Путешествия с Геродотом

Сцены безумия и благоразумия

Приятнее всего было бы сидеть вечером на террасе за столиком с лампой и, слушая долетающий отовсюду шум моря, читать Геродота. Но как раз это трудно сделать: стоит зажечь лампу, как темнота сразу оживает, а на свет летят тучи насекомых. Наиболее возбужденные и пронырливые экземпляры, видя перед собой свет, несутся что есть сил на него, врезаются в раскаленную лампочку и падают замертво. Другие полусонно кружат, но зато без конца, безостановочно, как будто свет подзаряжает их какой-то неисчерпаемой энергией. Настоящей напастью были какие-то малюсенькие мошки, такие бесстрашные и настырные, что никакие меры против них не действовали: одни гибнут, а туча следующих уже нетерпеливо ждет, чтобы броситься в атаку. Тот же самый энтузиазм демонстрировали и другие жучки-червячки и разнообразные злобные назойливые насекомые, названий которых я не знаю. Но самая большая помеха для читающего — какой-то вид ночных бабочек, которых, очевидно, что-то беспокоит и раздражает в человеческих зрачках, потому что они стараются облепить вам глаза, закрыть их, склеить веки своими грязно-серыми, мясистыми крыльями.

Время от времени мне на помощь приходил Абду. Приносил полуразвалившуюся печурку с тлеющими на дне угольками, на которые он сыпал из мешочка смесь кусочков древесной смолы, каких-то корешков, шелухи и ягод, а потом дул в потрескивающий огонь со всей мочи своих богатырских легких. В воздухе начинал разноситься тяжелый, удушливый, острый запах. И, как по приказу, большинство насекомой братвы бросалось в паническое бегство; остальные же, не столь проворные, оставались на месте и, одурманенные, ползали какое-то время по мне и по столику, а потом, внезапно остановившись, как парализованные падали на пол.

Абду выходит с довольным выражением лица, а мне на какое-то время гарантировано полное спокойствие и я могу читать. Геродот потихоньку приближается к концу своего труда. Его книгу заключают четыре сцены:

I. Батальная сцена (последнее сражение — Микале):

Как раз в тот день, когда греки разгромили армию персов под Платеями, а ее остатки начали отступление в Персию, на другом, восточном, побережье Эгейского моря греческий флот разбил под Микале другую часть персидской армии, закончив тем самым победную для Греции (и Европы) войну с Персией (то есть с Азией). Сражение под Микале длилось недолго. Войска стояли друг против друга. Когда греки были уже готовы, они двинулись на варваров. И вдруг, идя в атаку, получили известие, что под Платеями их собратья разбили персов!

Каким образом они получили эту весть, Геродот не сообщает. Дело темное, потому что расстояние между Платеями и Микале приличное, самое малое несколько дней плавания (по морю). Сегодня есть догадки, что, возможно, победители передавали информацию от острова до острова по линии костров: увидев на соседнем острове костер, каждый последующий в линии разводил свой костер и так далее. Теперь же, когда молва распространилась с быстротой молнии, греки все смелее и быстрее шли в бой. Битва яростная, сопротивление персов решительное, но в итоге побеждают греки. Прикончив большую часть варваров в сражении или во время бегства, греки предали затем огню все их корабли и укрепление. Потом они вытащили добычу на берег…

II. Любовная сцена (лав-стори и ад ревности):

В то же самое время, когда армии персов истекают кровью и гибнут под Платеями и Микале, а их остатки, преследуемые и уничтожаемые греками, пытаются добраться до персидского города Сарды, скрывающийся за его стенами царь Ксеркс, не думая о войне, о позорном бегстве из-под Афин и полном разгроме империи, предается рискованным и извращенным любовным игрищам. Психологии известно понятие вытеснения: если кого-то одолевают неприятные переживания и воспоминания, он убирает, вытесняет их из памяти, достигая таким образом умиротворенности и душевного равновесия. То же самое, видимо, должно было происходить и с Ксерксом. Во всем великолепии своей власти он ведет на греков самую большую армию мира, а на следующий после поражения год забывает обо всем, и единственное, что его в то время интересует, — это женщины.

Сразу после бегства из Греции и укрытия в Сардах Ксеркс воспылал страстью к супруге своего брата Масиста, которая также находилась там. Хотя он и послал к ней вестников, ее оказалось невозможным склонить к измене… и тогда он устроил свадьбу своего сына Дария и дочери этой женщины и Масиста. Так царь надеялся скорее достичь своей цели. Стало быть, поначалу царь охотится не за молодой девушкой (ее звали Артаинта), а за ее матерью, женой своего брата, которая в Сардах виделась ему более привлекательной, чем ее дочь.

Тем не менее вкусы Ксеркса меняются, когда он из Сардов возвращается в столицу империи — Сусы — и выстроенный там царский дворец. По прибытии туда царь принял в свой дом молодую супругу Дария. Тогда он почувствовал охлаждение к супруге Масиста: теперь он изменил свои чувства. Ксеркс воспылал любовью к супруге Дария, дочери Масиста, которая ему и отдалась.

Через несколько времени, однако, супружеская неверность жены Дария открылась вот каким образом. Аместрида, супруга Ксеркса, подарила царю удивительной красоты пестрый плащ, который она сама выткала. Ксеркс с радостью надел его и пошел к Артаинте. Насладившись этой женщиной, царь сказал ей, что она может просить у него все, что она захочет: в награду за любовь он готов исполнить любую ее просьбу…

Невестка не раздумывая сказала: плащ. Испуганный Ксеркс пытается отговорить ее от этой прихоти по одной простой причине: он испугался, что Аместрида утвердится в своих подозрениях относительно его поведения, и предлагает девушке города, несметное количество золота и войско, во главе которого будет стоять она одна. Однако упрямица раскапризничалась и сказала: плащ и только плащ, ничего, кроме плаща.

И царь мировой державы, властитель жизни и смерти миллионов людей уступает. Не в силах переубедить эту женщину, Ксеркс был вынужден подарить ей плащ. А та, весьма обрадовавшись подарку, стала красоваться в нем.

Аместрида услышала, что плащ у Артаинты. Разузнав затем подробно о происшествии, царица обратила свой гнев не на эту женщину: она предположила виновницей и исполнительницей этого дела ее мать и замыслила погубить супругу Масиста. Аместрида выждала время, когда ее супруг Ксеркс давал царский пир, устраиваемый раз в году, в день рождения царя… Только в этот день царь умащает свою голову [елеем] и раздает подарки. Этот-то день и выждала Аместрида и потребовала отдать ей в подарок супругу Масиста. Поняв, зачем она обратилась к нему с такой просьбой, Ксеркс нашел требование выдать жену брата недостойным и возмутительным, которая к тому же была совершенно невиновна в этом деле. Между тем царица стала настойчиво добиваться исполнения своей просьбы, и царю пришлось (на царском пиру царь никому не может отказать в просьбе) наконец, правда весьма неохотно, дать согласие. Затем, отдав эту женщину во власть Аместриды, Ксеркс поступил так. Он позволил царице делать со своей жертвой все, что она захочет, но послал за братом и сказал ему следующее: «Масист! Ты… доблестный муж. Так вот, отпусти свою супругу, с которой ты живешь, а я дам тебе в жены вместо нее мою дочь. Пусть она будет твоей супругой. Твою же теперешнюю супругу отпусти: мне неугодно, чтобы ты жил с нею».

Пораженный этими словами Ксеркса Масист сказал так: «Владыка! Какие бесполезные речи заводишь ты со мною! Ты повелеваешь оставить мне супругу, от которой у меня есть сыновья и дочери<…> кроме того, нам хорошо друг с другом<…> позволь, о царь, мне жить с моей супругой».

На что разгневанный Ксеркс ответил: «Хорошо же, Масист! Теперь моя воля такова: не выдам я за тебя свою дочь, и со своей женой ты больше не будешь жить. Ты научишься принимать то, что тебе предлагают!» Услышав эти угрозы, Масист поспешно вышел со словами: «Владыка! Ты ведь меня еще не погубил!»

Между тем, пока Ксеркс вел этот разговор с братом, Аместрида послала телохранителей Ксеркса изувечить жену Масиста: она велела отрезать у несчастной груди и бросить псам, а также нос, уши и губы, вырезать язык и отправить в таком виде домой.

Сказала ли что Аместрида своей сопернице, когда та оказалась в ее руках? Или, медленно, кусочек за кусочком отрезая от ее тела (острая сталь тогда еще не была известна), осыпает ее бранью? Грозит рукой, сжимающей окровавленный нож? Или только сопит от ненависти? Как вели себя люди из ее стражи, которые должны были держать жертву? Ведь та наверняка кричала от боли, вырывалась. Засмотрелись на женскую грудь? Молчали в страхе? Хихикали исподтишка? А может, полосуемая по лицу ножом жертва все время теряла сознание и ее приходилось поливать водой? А что с глазами? Выколола царица ей глаза или нет? Геродот ничего не говорит об этом. Забыл? А может, Аместрида забыла?

Масист же, еще ничего не зная, но предчувствуя недоброе, бегом бросился домой. Увидев свою жену страшно изувеченной, он тотчас же, посоветовавшись с сыновьями, отправился вместе с ними и некоторыми другими людьми в Бактры. Он хотел поднять восстание в Бактрийской области, чтобы лишить царя престола. Это, я думаю, ему бы и удалось, прибудь он к бактрийцам и сакам пораньше. Эти народности любили Масиста, и он был сатрапом Бактрии. Ксеркс, однако, проведал о его замыслах и отправил в погоню отряд, который настиг Масиста в пути: он был убит вместе с сыновьями и приверженцами. Вот мой рассказ о страсти Ксеркса и смерти Масиста.

Все это происходит в верхних эшелонах власти империи, то есть в самом опасном, постоянно кровоточащем месте. Царь сожительствует со снохой, разъяренная царица бичует невинную невестку. Потом жертва с отрезанным языком не сможет даже пожаловаться. Добро будет наказано, потерпит поражение: хорошего человека Масиста убьют по приказу брата, погибнут и его сыновья, жена будет жутко обезображена. В конце концов, много лет спустя погибнет от кинжала и Ксеркс. Что стало с царицей? Погибла от рук творящих возмездие дочерей Масиста? Ведь колесо преступлений вертелось безостановочно. Читал ли Шекспир Геродота? Да, наш грек описал мир дичайших страстей и цареубийств за две тысячи лет до автора «Гамлета» и «Генриха VIII».

III. Сцена отмщения (распятие):

В Сесте и на прилегающих землях правил тогда назначенный Ксерксом сатрап Артаикг, страшный нечестивец, обманувший даже царя во время похода на Афины. Геродот обвиняет его в краже золота, серебра и прочих драгоценностей, а также в том, что тот совокуплялся с женщинами в святилище.

Преследуя остатки персидской армии и желая разрушить мосты на Геллеспонте, по которым армия Ксеркса пришла в Грецию, греки дошли до самого укрепленного города персов на европейской стороне — Сеста, и начали его блокаду. Поначалу они долго не могли взять город. Греческие воины уже хотели было вернуться домой, но их вожди не позволили им сделать это. Между тем в Сесте кончились остатки продовольствия, и засевших в городе стал косить голод. Осажденные в крепости уже дошли до последней крайности, так что варили и ели ремни от лож, когда же они съели даже и это, то персы однажды ночью бежали из города: персы с Артаиктом… спустились по противоположной стороне стены, там, где было меньше всего неприятелей.

Греки бросились в погоню за ними. Афиняне вскоре нагнали… Артаикта с товарищами и<…> после долгого сопротивления перебили. Остальных же взяли в плен живыми. Этих последних афиняне повели в оковах в Сест, среди них был также Артаикт с сыном<…> Потом его отвели на то место побережья, где Ксеркс велел построить мост (по другим рассказам — на холм, что над городом Мадитом), и пригвоздив его к деревянной доске, повесили. А сына его на глазах Артаикта побили камнями.

Геродот не говорит нам, жив был ли распятый отец, когда камнем разбивают голову его сыну. Мы не знаем, дословно ли надо понимать оборот «на его глазах», или это лишь метафора. Возможно, Геродот не спрашивал свидетелей про эту страшную подробность. А может, они сами не смогли ответить ему, так как знали историю лишь из чьих-то рассказов.

IV. Ретроспективная сцена (искать ли страну, где лучше?):

Геродот напоминает, что дедом распятого Артаикта был некий Артембар, который некогда предложил правившему в то время царю персов Киру Великому принять предложение его соотечественников: «Так как Зевс<…> вручил владычество над Азией персам, а среди персов — тебе, Кир, давайте же покинем нашу маленькую и суровую страну и переселимся в лучшую землю<...> Ибо когда же еще нам представится удобный случай, как не теперь, когда мы владычествуем над многими народами и в наших руках целая Азия?»

Услышав эти слова, Кир не удивился предложению и велел его выполнять. Тем не менее он советовал персам готовиться к тому, что они не будут больше владыками, а станут рабами. Ведь, говорил он, в благодатных странах люди обычно бывают изнеженными, и одна и та же страна не может рождать и удивительные плоды, и доблестных воинов. Тогда персы согласились с мнением Кира и отказались от своего замысла. Они предпочли, сами владея скудной землей, властвовать над другими народами, чем быть рабами на тучной равнине.

Я прочел это последнее предложение в книге и положил ее на столик. Кадильные чары Абду давно перестали действовать. Снова вокруг роились тучи мошек, москитов и ночных бабочек. И стали даже более беспокойными и назойливыми. Я сдался и покинул террасу.

А утром пошел на почту отослать корреспонденцию. В окошке меня ждала телеграмма. Мой добрый шеф — Михал Хофман — просил, если в Африке ничего особенного не происходит, приехать на переговоры. Еще несколько дней я пробыл в Дакаре, а потом попрощался с Марием и Абду, прошелся по узеньким улочкам Горе и полетел домой.