Путешествие в Шахристан

Ч а с т ь 13 Шахрайские зрелища

Народ Шахристана более всех известных мне народов любит разнообразные зрелища, средоточием которых служит Ширин-Алтын. Даже за наше недельное там пребывание мы, не без помощи Нибельмеса, успели познакомиться с некоторыми из них, о чём я ниже подробнее и расскажу.

Во-первых, я был изрядно удивлён, узнав, что шахрайцы являются горячими почитателями стеллийского искусства трагедии и комедии. Гуляя в один из вечеров по улицам города, мы только в прилегающем к нашей гостинице квартале заметили два устроенных по стеллийскому образцу театра. Судя по афишам, в одном из них в тот вечер давали дивертисмент 'Обняв его за выю' по лирике Кириана Златоуста. В другом же публике была обещана восемнадцатая серия бессмертного вамаясьского боевика под названием 'Краткая история Троецарствия'.

Здесь же я остановился, дабы приобрести одну из брошюр, продающихся при входе в театр. Назначение брошюр было заинтересовать будущих зрителей, и излагали они содержание постановок этого театра. 'Щедрый виконт' - прочитал я название первой, попавшейся мне в руки, а на последней странице обнаружил следующий прелюбопытный диалог, завершающий произведение:

Виконт

Слабею... душно!.. душно!.. Где духи?

Духи, духи мои!..

(Падает в обморок от конфуза)

Герцог

Я в шоке! Ой-ой-ой!

Галантный век, галантные сердца...

- О, замечательный выбор, Дионисий-ага! - не преминул заметить Нибельмес. - Очень популярная вещь, написанная то ли узамбарцем, то ли лукоморцем.

- Ну конечно, мы ж с узамбарцами соседи, не мудрено перепутать! - почему-то обиделся боярин Никодим.

- Но как же? Разве не ему принадлежит популярный среди шахраек афоризм 'Благородная жена не подобна рукавице'?

- Судя по форме афоризма, это что-то вамаясьское... - попытался уточнить я.

- Да? Ну может быть, может быть... - Нибельмес-ага отнюдь не выглядел убежденным.

Случилось нам проходить и мимо грандиозного Ширин-Алтынского ипподрома, устроенного в единственно уместном для такого монументального сооружения тарабараском имперском стиле. По словам Нибельмеса, ипподром при необходимости может вместить половину жителей города. Здесь проходят конные и верблюжьи бега, а также заезды колесниц, мода на которые была привезена в Шахристан из Стеллы. Однако, к моему удивлению, среди шахраев совершенно не распространены иные спортивные состязания, подобные Чемпионату Мирра. 'Для шахрая почётно поддерживать себя в хорошей физической форме, однако культ силы мы не приветствуем ни в каком виде' - пояснил в связи с этим Нибельмес-ага.

Нибельмес упомянул вскользь и о том, что в городе есть устроенные по тарабарскому образцу циркусы, однако мы таких не видели. Не видели мы и големовых арен, хотя Нибельмес и вынужден был по некотором колебании признать, что 'в каком-то городе на юго-западных границах' такая арена есть и на ней даже устраиваются регулярные бои.

- Но вообще мы не приветствуем големовые бои, - словно извиняясь, поспешил добавить он. - Это низменные зрелища и бессмысленная порча големов.

- А какое использование големов не является низменным, по-вашему? - поинтересовался Рассобачинский.

- На тяжелых работах, конечно! Например, цепь виденных вами на Рахате паромов приводится в движение именно големами... Рабов в Шахристане со времен Шахрезада IV не держат, а големы справляются с некоторыми задачами даже ловчее слонов. Да к тому же нам претит использовать благородных животных, служащих символом нашей государственности, на некоторых малопочетных работах...

- Так вашего геральдического зверя вживую-то в Шахристане, небось, и не встретишь... - разочарованно протянул Никодим.

- Почему? Во-первых, несколько ударных слоновьих подразделений расквартировано по границам, и в них вы можете увидеть не один десяток крупнейших особей. Во-вторых, никто не закрывал нашего элефантария.

Элефантарий, сиречь слоновник, был учрежден в Ширин-Алтыне ещё Шахрезадом Возобновителем как придворный зверинец. Со временем он отошёл казне, а затем и вовсе был передан в собственность города, однако до сего дня содержится в превосходном состоянии. Сегодняшний ширин-алтынский элефантарий представляет собой обширный парк с возвышающимися над ним огороженными дорожками, с которых каждый может полюбоваться вальяжно бродящими меж дерев национальными символами^[29].

От задних ворот элефантария начинается Слоновья улица - единственная из виденных мной в Шахристане улица без мостовой, покрытая лишь тщательно вытоптанной травкой. Как поведал Нибельмес-ага, на заре шахрайской государственности в определенные дни на эту улицу выпускали слонов, а горячие головы из числа обывателей от слонов упоённо убегали. Однако в первый же забег многие из шахраев получили физические и душевные травмы, потому что не поверили погонщикам, в один голос уверявшим, что на коротких дистанциях толстый и неповоротливый гигант джунглей способен развивать немалую скорость.

После этого шахи запретили своим подданным бегать наперегонки со слонами и, что не менее важно, тщательно распустили слух о том, что свободному человеку участвовать в таких бегах постыдно. Однако обыватели требовали зрелища, и после битвы в Домашней Степи решено было привлечь к забегам караканских рабов в надежде на то, что их звериная сноровка поможет им счастливо уклониться от близкой встречи с бегущим слоном. 'От слона и зверь бежит!' - радостно приветствовали шахраи новое зрелище.

Однако даже караканцам не удалось перегнать слона. Один из тогдашних эмиров, не желая так просто отказываться от заманчивой перспективы развлечения, предложил посадить рабов на коней. Успех эксперимента превзошел все ожидания: ни одного из трех десятков новоявленных всадников в Шахристане больше никто не видел. Эмиру-рационализатору пришлось заплатить в казну стоимость тридцати лошадей, угнанных подопытными караканцами за границу, а оставшиеся рабы были возращены на рудники. Решено было, что слоны ни за кем гоняться не будут, а будут бегать сами по себе.

Сами по себе, однако, слоны бегать не желали, а лишь неспешно ходили по названной в их честь улице и взирали свысока на шахрайцев. Шахрайцы же, не терпя этого, сами стали взирать на слонов свысока из окон второго и третьего, построенного против шахрайского обыкновения, этажа домов Слоновьей улицы. В наши дни прогулки слонов устраивают еженедельно, а счастливые владельцы недвижимости на этой улице оборудовали с комфортом третьи этажи и выгодно сдают их на время зрелища всем желающим.

Впрочем, не всегда шахрайскому обывателю для зрелища нужны слоны - порой им хватает и исторического повода. Не считая военных и гильдейских парадов в дни летнего и зимнего солнцестояния, в День Возобновления, в День Домашней Степи и в День Рождения шаха, каждая гильдия устраивает шествие в день своего основания. Любят шахраи и массовые реконструкции на тему славных страниц своей истории, будь то сражения или стройки, а также забавные сценки, намекающие на казусы из истории иных народов. Так, довелось мне видеть в Ширин-Алтыне празднование Дня рудокопа: в этот день рудокопы шествуют по улицам города, а затем садятся на одной из площадей и дружно выстукивают касками по мостовой знаменитый марш рудокопов. Заканчивается это торжественное действо тем, что их поливают водой из шлангов, после чего, умытые и очистившиеся, довольные рудокопы веселой толпой расходятся по домам. По непонятной мне причине День рудокопа совпадает в Шахристане с Днём водовоза, ибо и водовозы в этот день расходятся домой довольные и весёлые. При этом сказывают, что происхождение Дня рудокопа восходит к асхатской истории, причём у асхатов рудокопов разгоняли не только обильной в тех краях водой, но могли также, по излюбленному выражению асхатских тиранов, и 'дубинкой по башке отоварить'.

К излюбленным шахрайским зрелищам я бы отнёс и творчество свободных представителей искусств, которых иногда можно встретить на улицах шахрайских городов. Я уже упоминал про виденных нами шахрабадских музыкантов и художника из Ширин-Алтына. В главнейшем шахрайском городе мы видели мельком и поэта, декламировавшего для внимавших ему обывателей какую-то занимательную историю в стихах, из которой я услышал лишь следующий пассаж:

К союзу ямба и хорея

Из детства хладен, наш осёл

В объятьях снежного борея

Психоделически процвёл!

Невозможно, впрочем, было понять, имел ли автор в виду себя или кого-то из своих недоброжелателей.

В том же Ширин-Алтыне, возвращаясь в памятный день неофициальной аудиенции у шаха, в паре кварталов от Изюминки мы увидели причудливый белый дом. Был он угловат, совершенно лишен декоративных элементов экстерьера и в плане более всего напоминал букву 'Н', которая стала поперек себя шире. Над самой протяженной - поперечной - линией этой буквы возвышалась надстройка, наводящая на мысль о деформированном цилиндре, переднюю и заднюю стенку которого попытались свести вместе, ибо в плане она более всего должна была напоминать приплюснутый эллипс.

Потешной форме, как выяснилось, полностью соответствовало потешное содержание, ибо здание, по словам Нибельмеса, предназначалось для шутовских представлений.

- Вообще чрезмерное увлечение такими представлениями для шахрая считается неприличным, а профессия шута - и вовсе недопустимой! Ведь в такой профессии сложно бывает не вжиться в образ... Но из других стран почему-то приезжает немало желающих подвизаться на этом поприще. Мы даже стали делить шутов на категории: шут первой категории, шут второй категории и так далее. За каждое удачное выступление шута награждают бубенцом, который служит ему вместо знака отличия. Чем больше бубенцов, тем выше категория. Поскольку все шуты иностранцы, то они не имеют права создавать гильдии - но должен сказать, что взаимоотношения шутов внутри высших категорий чем-то напоминает зачатки гильдейской организации.

- А может зайдём, посмотрим? - по-детски загорелись глаза у графа Петра.

- Не советую.

- Потому что неприлично? - надулся Пётр Семёнович.

- Да нет, просто, судя по афише, сейчас будут выступать 'ведмедики'. О, нет, не подумайте, мы не используем для потехи благородных зверей, служащих национальным символом славного Лукоморья! Это асхатские шуты низших категорий пытаются своими манерами подражать грозному хозяину северных лесов... Но если уж вам интересно, то я бы советовал дождаться выступления Вондерландского карлика - хотя он и раньше появлялся в белом доме лишь по четвергам, а сейчас устраивает концерты и того реже. Но он здесь самый главный. Да и кто, если не он! Чего стоит одна его неподражаемая манера пороть любую чушь с самым серьёзным выражением лица, чем достигается особенно комичный эффект. Ради этого эффекта он, говорят, никогда не улыбается на публике, а лишь гримасничает, слегка растягивая губы. А смеётся Вондерландский карлик только противным крысиным смешком и только тогда, когда рассказывает о трагических событиях древней истории своего народа. Для шахрая, разумеется, такая низменная манера была бы совершенно недопустимой, но зато, глядя на этого шута, наша молодёжь привыкает относиться к чужедальним народам с должным... кхм... э-э-э... снисхождением, вот! Словом, не стоит это зрелище внимания, - стушевался шахрай. - Шахраи шутовскими представлениями не особенно увлекаются.

Впрочем, обилие иноземных шутов и превосходная осведомленность самого Нибельмеса об их репертуаре заставляла сомневаться в его словах.

Однако не только шуты приезжают в Шахристан из-за границы. Видели мы в Ширин-Алтыне и множество песенников, акробатов и скоморошников (которых шахраи отнюдь не смешивают с шутами, выделяя их в более высокую категорию престидижитаторов за утонченные шутки и хореографию). Один песенно-скомороший дом находился буквально в паре шагов от нашей гостиницы и представлял собой просторную сцену, возвышающуюся над трапезным залом; на стенах по всему периметру обширного зала были укреплены балконы, на которых в специальных креслах могли разместиться те, кто хотел только слушать, а не кушать; в самом зале вокруг сцены были установлены столики для тех, кто желал совместить зрелище с трапезой.

Надо сказать, что песенно-скоморошные дома Шахристана становятся местом славы для многих иностранных талантов. Так, именно здесь добился подлинного признания и вправду талантливый скоморошник Данилка Сердюк, который до того долго время пользовался некоторым успехом у той части лукоморской публики, которая обладает посредственным вкусом. На вершине своей лукоморской карьеры он преисполнился гордости в ущерб здравому смыслу и сложил потешные куплеты про боярина Никодима, которые до сих пор распевают простолюдины на улицах нашей столицы:

Боярин Никодим - дик и нелюдим!

Боярин Никодим - откат необходим!

Боярина ожидаемо обидела эта песенка, особенно же слова 'великолукоморский колобок' и несколько двусмысленная похвала: 'Боярин завывает как сирена, ведь корни в сотни раз длиннее хрена'. Впрочем, сей прославленный корнеплод имеет действительно развитую корневую систему, а потому подобное сравнение я бы счел скорее признанием за родом Труворовичей чести считаться одной из древнейших фамилий на Белом Свете... Как бы то ни было, стараниями боярина Никодима въезд в Лукоморье для Сердюка был заказан, после чего скоморошник вынужден был прибиться к каравану и даже, как сказывают, потешал погонщиков разными низкопробными пантомимами. Говорят, именно тогда он стал подкладывать под одежду тыквы и создал образ, которым прославился позже в Шахристане. С караваном Данилка прибыл в Сарынь-на-Кичке, и этот город стал отправной точкой его новой славы.

По настоянию графа Петра, мы наняли просторный экипаж и отправились в Восточный песенный зал, расположенный в восточной части Ширин-Алтына. Был он много просторнее и респектабельнее того, что находился подле нашей гостиницы. Сцена его была достаточно просторна для большого оркестра, а балконы для зрителей располагались в несколько ярусов.

Ни оформление зала, ни собравшаяся в нём публика, ни игра музыкантов не вызывали у меня ни малейшего нарекания. Лишь одна особенность не давала мне покоя: на каждом столе и в каждой из расположенных на балконах лож находилось по кальяну, и всеми этими кальянами пришедшие активнейшим образом пользовались. Я не в силах отыскать в своём скромном, лишённом экспрессивных выражений лексиконе слов достаточных, чтобы описать висевший над залом дым и моё возмущение по этому поводу! Не раз приходилось мне слышать замечания о том, что библиотечная пыль якобы мешает дыханию -- но, уверяю, даже самое пропылённое книгохранилище источает прекраснейший аромат по сравнению со смрадной атмосферой кальянной, которую не способны скрасить никакие фруктовые добавки к курительным смесям.

Признаюсь, я плохо помню начало выступления, и уже в первом перерыве был вынужден просить моих высокородных спутников дозволить мне вернуться в посольство. Несмотря на мои протесты, и граф Пётр, и боярин Никодим вызвались сопроводить меня - хотя первый с видимым разочарованием, а второй со столь же очевидным облегчением - но сошлись на том, что в посольство я отправлюсь под присмотром уважаемого Нибельмеса, а оба лукоморца останутся наслаждаться музыкой.

Хотя на свежем воздухе мне стало несколько легче, но как только носильщики доставили нас на лукоморскую территорию посольского квартала, я ощутил новый приступ дурноты. Не могу сказать, сколько времени отняла у меня слабость и как долго я лежал в полубессознательном состоянии на мягкой постели, сами перины которой казались мне жаркими и удушающими. Помню лишь, что какие-то люди посещали мою комнату и о чём-то озабоченно совещались, но смысл их слов ускользал от меня...

Очнулся я уже затемно и внезапно: кто-то поднёс к моим губам и заставил выпить склянку чего-то чрезвычайно тонизирующего. Впечатление от снадобья в первый момент было такое, словно бы кто-то с факелом в руках полз по моему пищеводу. Но вскоре всё встало на свои места, сознание моё прояснилось, и я с неописуемым удивлением обнаружил, что приведшим меня в чувство человеком была шантоньская певица, с которой мы встречались по приезду в Ширин-Алтын! Граф Рассобачинский, видя, что я одновременно пришёл в себя и в изумление, принялся что-то объяснять, однако чрезвычайно путанно и смущённо, так что из всех слов его я смог уразуметь лишь то, что дитя Шантони отныне входит в состав нашего посольства, от чего удивление моё лишь усилилось. Боярин Никодим, в скором времени заглянувший в комнату, ограничился лишь тем, что удостоверился в моём здравии, фыркнул 'Экая графская причуда!' по адресу Ля Ляфы и удалился в собственную опочивальню. Нибельмеса в здании нашего посольства не оказалось, а потому обратиться за дельными разъяснениями мне было не к кому.

Оставалось только спать.