, а все прочие здания являются не более чем приложением к ним. Места ночлега выстроены здесь в стилистике всех народов Белого Света, да и на узких пропылённых улицах предместья можно без труда встретить представителей множества стран: караканцы и улюмцы ведут в поводу коней; зверовидные асхаты таращатся по сторонам, причём каждый из них по своему национальному обыкновению старается держаться как можно дальше от соотечественников; робкие костеи направляют на торг возы с литьем и иной нехитрой продукцией своих ремёсел; напомаженные каррагонцы и шантоньцы, неотличимые друг от друга в этой пёстрой толпе, со взаимным изумлением словно бы забыли вековые обиды и стараются держаться поближе к себе подобным; надменные вамаясьцы сияют приклеенными улыбками с высоты своих верблюдов; суровые атланы неизменно следуют пешком со стремительностью стрелы по одним им ведомым делам; въедливые сабрумаи изучают всё и всех и, как кажется, чувствуют себя комфортнее всех прочих в этом столпотворении; несгибаемые вондерландцы, узнаваемые в любой точке Белого Света, сметая всё на своём пути, пробиваются к переправе через реку в боевом порядке, названном в честь главного животного их национальной кухни.

- Надо свернуть с этой дороги, - озабоченно заметил Нибельмес-ага, когда мы, обогнув вондерландцев, наткнулись на пешеходную вамаясьскую делегацию. - Встретить днём вамаясьца с канарейкой - видите, вон тот тип с клеткой в руках - это плохая примета!

- Почему это? - удивился боярин Никодим.

- Потому что в печальных стихах сказано: 'Жёлтая рожа. Жёлтая птица. Свет над твоей и моей головой'. Неблагоразумно пренебрегать столь явным предупреждением!

- Птица - это мелочь, - глаза Никодима азартно загорелись. - Мне вот как-то раз по дороге попалась баба с телегой пустых ведер, половина из которых была заполнена битыми зеркалами, а другая - черными кошками!

Нибельмес потрясенно замер:

- И что?..

- Кучер мой скорее развернул коня - и вскачь. Успели первыми! - гордо вскинул бороду боярин.

- Куда?

- За наследством, конечно! Троюродная бабка моя, княгиня Саморукова, чей род, между прочим, от великих князей хорохорских Сомораковых ведется, сумасшедшей была. Жила одна, на родню собак спускала и кипяток из окон лила. Но всё время говорила, что кто из родственников первый после ее смерти придет - тому всё и достанется. Досталось мне. Дом ее городской, да еще один - на Кудыкиной горе, с садом помидорным, да лес к югу от Лукоморска до самой Пятихатки, да...

- Но как связаны телега и наследство?

- Что?.. Телега? - нахмурился боярин. - Какая телега? А-а, у шурина? Да не телега была, а коляска - я ж говорю! Шурин, хоть и графинчик худородный, но по матери - Кузькин-Потолоцкий, хоть и десятая вода на киселе!

- Нет, я... приметы имею в виду, - теряясь, уточнил шахрай.

- Странный вы, шахраи, народ... - сурово покачал головой Никодим. - Им про род свой рассказываешь, а они про приметы какие-то спрашивают... про телеги... когда им ясно говоришь, что у шурина коляска была... А вот еще, кстати о шурине. Был у меня конек соловой, которого потом жена подарила на именины тетке, княгине Прижималовой, мужа сестры матери, что из рода Заголицыных, сводной сестре, которая из рода Коневых-Тыгыдычных происходит...

- А она - шурину? - уточнил Нибельмеса, честно, но безуспешно пытавшийся разобрать, кто кому у Никодима тетка, муж и сестра.

- Да причем тут шурин! - недовольный, что его прервали, фыркнул боярин. - Шурин - Кузькин-Потолоцкий! Вот ведь... Я ему о поросе, а он мне - о карасе!..

- Да, - медленно кивнул шахрай со слегка остекленевшим взглядом. - Кстати о шурине. Мы - странный народ. Ага. Я так и подумал.

- Не кручинься, добрый молодец, - украдкой ткнул его в бок локтем Рассобачинский и подмигнул. - Ты еще про сестру тетки жены шурина бабки не слышал, и про деверя золовки дяди племянника кума, не говоря уже о про зятя двоюродного деда по линии тетки мужа золовки деверя свояка. Четырнадцать раз. С вариациями, прологом, эпилогом и списком предков и недвижимости.

На испуганный взгляд шахрая граф пожал плечами и коротко пояснил: 'По пути сюда'.

После этого обрадованный Нибельмес, не задавая больше вопросов^[7], свернул в ближайший переулок и самой короткой дорогой вывел нас к гостинице весьма респектабельного вида.

Граф, напевая фривольно: 'Что тебе снится, желтая птица, в час, когда утро встает над рекой', всю дорогу поглядывал на Никодима. Но тот соловьем разливался над ухом новой жертвы на любимую тему и взглядов, ни многозначительных, ни праздных, не замечал.

Удивительно, как почти незаметным на фоне иноземцев шахраям удаётся регулировать все эти сталкивающие и кричащие друг на друга людские потоки, да ещё при этом находить неизменно удобнейшие места трапезы и ночлега себе и сабрумаям! Для меня всё предместье слилось в единый неказистый лабиринт улиц и базаров, пропитанный пылью, потом, не умолкающим ни на минуту гомоном голосов, грохотом телег и топотом копыт многочисленных животных и ног их хозяев. Ни сил, ни желания любоваться красотами первого увиденного мной шахрайского селения у меня не было, зато были основательные сомнения в наличии самих этих красот.

Отвращение моё к этому грязному неказистому кварталу лишь усилило происшествие, случившееся с нами буквально за несколько часов до переправы на шахрайскую сторону. За какой-то надобностью мы вышли на улицы предместья втроём, без сопровождения Нибельмеса - может быть, поводом выйти на улицу как раз и была возможность прогуляться без сопровождения нашего неотступного шахрайского спутника - и очень скоро очутились на узких улицах, которые точнее было бы назвать пролазами между домами, где и два человека с трудом могут разойтись. На одной из таких улиц, уже собравшись поворачивать обратно и искать путь к опрометчиво оставленной гостинице, мы и столкнулись с надменного вида улюмцем. Столкнулись в буквальном смысле, так что боярин Никодим едва не упал, когда за очередным поворотом налетел на степняка, сопровождаемого двумя телохранителями. Судя по одежде и манерам, это был какой-то степной князёк.

- Уступи дорогу бею, белая морда! - рявкнул он на опешившего боярина. - Не видишь, куда прёшь?!

- Тот же вопрос желал бы задать я тебе, о, неосмотрительный пешеход, столь легкомысленный в выборе своего пути! - так, в общих чертах можно передать смысл ответной реплики графа Рассобачинского, который был весьма точен в определениях, но при этом столь выразителен, что я не решаюсь воспроизвести здесь его реплику дословно. Отмечу лишь, что дополнительную яркость услышанному мной стилистически безупречному предложению сообщало то обстоятельство, что все сорок три его элемента базировались на пяти корнях, из которых и были образованы все прочие слова.

Улюмские телохранители смотрели на графа с неприкрытым восхищением и внимали, открыв рты.

Его светлости, впрочем, было недосуг обращать внимание на реакцию малопочтенной публики, ибо был он чрезвычайно занят. Подняв на ноги боярина, а бея, напротив, приведя в горизонтальное положение, он молниеносно извлёк из-за пазухи короткую налитую свинцом дубинку из граба^[8] и с дружелюбной улыбкой обратился к телохранителям поверженного степняка.

Телохранители сочли за лучшее вызов графа не принимать. 'Мы ещё встретимся на узкой дорожке, грязные белозадые макаки! Вы ещё вспомните, кто такой Абдурезак-баши!' - грозил нам из дорожной пыли улюмец, сам более всего напоминавший в этот момент описанное им животное, но мы уже не обращали внимание на его вопли и поспешили в гостиницу.

Там нас поджидал уже начинавший беспокоиться по поводу нашего отсутствия Нибельмес-ага, который вручил нам билеты на паром.

Через Рахат между Сарынью и её караканским предместьем курсирует два типа паромов. Первый, напоминающий гигантскую копию обыкновенных паромов-плотов, передвигался натянутой над рекой исполинской цепью, концы которой укреплялись в расположенных на противоположных берегах башнях. В этих же башнях располагались и механизмы, приводящие цепь в движение, - но неясно было, от магии ли, от сотен рабов или от неких немереной физической силы существ получают эти машины необходимую для работы энергию.

Если паромы первого типа предназначались для перевозки караванов, бесконечным потоком следующим в эмират и из него, то для перевозки людей были предназначены паромы совсем другого типа, напоминающие прекрасные, хотя и несколько неповоротливые морские парусники - такие я раньше видел только на картинках в книжках про Гвент. Около дюжины таких судов курсировало между берегами Рахата в обе стороны, причём если на верхние палубы они принимали пассажиров, то в трюм через хитроумные люки заводили коней и повозки.

На одном из таких паромов мы и последовали через Рахат. Наша каюта располагалась в кормовой части и была обставлена с комфортом, который превосходил мои представления о необходимом для краткой поездки. Такие каюты предназначались для самих шахраев, для сабрумаев и для гостей эмирата, к которым любезностью нашего проводника были отнесены и мы. На нашу палубу почти не долетали звуки с носовой части судна, предназначенной для перевозки всех прочих прибывающих в Шахристан, о чём я несколько пожалел, ибо в течение всего пути усиленный нехитрой магией голос помощника капитана вещал о важнейших шахрайских законах, обычаях и принятых в эмирате правилах вежества. 'Мы считаем необходимым донести эту информацию до варваров, - небрежно пояснил Нибельмес-ага. - Ведь если они нарушат эти правила, а тем более законы, то будут немедленно удалены с благословенной земли эмирата'. Мне оставалось лишь надеяться, что шахрай имел в виду всего лишь выдворение нарушителя за границу....

Не прошло и получаса, как мы уже спускались по широкому трапу на одну из каменных пристаней Сарыни-на-Кичке. Обширностью эта пристань много превосходила то, что я воображал себе относительно места швартовки речных судов. Собственно, была это не пристань даже, а целый портовый квартал со множеством доков и складов, а также с различными административными зданиями. Сама пристань была обнесена каменной стеной, и чтобы попасть в город, нужно было пройти сквозь одно из таких зданий: в нём располагались чиновники, расспрашивающие всех приезжающих о цели прибытия в Шахристан и досматривающие их вещи. Если результат расспроса не удовлетворял шахрая, то ожидающие поодаль стражники провожали незадачливого гостя эмирата куда-то на второй этаж, после чего сей гость либо возвращался и принимался всё объяснять сызнова, либо отправлялся на паром, идущий обратно на караканскую сторону Рахата. Впрочем мы в сопровождении Нибельмеса прошли сие мытарство споро и без затруднений.

Город, в который мы прибыли, расположен близ места впадения в Рахат речки Кички, давшей название сему порубежному городу, который можно было бы назвать крепостью, если бы не обширность его. Как я узнал позже, внутреннее побережье Рахата, окружающее Сарынь-на-Кичке, называется Домашней Степью, поскольку в древности служило местом выпаса шахрайских табунов. Ныне же степь эта распахана под многочисленные поля, и пасутся на них коровы и овцы, да и то лишь в тот сезон, на который данный участок предназначен к отдыху.

В городе четырьмя голосами 'за' было принято решение остановиться на пару дней для отдыха, необходимого после долгой дороги и нам, тем более что уютная, зелёная Сарынь, совсем не похожая на своё караканское предместье, после многих дней скитания по дикой степи казалась воплощением уюта и респектабельности. Нибельмес-ага любезно снял для нас четыре просторные и превосходно меблированные комнаты в окружённой садом двухэтажной гостинице, внутренний двор которой украшали известняковые колонны. Однако главным украшением места нашего отдыха по праву можно было назвать нежно журчащий фонтан с прохладной водой.

Здесь я впервые столкнулся с особой любовью шахраев к фонтанам, ибо в эмирате эти источники свежести стремятся разместить в любом сколь-нибудь пригодном для них месте, тем самым не только добавляя комфорта своим жилищам и городам, но и демонстрируя изобилие в стране главного для засушливых местах сокровища - воды. Второй страстью шахрайских архитекторов, способной затмить увлечение фонтанами, являются колонны: ими украшают частные дома, гостиницы и общественные здания, из них сооружают галереи, колоннады и портики, их устанавливают на улице и в помещении, в качестве опоры для стен и сводов или просто для красоты...Думаю, во всей Стелле невозможно отыскать столько колонн, сколько удалось увидеть мне за недели пребывания в Шахристане!

По прибытии в Сарынь я испытывал меньше потребности в отдыхе, чем мои спутники, а потому, посетив с шахраем и лукоморцем соседствующие с нашей гостиницей термы, решил посвятить свободное время не сну и трапезе, а осмотру города, тем более что Нибельмес-ага заверил меня, что это не возбраняется шахрайскими законами, а потому совершенно безопасно.

В первую очередь направился я к располагавшимся вблизи места нашей остановки городским стенам, которые ещё при въезде в город поразили меня не столько высотой, сколько толщиной своей. Но ещё подходя к ним, я с удивлением обнаружил причину их небывалых габаритов: оказывается, городские укрепления состоят не только из самих крепостных стен, но и из пристроенных к ним с внутренней стороны жилищ солдат и офицеров порубежного гарнизона! Таким образом, ширина стен утраивается, так что не только на башнях, но и на любом участке стены могут быть расположены даже самые громоздкие орудия. Кроме того, в случае вражеского штурма защитники крепости в буквальном смысле сражаются за свои дома, которые оказываются расположенными на первой линии обороны^[9]. Дома же эти, должен сказать, просторны и обставлены со всеми удобствами даже у солдат, не говоря уже об офицерских семьях. Столь суровые с внешней стороны, изнутри городские стены представляют собой ряд пристроенных друг к другу двухэтажных особняков, каждый из которых имеет отдельный вход. Офицерские особняки показались мне несколько обширнее солдатских, но, насколько я смог уразуметь, и солдаты, и их командиры живут в том участке стены, за оборону которого отвечают.

Караульный офицер не возражал против моей прогулки по стенам и даже любезно вызвался сопровождать меня, дабы с его помощью мне было удобнее взобраться к бойницам и окнам, из которых открывался захватывающий вид на сам город, на Рахат и на окружающие город поля. Городские стены, сложенные из камня, шириной своей не уступали лукоморским и через равные промежутки были укреплены каменными же башнями. Угловые башни были массивнее и выше остальных. На верхней площадке одной из таких башен я заметил группу солдат - судя по всему, дозорных.

Шахрайские порубежники в карауле на городских стенах. Зарисовка с натуры, сделанная в Сарыни.

Под стенами на самом берегу реки было просторное поле, свободное в это время от посевов и злаков - судя по всему, на тот сезон оно было предназначено к отдыху от возделывания, а потому выглядело подобно проплешине в окружающем его изобилии зелени всходов и золота наливающихся хлебов. По проплешине этой маршировали стройные ряды солдат, которые под звуки барабана и отрывистые команды офицеров то выстраивались в шеренги, то собирались в каре, то смыкали щиты в 'черепахи', то выпускали вперед прятавшихся до того где-то в глубине строя лучников и арбалетчиков. Чуть поодаль скакали всадники, в непонятной мне системе взаимодействуя с пехотой. Отдельно стоял ряд лучников, методично обстреливавших укреплённые на городской стене мишени, причём после каждого залпа офицер делал пометки в блокноте. Наконец, ближе всего ко мне несколько десятков солдат в каких-то невообразимо-тяжеловесных, явно не боевых доспехах разбились на пары и сражались на мечах, время от времени останавливаясь для того, чтобы выслушать указания бродившего между ними инструктора.

Как я позже узнал от Нибельмеса, в таких занятиях гарнизоны всех порубежных городов-крепостей проводят большую часть своего времени, совершенствуя навыки владения оружием, боевого взаимодействия и верховой езды, а по вечерам изучая тактику и устройство боевых машин. Меньшую же часть времени солдаты проводят в дежурстве по городу и на городских укреплениях. Вообще порубежники шахрайские, как я мог убедиться и позднее, крайне привязаны и к своим домам, и к своим городам-крепостям, поскольку они живут в них вместе с семьями, здесь же растят своих детей и ведут хозяйство. Выглядят они весьма респектабельно, ибо не только получают немалое жалование, но ещё и дают его в рост местному купечеству либо денежным столам. Правда, должен отметить, в семьях порубежников более всего проявляется свойственное шахрайцам разделение обязанностей в семье, а именно - ведущая роль шахрайки в организации быта. Ибо пока солдаты и офицеры большую часть своего времени проводят в тренировках, жёны распоряжаются их деньгами, принимают решения о покупках и вообще, как мне показалось, ведут себя много свободнее даже по сравнению с остальными отнюдь не закабалёнными шахрайскими женщинами...

Когда я стоял на городских стенах Сарыни, то до моего слуха со стороны тренирующихся периодически долетали непонятные возгласы, среди которых чаще других повторялось таинственное 'Диорднунг!'.

- Что значит это грозное слово? - спросил я офицера.

- Это наш боевой клич, - ответил тот не без гордости. - Означает устроение и порядок в противоположность хаосу и ералашу. Самый краткий и ёмкий из наших национальных девизов.

С городских стен было особенно заметно, что предместье на караканском берегу Рахата было лишь пародией на настоящую Сарынь. В черте городских стен улицы были чисты, широки, прямы и расходились правильным геометрическим узором. Более того, даже за пределами городских стен три широких и ровных дороги уходили в разные стороны: две влево и вправо вдоль берега Рахата (очевидно, к соседним порубежным крепостям), а третья, минуя по каменному мосту неширокую Кичку, уходила куда-то к горизонту, на юго-восток, во внутренние земли Шахристана.

По чистым и широким улицам мерно шествовали шахраи, с высоты городских стен напоминавшие степенных гусей с птицефермы, стабильно собирающей золотые медали на всех международных соревнованиях. Подобно гусям, не были они обременены ни излишними заботами, ни, как мне показалось, излишним интеллектом. Дородные матроны в просторных белых одеяниях возглавляли выводки своих чад и чинно раскрякивались... то есть раскланивались с встречающимися согражданами. Подле каждого гусиного семейства, нагруженная корзинами и свёртками, семенила фигурка в сером одеянии, напоминавшая мне Серую Шейку из известного повествования. Изредка виднелись группки гусаков, увлечённых научной дискуссией - то сабрумайские бояре, недавно прибывшие в эмират, на ходу излагали своим шахрайским коллегам результаты своих изысканий и в доказательство выводов указывали перстами в покрытые формулами пергаменты, активно при этом жестикулируя. С несвойственными им скупыми слезами умиления по этим образцово-показательным, геометрически выверенным улицам шествовали вондерландцы, и даже исполненная ими 'свинья' была здесь особенно упорядочена, степенна и чем-то напоминала гигантскую неизвестную науке водоплавающую птицу.

- Интересный народ, - поделился позже со мной своими наблюдениями Нибельмес-ага. - Государственный Совет обсуждает возможность присвоить вондерландцам высокий титул 'народа, похожего на шахраев'. Со всеми вытекающими преференциями...

- В Шахристане есть такой титул?

- Государственный Совет хочет ввести его специально для вондерландцев.

Я задумался ненадолго и задал вопрос:

- А ежели вондерландцы захотят ввести звание народа, похожего на них и присвоить его шахраям?

- Не могу отвечать за всю страну, но, по-моему, Совет откажется.

- Отчего же?

- Оттого, что это они похожи на нас, а не мы на них, - с горделивым достоинством изрек вельможа.

- Так и запишу про вас в путевых заметках: 'А еще они скромны и непритязательны', - пробормотал я, но Нибельмес-ага, кажется, не расслышал, потому что ничего не сказал. Хотя, может, это опять же из скромности.

Господин сопровождающий не поленился встретить меня после визита на городскую стену, хотя осталось неизвестным, как он узнал о направлении моей прогулки. По моей просьбе, к гостинице мы возвращались окольной дорогой, и я внимательно рассматривал городские кварталы, виденные мной со стены.

Дома в городе были невелики, но опрятны и производили впечатление зажиточности, хотя все они имели не более двух этажей. Каждый из них располагался на небольшом участке земли в форме правильного квадрата - собственно, такими квадратами была нарезана вся территория и этого, и других виденных мной шахрайских городов, и хозяева каждого участка, судя по всему, считали своим долгом украсить землю хотя бы двумя-тремя фруктовыми деревьями.

Провинциальный особняк зажиточного шахрая

Вообще в Сарыни я впервые увидел множество черт, которые позже замечал и в других шахрайских городах. К таким чертам относится и архитектурная эклектика, в изобилии встречающаяся на улицах Сарыни и иных городов Шахристана. Архитектура шахраев показалась мне отличной от архитектуры всех иных восточных стран тем, что в основе своей она имеет кроме явно сабрумайских черт ещё и лукоморско-лесогорские мотивы. Мотивы эти, впрочем, нельзя назвать явными. Скорее, шахрайцы используют в своих постройках элементы лукоморского архитектурного декора, хотя и строят, в отличие от лукоморцев, из камня и кирпича, а не из редкой в степи древесины. В камне воплощают шахраи и милые их сердцу особенности сабрумайской архитектуры, хотя сабрумайские оригиналы в большинстве своём деревянные. Можно заметить в шахрайской архитектуре и некоторое подобие забугорским строениям: вероятно, такую иллюзию производят попытки шахрайских зодчих соединить приземистый восточный купол с высокой сабрумайской кровлей, а черты пагод с чертами лесогорских крепостных башен. Вообще эклектика повсеместно прослеживается в шахрайской архитектуре, а утопающий в зелени дворик не удивительно здесь найти в окружении флигелей простецкого вида двухэтажного домика. Как я узнал со слов нашего проводника, шахраи, считая себе перекрёстком культур и местом встречи народов, стремятся хотя бы в малой степени привнести в свою архитектуру черты каждого из них. Впрочем, нельзя сказать, что такое смешение рождает в шахрайских городах какое бы то ни было уродство: улицы Сарыни запомнились мне скорее разнообразием стилей, а не них несочетаемостью.