Пьесы

Леандро заплатил за все.

Еще бы!

Особенно когда он сбросил траур,

В котором сыновья с такой охотой

Оплакивают прах своих отцов.

Родители так долго копят мусор,

Что дети, их жалея, просят небо

Взять их к себе; а если те застрянут

В чистилище, так это не беда,

Лишь бы убрались. За его отца

Я не боюсь; я убежден в успехе

Его молитв. Ах, я бы рад и сам

Усердно помолиться!

Нечестивец!

Тебе не стыдно?

Не журите, доктор;

Вы сами не безгрешны. Приведите

Всех кордовских наследников к присяге,

Они вам скажут — это здравый догмат,

Леандро первый.

Он теперь владеет

Большим богатством.

Что ж, и по заслугам:

Он королевски щедр, но знает меру

В своих поступках и всегда с разбором

Творит добро. Со всеми тароватый,

0" помогает людям, где придется,

Но не вслепую. В этом и причина,

Что лучшие из граждан так охотно

С ним ищут встречи, что они так ценят

Его приятный нрав.

Дон Хайме, брат

Вельможного Энрике, им как будто

Весьма пленен.

Не только; Хайме нужен

Его кошель, он из него и черплет.

Теперь не редкость, если бедный дон

Клянется в вечной дружбе торгашу,

В котором видит пользу; и хотя

Дон Хайме рода знатного и брат

Богатого Энрике, чьи доходы

Изрядно приумножились женитьбой

На донье Виоланте, старший брат

Его не очень жалует и держит

На нищенском пайке.

Но дон Энрике

Бездетен; по испанскому закону,

Раз у него потомства нет, дон Хайме

Ему наследует.

Да, и отсюда

Вся их вражда. Хотя наш юный дон

Терпеть не может брата, он бы должен

За ним ухаживать; но, слишком гордый,

Чтоб унижаться, он несет свой жребий,

Живя надеждами.

Кто этот мальчик,

Всеобщий их любимец?

Он прелестный,

И я милей ребенка не встречал:

Такой простой и ласковый, что все

Его невольно любят; тихий, скромный,

Он рад скорей терпеть нужду и голод,

Чем попросить поддержки. Это сын

Октавио, военного в отставке,

И той, которую когда-то звали

"Прекрасная Хасинта". Ради сына

Их, несмотря на бедность, окружают

Почет и ласка.

А, вот и они!

Я умолкаю; ты увидишь сам,

Что мой отчет был верен.

Друг Асканио,

Почаще заходи — ты мне милее

Всех женщин.

Ваша доброта, сеньор,

Неопытного юношу научит

Быть дерзким и докучным.

Ты не можешь

Наскучить там, где ты всегда желанен.

А мне, мой друг, вы уступите долю

Его приязни — я любой ценой

Ее куплю.

Когда бы я владел

Тем, что моя пророчит мне надежда,

Ты знал бы покровителя на деле,

Не на словах; и все же будь моим;

Тебя приму я как родного сына,

Не как слугу; хоть я и небогат,

Ты будешь жить привольнее, чем паж

Испанского двора.

Я вас прошу,

Не истолкуйте дурно мой отказ

От столь великой милости. Не гордость

(Такой порок мне был бы не к лицу)

Велит мне уклониться от щедрот,

Столь для меня заманчивых, и также

Не предрассудок, будто, став слугой

Под бременем тяжелой нищеты,

Доказываешь низменную душу.

Я бы хотел, чтоб возраст мне позволил

Вам послужить, как должен дворянин

(Я смею притязать на это званье).

Отец мой королю на бранном поле

Служил как капитан; и хоть домой

Вернулся бедным, он богат почетом

И ранами, полученными храбро.

Я не смущен его плохой удачей.

Наоборот, я полон страстной жажды

Идти его путем; и если небо

Судило мне, чтобы я стал мужчиной,

О, как я был бы горд, служа отчизне,

Под вашим стягом преклонить копье!

Стезею чести вам вослед я шел бы,

Хотя б восстали на моем пути

Все ужасы войны.

Ты смелый мальчик

И хорошо сказал. За твой ответ

Ты дорог мне вдвойне.

Жаль, если зерна

Такой отваги сгинут, не созрев!

Кто б ни были родители его,

Его душа бесспорно благородна.

Вот он и покраснел. — Не надо, милый.

Когда нас хвалят по заслугам, скромность

Смущаться не должна. Я буду рад

Хоть чем-нибудь помочь образованью

Такой души; и если ты, пока

Не вступишь в бранный возраст, год-другой

Провел бы в Саламанке,[437] я помог бы

Тебе во всем.

Я вашей добротой

И щедрой лаской покорен, сеньоры.

Навряд ли встретит большее вниманье

И кровный родственник; чем отплачу я,

Чужой и бедный мальчик, как не сердцем,

Вам преданным? Сеньор, с какой охотой

Я принял бы ваш благородный дар,

Тому свидетель небо; но, увы,

Свою стараясь возвеличить участь,

Я погубил бы и отца и мать,

Мне подаривших эту жизнь; у них

Другой отрады нет, и, словно я

Свет их очей, они со мной в разлуке

Короткого не провели бы дня;

И — верите ли мне? — хоть я и молод,

Я их кормилец; все, чем наделяют

Меня другие, служит им подспорьем;

И, бросив их на склоне лет, я был бы

Гнусней убийцы.

С ним бы расщедрился

И ростовщик.

Вот, милый; я жалею,

Что здесь не больше.

А когда истратишь,

Приди ко мне.

Пусть любящего сына

Вознаградит судьба! На, все бери,

Хоть это, до последнего реала,[438]

Мой годовой доход.

Воздай вам небо!

Так, сударь. Уж не ваш ли это отпрыск,

Что вы столь щедры?

Отпрыск, сударь?

Да,

Иль назовемте проще: ваш ублюдок.

Вы сквернослов. Смотрите, осторожней;

Я позабуду, кем вы рождены,

И с вами тоже поступлю в ответ

Невежливо.

Храбрец! Я вас прошу,

Скажите мне: кто я?

Мой старший брат,

Который был бы признанным ничтожеством,

Когда б не ухитрился годом раньше,

Чем я, пролезть на свет.

Будь с ним помягче.

Не буду, не могу, пока он сам

Не даст пример. Пускай он донимает

Зловонной руганью своих холопов,

Но не меня. Отцовскою землей

Он награжден за то, что прожил лишних

Двенадцать месяцев. Пусть это будет

Забыто, пусть нахлебники его

Припомнят хоть одну его заслугу,

Которая ему дала бы право

Меня учить, и я его признаю

Своим опекуном, а раньше — нет.

Кто дал вам ваши средства, сударь?

Воля

Покойного отца; я их беру

Не в вашем кошельке.

А без моей

Поддержки хватит их?

Должно хватить.

Я стану жить скорей на средства шлюхи,

Чем брать у вас.

Так-так; вам угодил

Ваш новый казначей; когда он будет

До капли выжат, окажусь и я,

Быть может, в списках вашего знакомства.

Позвольте мне, сеньор, сказать два слова

В мою защиту; я не дурачок,

Который верит басням, и не трус,

Которого не грех раздеть; я знаю,

Кому и что даю, и полагаюсь

На мой рассудок. Будьте бережливы,

Коль вам угодно, я же буду тратить

Мое добро, не спрашивая вас.

Оставь его, он недостоин гнева.

Он на меня же трудится, Леандро:

Во всем дворянстве нашем только мне

Такой отличный выдался приказчик.

Приказчик, сударь?

Да, и преусердный.

Он знает, что я очень много трачу,

И копит для меня. Ведь кто ж поверит,

Чтоб он, живя шестнадцать лет под игом

Бесплодного супружества, в поместьях,

Обильных всем, средь полных сундуков,

Мог быть так мерзко и постыдно скуп,

Чтобы себе отказывать во всем

Необходимом? Нет, ему известно,

Что все наследство перейдет ко мне,

Коль скоро я его переживу,

А это будет — силою вещей

И с помощью веселья и червонцев,

Как вам ни грустно.

Если буду жив,

Ты тяжело раскаешься.

А если

Умрешь, то нет.

Они зажглись, как два

Враждебных метеора.

Пусть столкнутся.

Жизнь за дон Хайме!

Будьте же и впредь

Хозяйственны, тащите мызу к мызе;

Не потерпите, чтоб клочком земли,

Прельстившим в ясный день ваш хищный взор.

Владел другой; забудьте, что вы гранд;

Взимайте рост на рост; душите ближних

Петлею закладных; крестьян морите,

Пока они не станут как скелеты

От голода. Когда ж проклятья вдов,

Семей старинных гибель, слезы сирот

Вас выпроводят к черту, не забудьте,

Что все загреб ваш благородный брат,

Который на могиле вашей спляшет

И даже, может быть, за два пистоля[439]

Закажет мессу бедному монаху,

Чтоб дух ваш не слонялся.

И закон

Велит, чтоб это я терпел!

Ей-богу,

Когда случится так, — а так случится, —

Вы посмотрите в щелочку из ада:

Увидите, как я копаюсь в ваших

Железных сундуках; и вновь запляшет

Огнесверкающая дочь Плутона[440]

По кабакам, пирам и маскарадам,

Забыв, что вашей пленницей была.

Одна лишь мысль об этом, я надеюсь,

Уложит вас в постель, и я тогда

Пришлю вам доктора и позабочусь

О погребении.

Довольно, сударь.

Не речью с вами я сражусь, а делом.

Готовьтесь к этому. Ты пожалеешь,

Что не был нем сегодня.

Вы напрасно

Его разгорячили.

Пустяки!

Раз он убрался с глаз, я весел снова

И про него забыл. Черт с ним совсем.

Поговорим о чем-нибудь другом.

Что нового на свете?

Утверждают,

Что нынче летом многое решится

В том, что касается военных дел.

А нам-то что до них? Обсудим лучше

Свои дела. Теперь любой храбрец

Толкует, сидя в кабачке, о том,

Что замышляет на весну эрцгерцог,[441]

Какой отпор готовят Штаты;[442] что

Предпримет, император против турка;[443]

Куда тот двинет лунные знамена:

На Польшу или Персию. Все это

Премудрым государственным червям

Ясней их личных дел. Такие речи

Оставим тем, кто призван к ним. Мы юны,

И я бы предложил избрать как тему

Красивых женщин.

Что ж, ее не реже

Касаются.

И спорят безысходно,

Кто всех милей.

Одни предпочитают

Француженок за их наряд, другие —

Дородных итальянок, третьи — наших.

А некий мой приятель мне божился,

Что в Лондоне он повстречал девицу,

Которая вела себя с ним за ночь

Француженкой, испанкой, итальянкой

И кончила голландкой: чтоб остынуть,

Зацеловала утром допьяна.

Зачем скитаться языком далеко,

Когда здесь, в Кордове, коль вам угодно

Поверить мне (я видел сам, сеньоры),

Есть женщина незнатного рожденья,

В незнатном браке, чей волшебный облик

Затмил бы в состязании любую

Красавицу. Вы можете собрать

Из всех подлунных стран все совершенства.

Какие только видела земля,

И бросить на весы, — ее улыбка

Их перевесит.

Что за чудеса!

Она и впрямь действительное чудо.

И, так как нет достойных лицезреть

Ту, что Природа отлила без формы,

И, потеряв чертеж, — она сокрыта

От глаз людских.

Но кто владеет этой

Жемчужиной? Я мучусь.

Некто Бартолус,

Сутяга стряпчий.

Плут первостатейный.

Не кто, как он, лишил меня всех лучших

Моих земель.

Меня зовут дела,

И важные; сейчас я не успею

Вам дать его портрет, но в двух словах:

Хоть и богат, он скуп невыразимо;

Чтоб лишний кус урвать, не побоится

Ни дьявола, ни вечных мук; при этом

Он так ревнив, что Аргус[444] был бы должен,

Дабы сравняться с ним, в сто крат умножить

Свои глаза; и ни один не спит;

Чтоб усыпить хоть веко, надлежало б

Нанять гонца искусней, чем Меркурий.[445]

Нет, вы оставьте мужа и жену —

Напрасный труд. Сеньоры, до свиданья.

Леандро! В царстве грез? Очнись! Не стыдно ль?

Восхищен в рай для дураков рассказом

О небылицах?

Хайме благороден

И вымыслом не оскорбил бы друга.

Да и меня волнует больше зависть,

Что этот скряга Бартолус срывает

Столь сладкие плоды. Полсостоянья

За помощь в дележе!

Ах, эти грезы

Несбыточны!

Я ею наслажусь,

Я чувствую, пророческой любовью.

Но вы придете мне на помощь.

Брось!

Не будь смешон!

Здесь у меня мелькает

Забавный замысел. Держись, сутяга!

А вы не спорьте.

Поступай как хочешь.

Удастся, похвали себя за ум;

А нет, мы над тобою посмеемся.

Вы повидали дон Энрике?

Да.

Ну что? Скажите прямо: как он принял

Мое письмо? Я горестным пером

Так искренне писала, что должна

Была его растрогать.

Вы ошиблись.

Возможно ль башню удержать в паденье

Иль усмирить безумный океан,

Когда он бурно заливает берег, —

Исполнить то, чего не может быть?

А вы хотите душу дон Энрике

Подвигнуть к состраданию.

О, где же

Небесный гром, Октавио, что он

Не свергнут в бездну?

Милая Хасинта,

Несите боль с испытанным терпеньем

И не тревожьте правый гнев небес.

Письмо он прочитал не только хмуро,

Но, бессердечный изверг, проклинал вас,

Да, горько проклинал!

Злой человек!

О, если б я могла забыть, что в прошлом

Была с ним связана; что эта помощь,

В которой отказал он, не подачка,

А долг, священный долг!

О, не касайтесь

Жестоких струн! Пусть тихое безмолвье,

Бальзам несчастных, бывшее для вас

Целеньем скорби и оградой чести,

Врачует вас и впредь.

Когда б зараза

Моих злосчастий не распространялась

На моего Асканио, то, даже

Будь мне в сто раз трудней, я бы терпела.

Но он так добр, а я так злополучна.

Заботу, и любовь, и послушанье,

Все, что позволено желать от сына,

Он дарит мне, а я не в состоянье

И в малой доле отплатить ему

Свой материнский долг. Такую пытку

Нет сил нести.

Я стражду вместе с вами.

Но да подаст вам утешенье вера.

Закон небесный непреложен: дети,

Покорные родителям, не будут

Просить о хлебе.

Вот и наша радость.

Где был, мой милый мальчуган?

Я был

В удачном плаванье и воротился

С богатым призом; собственники тоже

Довольны. Сколько золота, взгляните!

Оно для вас.

Сердца людей так скупы,

Что, если б я твою не знала честность,

Я бы тревожилась, где ты достал

Так много денег.

Нет, дурные деньги

Чуждались бы такой хорошей цели,

Как помощь вам. И я обязан ими

Друзьям, которых мне послало небо,

А не себе.

Я счел бы святотатством

Лишить тебя их щедрости, раз это

Дано тебе.

Сшей платье поизрядней

И попытай судьбу. А с нас довольно

Того, что есть. Но почему ты плачешь?

Мне страшно, что я чем-то вас обидел.

Иначе вы, я знаю, так добры,

Что не отвергли бы такой услуги,

Приятной для меня. Учитель мой

Рассказывал, что из небесных птиц

Сыновний долг всех лучше знает аист.

Когда, состарясь, мать уже не может

Летать, как прежде, благодарный сын

Берет ее на плечи, носит, кормит,

Платя за то, что берегла его,

Пока он сам летать не научился.

Ужели я, чей разум говорит мне,

Что, чем я ни воздай, все будет мало,

Останусь бессердечней глупой птицы?

С излишеством кормиться, наряжаться

И видеть вас в нужде? Избави бог!

Как я могу считать себя несчастной,

Когда я мать подобной доброты?

Осушим слезы; нам устроит пир

Наш маленький хозяин.

С ним мы можем

Считать, что мы богаты.

Я богат,

Пока могу служить и помогать вам.

Кого винить: себя или судьбу?

Я молодой пришла на ваше ложе,

Дочь плодовитой матери, и вы

Меня встречали в цвете вашей крови.

Зачем же я бездетна?

Человек

Не постигает воли провиденья —

Она для нас таинственна.

К чему

Весь блеск богатств и все блага земные,

Когда венца всех наших вожделений,

Вершины человеческого счастья —

Ребенка, чтобы все ему отдать,

Мы лишены?

Проклятие богатства

В том, что ему недостает отрады,

Доступной беднякам: им в скромной хате

Ласкает взоры образ их весны.

Пусть корень чахнет, молодые ветви

Растут и крепнут, обновляя ствол.

Но это лишь начало, не конец

Моей беды, затем что поневоле,

Раз небеса отказали нам в детях,

Плоды моих трудов и мук получит

Неблагодарный брат, который весел

Моей невзгодой.

Я бы предпочла

Усыновить ребенка из приюта

И воспитать как сына.

Этот способ

Для нас, увы, запретен, Виоланта.

Счастливый Рим, где в праве был патриций,

Потомством недовольный, выбрать сына

Из честного, хоть бедного семейства

И сделать знатным! Но закон Испании,

Храня преемство древних родословий,

Не признает такой свободы. Брат мой

Отлично это знает и со мной

Заносчив, как хозяин.

Я сожгу

Все, что мое, чтоб он и полреала

Не получил! Ужели нет обходов,

Чтоб отстранить его?

Будь я уверен,

Что замысл мой вы примете спокойно, —

Затем что он мою умалит честь, —

Я бы сравнял с землей его надежды,

Вспарившие до облаков, чтоб видеть

Меня в могиле.

Совершите это,

И наше мщенье будет нашим сыном,

Наследующим все.

Но не раскайтесь

Впоследствии.

Лишь отстраните брата, —

Мне никакая не страшна расплата.

Я удивляюсь.

Ну и удивляйся.

Таков мой вид; а то, что будет дальше...

Зачем такой наряд? Какой в нем смысл?

Вид самый глупый.

Молодой писец,

Голодный пес, строчащий за реал.

Да разве так прельщают красоту?

Какая цель?

Молчите; вы глупцы,

Еще глупее, чем мой вид. Поймите,

Кто ищет чуда, тот плетет хитро.

Чем это облегчит знакомство? В чем

Повысит твой престиж?

Отстаньте, ну вас!

Красивый, бравый юноша (ей-богу,

Ты помешался!), молодой мужчина,

Прельстившийся лучами красоты

И жаждущий склонить к себе их ласку,

Стремится сам казаться юным, статным

И в полном блеске.

Нет, я не согласен,

И этому я следовать не стану.

Я в плаванье пущусь таков как есть.

Вы можете любить в шелках и в бархате,

А я и в сарже вас опережу.

Взмоститься на большущего коня,

Изображать героя, гарцевать

Иль под окном бренчать морозной ночью,

Зубами отбивая такт, — что в этом

Красивого? Я лучше внутрь войду,

Бренчать и гарцевать на полной воле.

Да как войти?

Уж это я берусь;

Я кой-какие захватил игрушки.

Есть тут такой викарий,[446] некто Лопес.

Яснее вам не стало?

Сознаемся.

О простецы! Викарий с этим стряпчим

В нерасторжимой дружбе.

Ну так что?

Его мы знаем. Он живет здесь.

Да.

Несчастный плут. Чем он тебе поможет?

Проповедями? Ты влюбился насмерть,

А он молиться будет за тебя.

Терпенье, господа. Я вам сказал,

Что мой викарий с этим скрягой стряпчим

Почти одно. Я на его природу

(Которую заглазно изучил

И подцепить сумею без ошибки)

Воздействую как следует, поверьте.

Так предоставьте же меня судьбе.

"Прекрасно трудное" — вот мой девиз.

Алмаз я раздобуду из скалы.

Иль...

Тш! Викарий. Ну, попутный ветер!

Твой духовник! А вдруг он не отпустит

Тебе грехи?

Останусь в дураках.

Идите. Все вам сообщу.

Мы ждем.

Да, скуден мир.

Послушаем его.

Казалось бы, чем может чужестранца

Привлечь к себе его свиное брюхо?

Несладко пастырям.

Дьячкам не слаще.

Творишь, творишь молитвы, а что пользы?

Тут всякое зачахнет благочестье —

Совсем дуреешь на таких харчах.

Раз вам живется плохо, как же нам,

Кормящимся лишь звуком песнопений?

Встаешь с утра, звонишь для аппетита,

А вынужден, — простите, — грызть веревки.

Давно мы без крестин?

Уж третий месяц.

Здесь и рожать-то разучились люди.

Всех доняли поборы, войны, море.

Народ невесел, где тут плуг вострить?

Питаются травой, зеленой жижей.

А если пара бедных землепашцев,

Друг дружке помогая, раз в семь лет

И вылепит сырок, он до крестин

Не выдержит.

А здешние повесы

Считают долгом надувать викария:

В полках да у блудниц приплод свой крестят.

Бесстыдный век.

Притом жестокосердый:

Не мрет никто, с усопших хоть бы грош.

Здесь воздух слишком чистый, все здоровы.

Жить впроголодь среди бессмертной паствы —

Что за мученье, боже!

Отче добрый,

Ведь вот позволено ж молиться против

Любой погоды — ясной, мокрой; что бы

И против воздуха?

В канонах нет,

А жаль: убыток в сорок медяков.

Чудно; ведь голодают, а не дохнут,

Не лезут в гроб. Эх, славную чуму

Или десяток новых лихорадок,

Чтоб всех жгутом скрутило, отче добрый,

И заодно врачей, дабы никто

Телесной помощи купить не мог, —

Уж вот бы зазвонил я!

Что ты, Дьего!

Ведь нам врачи друзья — оставь их с миром;

Они морят хоть медленно, да верно.

Нам надо поискать гнилее воздух,

Зловредней климат.

Надо, несомненно.

Чтоб воздух был рассадником горячек,

Таких, чтоб душу вышибали прочь,

Не дожидаясь зелий и припарок.

Подагры, столбняки.

Столбняк хорош.

Ну а подагра долго тянет, отче.

Вот сифилис иль английский запор,

Вот те — навозец; кладбище жиреет,

Дьячок поет. Да, с ними дело верно.

А сколько завещаний, слов надгробных,

Поминок, веселящих дух!

Житье!

Я хоть по брате в аналой и плачу,

Здесь, Дьего, я смеюсь.

Нельзя иначе.

С тех пор как нет смертей, я поглупел.

Забавно, я вот разучился рыть.

Вот прелесть мальчики! Я подойду к ним.

Кто это? — Посмотри — как будто к нам.

Быть может, свадьба или завещанье.

В чем дело, друг?

Я к этому сеньору.-

Бог в помощь вашей мудрости!

Вам также! —

Приятное лицо; тут есть надежда.

Я к вашей милости с письмом.

Так-так.

Откуда, разрешите знать?

Из Новой

Испании.[447] Вам пишет старый друг ваш.

Так-так. — Я там ни дьявола не знаю.

Смотрите, как бы он не укусил вас.

Мне он не нравится.

Пусть, ничего.

Кто налегке, тому злодей не страшен.

Что мне терять? Мою ученость разве?

И ту он может уместить в орех.

Алонсо Тивериа! Превосходно.

Должно быть, друг из очень стародавних.

Я это имя слышу в первый раз.

Вы смотрите, как будто вы забыли.

Нет, я смотрю, как будто силюсь вспомнить;

Нельзя забыть того, чего не знал.

Алонсо Тивериа?

Да, он самый.

Он в Индии живет?

Да.

Впрочем, может

Жить где угодно.

Напрягите память;

Вы вместе с ним учились в Саламанке,

Снимали вместе комнату.

Да что вы!

Вы вспомните, конечно.

Я бы рад.

Вы были кумовья.

Весьма возможно.

А у кого, не знаете? Студенты

Ужасно как перегружают память. —

Ты, Дьего, помнишь этого сеньора?

Ведь ты при мне двадцатый год.

Я? Помнить?

Да с ним мозги свихнутся! Тивериа?

И Новая Испания? Вот тоже!

Он вам друзей разыщет и в Китае.

Поберегитесь. — Слушайте, мой друг,

Ко мне у вас нет писем?

Писем нет,

Но от отца привет пономарю,

Почтеннейшему Дьего. Это вы?

Теперь и я — беспамятный! Я — Дьего,

Но чтоб я помнил вашего отца,

Иль Новую Испанию (в тех странах

Я не бывал), иль вас, — постойте, отче,

Давайте пораскинемте умом —

Не спим ли мы?

Я, видимо, ошибся;

Мне говорили все, что вы — дон Лопес,

Священник здешний уж не первый год,

А вы — псаломщик Дьего; к ним я послан.

Но, может быть, их нет уже в живых,

А звали, как и вас. Благодарю вас,

Благодарю за честный ваш ответ;

Могла ошибка выйти. Дело в том,

Что Лопесу, приятелю отца,

Я должен был вручить немного денег —

Пятьсот дукатов, небольшой подарок.

Но так как вы не он...

Сеньор, постойте,

Минуточку терпения, прошу вас.

Ах, дайте вспомнить — стойте, умоляю.

Почтенный друг, такой великодушный,

Старинный друг, — я вспомню, я уверен.

Ты прав.

Ну-ну, скорей соображайте!

Вот у меня так в памяти встает

Немолодой, степенный господин.

Да, он в летах.

Красивые седины

(Теперь уж он, наверно, сед; наверно),

Сеньор Алонсо.

Что-то вспоминаю.

Уехал он тому уже лет двадцать.

Лет двадцать пять.

Вы совершенно правы:

Час в час, сегодня ровно двадцать пять.

Красавец, статный, рослый; храбрый воин,

Женатый на... позвольте...

На де Кастро.

Вот именно.

Ты форменный каналья!

Тебе де Кастро то же, что султан.

Дукаты странно проясняют память.

Дать им еще, они Адама вспомнят.

Позвольте руку, как я рад вас встретить!

Теперь я вспоминаю четко, ярко,

Как если бы с ним виделся вчера.

Сердечно рад! Ах, грешный человек,

И как я мог забыть такого друга?

Мы были с ним одна душа, сеньор.

Он жил здесь рядом, он владел здесь... мызой.

Вот именно.

Алонсо Тивериа!

О господи, как время с нами шутит!

Ведь это был единственный мой друг.

Я вашу мать еще невестой помню,

Красавицей была; я их венчал.

Я вспоминаю игры, маскарады,

И фейерверк, и все, ей-богу. — Дьего,

Да ты вглядись — ведь это чьи глаза?

Нет, если это не портрет Алонсо...

Мне вчуже совестно за их бесстыдство!

Ведь вас зовут Леандро, сударь?

Да.

Благодари письмо.

Ведь я вас нянчил,

Играл, возился с вами, целовал вас,

Устраивал для вас на колокольне

Качели из веревок.

Милый мальчик.

Что было бы за тысячу дукатов?

Он был премилый мальчик. Мы стареем,

А он, смотри, он стал еще милей. —

А ваш отец? Как поживает он?

Когда он осчастливит нас приездом?

Должно быть, скоро. А пока я прислан

На ваше попеченье.

И на радость.

Увидите, что я вам рад, как другу.

И чтобы изучать науку права.

Поэтому отец хотел просить вас

Устроить мне знакомство с человеком

Искусным в этих знаньях. За труды

Он получил бы триста золотых,

А содержать себя я буду сам;

Но деньги вам оставлю на храпенье, —

Я их ношу с собой, и я устал.

Ах, сядьте, сядьте; верьте, я вам рад.

Науку права вы избрали кстати;

Здесь есть знаток по этой части, Бартолус,

Он мне сосед; я вас ему представлю;

Ученый муж и близкий мой приятель.

Я сослужу вам службу.

Он осел,

Так мы и будем знать; вот выйдет стряпчий!

Что ж, если выйдет... Дьего, мой питомец

Проголодался; что-нибудь промысли.

Позвольте разгрузиться.

Облегчитесь.

Потребуется, — я ваш казначей.

Раз это даст мне доступ к ней, я счастлив.

Идемте, отдохните.

Я иду.

Чтоб крепость пала, дам себя остричь.

Нет, Амаранта, мирный образ жизни,

Уединенный, замкнутый, спокойный,

Всего приличней женской красоте.

Блистая дома юностью прелестной,

Как лилия в прохладном хрустале,

Она в толпе свою теряет свежесть

И тем тусклей, чем больше на виду.

К чему раскрытые для взоров окна,

Вечерние террасы для прельщенья,

Когда всегда полезней воздух комнат,

Благие мысли — краше всех гостей,

А в старых книгах — лучшая беседа!

Да что учить, ведь я же нрав твой знаю.

Вы знаете лишь собственную ревность

И недоверье — вот что вами движет.

И честности моей что за цена,

Когда я под замком? Какая польза

В достойных мыслях, в скромном повеленье

Наедине? Их можно оценить,

Когда они оттенены сравненьем.

Раз есть во мне и честь и добродетель,

То дайте мне их проявить открыто —

В тени и взаперти они зачахнут:

Им нужен свет, чтобы пышно расцвести.

Вы слишком вспыльчивы.

Вы слишком скупы.

Коль это добродетель — вы святой.

Я жить хочу, как жены прочих стряпчих,

И требую того, что есть у каждой:

Карета, миловидные служанки

И все, что надо.

Тише, Амаранта!

Довольные, одетые богато,

Они верны заботливым мужьям;

Гуляют, ездят в свет...

Ты тоже будешь.

С мужчинами беседуют свободно,

И чести их соблазны не страшны.

Ты не волнуйся, у тебя все будет.

Дай только мне немножко подкопить, —

Тогда...

Вот существо, с которым я

Должна увеселяться; весь мой двор:

Служанка, повариха и подруга;

И половина дел на мне же; фольга,

Чтоб оттенять мой блеск; благодарю вас.

Я жду, когда ко мне приставят черта.

Довольно, Амаранта. — Что тебе?

Священник, и дьячок, и незнакомец

Желали бы вас видеть.

Незнакомец?

Вот повод, чтоб меня приревновать.

Прошу, довольно.

Выйдите вы к ним:

Так безопасней; я останусь здесь;

Ваш мир мне дорог, я его раба.

Нет-нет, священник, может быть, привел

Богатого, почтенного клиента.

Ступай к себе; я с ними потолкую

И тотчас отпущу их.

Повинуюсь.

Мои страданья вы еще поймете.

И возмещу их.

Так верней. — Прошу вас,

Прошу войти, любезные соседи.

Бог помощь вам.

И вам, отец викарий. —

Привет соседу Дьего. Ну-с, в чем дело?

Но будем кратки: время — деньги. — Сударь,

Прошу.

Итак, чтоб быть как можно кратче —

Я знаю, как вы заняты, — мы к вам

Приводим молодого человека

Честнейшей внешности.

Как будто так,

Но для чего?

Быть вам учеником.

Слугой, коли угодно.

Я приехал

Издалека, нуждаясь в руководстве.

Увы, я, сударь, человек простой,

Такой слуга, как вы, мне не по средствам;

Дом тесный у меня, в нем еле-еле

С домашними я умещаюсь сам.

Ну а затем — не осудите, сударь, —

Когда бы я и мог нанять слугу,

Тут нужно как-никак быть осторожным.

В наш век...

Позвольте мне ответить: вот

Порукой за него пятьсот дукатов.

Он нравственность свою вам обеспечит

Чистейшим золотом.

Залог почтенный,

Но нужды в нем и нет: его лицо

Врожденную изобличает честность.

И так как я стремлюсь к познанью права,

В котором, как я слышал, вы знаток,

То дайте мне лишь угол да тюфяк

(Я не хочу ни в чем вам быть помехой),

Да книги нужные, да ваш совет,

И я доволен. Изученье права

И ваша близость — ничего другого

Я не ищу и спрашивать не стану;

Ведь я и сам люблю уединенье.

В признательность за труд ваш каждый месяц

Я положил бы двадцать золотых,

Со временем и больше. Эти триста —

Особо, в знак моей любви к науке;

Насчет стола я позабочусь сам.

Какая страсть к науке!

Поражаюсь,

Но и ценю.

Благодаря дукатам.

Взять бы его к себе, учиться рыть!

На редкость скромный человек.

Как будто.

Его усердье надо поощрять,

Он может многого достигнуть...

С вашим

Содействием, под вашим руководством.

Его отец, узнав заботы ваши...

А ваше мненье?

Юноша прекрасный,

Но до того застенчивый...

Тем лучше. —

Что ж, сударь, я готов вас взять к себе,

Хоть это мне не очень-то удобно

Ввиду всех дел моих и тесноты

(Но в вас есть привлекательное что-то).

Согласны ли вы только поначалу

Спать жестко, в небольшой пристройке к дому?

Чертогов предложить я не могу,

А для занятий общество и вредно.

Да иногда немного дров — студент

Жить должен просто, — иногда свечу

Для чтенья книг.

Все, что хотите, сударь,

Лишь было б сухо. Я не избалован.

Тогда я вас приму. Но вы должны

Не преступать своих границ.

Да, сударь,

(Вот золото), — и буду ваш слуга.

А вы мне дайте книг. Лишь бы достигнуть

Желанной цели, — я воздам вам щедро!

Ну, за науку!

Он для вас находка. —

Сейчас он вам покажет вашу келью.

Учитесь; станете хорошим стряпчим,-

Я распродам свои колокола,

А вы докажете, что так и надо.

Идемте, сударь. — Вам, друзья, спасибо.

Я как-нибудь зайду распить стаканчик.

Прошу.

Вот деньги, добытые с легкостью!

На, покути и помолись за дурня.

Побольше бы таких, дай боже, дурней,

Ученых, не ученых, всяких званий!

И за морем побольше бы друзей!

Да, только бы нам присылали деньги,

Мне все равно, с какого края света,

Я тотчас их признаю, — я и брат,

Я всей душою с тем, кто шлет мне деньги.

Пусть зубрит! До последнего дуката

Я за него.

Сменить бы ремесло

И жить за счет живых! Мои покойники —

Товар гнилой.

А вдруг наш юный дурень

Наткнется на его супругу, Дьего?

И с ней затеет дело? Не один тут

Найдется пункт, чтобы надеть очки, —

Секретный пункт, достойный рассмотренья.

Ах, Дьего, вот его я полюбил бы!

От всей души! И самого себя,

И всякого, кто это бы устроил!

Ведь, говоря по правде, стряпчий — дрянь,

Поганый червь; я чту его для виду,

Но буду рад его рогам. И если

Наш друг не будет глуп...

Он слишком робок.

И жало ей вонзит...

Нет, где уж там!

Ей нечего и ждать такого счастья.

В нем жару нет — все съедено наукой.

Пускай судьба решает, а пока

Пойдем и погадаем над стаканом.

Я словно сплю и царствую во сне.

Идем, смелее, Дьего! Приналяжем!

Миланес, Анджело, вы сами видели?

Да-да.

А вы, Арсенио?

Он был

Одет престранно и пустился в путь.

Любовь, храни его! Он славный малый.

Держись, дон стряпчий! О, как этот жулик

Забрызжет, задымится, затрещит!

Вот скот...

Который может стать рогатым.

Пусть ходит как олень, чтоб знали все!

Какую низость он посеял в брате,

Каких доходов для себя достиг!

Сведи с ним счеты, дорогой Леандро!

Паши на молодой его телице!

Поставь ему тавро из двух рогов!

И чем усердней будет он стараться

Стереть его законом, пусть тем ярче

Оно горит!

Что нового, Андреа?

Мне тяжело сказать, но я обязан.

Ваш брат велит вам под угрозой кары

К нему отныне не являться в дом.

Мне жаль, сеньор.

Пустое! Я доволен.

Я этот дом гордыни и безумства

Рад позабыть. Скажи ему, что скоро

Он будет им извергнут. Ну-с, идемте,

И будем веселы, и пообсудим,

Чем нам помочь Леандро, — мы должны

Быть начеку. Я все готов отдать,

Чтоб стряпчего узреть ученым зверем!

Идем, с ума сойду от нетерпенья.

Как можно брать жильца, раз вы ревнивы?

Давать приют мужчине в цвете сил,

Чтоб мучиться?

Мой свет, не беспокойся!

Он смирен, скромен, тих. Я ж говорю:

Сидит весь день над книгами, а платит

По-царски, кормится на стороне.

Я не хочу его; ведь я вас знаю,

Вы будете опять сходить с ума.

Клянусь, не буду.

Нет, с меня довольно.

К тебе он не подступит, не посмеет

Входить к тебе сюда. В каморке старой

Для дров и угля...

Вы зажгли огонь,

Чтоб он снедал вам душу.

Ты его

Не видела. Тебе смущаться нечем.

Носи его на сердце, не согреешь.

Он поглощен законами: как жить

Грехом, но не в грехе. Поверь, мой свет,

Он и смотреть на женщин не умеет

И знает лишь из книг, каков их пол.

Не нравится мне это.

Ты взгляни,

Что за дары он шлет мне ежечасно!

Какую снедь!

Еще вы пригласите

Его к столу!

Что ж, если ты согласна,

Пожалуй, в самом деле; он так скромен,

Всегда молчит. Вот часть его подарков.

Он съест кусок-другой и тотчас встанет.

Он учится и за едой. С ним просто.

Реши сама.

Что мой дурак затеял?

Иди, мой свет, стучат! Прошу. В чем дело?

Я прислан к вам сказать, что дон Энрике

Желал бы срочно видеть вас по делу

Особой важности.

Сейчас приду. —

Я ухожу; жена, не беспокойся.

Вернусь, поговорим. Прощай! — Вы, сударь,

Сидите занимайтесь. Через час

Рассмотрим новый казус.

Буду ждать.

С такой горой червонцев жить, как нищий,

Зарыться в тяжбы? Это что-то странно.

Хотелось бы взглянуть, кто он такой,

Ужасно бы хотелось; и понять,

Зачем, с какою целью... Это здесь.

Зайду с той стороны и попытаюсь.

Там, кажется, окошко.

Он ушел.

Ах, увидать ее! Нет никого.

Как грязно у него! Моя каморка,

Коль долго в ней сидеть, меня погубит —

Так сыро в ней. Я пропаду для женщин,

Прожив тут месяц. Не сыграть ли мне

На лютне? Может быть, она и выйдет.

Незрим. Так хочется его увидеть!

Чу, звуки лютни! Голос! Будем слушать.

Отпусти меня, о счастье,

Мне давно пора идти.

Если ветер и ненастье

Помешали мне в пути,

Пусть то будет ветер нежный,

Вздохи груди белоснежной.

Молви слово, красота,

Пощади того, кто любит;

Разомкни свои уста,

Их молчанье душу губит.

Благовонный, беглый звук —

И она воскреснет вдруг.

Такая речь приятней, чем законы.

Еще сильнее хочется.

Она!

Не он ли?

О, чудесное лицо!

Наверно, он.

Я выйду.

Он совсем

Не безобразен. Благородный облик.

Как тихо он стоит!

Я поражен:

В ней слиты все земные совершенства!

О, как он бледен! А глаза пылают

Как факелы! Какой отважный взор!

Идет сюда. Как он красив! Манеры

Не стряпчего. Пока с меня довольно.

Мой муж, вы в этот дом внесли огонь.

Что сделалось со мной? Я онемел.

Нет, до сих пор еще ничье лицо

Мне не мешало смело подойти,

Заговорить, а здесь уста сомкнулись,

Благоговея перед божеством!

О, сладостный покров руки прекрасной

Невинный охранитель чистоты.

Живи близ сердца! Я нашел святыню,

Которой сотворятся чудеса.

Какой-то шум! Мне надобно уйти.

Я осчастливлен сладостным виденьем;

Приму страданья, разорюсь вконец,

Но наслажусь! Скорей назад в конурку.

Теперь вам дело ясно?

Да, сеньор.

И хоть оно мою заденет честь

И подорвет ко мне доверье, все же,

Не находя других путей защиты

От ярости завистливого брата,

Который нагло помыкает мной,

Я должен действовать.

Да, господин мой,

А что до чести — это мы устроим,

Доверью пошатнуться не дадим;

Мы чудеса творим, врачи закона;

Увидите, как я вам это ловко

Сварганю все. Сеньор, не беспокойтесь:

Кто щедро платит, тот не проиграет, —

Червонцы вывезут любое дело

Куда угодно. Заседанье завтра,

Судья — ваш друг. Любовь к лицу богатым,

И в ней они счастливы, как в делах.

Судья увидит сразу.

Пусть увидит.

Подбейте иск теплее (время свежее),

Так здоровей для дела. Горе жадным!

Когда мошна туга, туга и тяжба.

Тут я всегда был щедр.

О да, сеньор.

И вас боятся, ползают пред вами.

Господствуйте, со стряпчим не скупитесь.

И будут вашими любые земли,

Любые радости, любая месть.

Все ваше. Мне потребуются завтра

Свидетели.

Нужды не будет, Бартолус.

Народ бесстрашный, присягнут немедля,

Покажут что угодно.

Что ж, ведь правду.

Им безразлично: для разнообразья

И правду могут — это все равно.

Итак, я вызову к суду дон Хайме,

Октавио, Хасинту и Асканио.

Представьте ваши доводы, сеньор,

А о свидетелях не беспокойтесь.

Хоть это стоит денег, не жалейте;

Проигрывались чудные дела,

И так дурацки, только потому...

Все будет так, как нужно.

Озаботьтесь

Послать судье негласно — понимаете? —

Чтоб он услышал сердце...

Хорошо.

И ощутил, как бьется пульс. А я —

В свой час — увидите! Сеньор, прощайте

И веруйте в закон!

Он мне поможет.

Нет, конечно, я с вами расстаюсь.

Как были вы распутными невеждами,

Так и остались. Целых двадцать лет

Я вас учил, кормил ребячьей жвачкой:

Все ни к чему, такие же дубины.

Я не товарищ вам, у вас ни веры,

Ни денег нет для вечного спасенья.

Нельзя, чтоб пастырь дал паршиветь стаду.

Нет-нет, вы гниль!

Ах, если бы и впрямь!

Уж я ль не мазал вас вероученьем,

Уж как втирал, а вы все в шелудях!

От вас подальше!

Отче, не сердитесь,

Хоть вы и в новой рясе; оставайтесь!

Мы признаем, священник вы хороший!

Не донимаете проповедями,

Прочтете нам отрывочек, и хватит.

Мы признаем — наставник вы спокойный:

Чем нас морить, скорей всхрапнете сами.

И это нам приятно.

Вы у нас

Первейший человек катать шары

И зачинатель всякого веселья.

Вы — наш пример во всем, и справедливо,

Чтоб за столом вы ели больше всех.

И все-таки я с вами не останусь.

Я человек, рожденный не затем,

Чтоб с колокольни созывать ослов.

Мы увеличим вашу десятину,

Дадим яиц, хоть это нам зарез.

Я вот кузнец; вам для молитвы каждая

Десятая закованная лошадь, —

Я штук пятьсот заковываю в год.

Я повар, потому и совесть черствая,

Но размягчусь на десятину супом.

И вам паек мы увеличим, Дьего.

Чтоб я за вас вступился! Мне еще

Обидней в десять раз. Не ублажите!

Нет, для дьячков получше есть места,

Доходные, приятные местечки,

Где люди знают цену нашей службе.

Чтоб я вступился за таких болванов!

Церковный ключ под дверью, земляки;

Вы можете войти и выгнать галок.

Там мой стихарь с единым рукавом —

Вот до каких я доведен лохмотьев —

И вышитая риза, вся сквозная.

Вы с ними осторожней — вещи хрупкие.

Остатки книг, то, что не разлетелось

От старостиной музыки, все там же;

Черны от рвенья против трудных мест.

Найдете что-нибудь в Христовой кружке, —

Помимо надписи, и то затертой,

Чтоб не будить сверх меры милосердье, —

Истратье с доброй целью, прокутите.

Веревки колокольные прочны:

Повеситься вы можете свободно.

Не торопитесь так.

Я вам скажу:

Хотите нас?

Мы все усердно молим.

Поставлю выпить столько...

Довод веский,

Особенно когда его поддержат.

И дочку вам пришлю.

Что ж, это дело:

Она растет, ей нужно наставленье.

Все будет вам. Как нам лишиться пастыря?

И вас, старинный, честный друг наш Дьего?

Все это ни к чему. Я вам, соседи,

Вот что скажу: когда вы нас хотите,

Хотите, чтобы мы остались здесь,

Вам надо обязаться перед нами,

И обязаться вот в каких статьях:

Не заживаться, жить давать и нам,

Не оставлять подолгу без работы;

Жен брать испытанных и плодовитых.

Детей рожать обильно, для крестин,

Или чтоб вам рожали, — все равно.

Пускай крестины, свадьбы, отпеванья,

Веселые пиры вертятся кругом,

Круглей свиньи, чтоб был и нам барыш.

Пусть старики заболевают чаще

И мрут быстрее, дети пусть растут,

А вдовы пусть от горя мрут, понятно,

Но только если дочери их зрелы,

Чтоб дать приплод. Вот молодухи ваши,

Те часто помирают, не родив;

А это мне убыток: остаешься

Без детских похорон. Так не годится.

Сперва роди, потом уж помирай.

Так вот, соседи, если вы клянетесь...

И в этом и во всяческих забавах.

И умирать, и жить, и веселиться.

Друг друга все должны обогащать.

Сегодня там, а завтра здесь. Ну что же,

Раз детками вам можно удружить,

Я потружусь, наполню вам купель.

А стариков моих на третий месяц

Считайте вашими.

Моя сестра

Нуждается в молитвах: влюблена

Отчаянно.

Отчаянных людей

Не подпускай к ней, вот тогда пойдет! —

Смотрите, как он мрачен! Он вам дорог?

Вы гнев его хотите усмирить?

А что у вас с собой, чтоб он развлекся,

Чтоб увидал любовь к себе? Стыдитесь!

Мы с музыкой пришли, с отличной песней,

Чтобы его задобрить.

Сядьте, отче.

Они свой долг постигли и готовы

Явить веселый нрав.

Ну-ну, валяйте!

Я рад, что научил вас обхожденью,

А то вы были хуже пуритан.

Надежда есть.

Ну-ну, друзья, валяйте!

Пусть мальчонки прыг-прыг, а девчонки дрыг-дрыг,

Пусть звон колокольный несется.

Двиньте жбан вкруг стола, чтоб земля поплыла, —

Наш духовный отец остается!

Поросенок, вертись, поживей, поживей,

Торопись, пока не посолен,

Потому что теперь, ей-же-ей, ей-же-ей,

Старый поп будет нами доволен.

Жарясь в сладком соку, петушок "кукреку"

Возгласит умилительным звуком;

И хоть утка глупа, а к трапезе попа

Приплывет в винном озере с луком.

Наши жены, отец, вынут лучший чепец,

Подавая тебе наши яства;

Не жалея трудов, ни вина, ни плодов,

Для тебя постарается паства.

Будем жать и косить, целоваться и пить,

Десятину твою усугубим;

Посильней наддадим, малышей наплодим,

Оттого что тебя очень любим.

Каков священник? Хороши дела!

Недурно! Или он купил пребенду?[448]

Поп загулял на золото Леандро. —

Он видит нас.

Соседи, уходите,

Ко мне пришли. Идите и старайтесь

Завоевать мое расположенье.

Молчите и живей. Здесь два сеньора:

Вам, неумытой братье, не компания.

Мы год-другой останемся, попробуем.

Возвеселитесь духом, мы останемся.

Живее, ну! За музыку спасибо.

Сеньоры, вы ко мне?

Взглянуть на вас.

У вас премилый вид.

У вас есть письма?

Иль дружеский презент?

Презент?

Из Новой

Испании, из дальних стран; у вас

Заморский вид, Быть может, старый друг,

Забытый мной, какой-нибудь сеньор

В Китае...

Иль при дворе Могола,[449]

Иль где-нибудь...

Они сошли с ума.

Вы, может, из Перу? Ей-богу, Дьего,

В них словно есть таинственное что-то.

Вдруг новый дон Алонсо!

Черт возьми,

И столько денег, и невесть откуда,

И все равно!

У них приятный вид. —

Прошу, располагайтесь.

Нет, не стоит;

Мы к вам пришли от одного купца.

Отлично. Я его как будто знаю.

Не думаю.

Опять ошибка, Дьего.

Давай поосторожней.

Вам вручил

Большие деньги молодой приказчик

По имени Леандро, обокравший

Хозяина и скрывшийся.

Держитесь!

Весть из холодных стран.

Да, свежевато.

Ага, попались, господин викарий?

Ну что?

У нас осталось сто дукатов.

Мы молим вас...

Обоих вас повесят!

Довольно одного.

Нет уж, обоих.

Вы взяли больше, вам болтаться выше.

Проклятое письмо! Чтоб нас поддеть,

Его сам черт прислал сюда из Новой

Испании. Теперь нас дома вздернут.

Я вижу, вы раскаялись. Мне жаль вас.

Мы вас не тронем, только повинуйтесь.

Мы даже вам еще дадим червонцев,

Но будьте осторожны.

Прикажите

Все, что угодно вам, и в тот же миг...

И если мы со всяческим усердьем...

Пока ступайте и сидите смирно;

Но в ожиданье нас молчок, викарий!

Вот вам вперед.

Вам также.

Мы готовы.

Смотрите же! Иначе, будь у вас

Хоть двадцать жизней...

Мы их отдадим.

И нас обоих надлежит повесить.

Но и тогда нам грех винить судьбу.

Прощайте, будьте нам друзья.

Мы ждем вас.

Нас вызывают в суд?

Мне это странно.

Но нам не страшно. Богачи, которым

Есть что терять, в чьих сокровенных мыслях

Живет вина, быть может, и трепещут,

Что их дела изобличит судья.

А мы, которые ни в чем не грешны

И очень бедны, так что в нашу шерсть

Не вцепится когтями правосудье,

Мы можем отвечать на все изветы

Презрительной улыбкой.

Я надеюсь,

Что нет скупца, который бы польстился

На нашу нищету, но я не верю,

Чтобы нашлась на свете справедливость.

Которая взялась бы облегчить

Гнет наших бед.

Что думает Асканио?

И если нас приговорят безвинно,

Что ты предпримешь, чтобы нас избавить

От произвола?

Обращусь с молитвой

К тому, чей слух всегда отверст для правды

И кто исправит всяческое зло;

Я в красноречье превзойду всех стряпчих

И потружусь не меньше, чем они,

Когда им много платят, но в обиду

Я вас не дам.

Счастливая невинность!

Мой дорогой, хороший мой! — Дон Хайме!

И стряпчий, тот, который вызвал нас.

Дон Хайме раздражен — я это вижу.

А этот, в балахоне, я сказал бы,

Похож на жулика.

Оставь, не надо.

Призвать меня к суду?

Ведь ваша милость

Не беззащитна.

А твоя — бесчестна.

Еще недавно захудалый писарь,

За медный грош у всех на побегушках,

Теперь, скопив запас, чтоб можно было

Задабривать судей, он — адвокат!

Всегда без дел, готовый впрячься в тяжбу

За дохлого цыпленка, за пол-ломтя

Засиженного мухами жаркого,-

Крупней доходов правыми путями

Ты не добился бы; но, став канальей...

Любезные слова!

Став дон Энрике

В его делишках сводней, потакая

Его бесчестным проискам, ты вырос

В степенного мерзавца! Что за черт,

Зачем я вызван?

Это вы узнаете

И пожалеете, что были резки,

Иль я не я.

Не будь мы на суде,

С тебя я сбил бы жир, нажитый пищей,

Украденной из глотки бедняков;

Да, сбил бы, сударь мой, но я сдержусь,

Я подчинюсь судье.

Так будет лучше.

Вот если б все враги меня тузили!

Доходная статейка!

Ваша милость!

Мое почтенье!

А, мой милый мальчик!

Зачем ты вызван в суд?

Я сам не знаю,

Но господин коррехидор желает,

Чтоб я был здесь.

Сейчас все объяснится.

Судья идет!

Как? Мой любезный братец?

Ну, значит, здесь какая-нибудь подлость.

Сегодня мы присутствуем в суде

По вашему прошенью, дон Энрике,

Чтоб рассмотреть ваш иск.

Высокий суд

Позволит, чтобы дело изложил

Мой адвокат.

Согласен.

Хм!.. Хм!..

Предисловье,

Без коего и правда не звучит

В устах у стряпчего.

Когда бы здесь

Я защищал дурного человека

Иль обвинял невинного (хоть это

Мне чуждо, беспристрастнейший судья),

Мне речь мою расцвечивать пришлось бы

Фигурами, и тропами, и прочей

Риторикой. Поддельные металлы

Нуждаются в искусстве ювелира.

Тому, что подлинно, заемный лоск

Не нужен. Мой клиент, который ныне

Надеется на ваше правосудье,

Тая в глубинах совести своей

Раскаянье в содеянной ошибке,

Считает недостаточным прощенье,

Полученное от духовника,

И хочет всенародно повиниться

В том, что скрывал года.

К чему он клонит?

В дни юности своей (а все мы знаем,

Что юность неразлучна с жаркой кровью)

Он встретил эту женщину, доселе

Хранящую следы былой красы,

И полюбил ее.

Святое небо,

Что за бесстыдство!

Всем, чем только может

Усердный обожатель, он старался

Склонить ее к взаимности, но тщетно:

Ее девичья крепость не сдавалась.

Тогда он обязался договором

Пред этими свидетелями с нею

Вступить в законный брак.

Пусть присягнут.

Они подучены; за полреала

Они покажут что угодно.

Тише!

Так. Продолжайте.

Дав такой залог,

Он полностью достиг своих желаний.

Их утолив и трезвыми глазами,

Уже не ослепленными, как прежде,

Измерив все неравенство меж нею,

Низкорожденной, и собою, знатным,

Он тайно испросил себе развод

В отмену заключенного условья

И вслед за тем женился, как известно,

На донье Виоланте.

Так как в вас

Представлена особа короля,

Наместника бесстрастного судьи,

Пред кем ничто ни знатность, ни богатство,

То дайте исстрадавшейся вдове,

Или жене, сказать в свою защиту

И перед этим низким человеком

Открыть, кто он; и если скорбь моя,

Сличенная с жестоким бессердечьем,

Не тронет вас, пусть я умру в тоске!

Ни слез его, ни клятв, ни вероломства

Я не коснусь; об них помыслить — мука,

Об них поведать — смерть. Да, я не скрою

(Невинность и притворство несовместны):

Все, что здесь сказано про мой позор

И про его измену, — это правда.

Но выслушай меня теперь и ты,

Ты, дон Энрике, и, когда хоть капля

В тебе есть крови, пусть багровый стыд

Зальет твое лицо! Иль мало было

Покрыть меня мучительным бесчестьем,

Обречь меня страданьям и нужде,

Носящую под сердцем плод измены,

Свидетельство обманутой любви?

За то, что я так много лет таила

Твой низменный поступок, скрыть который

Великодушно мне позволил этот

Достойный человек (клянусь всевышним,

Хоть все считают нас женой и мужем,

Друг другу мы чужие)...

Это странно!

Пусть присягнет.

Клянусь, что это так.

За то, что я с терпением святой

Сносила муку, видя, как другая

Перенимает все мои права,

За то, что в мыслях о твоем покое,

Оберегая твой домашний мир,

Я обо всем молчала, — ты, жестокий,

Так грубо пренебрег моею честью

(Своею ты пожертвовал давно

В своем разврате), что в стенах суда

Ославил мой позор, меня представив

Послушливой распутницей, — нет, это

Неслыханно! Но все же в этой пытке

Мне есть отрада и, хотя закон

Нас разлучил и для тебя раскрыты

Неправые объятия другой,

Я отрицать не стану, что мой сын

(Да, мой Асканио, раз все открылось) —

Законный твой наследник.

Это стачка!

Уловка, чтобы я был обойден!

Прошу вас выслушать меня.

В чем дело?

Мой брат бездетен, и его наследник

Лишь я один. А это все подстроил

Его поверенный, чтобы обманно

Лишить меня моих законных прав.

Все это явный сговор, мне во вред,

И жалкий вымысел.

Вы слишком смелы.

Вам слово, дон Энрике.

Признаю

(Хоть честь моя уязвлена при этом),

Что все, произнесенное пред вами

Любою стороной, святая правда,

Все, кроме заявления дон Хайме.

И мой поступок мне внушен не злобой,

Как он сказал, а угрызеньем сердца,

Желаньем искупить мою вину

Пред этой бедной женщиной. Поверьте,

Я не настолько выжил из ума,

Чтобы вводить в свой дом, усыновлять

Случайное дитя чужого ложа.

Да, он мой сын. Я признаю его

И требую к себе, и я прошу,

Чтоб суд скрепил своим постановленьем

Мое признанье, дав мне полномочье —

Увесть его с собой.

О, это был бы

Второй грабеж несчастных крох отрады,

Оставшихся мне в жизни; в прежнем горе

Я видела бы лишь начало бедствий,

Здесь — их предел! Скорее, чем расстаться

С Асканио, я отрекусь от клятвы,

Скажу, что я блудница, понесу

Любую кару, все, что суд назначит

За ложное свидетельство несчастной,

Глумившейся над ним.

Волненье страсти

Не может повлиять на правосудье.

Возьмите сына, дон Энрике, с тем

Чтоб содержать его как подобает.

И честь велит вам сделать что-нибудь

Для этой женщины: я полагаюсь

На ваше усмотренье. Суд окончен!

Меня ничем не тронуть. Приговор

Бесповоротен.

Вот ваш гонорар.

Побольше б дел таких! Теперь к жене;

Давно пора домой. Слуга нижайший!

Вы смотрите так странно, вы, быть может,

Считаете, что я горжусь удачей?

О нет, я вечно буду вам платить

Сыновний долг и буду, как отца,

Вас почитать. Мой добрый господин

(Не смею звать вас дядей), не грустите;

Я не забуду вашего вниманья

Ко мне, чужому; если мне случится

Владеть богатством, вы один должны

Распоряжаться им.

Раз мне судьба

Быть в дураках, я рад, что это вышло

Тебе на пользу. Раскисать не стану;

Я что-нибудь придумаю.

Проститесь,

Любезный братец, с вашим бережливым

Приказчиком.

Что ж, смейтесь! Ваш черед.

Придет и мой.

Но ты не забывай нас,

Асканио.

Я буду каждый день

Вас видеть, каждый час за вас молиться.

Моей тоски не выразить словами.

Возьмите это и оставьте нас.

Оставьте тотчас.

Юноша, вернитесь!

И постарайтесь позабыть все то,

Что недостойно званья.

Это, сударь,

Дурные правила!

Вы их должны

Теперь усвоить; бедность и богатство

Дружить не могут. Всякий мой приказ,

Хорош он или плох, закон для вас.

А где жена? Ей-богу, я сегодня

Герой и чудотворец. Амаранта!

Ликует сердце от такой поживы.

Ах, я люблю богатого сутягу,

Который только ябедой и жив!

Благословенны щедрые клиенты!

Жена! А как усердный мой питомец?

Все трудится? Вы слишком уж ретивы,

Всему есть мера. Долго ль надорваться?

Передохните.

Нет, уж вы позвольте;

Такой чудесный пункт!

Передохните.

Сперва здоровье, а потом работа. —

Душа моя, я натворил чудес

И птичек золотых поймал в избытке!

И вылупятся новые.

Так, значит,

Вы провели хороший день?

Отличный.

Я, цыпочка, раскинул сеть закона

И взял добычи тьму. А что мой скромник,

Мой ученик? Ты говорила с ним?

К нему я заглянула мимоходом,

Но он такой усидчивый...

И робкий.

Умрет скорее, чем заговорит.

Мне даже жаль его слегка.

Мне тоже.

И если он хотел бы прогуляться

В саду иль в комнатах, пускай себе...

Он и словца промолвить не решится.

Эй, шахматы! Давай, жена, сразимся.

Посмотрим, каково твое искусство.

Ну вас-то, сударь, я побью наверно.

А, выполз! Не смущай его, пожалуйста,

И не смотри, иначе он уйдет.

Поотдохните, я сейчас приду.

Я вышел подышать.

Бартолус и Амаранта играют в шахматы.

Оно полезно.

Вы так? Тогда я забираю пешку.

Ах, если бы я мог быть с ней так близко!

Что, сударь, скажете? Ваш конь погиб.

Хитро! Зато ваш ферзь к моим услугам.

Послушай, отвернись, а то он тотчас

Нырнет к себе; ты видишь, как он вспыхнул?

Он не сгорит.

Нет, ты меня сжигаешь!

О, как она глядит!

Ну вот, попались;

Вам скоро мат.

Счастливый человек!

О, как бы мне хотелось с ней сыграть!

Кто там? Иду. Жена, вам не спастись.

Иду, иду.

Благословен стучащий!

Играй скорее.

Дайте мне подумать.

Там, сударь, к вам пришел один сосед

Поговорить по делу с вашей милостью.

Черт побери.

Играй.

Не торопите;

Я не хочу, чтоб вы потом смеялись.

Опять стучат! Поди сюда, Леандро.

Мне хорошо и тут.

Да подойди же,

Не бойся, ну!

Никто вас не укусит.

Ах, что вы!

Станьте ближе.

Вот, сударыня.

Ты видишь, как расставлены фигуры?

Смотри, чтоб эта дама их не двигала,

И с нею не стакнись.

Как можно, сударь!

Чтобы она не тронула ни пешки.

Увидите, что я непобедим.

Будь зорок!

Вы умеете играть?

Немного.

Так подайте мне совет,

Как мне спастись от мата.

У него

Красивые глаза! — Вы не решаетесь?

Ах, я решился бы на что угодно

Во имя столь чудесной красоты!

Так стряпчие не говорят! Скажите,

Куда пойти (ведь я окружена).

Я вам готов подать совет счастливый,

Но внемлете ли вы советам счастья?

Да, и скажу спасибо. Взять слона?

Вам надо взять того, кто будет вам

Служить, чтить вас, любить вас.

Ах, скорее,

Вернется муж.

Меня, меня возьмите!

Я ваш навек. Пойдите вашим сердцем, —

Сюда!

Что?

О, послушайте меня:

Есть властная игра, игра любви.

Пред вами раб любви!

Пойти ферзем?

Он, кажется, достойный человек —

Муж двинет так...

Взгляните на меня;

Во имя сострадания, взгляните

На нищету, которой я себя

Обрек для вас...

Мой муж сейчас вернется.

Смотрите: я пожертвую ладьей,

Но я зато спасусь.

Взять вашу руку,

Согреть ее лобзаньями без счета,

Чтоб бог любви согрел и ваше сердце!

Играть вот так.

Зачем вы мне мешаете?

Что вы хотите?

Высказать вам все.

Нам этот миг любовью предуказан.

Я знатен родом, молод, чтоб любить вас,

Богат, чтоб вашу украшать любовь.

Я отдаю вам сердце. Пусть оно

Сгорит огнем на этих алтарях,

Пусть этих губ бессмертная весна...

Вот вам; вы слишком дерзки!

О гордячка!

Я ль заслужил?

Мне стыдно.

Что случилось?

Не вор ли к нам залез?

О, я несчастный,

Обезоружен, пойман и осмеян!

Все кончено!

Что это был за шум?

Ты улыбаешься?

Предаст гордячка!

Фигуры на полу! В чем дело, друг мой?

А в том, что ваш питомец, оказалось,

Играет в шахматы. Мне было скучно

Сидеть и ждать; он продолжал за вас;

Я выпуталась, избежала мата,

Но он опять стеснил меня ужасно,

Совсем забил. Но тут, заслышав вас

И снова отразив его атаку,

Вторично спасши моего ферзя,

Я, улыбаясь, встала вам навстречу,

Задела доску фартуком, фигуры

И полетели.

Ты, я вижу, мастер.

Но я тебя побью.

Иль я тебя.

Она еще милей мне. Что за ловкий

И многообещающий ответ!

Твоя жена меня хватила звонко,

Но ты еще звончей получишь, стряпчий!

А все ж таки я натерпелся страху.

Я рад, что вы игрок. Мы будем с вами

Для отдыха сражаться иногда.

Мне с ним не справиться.

Надеюсь. Только

Подбейте доску чем-нибудь помягче.

А там ко мне явились двое с тяжбой:

Платить им нечем, я их помирил.

Идемте кушать — я проголодался.

Благодарю вас, я уже поел.

Как вам угодно; будем ждать вас к ужину. —

Он стал как будто чуточку смелей.

Как бы тебе не присмиреть, мой милый!

Теперь смотрите у меня, надменная!

Мне совестно, что я погорячилась.

Прошу вас выслушать меня!

К чему?

Какой личиной вымышленной правды

Прикроется лукавое коварство,

Чтоб заглушить преступную вину?

Вы мне позволили, сражаясь с братом,

Пойти на все.

И выбрать исцеленье

Мучительней, чем самая болезнь?

Вам мало было взять меня к себе,

Опустошенным ласками распутства,

С увядшей кровью, навсегда бессильным

Мне подарить отраду материнства, —

Вы захотели (дабы я вдвойне

Познала скорбь бесплодья) показать мне,

Что вы когда-то были полны мощи

В разнузданных объятиях другой!

И если одиночество бездетной

Мне было горькой мукой в этом доме,

То каково мне видеть, как подкидыш

Смеется над моим несчастьем, слышать,

Как вас зовут отцом, и вечно помнить,

Что я не мать?

Что я могу ответить?

Признать свою вину, просить прощенья?

Хотите?

Если б этим истребилось

То, что услышал суд. Нет, дон Энрике,

Запомните, что я оскорблена

И покажу, что значит женский гнев;

Пока здесь дышит этот василиск,[450]

Чей хищный взгляд убил мою отраду,

Я буду помышлять о черной мести,

А не о ваших радостях.

Сеньора,

Благоволите выслушать меня,

И не как сына моего отца,

А как слугу; нет, никогда на вас

Я не взгляну иначе как с почтеньем,

Которым раб обязан госпоже.

Я слышал, что знатнейшие из дам

И даже королевы принимают

Услуги тех, кто ниже, чем они,

Происхожденьем; и я буду счастлив

Быть вам полезным всякою работой,

Какой угодно: в качестве пажа,

Быть вашим стольником, быть вашим кравчим.

Носить вам туфли, иногда коснуться

С благоговейным страхом ваших ног;

А то могу сопровождать бегом

Карету вашу и ловить ваш взгляд,

Надеясь заслужить своим усердьем

Вниманье, на которое, как сын,

Не смею притязать.

Как сын?

Простите!

Я не обмолвлюсь больше; пусть умру,

Назвав вас матерью!

Опять глумленье?

Чем примирю я вас?

Ничем. Я клятву

Произношу перед лицом небес

И пусть, ее нарушив, понесу

Любую казнь и в жизни и за гробом!

Пока ваш сын живет под этой кровлей,

Домашний мир невозвратим, и я

Вам не жена.

О, до чего я дожил!

Ваш стол и ложе — не мои; часы,

Когда за вас привыкла я молиться,

Я посвящу проклятиям.

Ужасно!

Весь долгий день я буду вас снедать,

Как лихорадка; бодрствовать ночами,

Твердя про ваш позор, гоня ваш сон;

Чуть вы задремлете, являться в ризе

Моих обид и вас, подобно фурии,

Сводить с ума; а если недостаточна

Такая месть, то у меня найдутся

Друзья и родичи, чтоб рассчитаться

За, все, чем оскорблен в моем лице

Наш знаменитый род.

Как я терзаюсь

Мучительной борьбой меж долгом мужа

И нежностью отца!

О господин мой,

Природный голос мне велит смириться

И предпочесть душевный ваш покой

Всем сладостнейшим для меня отрадам.

Не разлучайтесь с ней; я отрекаюсь

От всяких прав. Пусть старость встретит вас

Ничем не омраченными и, прежде

Чем вы отметитесь печатью лет,

Пусть много раз повторится ваш образ,

Хотя бы я, как зеркало с изъяном,

Был брошен и разбит! От сей поры

Без зова, на который не надеюсь,

Я не ступлю запретною ногой

На ваш порог. Вы мне позвольте только

Хоть издали вас поминать в молитвах.

Я ничего другого не прошу

И с вами расстаюсь навек!

Хоть я

Прикован к этой женщине, служа,

Как раб, ее желаниям, я все же

Не столь бесчеловечен, и я должен

Явить себя отцом. Ты не уйдешь

Без помощи и ласки. Вот, возьми,

Чтоб не нуждаться. Пусть тебе воздается

За доброту твою, и пусть невинность

Когда-нибудь заслуженно возвысит

Твой жребий. — Не сердитесь, Виоланта:

Он предан мной как бы гражданской смерти,

И в этот миг, как на похоронах,

Я без стыда могу пролить слезу. —

Итак, прощай навек! Еще два слова:

Хоть мы уже не свидимся, Асканио,

Когда истратишь это, дай мне знать, —

Я долг исполню. — Вы теперь довольны?

Да, есть чем, видя, как вы разревелись,

Прощаясь с тем, кто для меня — мученье,

Для вас — позор! Чудесно! Продолжайте!

Пусть он прокутит и мое приданое!

Мои наряды и мои каменья

Пошлите вашей дорогой подруге,

Его мамаше! Тайте до конца!

Мой всякий шаг толкуется превратно!

Свои права я защищу сама,

Свидетель небо! На жестокий путь

Меня толкает зрелище твоей

Постыдной дряблости. Не подходи!

Твои слова нечисты, я от них

Бегу, как от проказы.

Успокойтесь.

Ведь вы же знаете, я ваш невольник.

Все, что не вы, исчезло вместе с ним.

Я ваш во всем.

Нет, я свою дорогу

Найду сама.

Я вам не помешаю.

О да, остерегитесь! Свет увидит,

Что женщина, обиду затая,

Страшней, чем ядовитая змея.

Так вот в чем дело! Так-так-так. Ей-богу,

Люблю Леандро!

Докажите это

Своей поддержкой, облегчите другу

Его успех.

Он может быть спокоен.

Я знаю стряпчего до волоска

И от молитв отвлечь его сумею.

Проект чудеснейший! Скорей узреть бы

Его в рогах!

Но не теряйте время.

Иду. А вы наставьте Дьего. Это

Тончайший плут. Вы только подскажите,

Уж он распишет. Приготовьте все,

А стряпчего я вам примчу в минуту.

Ну, если наш Леандро оплошает,

Его мы бросим.

Он остервенел,

И промаха не будет.

Все готово.

Ей-ей, нас ждет веселенькая сценка!

Ушел хозяин?

Только что; его

Увел священник. Дело, видно, важное,

Он вмиг накинул плащ, почистил шляпу,

Оправил воротник и ускакал.

Отлично, Эгла; он ушел так кстати,

Как если б я сказала: "Муж, уйди!"

Здесь прямо промысел. Записку эту

Снеси к Леандро, разбуди его.

Он хмурится и киснет после шахмат,

Но он взбодрится, это прочитав.

А ты ступай гулять на два часа

И не мешай нам.

Да я лучше в петлю!

Когда вам дорог именно ваш сын,

А не надежды ваши, вы должны

Быть счастливы удачей, возвратившей

Ему его природные права,

А не скорбеть о ней.

Скорбеть, Октавио?

Я отрекусь от жизни, лишь бы он

Был счастлив так, как только можно грезить,

Хотя бы все, чем он благословен,

Явилось мне проклятьем. Я печалюсь

От смутных опасений за него.

Я дон Энрике знаю хорошо

И много слышала про страстный нрав

Надменной Виоланты. Неужели

Она, готовая восстать на бога

В своем бесплодье, встретит равнодушно

Мое дитя?

Заботливость отца,

Который ввел его к себе как сына,

Умалив даже собственную честь,

Не даст его в обиду.

Путь ко злу

Всегда отыщет мачеха, слепая

Для добрых дел.

Сюда идет дон Хайме

И с ним Асканио.

Иди, мой мальчик;

Тебе со мною быть запрещено,

И на себя ты этим навлекаешь

Отцовский гнев.

Я вас бы не покинул,

Хотя бы мне за это и грозили

Невзгоды. Но, увы, моя судьба —

Вам делать вред без пользы для себя!

Меня в каких-то целях взяли в дом,

Но выгнали опять.

Не может быть!

Меня не терпит та, кого отец мой

Зовет своей женой, и настояла,

Чтоб я был удален.

Как мне отрадна

Ее жестокость! Так бы поступила

Спасительная доброта!

Я счастлив,

Что вам могу помочь. Вот, поделитесь!

Отец мой страшно мил и обещает

Свою поддержку, но его жена

Коварна и, боюсь, так не оставит.

Ей-богу, я готов от удивленья

Окаменеть.

От доньи Виоланты,

Вам по секрету...

Что за чудеса?

Коль вы желаете достичь богатства,

Она подаст вам способ. Дон Энрике

Уехал, и она вас ждет. Решайте.

Второго предложения не будет.

Хотя бы мне грозило это смертью,

Я к ней пойду, я выведаю тайну.

Асканио, будь здесь, не выходи.

Должны свершиться важные событья.

Когда я до заката не вернусь,

Считайте, что я мертв.

Мы будем ждать вас,

И да хранят вас ангелы добра!

Так неужели он богат?

Да как же!

Уж он давно, хоть получал и мало,

Подкапливал.

А говорили — нищий.

Достойный, бедный Дьего!

Малый дошлый

И скуповат, вот и набил сундук.

И славный собутыльник.

Иногда,

Когда хотел споить соседа насмерть,

Чтоб заработать на его могиле.

И много тысяч?

Тьма.

Необычайно,

Весьма необычайно. Что ж, трудами

И честным рвением...

Милон,[451] начав

С паршивого теленка, приучился

Таскать быка. От грошика к червонцу,

А от червонца и к мешку. Прогресс.

Вы правы; но ведь он любил покушать,

А это как-никак...

С чужого блюда,

И тут больших расходов он не нес.

Уж тут он был свиреп, куда прожорливей

Любой могилы. Дома жил зато

Хамелеоном, насыщался воздухом[452]

Да супом из яичной скорлупы;

Зайдет в корчму, понюхает — и сыт,

Готов потом поститься целый месяц.

Симптом отрадный. Так он тяжко болен?

Да, очень тяжко.

И меня назначил

Душеприказчиком?

Да, вашу милость.

Надежда есть?

Едва ли.

А родня?

Да нет, не много.

Для него ж спокойней.

А лечит кто?

Он докторам не верит.

От них и пользы нет в подобных случаях.

А завещанье кто напишет?

Я,

К прискорбию.

Прискорбие вы бросьте;

Пишите и себя не обижайте.

Даю совет как честный человек.

А кто при нем?

Да много их теперь

К нему прилипло. Есть и господа —

С советами суются и в родню.

У богача наследники найдутся.

Как можно докучать ему! Как можно!

Мы не дадим.

Прошу вас, передвиньте

Его сюда. На что он стал похож!

Здесь воздух чище.

Грустно мне вас видеть

Таким недужным.

Милости прошу,

Но мне конец.

Вид у него прекрасный:

Лицом румян, веселые глаза.

Предсмертный блеск, не больше! Вы смотрите,

Как он перебирает простыню![453]

Садитесь, сударь. Я вас потревожил,

Чтоб вам вручить мои дела.

Вы слышите?

Разыгрывай потоньше!

Уж поверьте,

Сумею.

Вы его не беспокойте.

Вы видите, он слаб и возбужден.

Соседи, не горюйте, мне пора,

Я не могу быть вечно в вашем обществе.

Всем свой черед; тут не помочь ничем.

А вы, отец, пишите завещанье

Размашистей, чтоб помнили потом.

Вы, господа, свидетелями будьте.

А ваша честь — моим душеприказчиком:

Вы человек толковый и смышленый.

Для подкрепленья дайте мне вина,

Мой голос слаб. Вас, сударь, попрошу

При них поклясться в точном исполненье,

Чтоб всякому его досталась доля

За упокой моей души.

Соседи,

Не беспокойтесь, перед всеми вами

Клянусь.

Прошу вас приподнять меня,

И подойдите все сюда.

Мы здесь.

Теперь пришпорь осла!

Итак, во-первых,

Когда я плоть мою отдам червям

(С них надобно начать, их не надуешь)...

Приход свой не забудь.

Да, это верно.

Как позабыть такой срамной приход!

Его мы тут же упомянем: нищим,

Сиречь всему приходу, — ничего;

Пустышке полагается пустышка.

А впрочем, место под приют, чтоб дети

Молились за меня.

На это сколько?

Две тысячи дукатов.

Щедрый дар,

Его не позабудут.

Вашей чести,

Ведь ей смотреть придется за постройкой,

Еще две тысячи, а то и три, —

Вознагражденье скромное за труд.

Большие деньги.

Для него пустяк.

Отцу викарию я дам пятьсот;

Пятьсот да вновь пятьсот, конечно, мало,

Но будет и еще.

Слабеет мысль.

Еще попить. Книг накупите, книг,

Сто библиотек в голову забейте,

Потом извольте их уразуметь.

Не мучьте вашу паству богословьем,

А страстных женщин умерщвленьем плоти;

Им это совесть облегчит весьма.

Снабдить бы церковь новеньким органом,

Да старосты его просвищут сразу.

Алтарь поправить — двести золотых,

И двести — подскоблить правописанье,

А то "глас божий" через "з" — ужасно!

Записано? Невестам неимущим...

Благая мысль! Ты что им завещаешь?

Прекрасный помысел!

Когда ж конец?

Им ежегодно двести мер холста,

Чтоб не ходили в крайней тесноте,

А паруса кроили по нагрузке.

Всем звонарям дать новые веревки,

Пусть ими пользуются как хотят.

Не позабудьте нас.

Да-да, сеньоры.

Вам завещаю опытных врачей,

Для вас они куда полезней денег:

Вам надобны диета, умыванья

И осмотрительность.

Он начал бредить.

Сейчас пройдет.

Я завещаю вам

Фургон гвоздей, оберточной бумаги,

Бечевок, пышек, пряников, свинины,

Свистулек, дудок и гнилого перца.

Берите их откуда вам угодно.

А что до исполнительных листов,

Вам их вручит закон.

Приходит в разум.

Вы всем распорядились?

Мне обидно

Вас обездоливать, вам труд большой.

Но чуточку, с богоугодной целью....

Коль это все не сон, я обеспечен.

Для страшных дам, прядущих нить людскую,[454]

И бедных дев, воинствующих с нами

На поприще страстей, — сто золотых,

Чтоб принимали потовые ванны.

Пятьсот червонцев, чтоб купить погост.

Большой погост для жуликов, а то

Лечь некуда от честных и богатых.

Ты не устал?

Творить добро не трудно.

Безумные отказы!

Я стяжал их

В безумии: быки, бараны, движимость,

Посуда, ценности и триста акров, —

И нет наследников.

Невероятно.

Три корабля.

И я душеприказчик?

Всецело. Я бы рад вам дать и больше,

Но это все же кое-что.

Еще бы!

Ведь это же безмерные богатства!

Но где я раздобуду эти деньги?

Здесь, в вашем доме, много не найдешь.

Где я возьму их?

Где хотите, сударь:

Вы мудрый человек и деловой.

Берите, где рассудите уместным.

Где рассужу уместным? Столько тысяч?

Кто я, по-вашему?

Вы поклялись

Исполнить все, на вас моя надежда.

Здесь сговорились высмеять меня!

Вы честны, справедливы, вам удастся.

Вы знаете всегда, где что лежит.

Обманут, предан, проведен, осмеян

И одурачен, да?

Нет, околпачен.

И тонко околпачен, мило, чисто.

Таких, как вы, подчас пожучить надо

И утереть им нос: оно полезно

И справедливо. Вы-то каждый день

Колпачите нас в денежных делах.

Ха-ха-ха-ха! А ну, еще стаканчик!

Веселый стряпчий — ха-ха-ха — ученый!

Я лопну со смеху! Душеприказчик!

Как будто бы мне даже легче стало!

Глумленье нестерпимое! Коварно

Подстроенная подлость!

Верно, гнусность.

Что тут таить, ты околпачен, стряпчий.

Ужели же, будь он богат...

Отстаньте!

Он выбрал бы такого волка, стерву,

Поганого червя душеприказчиком?

Крючку, который рад опутать всех,

Раскинул паутину, как паук,

И ловит мух, попавших в западню,

Подкапывается под все сословья, —

Он стал бы верить?

Право, господа,

Мне полегчало от такой припарки,

Как этот одураченный сутяга.

Я мог бы и покушать и пройтись.

Мне стыдно сознавать, как я обманут,

Как глупо, грубо выведен шутом!

Жена, жена! Какой-нибудь каналья...

Честь и жена! Какой-нибудь повеса,

Шельмец...

Какой-нибудь ловкач не спал.

А вам урок — быть слишком деловитым,

Подстерегать все барыши, все слухи,

Совать свой нос повсюду.

Нам хотелось

Вас отохотить быть таким пронырливым.

Подай вам бог, спасибо! Проучили!

Законовед — осел, я признаю,

Как есть осел! Прощайте, господа! —

Поп, помни, поп! — И ты, каналья, помни,

Богатая каналья!

Буду помнить.

Постойте-ка: еще две-три статейки

Вам на закуску.

Помните, бродяги,

Я вам еще прижгу окорока!

Дым от него как от навозной кучи!

Желчь у него теперь как склянка с ядом!

Пойдем за ним, подразним напоследок.

Приятель наш, должно быть, преуспел,

Воспользовался драгоценным временем.

Ты, Дьего, молодец.

Сыграл прелестно.

Жди всяких благ.

Идем, распнем его.

Я рассказал вам все: как безнадежно...

Я верю вам. Идемте. Время дорого,

Поменьше слов. Здесь воздыхать не место,

И свежий воздух — враг влюбленных. Слушайтесь

Меня.

Я слушаюсь беспрекословно.

Я вне себя от радости, я ваш...

Не радуйтесь сильнее, чем к тому

Вам дали основанье. Неразумно

Пускаться в пляс при виде закладной:

Час радости приходит в час уплаты.

Но вы же не отступитесь!

Как знать?

У женщин нрав капризный.

Вы не можете!

Раз это огорчает вас и вы

Клянетесь в этом, я не отступлюсь.

Зайдем сюда, к одной моей подруге;

Здесь ветрено. На полчаса, не больше,

А то нас хватятся. Дом очень милый,

Вам будут рады.

Сделайте, прошу вас,

Ах, сделайте!

Какой вы деловой!

Нельзя ли быть скромней?

Все, что хотите!

Откройте, дайте мне простор и волю

Набушеваться! — Эй ты, Эгла, слышишь?

Открой, я говорю, не зли меня!

Я в сильной ярости. Живей, грязнуля,

Живей открой! Спишь, адово исчадье?

Умеешь только есть да прохлаждаться!

Нет никого? — Жена! Жена! Жемчужина!

Ни отклика? — Питомец, дорогой,

Прервите чуточку занятья ваши,

Придите мне открыть. Нет и его?

Не учится? Не спит? Никто нейдет?

Вы у меня услышите, невежды!

Безмолвье. Э, да у меня отмычка!

Боюсь, что я — герой метаморфозы![455]

Он в бешенстве и может бед наделать.

Мы не дадим. Его скорей повесят.

Какой сейчас он бурей одержим

Неистовства, и ревности, и мести,

И жаждой всяких кляуз против нас!

Он рвет и мечет.

Пусть вдобавок рвет

Его и самого, — нам безразлично.

Вас он не тронет.

Мы ему покажем!

Ишь как шумит!

Он растопил камины.

Иль это дьявол в трубах поднял вой.

Он рвет свои законы, господа.

Или дерется.

Я сейчас узнаю.

Иль покушается сам на себя.

Какое там, он не настолько храбр!

Там никого, а он, как лев, бушует,

Смердя при этом.

Никого?

Ни твари.

Там только он среди стряпчайшей бури!

Ковши, тарелки, блюда, — все летит!

Стаканы в воздухе...

Наш друг, наверно,

Увел ее и все уже покончил.

А вот и море, в пене и валах!

Как неуклюж Левиафан[456] закона!

И тут осел! Осел со всех сторон!

Народ сбежался надо мной смеяться!

Встань, как комета, к удивленью всех!

Всех уличных мальчишек и зевак!

Я, кажется, лишусь ума!

Лишись

И денег тоже: так оно спокойней.

Она идет домой! Посмотрим встречу.

Вид у Леандро глупый.

Он притих.

А, вы с прогулки? По каким садам?

Иль от родных?

Вот как меня приветствуют?

Я даже в церковь не могу сходить,

Не подвергаясь униженьям.

В церковь?

Да. Вам угодно приставлять ко мне

Приятных молодых людей для стражи!

Вот ваша драгоценность — получите.

Я не хочу, чтоб он меня бесчестил!

Как так? Как так? Чем он тебя обидел?

Я, как овцу, гнала его вперед.

Мне стыдно вспомнить, как народ смеялся.

Другие провожатые учтивы,

Воспитанны, а этот дурачок

Вам и дорогу проложить не может,

И мне пришлось подталкивать его.

Подталкивать? Неужто он так глуп?

В то время как другие молчаливо

Внимали проповеди, он уснул

Глубоким сном; пошли дудеть волынки,

Все клавиши ноздрей вступили в хор,

Наигрывая громкие псалмы,

А вслед за тем он начал бредить вслух.

Какая хитрая плутовка! Прелесть!

И что ж тогда?

Он говорил во сне, —

Да, пусть увидят ваш портрет, барашек! —

Так громко, что привлек вниманье всех.

Вы можете понять, как я страдала?

Он говорил о милых вам законах,

Об апелляциях, о декларациях,

Об экзекуциях и всем таком,

Что люди валом бросились к дверям,

Божась, что не вернутся больше в церковь.

Вот спутник мой!

Пожалуйста, простите.

Я признаюсь, не в силах вам служить.

Увы, я был воспитан...

Как осел,

Чтобы таскать дела и книги стряпчим!

А для чего вы были в церкви?

В церкви?

Как? Господа, вы слышали вопрос?

Жить самому, как полуеретик,

И совращать жену? Где ж инквизиция?

Благочестивость ставится в вину!

Нет, сударь, так вам это не сойдет.

Вы гадкий человек.

Все станет ясно.

Там вскроют все.

Вы человек горячий,

Но хворост горячей. Мы все свидетели.

Петли ему не миновать, ручаюсь.

По-моему, он вообще безбожник.

Все надо вскрыть! Зачем ходила в церковь?!

О чудище стозевное!

Тем лучше;

Его повесят, на его червонцы

Построят монастырь, и аббатисой

В нем может быть сеньора.

Вы не правы.

Меня смущал не самый факт, а форма.

Без всяких форм!

Они меня погубят;

Покажут под присягою — конец!

Все надо сделать иначе. — Жена,

Я рад тебе, впредь действуй как желаешь,

Гуляй где хочешь, я мешать не стану.

Я вижу все, признал свою ошибку

И свой позор я вижу, но молчу.

Сейчас я улыбаюсь их проделке,

Но час придет... — Теперь мы с ней друзья,

Сердечные друзья, мои сеньоры.

Да, я погорячился, дорогая,

Но ты забудь.

Я отхожу легко.

Ступай домой.

Она на вас сердита,

Но это скоро у нее пройдет.

А сами будьте побойчей.

Я рад бы.

Я постараюсь.

Хорошо, Леандро,

И будемте друзьями.

Это дело.

Теперь вы образумились как будто.

Вы были злы со мной, но я прощаю,

Прощаю все и приглашаю всех

Наутро к завтраку; хоть я отшельник,

Но мы повеселимся.

Будем дружны,

И, раз вы больше не скупой угрюмец,

Мы к вам придем.

Давайте ваши руки!

Всем буду рад душевно.

Ну а мы

Утешимся телесно.

Буду рад.

Итак, до завтра. У меня дела.

Будь здрав, хозяин щедрый! А хозяйка —

Вот ловкий плут! Ей услужить приятно.

Мы дружно явимся распять сутягу.

Я вставлю три ряда зубов, чтоб завтра

Изгрызть его до косточек.

Леандро,

Ты плавал в бурном море, но, надеюсь,

Теперь ты в тихой пристани.

Друзья,

Пойдемте похохочем за бутылкой.

Промоемте желудки перед битвой.

Он здесь, сеньора.

Хорошо. Как принял

Он это приглашенье? Удивился?

Доверчиво? Со страхом?

Я сказал бы,

Как человек, отчаявшийся в жизни

И равнодушный ко всему.

Тем лучше.

Подвиньте стул. Так. Пусть войдет, и двери

Закрыть для всех.

Я испытаю Хайме

И, если он способен, вовлеку

В мой замысел. А если нет, прибегну

К другим путям.

Сеньора здесь.

Ступайте.

Меня вы звали?

Да, и эта честь,

Когда вы так бедны, а я так властна,

Не учит вас учтивости?

Учтивость

Я соблюдаю там, где подобает,

Но не с женой Энрике. Если вам

Был нужен льстец, я не из них. Прощайте.

Он все такой же, это хорошо. —

Два слова.

Можно. Я готов вас слушать.

Как равный, сидя с вами, как товарищ.

Не стоя, как проситель. Говорите.

Вы очень дерзки.

Да, раз вы надменны.

Я не желаю поощрять причуды

Низкопоклонством.

Между тем крупица

Почтительности к той, кто может сразу

Вас сделать и несчастным и счастливым

Да вознести к негаданной судьбе,

Казалась бы уместной.

Я бы назвал

Себя безумцем, если стал бы ждать

Хотя б малейшего добра от вас,

Которая так много лет была

Мой злейший враг. Все тот же я — невзгоды

Меня не изменили; я готов

Вам повторить в беленое лицо

То, что про вас я говорю заглазно.

Я не читал нигде, чтоб человек

Был так надменен с меньшим основаньем.

Вы ростом великанша: ваш портной,

Снимая мерку с вас, берет градшток[457] —

Так не достать. Но это мимоходом,

О вашем росте. Цвета ваших щек

Достаточно коснуться в двух словах:

Вы так черны, что вашу мать, должно быть,

Знал коротко ей услужавший мавр.

Лицо и ваши прочие статьи

Не стоят описанья; перейду

К душе, коль есть она, в чем сомневаюсь.

Чудесно! Дальше что?

Душа у вас —

Вернее, соль, мешающая мясу

Ходячим стать зловоньем, — как кабак,

Гостеприимно отперта для всяких

Безбожных дел: в ней нет ни уголка

Для честных помыслов. И, словно мало

Вам было совместить в себе одной

Всю скверну духа, вы своей заразой

И брата привели к тому, что он

Из человека превратился в беса,

Подобно вам; и, я надеюсь, в ад

Вы вступите совместно. Я сказал,

И если краски на портрете верны,

То живописец вправе ждать награды.

Но если речь моя вам неприятна,

Что ж делать? И хотя бы ваши слуги

Меня зарезали, сказать иначе

Я не могу.

Вам кажется, что это

Речь храбреца? Вы в этих бабьих войнах

Не новичок; всегда кричали громко,

Терпя, как смирный мул, и, как бы хлестко

Вас ни стегали, в вас душа мужчины

Ни разу не возвысилась до гнева

И действия.

Да, гнусное созданье,

Когда б ты стоила удара шпаги

Иль смерть твоя могла мне возвратить

Мои надежды, ты была б мертва,

Клянусь, мертва! А так с тебя довольно

Презренья.

В этом слышно благородство,

Я сознаюсь; и я его ценю.

Когда б вы с плачем пали на колени,

Как жалкий трус, я вас бы оттолкнула.

Меня такая стойкость покоряет.

Я чувствую, во мне к невзгодам вашим

Какое-то проснулось состраданье;

А состраданье, говорят, предвестье

Любви. Я так раскаиваюсь в доле

Моей вины пред вами, что готова

(Но вы так холодны!) восстановить

То, что ваш подлый брат (да, Хайме, подлый!)

Решил разрушить.

О?

Не изумляйтесь;

Его ублюдок — вызов нам обоим!

Вы знаете, как я оскорблена.

Хоть с именем супруга слиты узы

Священней братских, женская душа

Нежна и восприимчива к обиде,

И, чтобы отомстить, я все преграды

Смету с пути.

Возможно ли?

Клянусь

Вот этим поцелуем! Да! Он ваш,

Хоть вы чужой. Но если б вы хотели,

Я вас избрала бы сердечным другом,

Скрепив союз вот так и так.

Уйдите.

Ко мне, со мной, в тайник моих надежд!

Пусть жалкие глупцы таскают ношу:

Ее бесстрашно сбросит тот, кто мудр.

Скажите, что вы мой, что вместе мы!

Когда я вас возвышу до богатства

(Не отвергайте счастья), на меня

Вы взглянете разумней и поймете,

Что я прекрасна.

Как истолковать

Речь этой женщины? — Не говорите

Загадками; когда я вас пойму,

Я сразу дам ответ.

Так вот, дон Хайме:

Одно н то же ненавистно нам.

Асканио, которого, как змейку,

Вы отогрели на своей груди,

Живет, навек лишая вас надежды

И убивая мой покой.

Понятно;

И если бы его мы устранили...

Вы вновь вступили бы в права наследства.

Нет спора. Я был лед, но вы меня

Воспламенили.

Я прибавлю жара.

И, круче взяв, коль вы согласны править,

Как я скажу, мы наш корабль введем

В залив блаженства.

Как?

Убив Энрике!

Пусть он ваш брат. Для крупных состояний,

Уменьшенных подобий государств,

Политика — единственный закон.

Великолепно! Жить в смиренном страхе,

Кормясь надеждами, когда легко,

Нехитрым словом успокоив совесть,

Достигнуть обладанья, — вряд ли стоит,

Раз хочешь преуспеть.

Вот это речи

Того, кто знает свет.

Урок нетруден

С такой наставницей. А что, скажите,

Когда умрут Энрике и Асканио,

И чтоб никто отыскивать не вздумал

Наш черный след, что, ежели Октавио,

Его отец приемный, и Хасинта

(Пресечь ее печали — подвиг добрый)

Погибнут тоже? Алым от убийств,

Нам нужно чаще умываться кровью;

Цвет станет пурпурным.

То славный цвет;

Он будет нам защитой.

Если тайна

Не выплывет, за деньги мы добудем

(За деньги в Риме можно все купить)

Благословенье.

Повенчаться?

Да.

А выплывет, — взяв золото и камни,

Бежим в страну, где будут нам смешны...

Испанские законы. Это чудно!

У нас родятся редкостные дети.

Уже я полон грез!

И это будет?

Как? Будет? Нет! Вручите мне лишь средства,

Чтобы нанять орудья, и считайте,

Что это есть. Вы до заката солнца

Увидите, чем стал я возле вас.

А вы устройте так, чтобы мой брат

Пришел сегодня к загородной роще,

У западных ворот; все остальное

Доверьте мне. Довольно слов, за дело!

Еще раз поцелуй, и с ним признанье:

Когда мужчина хочет быть жесток,

У женщины он должен взять урок.

Вас трудно и узнать. Накройте стол

И виду не показывайте, кто вы;

Прислуживайте с толком и проворно.

Я к завтраку назвал сюда гостей,

Но чем я угощу их... Склонен думать,

Что сразу им подрежу аппетит

И отобью охоту есть надолго.

Они со мной сыграли злую шутку,

Но повели опасную игру.

Черед за мной. Они идут. Ступайте

И приготовьтесь подавать к столу

Как следует. Вы знаете, где что.

Приветствую друзей!

Привет взаимный.

Добрососедский.

Прошлое забыто,

И будем веселы!

Мы с тем и шли;

Час прямоты дороже века плутен.

Поверьте, ваша честь, что мой желудок

Покорнейший слуга ее щедрот.

И ты его набьешь, веселый Дьего,

Мой тароватый, мой добрейший Дьего,

Набьешь, как бочку.

Пусть его утешится,

А лопнет, что ж...

Послушайте, соседи:

Хотя вчера я был на вас сердит,

Приняв все то, что было, за насмешку...

Нет-нет, как можно!

Но когда я понял,

Что это — шутка, милая игра,

Так весело, так весело мне стало!

Сознаюсь вам, я был не в силах спать!

Глаз не сомкнул и корчился от смеха.

Так действует здоровое веселье.

Будь это все всерьез...

Само собой!

У вас родилась бы такая горечь,

Такие мысли дикие в мозгу,

Что, может быть...

Еще бы! Но я знаю,

Вы пошутить любители, и скоро

Я тоже вам предстану в новом виде.

Хоть с вас довольно, я вас посмешу.

Войди, жена, войди, встречай гостей!

И вас прошу, питомец. Ну смелее!

Она спокойна, гнев ее прошел.

Ну не робейте!

Что он тут готовит?

Ведь в доме пусто, накормить их нечем.

Иль он над ними вздумал подшутить?

Все это мне не нравится, но лучше

Не спрашивать: и, если тут ловушка,

Они сумеют дать отпор; и пусть;

При мне они его не искромсают.

Несите завтрак, эй! — Друзья, садитесь.

Хлеб-соль скромна, и приглашенья скромны.

Садитесь, говорю.

Что это значит?

Прими у них оружье и отставь.

Ведь в доме ни души, одна служанка,

И никакого угощенья нет.

Не суйся и молчи, не то увидишь!

И слуг и блюд довольно.

Подносите.

Боюсь подвоха, и должна молчать.

Нет лакомств у меня, мои сеньоры,

И стол не затрещит под грудой яств,

Но каждому я посвятил по блюду

И, если угодил...

Ах, каплуна бы,

Божественную птицу! Чту ее.

А мне так сорок фунтиков мясца,

Плывущих в Средиземном море сока.

Смелей, смелей, потом запьем со смехом!

Прошу.

Что за кусочек? Исполнительный

Лист! Господи!

Да, сударь, получите,

Тут не отвертишься. Он жестковат,

Но молодой желудок переварит:

Ведь лист всего на тысячу дукатов.

Арест за долг портному и врачу!

Да, вашим штукатурам. Что, невкусно?

Спокойно! Шпаги убраны; вы мой.

А это — альгвасилы. Мир вам вечный!

Повестка! Господи!

Молитесь, отче!

Крест, книгу, свечи! Черт у вас в тарелке.

Приказ явиться пред лицо судей!

Мне надо встать из-за стола.

Не стоит:

Со страху разрешается в штаны.

Мы в западне!

Простите, вы в гостях.

Прошу вас, кушайте; моя прислуга —

Народ усердный. Все равно отсюда

Вам не уйти. Что, подцепил я вас?

Что, отплатил вам? Стряпчего морочили,

Считали славным делом поглумиться

Над старым дураком! Вонзая шпоры

Ему в бока, верхом на нем катались!

Сию минуту я вас угощу

Второю сменой ваших кредиторов,

Второю порцией плетей, дон Дьего,

И отлученьем, отче, кой-кого!

Я вас хочу потешить пляской фурий!

Как смеете вы!

Господа, потише!

Моргните у меня, и вы в тюрьме,

В тюрьме немедленно, иль я не я.

Кто только заикнется, тот в тюрьме.

На улице ждет верный караул! —

Взгляните, отче: вот судебный пристав;

Он вам расскажет чудную историю

Про некую мамзель и объяснит вам,

Что значит наказанье. Ну, посмейтесь!

Что завещали бы вы мне сейчас

(Уже не в шутку), чтоб меня задобрить?

О добрый сударь!

Так уж ли я добр,

Недальновидный пастырь?

Отпустите!

Сперва повешу.

Саном вам клянусь —

Послушайте, тихонько, на ушко!

Нет, не подкупишь. — Ты, ракалья, постник,

Ты, что лежал больным, меня морочил.

Морочил подло, гнусно обманул,

Ты у меня действительно застонешь.

Действительно умрешь, и ничего

Тебе не будет — ни молитв, ни звона,

Ни савана, вот разве что тот саван,

Который вместе с перстнем из могилы

Ты выкрал у купца! Что, брат?

Помилуйте!

Хоть пой псалмы мне, я тебя повешу! —

Как, господа, мой завтрак? Коротенек,

Но вкусен и пользителен.

А с вами

И с вами, сударь, я, щадя приличья,

Расправлюсь сам.

Пожалуйста, извольте.

Я слишком кроткой вам была женой.

Но раз вы сами бросили мне вызов...

Да, слишком добродетельной для вас!

Пред целым светом заявляю это.

И пусть тот лжец, тот низкий человек,

Кто на нее посмеет тень накинуть,

Предстанет предо мной лицом к лицу!

Да вы ли это? Кто вы?

Человек,

Склонившийся пред стойкостью сеньоры,

Могучею, как рок! Оставьте бредни:

Иначе вас помянут летописцы

Как дьявола, ее назвав святой.

Запомните, я больше вам не стряпчий.

Ох, выручил бы! Ведь иначе — крышка!

Ух, с ним судья! Я весь в поту.

В чем дело?

Ручаюсь жизнью, я вам докажу,

Что это так. Вы убедитесь сами. —

Я буду там в назначенное время.

Прощайте.

Ваша милость, погодите,

Послушайте.

Останьтесь на минуту,

Чтоб этот шут умолк. — Довольно, стряпчий!

Я знаю, что ты хочешь, успокойся.

Я за Леандро заступлюсь повсюду,

Как и за честь сеньоры. Эту шутку

Подстроил я, чтоб подразнить ревнивца;

Твоя жена прекрасна и чиста.

Ах, сжальтесь и над нами, ваша милость!

Он шкуру снимет с нашей грешной плоти.

Довольно слов, довольно споров, стряпчий!

Твой гнев, я знаю, вздорный и пустой.

Ведь я могу разоблачить сполна

Всю жизнь твою. Я приведу свидетелей,

Я вскрою пред судьей гнойник злодейств, —

Ты знаешь, я могу, и есть свидетели.

Сеньор, сеньор, прошу вас!

Успокойся.

Мир заключи, немедленный и прочный,

С твоей женой, и руку дай сеньору:

Он много чести оказал тебе.

Возьмите нас отсюда, ради бога!

Что ж, мы друзья...

Приходится все бросить,

Своими же плечами все стереть...

Друзья вполне. — Сеньор, благодарю вас,

Вот вам моя рука, я не сержусь,

Но ваше общество мне слишком пышно.

Не буду вас стеснять.

Друзья и мы.

Вы нам теперь уже не страшны, стряпчий.

Нас ваши черти не догонят.

Да,

Благодарите этого сеньора.

Когда б не он, вам плохо бы пришлось.

Идите с миром; завтракать ко мне

Не возвращайтесь.

Сам скорей изжарюсь!

Но в час веселья вспомните иной раз,

Как стряпчий вас попотчевал однажды.

Идемте. Я хочу занять вас всех,

И твой поганый мозг, чтоб он остыл;

Всех, каждого из вас.

Все — ваши слуги!

Все, все, на все! Впредь завтраков не ем

И уповаю только на обеды.

Ты цел и здрав?

И дивно осчастливлен.

Вот это место. Но зачем дон Хайме

Велел, чтоб мы сюда пришли, постигнуть

Я не могу.

Он благороден сердцем

И может нам желать одно добро.

Когда бы у меня сто жизней было

И с ними вечность счастья и когда бы

С его изменой я терял их все,

Я все-таки пошел бы.

Все равно,

Несчастнее мы сделаться не можем,

А смерть — конец всем бедам.

Мы должны

Ждать незамеченными.

Ждать недолго.

С ним дон Энрике?

Вот теперь мне страшно!

Они удаляются.

Зачем за мной идешь ты?

Чтобы вас

Спасти от смерти. Я обижен вами,

Но я ваш брат.

Иных врагов, чем ты,

Я не боюсь.

Иных друзей, чем тот,

Кто дышит этой грудью, нет у вас.

Ступите шаг еще, и вы погибли.

Так то подстроил ты. Сюда я вызван

Для встречи с той, кто жизнь свою отдаст

За жизнь мою.

Так слепо заблуждаться!

Та, для которой вы отвергли память

О том, что нас одна родила мать,

Один ласкал отец; та, для которой

Порвали небом скрепленный союз;

Чьей гордости и прихотям служа,

Вы обрекли прелестнейшего сына

Всем ужасам жестокой нищеты

(Ребенка, для которого, поверьте,

Чтоб накормить его и обогреть,

И дикари бы вышли из пещер), —

Да, эта злая лгунья, ваш кумир,

Все Баше поклоненье и любовь

Поправ ногами, хочет, чтобы вы

Сошли в могилу или стали жертвой

Волков и ястребов.

Ты лжешь. Не верю.

Я сам себе защитник!

Но плохой.

Что ж, если вы, не веря мне, хотите

Учить меня жестокости, извольте!

Хватайте остальных, вяжите крепко!

Сеньор!

Что мы вам сделали?

Я глух;

И разума не слушаю, покорный

Моей лишь воле. Вот ее кольцо,

Ваш первый дар любви и поклоненья,

Мне данное как смертный ваш залог!

Вот кошельки, ей вверенные вами,

Которых вы и сами не касались,

Теперь врученные (столь щедро) мне,

Которого она избрала зодчим

Кровавого чертога. Чтоб нанять

Орудья эти, чтоб набрать камней,

Она велела не жалеть расходов

И на придачу предложила мне

Свою любовь.

Проклятье!

Что ж, не верьте,

Скажите, что подстроил это я,

Клянитесь громко, что она невинна,

Что обожает вас. Считайте это

Ужасным сном, считайте власть мою

Над вами призрачной; ее в одном лишь

Я выражу — пусть женщина сама

Прочтет вам приговор, чтоб не осталось

Сомненья в том, кто шлет вас на тот свет.

Ты, Виоланта? Милая, скажи,

Ты этим зрелищем довольна?

Больше,

Чем если б все сокровища на свете,

И те, что спят в груди обеих Индий,[458]

Легли к моим ногам! О смелый Хайме,

Лишь ты служить мне можешь!

Я готов;

И, как ты видишь, я не сплю на службе.

Они, однако, живы. Я мечтала

Найти их мертвыми.

Мы подождали,

Чтоб ты могла упиться их страданьем.

Потом сказать: "Их нет".

Ты прав. В награду

Прими мой поцелуй и все восторги

Моих ночей!

Чудовище!

Вы, сударь,

Даривший мне подкидышей, не в силах

Почтить меня ребенком, поселивший

Свою любовницу под нашей кровлей

И содержащий на мои доходы

Ее приплод, — теперь вы увидали,

Что может женщина! С таким же чувством,

Как отсылают скверного слугу,

Собаку, лошадь, отслуживших срок,

Я вас швыряю прочь, и пусть вас судит

Небесный суд.

Я это заслужил;

Но никогда не знал, как наказует

Слепая страсть.

А что до вас, сударыня,

Вкусившая с ним сладость юных лет

И плод его понесшая во чреве,

Когда б не мысль о том, что задушить

Твой отпрыск на твоих глазах и следом

Послать тебя — достаточная пытка,

О, я бы вырвала тебе глаза,

Отсекла нос, втоптала в землю губы,

Меня опередившие! Но пусть,

Умри такой как есть.

Чтоб в женском сердце

Жила такая злоба!

С этим малым

Я не считаюсь.

Пощади его,

Раз он ни в чем не виноват.

Нет, Хайме,

Его туда же. Бейте всех зараз

Там, где стоят!

Неслыханное зверство!

Я не могу. — Схватить ее!

Измена?

Вот как ты верен, Хайме!

Вы мечтали,

Что страшное деянье совершится?

Или что душу аду я продам,

Как вы свою? Мой милый брат, живи,

Живи, будь счастлив! Я тебя простил.

Моя услуга для меня отрадней,

Чем все наследства. На твою суровость

Я хоть и отвечал обидной речью,

В душе тебя любил я. Мне хотелось,

Чтоб ты увидел, как твоя любовь

Обманута тем зеркалом неверным,

Которому ты верил. Я настолько

Далек от всякой зависти к Асканио,

Что первый бы усыновил его.

А вот убийцы: верные друзья,

Которых я привел, чтоб обличить

Ее кровавый замысл.

Скорбь и стыд

Мешают говорить мне. Пусть на деле

Узнает свет раскаянье мое.

И кто б я ни был прежде, я умру

Не прежним человеком.

Если б мог ты

Вернуть покой Хасинте, наша радость

Была бы полной.

Я утешен тем,

Что властен это сделать: Виоланте

Я не был мужем, хоть любил ее.

Я медлил свадьбой, я все ждал, чтоб горе

Пресекло дни Хасилты.

И теперь

Вы снова к ней вернитесь, дон Энрике,

И обнимите сына.

От души.

Все совершил ваш брат.

И с ним по-братски

Я поделю мои владенья.

Стряпчий,

Я слышал, вы ему служили дурно.

Впредь подавайте честные советы,

И я прощу вас.

Переменим пропись.

Но я уже наказан, хоть и плетью

Невидимой.

Викарий и звонарь,

Про вас я слышал тоже, и довольно.

На прошлом ставим крест. Что до нее,

То умысл, пусть кровавый, пред законом

Не есть убийство; но примерной карой

Предостеречь необходимо всех:

В монастыре, построенном за счет

Ее приданого, она закончит

Земную жизнь.

Мой замысел разрушен,

Мне все равно, что дальше.

Церковь вас

Научит лучшим помыслам. — Вы все,

Кто холост и задумал бы жениться,

Вам Бартолус являет на примере,

К чему приводят скаредность и ревность,

А дон Энрике — плод слепых страстей

И вероломства. Будьте осторожней

И помните: судьба того горька,

Кем управляет женская рука.