Пылающая сталь

Глава 14 Лицо подвига

Гвардии старшина Сергей Григорьевич Зимин в своих письмах к жене, явно успокаивает и подбадривает жену «Спешу сообщить, я пока цел и невредим», «Красная Армия громит фашистскую банду». Он переживает за семью: «Я рад что у вас все хорошо с питанием», пишет он в ответ на письмо жены, но все же беспокоится «У Юрчика пальто совсем прохудилось, да и мало оно ему наверное уже».

О войне пишет скупо, о боях в Сталинграде, в которых он участвовал в составе 154-й дивизии, упомянул так: «Наша дивизия стала гвардейской». И лишь однажды Сергей Григорьевич срывается, не опускаясь, впрочем, до ругани «…они, паразиты, изверги, Гитлеровские людоеды у мирного населения отобрали абсолютно все, и при отступлении сжигают все дома и постройки. Издеваются над женщинами…»

Но тут же, словно одергивает себя, бережет от подробностей жену. В своем последнем письме, он задним числом сообщает, что был ранен в ногу, пулей навылет, и сильно огорчен, что не смог съездить повидаться. Он не виделся с семьей двадцать месяцев. Он очень скучает.

Этот ласковый с женой муж, заботливый отец и, судя по письмам, просто мягкий человек, стесняющийся доверить крепкие выражения листу бумаги — председатель колхоза. Для этого он закончил курсы «всеобуча», дополняя свое, весьма начальное образование, боясь не оправдать доверие односельчан. Тогда председатель колхоза это еще была выборная должность. У него впереди яркая, долгая жизнь и уже заслуженное уважение окружающих.

Но в 1941 он сам ушел на фронт, добровольцем.

Еще в 1920-м двух его братьев убили «белые». Уже во время войны погибли в бою оставшиеся два брата Зимина и его племянник.

Через неделю после последнего письма, немцы добрались и до Сергея Григорьевича.

Он был одним из солдат взвода Широнина, одним из тех кто остался на тактически важной позиции, перед лицом явно превосходящих сил.

Ему было ради чего жить. Но он знал, ради чего умирает.

Он всего лишь один из миллионов измученных, уставших от войны людей, чья трагедия навсегда останется на совести немецких солдат.

2 марта 1943, полторы сотни таких же, как Сергей Григорьевич Зимин, остались в селе Тарановка, зная что на них идет стальная лавина танков врага.

Но гвардейцы понимали, что отступать нельзя. Потому, что им об этом рассказали.

В советское время, во времена застоя, «партийные собрания» и прочие «беседы» — символ бездарно потраченного времени. Во времена войны, это был реальный способ донести до человека ситуацию. Прямо перед боями в Тарановку приезжал командир дивизии, который осматривал позиции и проговаривал с офицерами боевые задачи. А приехавший с ним начальник политотдела дивизии Павел Николаевич Гречко, выборочно опросил несколько сержантов и солдат, проверяя работу политотдела полка. Павел Николаевич считал необходимым условием для солдата общее представление о положении на фронтах, более детального понимания о действиях конкретно их фланга Воронежского Фронта и знание достаточно подробной обстановки в полосе дивизии, и их соседей. Именно эти знания и давались на политсобраниях.

Солдаты 78-го полка четко представляли себе положение и понимали, что противник рвется к Харькову по короткому пути. И знали, что промежуточный рубеж справа и слева от них удерживают столь же ослабленные тяжелыми наступательными боями части.

По записям Павла Николаевича, солдаты 78-го гвардейского полка, насколько это было возможно, представляли себе тактическую обстановку вокруг дивизии и стратегически целиком в войне.

Солдаты 78-го гвардейского полка понимали, насколько ситуация для их дивизии, их полка и для них конкретно, тяжелая.

Павел Николаич, впрочем, не типичный политработник. Дело даже не в выдающейся личной храбрости. Для того времени было бы странностью скорее её отсутствие. Хоть для полка Павел Николаевич был человеком новым, вписался он в гвардию легко. Потому что человеком он был не просто опытным, но выдающимся — немыми свидетелями тому орден «Красного знамени» и медаль «За отвагу», полученные за Смоленское сражение.

Павел Николаич был один из череды политработников, а может и вдохновитель, системы работы политического отдела в дивизии. Он ставил во главу угла осмысленность и информированность.

Если быть до конца честным, то и приказы из Москвы по организации работы с личным составом, в принципе говорили в том числе и об этом. Но чаще всего их исполняли формально, не заботясь о результате. В политработники попадали люди случайные, плохо понимающие специфику своей работы, свои задачи. А то и вовсе пришедшие за самоутверждением и теплым местом. Нелюбовь солдат к политработникам была широко распространена, но все же, далеко не во всех подразделениях. Павел Николаевич Гречко, например, пользовался среди солдат уважением. Методы его работы, на самом деле, заслуживают куда большего внимания, чем то, которое уделили им после войны. 78-й гвардейский полк является одним из пяти лучших полков Красной Армии, по числу награжденных Героев Советского Союза. Это даже если вынести за скобки 25 героев широнинцев. Если считать и их, то 78-й гвардейский полк, это полк с наибольшим количеством Героев Советского Союза в Красной Армии, за всю войну. Мне кажется, что это феномен заслуживающий более пристального изучения. А пока, я могу только предположить, что удивительно массовая эффективность и устойчивость бойцов 78-го полка, во многом заслуга их командования, и П. Н. Гречко в том числе.

К несчастью, в 1944 году, Павел Николаевич Гречко погиб в бою, высадившись одним из первых на плацдарме, во время форсирования Днепра.

Возможно, потеря таких людей это самая страшная рана, нанесенная нам немцами, как народу. Кто знает, чего бы мог добиться в жизни и сделать для страны даже один Павел Николаевич, останься он жив.

И тут мы подходим к очередной спорной моей мысли. Которая кажется мне очевидной, если хоть немного о ней подумать. Но в наше время, даже очевидные вещи, стоит проговаривать вслух и по нескольку раз.

Массовый героизм советского солдата в годы Второй Мировой Войны — его осознанный выбор.

Посмотрите на знаменитый приказ №227, «Ни шагу назад». Этот приказ ведь по сути по большей части состоит из пояснительной записки, обосновывающей это решение. «У нас нет уже теперь над немцами преобладания ни в людских ресурсах, ни в запасах хлеба. Отступать дальше — значит загубить себя и загубить вместе с тем нашу Родину».

Интересна, с точки зрения жестокости приказов, критическая ситуация на Кавказе, когда немцы рвались в нефтеносные районы, дававшие 70% не только топлива, но вообще всех нефтепродуктов для СССР. Захват Баку практически гарантированно обрекал СССР на стратегический проигрыш в войне — никакие поставки лендлиза не смогли бы это компенсировать. Тем не менее, директивы Ставки к командованию войск на этом направления пестрят оборотами «Ставка усматривает», «Ставка разъясняет».

Во всем этом нет и следа немецкого «орднунга» в стиле «Держаться до последнего солдата», как в приказе войскам СС в Харькове.

Приказ Ватутина 25-й гвардейской дивизии и вовсе смахивает на рекомендацию — «Держаться сколько хватит сил».

Это не на секунду не отменяет того, что в СССР был, без сомнения, жестокий режим. Я знаю, что человеческое мышление стремится упростить сложные понятия и встроить их в свою картину мира, и поэтому зачастую любые утверждения того, что в эту картину мира не вписывается, вызывает отторжение и воспринимается как заведомая ложь и оскорбление. Но в тоже время, человеческое мышление парадоксально, и человек часто может одновременно включать в свою картину даже взаимоисключающие понятия.

Некоего условного, сферического и эталонного СССР, не существует. Страна в 1930-х совсем не похожа на СССР 1950-х, который в свою очередь совсем не похож на себя же, в 1970-х. А про 1990-е и говорить не буду. Двадцать лет для политики и общества это очень много. За это время многое меняется, зачастую незаметно для тех, кто в это время живет.

Люди старшего возраста, встретившие немцев в 1941-м, имели за спиной опыт чудовищной бойни первой мировой и тяжелейшей и ужасной гражданской войны. Это было крайне жестокое общество с резко повышенной толерантностью к насилию. Расстрелять проблемного человека для таких людей было очевидным решением проблемы. Для нас подобное поведение обычно просто слишком ужасно. И это, к счастью, свидетельствует о большом эволюционном пути нашего общества. Надеюсь дальше будет только лучше.

Пожалуй, один из самых показательных и хорошо описанных расстрелов, его причин и предпосылок, это расстрел струсивших бойцов будущей Панфиловской дивизии, в мемуарах Бауыржана Момышулы. Это лучше почитать самому, но я дам пока короткую выжимку:

Во-первых, несмотря на постоянную муштру, личный состав советских войск на наш, современный взгляд, выглядит дикой вольницей. Это старательно обходится в повествовании, но явно читается между строк. Никакого инстинкта государственности, как у нас сейчас, и в помине нет. Во-вторых, Бауыржан, как многие другие командиры Красной Армии, но которые постарше, и помнят еще Российскую Империю, видят в немцах неких «роялистов». Бауыржан предполагает, что немцы хотят восстановить власть помещиков. И все их зверства вполне вписываются в это предположение. И поэтому Бауыржан готов умереть в бою, но не допустить восстановления «старого порядка». По поводу самого расстрела — Момышулы явно винит себя в произошедшем. Но находит решения очень в духе своего времени — не достаточно продавил свою волю, не одернул в ответ на дерзкое высказывание. Похоже на поведение людей выросших в токсичных семьях, или неблагополучных районах. Люди пытаются выстроить иерархию, основанную на ударе кулаком в нос, в трудной обстановке, где требуется сложная работа по созданию сплоченной команды для опасной и требовательной к компетенциям совместной работы. Такой принцип руководства дает сбои даже в относительно спокойных делах, вроде строительства и ремонта — вечно орущий на подчиненных бригадир, скорее подходит для персонажа анекдота, и подспудно такой руководитель воспринимается не как профессионал. И совсем плохо, если до такого опускается офицер. Но по-другому, тогда, видимо в массе своей, не умели. Это очень в духе человека того времени и происхождения. Таков распространенный психологический портрет начальника, или чиновника, и в наше время.

Дожать, прожать, подмять. Отличие в том, что в то время это казалось нормальным, естественным и правильным. Можно пересмотреть «Горячий снег». Снятый людьми которые прошли войну, этот фильм содержит довольно много сцен трудностей чисто бытового характера и очень много сцен, где люди постоянно меряются авторитетом. «Почему не построились?» — первое что говорит лейтенанту генерал. Генерал однозначно хороший персонаж и принимает объяснение «люди устали». Но вот Момышулы, исходя из личного опыта, уже бы «слабину» не дал, и заставил людей подчиняться даже в малом. Почти весь фильм «Горячий снег», комбат постоянно орет на лейтенанта с которым вместе учился, пытаясь утвердить свой авторитет, потому что ему постоянно кажется, что лейтенант проявляет недостаточно уважения. И так далее, и тому подобное.

Эти вопросы подчинения и авторитета, по мнению фронтовиков, являлись серьезной, важной частью войны. И были большой проблемой. Не было никакого запуганного бессловесного быдла, мрачно бредущего навстречу смерти. Советские люди, в массе своей, были лихие, дерзкие и постоянно испытывающие на прочность границы дозволенного. И даже, легко и походя совершающие вещи, которые нам кажутся диковатыми. Драка с вышестоящим офицером, например. Я могу привести несколько примеров, когда довольно высокие чины были попросту застрелены во время ссоры со своими подчиненными. Но это отдельная и очень глубокая тема, для раскрытия которой надо потратить много времени и сил. И она не так интересна, как конкретные боевые эпизоды, поэтому часто выпадает из нашей картины мира.

Именно поэтому я постоянно подчеркиваю в конце главы, что каждый раз, советские солдаты сознательно бросали вызов смерти, подвергая себя страшной опасности. И делали то, что сделать вроде бы невозможно. А после тяжелейшего боя, снова и снова, даже перед лицом неминуемого поражения, все равно принимали новый, неравный бой.

И это был их собственный, пусть и нежеланный, но выстраданный, выбор.

Советское командование объективно относилось к своим гражданам с куда большим уважением, чем сейчас, если сделать поправку на историческую эпоху. Но и об этом говорить надо куда серьезней, и не мне.

Перенесясь в хмурое и промозглое утро 3 марта 1943 года, к деревне Тарановка, мы обнаружим, как буквально пара сотен бойцов готовятся к бою с силами танковой дивизии. Эти люди знают от разведчиков, что против них больше полусотни только танков, многие сотни и тысячи человек немецкой пехоты и неизвестное количество артиллерии. Очевидно, что они не просто в сложном, а в безысходном положении.

И они принимают решение — как одно целое, как боевое соединение, и каждый сам для себя — что будут держаться.

Несгибаемая воля к победе. Несокрушимые бойцы.

В этот момент некоторым, таким как я, вспомнятся советские памятники, где из гранита проступают скупо обозначенные скульптором хмурые лица. Тем кто помоложе — возможно представятся солдаты в советской униформе, и все с лицами Джейсона Стейтема. Это зависит от того, как сформировался у нас внутри образ «несокрушимого бойца».

Но на самом деле, это были обычные люди. Люди из сильно другого общества, но очень похожие на нас.

Церковь, стержень обороны Тарановки, обороняли бойцы под командованием А. И. Сиротенко.

И я ничего не смог найти про этого человека. Что, само по себе, не удивительно. В те злые месяцы учет людей в полку и дивизии хоть и велся, но был изрядный бардак — все же шли тяжелые бои. Ситуация осложнялась тем, что командир дивизии собирал и вливал в свои части группы выходящих из окружения бойцов и буквально случайные пополнения, вроде групп выздоравливающих из госпиталей, которые шли в свои части. А еще, за три месяца боев, в состав дивизии вступило 1429 местных жителей с освобожденных территорий, очень желающих снова увидеть немцев, но теперь в составе Красной Армии и с оружием в руках. Последние, впрочем, все же в большинстве отправлялись в специальные «учебные батальоны». И только некоторые на передовую, но не в бой, а в тылы — люди были не обучены, и быстро стало ясно, что вливать людей с освобожденных территорий сразу в стрелковые порядки, это не только не означает усиление дивизии, но даже напротив, резко ослабляет дивизию. Разумеется, все это сильно добавило путаницы в документы и списки личного состава. Что еще хуже, многие документы дивизии погибли в огне войны. Один из оставшихся в живых широнинцев, был «найден» исследователями сравнительно недавно, в 2015-м.

Исаков, Василий Леонович, один из бойцов взвода Широнина, был тяжело ранен, и вынесен из боя. Подробности ранения неизвестны до сих пор, но до недавнего времени были потеряны и дальнейшие его следы. И только сейчас выяснилось, что пройдя излечение, он параллельно окончил краткий курс младших командиров, и в июле вернулся в дивизию. А уже в августе получил новое, тяжелое, осколочное ранение. Умер от ран в том же месяце, в тыловом госпитале. Да и другие люди, раненые в том бою, долгое время считались убитыми. И вдруг узнавали, что они награждены за тот бой только спустя годы, иногда десятилетия. Не всегда удавалось найти родственников павших.

Поэтому лейтенант Сиротенко остался с нами только инициалами, А. И., званием и фамилией. История его жизни еще ждет своего исследователя.

И все же, история это не бездонный темный колодец, где каждый может увидеть свое. В причудливой вязи судеб, из которой и состоит история, есть место витиеватым узорам лжи, есть место скрытой вязи манипуляций, но держится вся эта красота на непреложных фактах, которые неизбежно угадываются за декорациями.

Незадолго до боев, в расположение 25-й гвардейской дивизии приехал художник, который делал зарисовки отличившихся солдат и офицеров.

Художнику указали на лейтенанта Сиротенко, как на образец боевого командира. Рисунок с подписью «Мл. л-т Сиротенко» долгие годы пролежал в архиве, и только недавно заново был открыт.

Рисунок, зачастую, лучше передает человека чем фотография. Особенно далекая от совершенства фотография военных лет. Поэтому мне кажется, что на наброске художника можно увидеть Сиротенко именно таким, каким он был.

Как и следовало ожидать, лейтенант Сиротенко совсем не похож на мрачные гранитные глыбы или сурового воина с подбородком утюгом. Он в очках, что просто рушит мою картину мира, выстроеную на кинобоевиках — я знаю, как неудобно жить с очками, (сложности со зрением, операцию сделать нельзя) и даже не берусь представить, какого в них воевать. Сиротенко похож на живого и интеллигентного человека, с лукавым прищуром и пышными, ухоженными усами. Это человек, который явно ценит себя. И это тот человек, который не жалел себя для других.

Вот оно, лицо подвига.